Миссия генерала Хейнрикса в Германии

Миссия генерала Хейнрикса в Германии

По свидетельству Лехмуса — одного из ответственных офицеров в ставке финского главнокомандующего и автора воспоминаний «Неизвестный Маннергейм», маршал весьма ценил Хейнрикса не только как военачальника, но и как политика. «В нем находил он также, — писал Лехмус, — возможного приемника себе».[326] Это во многом обусловило, что именно ему было поручено осуществить поездку в Германию в столь критической военно-политической обстановке. Имелось в виду личное знакомство Хейнрикса с Кейтелем, Йодлем и Гальдером, когда он непосредственно вместе с ними разрабатывал оперативный план, предусматривавший участие финской армии в наступлении на ленинградском направлении.

То обстоятельство, что в Военном архиве Финляндии сохранился отчет Хейнрикса о проведенных с Гитлером и Кейтелем переговорах, дает возможность более точно судить о ситуации в кругах высшего руководства Германии, его дальнейших замыслах в отношении Ленинграда и взаимодействии с Финляндией. Переговоры проходили 8 января 1942 г.

Прежде чем у ответственного представителя финского командования состоялась аудиенция с Гитлером, его принял генерал-фельдмаршал Кейтель. В ходе этой встречи речь шла о боевых действиях группы армий «Север» на тихвинско-шлиссельбургском направлении, т. е. там, где ранее предусматривалась встреча немецких и финских войск. При этом были озвучены дальнейшие замыслы германского командования относительно Ленинграда. Предполагая, что главными действиями советских войск будет стремление, как сказал Кейтель, «разомкнуть кольцо окружения Петербурга» и «они не станут распылять силы на этом направлении». Но, заявил он: «возможно, еще зимой будет проведена операция, которую планирует и надеется провести фельдмаршал фон Лееб, намеривающийся предпринять наступление через Неву при прочном блокировании города с севера или расширить в восточном направлении территорию, прилегающую к занимаемой немецкими войсками у Шлиссельбурга, а может быть проведет обе операции».[327] Кейтель сказал при этом, что для проведения указанных операций потребуется, по-видимому, сосредоточить к югу от Ленинграда дополнительные танковые, артиллерийские и сухопутные силы. Их предполагалось отчасти перебросить из Франции (до трех пехотных дивизий). Количество авиации считалось вполне достаточным.

В ответ Хейнрикс сказал: «хотел бы все же выяснить, остается ли в силе немецкая программа, касающаяся блокированного Петербурга, поскольку у меня нет в этом полной уверенности». Ответ Кейтеля прозвучал категорично: «Да, при всех обстоятельствах». Хейнрикс ответил ему, о готовности доложить своему руководству, что намерение германского военного командования «при любых обстоятельствах заключается в том, чтобы пока не отменять блокирование Петербурга».

Кейтель затем счел необходимым обратить внимание на то, что «русские имеют возможность обеспечить защиту Петербурга, а также южный участок в районе Ладожского озера дивизиями, способными вести наступательные бои». Он ушел однако от оценки обстановки на Свирьском участке фронта. Им было сказано лишь то, что «нет ясности в оперативном плане о действиях на свирьском направлении», где линию фронта занимали финские войска. Не велось речи, как видно, и о дальнейших расчетах немецкого командования относительно взаимодействия с финской армией в 1942 г. в новом наступлении на Ленинград, которое, по словам Кейтеля, уже планировалось в штабе группы армий «Север» фельдмаршалом Леебом.

Во время представления Кейтелем Хейнрикса Гитлеру последний лишь кратко охарактеризовал сложившуюся в мире обстановку в ходе войны и, касаясь Северной Европы, серьезно посетовал на то, что в Швеции «нынешние руководители ведут политику в чужом направлении». Затем Гитлер перешел к главному. «Рейхсканцлер сказал, — отмечено в донесении Хейнрикса, — что блокада Петербурга и его уничтожение имеет огромное политическое значение. Это такое дело, которое он считает своим собственным и осуществление его не начать без помощи Финляндии (выделено мною — Н.Б.)… Финское руководство и финские солдаты способнее нас, немцев, вести войну в условиях Финляндии. Нам надо многому учиться у вас. Финляндия ведь, согласно договоренности, является реальным союзником, и ваш мужественный народ фактически несет на себе тяжесть нашего общего бремени. Мне совершенно безразлично сражаются ли финские войска в Финляндии под немецким командованием или немцы подчинены финскому военному руководству. Германия не добивается того, чтобы за нее сражались другие, но те, которые ведут борьбу за общее дело, как Финляндия, должны быть уверены в том, что они не достигнут своего блага без опоры». В заключение Гитлер просил Хейнрикса передать «его теплые приветствия» маршалу Маннергейму.

Перед отъездом Хейнрикса в Финляндию Кейтель в заключительной беседе еще раз напомнил ему, что, «по мнению руководства и его личному соображению, в районе Петербурга уже в ближайшие месяцы ожидаются повторные события». В этой связи рекомендовалось, чтобы финская армия в случае решения предпринять наступление на Сороку (Беломорск) делала бы это уже теперь, не откладывая. Хейнрикс отреагировал на сказанное так: «Операция с Сорокой в наших условиях является все же политическим делом и что, несомненно, главнокомандующему финскими вооруженными силами было бы намного легче отдать приказ о наступлении на Сороку после того, как Германия начнет предполагаемое крупное военное наступление и мир узнает о его результативности».

Однако Кейтель имея, очевидно, в виду участие финской армии в боевых действиях на ленинградском направлении, как главную задачу для нее, не изменил своей позиции. «Фельдмаршал Кейтель ответил тогда, — пишет Хейнрикс, — что, по его мнению, указанное намерение надо было бы начать осуществлять еще до того, как наступит благоприятный момент (имелось в виду «в районе Ленинграда» — Н. Б.)». В этой связи Кейтелем было сказано, что в Германии ожидают решения главнокомандующего Маннергейма.

Из беседы Гитлера с Хейнриксом нетрудно понять, что, планируя осуществить в 1942 г. взятие Ленинграда, германское высшее военное руководство рассчитывало на взаимодействие с финской армией. Гитлер признавал, что проведение такой операции «не начать без помощи Финляндии», и смысл его беседы с представителем командования финской армии сводился к тому, что, воздавая похвалу ее боевым качествам, склонить военное руководство своего «реального союзника» к взаимодействию при осуществлении штурма Ленинграда.

Однако надежды на Финляндию после понесенных Германией военных поражений оказались в значительной мере утраченными. Маннергейм явно давал понять, что не склонен к тому, чтобы финская армия в сложившейся обстановке принимала участие в наступлении. Это стало особенно чувствоваться после возвращения Хейнрикса из поездки в Германию и доклада о ее результатах. Так, 20 января 1942 г. Эрфурт сообщил Кейтелю, что Маннергейм впал в «характерный для него глубокий пессимизм» и не хочет приступать ни к каким действиям, которые способствовали бы улучшению общего положения немцев на восточном фронте, особенно на ленинградском направлении. Поэтому, по мнению Эрфурта, было бы в интересах Германии оказать воздействие на маршала для изменения его позиции, чтобы можно было подключить его к подготовке наступления.[328] Вопрос в данном случае стоял об осуществлении финскими войсками операции по изоляции Мурманска на беломорском направлении, перерезав все связывавшие с ним пути.

Маннергейм же на основе зондажа, проделанного Хейнриксом в Германии, и общей оценки обстановки пришел к заключению, что следует выжидать как будут дальше развиваться события. Приезжавший в Миккели, в ставку 21 января президент Рюти констатировал: «Маршал весьма пессимистичен относительно положения немцев в России. Считает, что оно довольно тревожное и ведет даже к катастрофе».[329] Эту же мысль Маннергейм подтвердил, встречаясь с Рюти в конце месяца, когда сказал ему: «Я не считаю абсолютно невозможным, что на восточном фронте произойдет прямо таки развал».[330]

В такой ситуации, когда по предложению Эрфурта Кейтель обратился к Маннергейму с письмом, в котором побуждал его помочь финскими войсками в осуществлении наступательной операции в направлении Сороки (Беломорска), 3 февраля последовал отрицательный ответ маршала. Довольно категорично заявил также Маннергейм 15 февраля видному немецкому дипломату К. Шнурре: «Я больше не наступаю!».[331]

По словам Эрфурта, изменение в позиции Маннергейма могло произойти в случае взятия Ленинграда немецкими войсками. При таком повороте событий он готов был использовать финские войска, находившиеся на Карельском перешейке, для наступления на беломорском направлении. В другом случае маршалом допускалась возможность замены их на Карельском перешейке немецкими частями.[332] Это, можно предположить, был тактический маневр со стороны Маннергейма, который хорошо понимал, что в тех условиях оба варианта не могли быть осуществлены германским командованием.

Характерным было то, что финским войскам относительно дальнейшего ведения боевых действий давалась установка «не расслабляться». Это касалось и частей, занимавших позиции к северу от Ленинграда. В директиве командующего группой войск «Карельский перешеек» генерал-лейтенанта X. Эквиста, подписанной 24 мая 1942 г., говорилось следующее: «Не следует заниматься выяснением политических целей войны, а надо на этом этапе достаточно четко показать военные цели войны, а именно: граница «трех перешейков» (Карельский перешеек. Олонецкий перешеек, Беломорский перешеек), куда должна быть выдвинута наша оборона… Остановка наших войск прошлой осенью на Карельском перешейке не является показателем того, что в нынешнем положении, вполне естественно, не может быть начато наступление с целью уничтожения окруженного Петербурга (выделено мною — Н.Б.), поскольку это необходимо для нашей безопасности. Это вполне гармонирует с общими целями нашей войны».[333]

Такая установка вполне устраивала германское командование, стремившегося добиться подключения финских войск к активным наступательным операциям вермахта. Требовалось, однако, как считали в Берлине, преодолеть наблюдавшееся лавирование политического и военного руководства Финляндии.