Глава 4 Великий Бельцони

Глава 4

Великий Бельцони

Джованни Баттиста Бельцони родился в Падуе 5 ноября 1778 г. Он был одним из тех несчастных молодых людей, чья юность прошла в эру переворотов и наполеоновских войн. И Шампольон, и Бельцони происходили из семей ремесленников: отец Шампольона был продавцом книг, а отец Бельцони – цирюльником. Оба были невероятно целеустремленными людьми, которые ни о себе, ни о родственниках особо не беспокоились. У них были заботливые братья и отзывчивые жены. Удивительно, но оба писали на своем родном языке с ошибками. Но на этом сходство заканчивается. Бельцони стал египтологом поздно и по случайности. Принятый в высшие слои общества, он превратился в легенду еще при жизни – удивительный, интересный человек, получивший признание скорее за приятные черты лица и внушительное телосложение, чем за выдающиеся научные достижения.

Сегодня, когда Шампольона уважают за его работу по расшифровке иероглифов, Бельцони относят к авантюристам, а его впечатляющие успехи (хотя мы вправе осуждать его цели и методы их достижения, нельзя не признать, что его успехи были впечатляющими) считаются не более чем ловкими трюками инженерного искусства. Некоторые специалисты, среди них и Говард Картер, не согласились с этим мнением. По крайней мере, для Картера Бельцони был настоящим героем, «одним из наиболее значительных людей за всю историю египтологии», а опубликованный им отчет о подвигах был «одной из самых фантастических книг из всех, что касались Египта».[29] Читатель сам должен решить для себя, что правда, а что ложь.

Прежде всего Бельцони поражал своими размерами: согласно воспоминаниям современников, его рост равнялся 7 футам, хотя скорее всего они преувеличивали. Доподлинно известно, что он был на несколько дюймов выше, чем его брат Франческо, рост которого составлял «всего» 6 футов и один дюйм. Братья, должно быть, производили внушительное впечатление в эру, когда рост среднего англичанина не превышал 5 футов. Также поражала могучая сила Джованни. Бог наградил его широкими мощными плечами и длинными мускулистыми руками; он мог поднять до 12 взрослых мужчин, вставших друг на друга в виде пирамиды. Джордж Деппинг, хорошо знавший Бельцони, описывал его как «человека гигантского роста, сложением напоминавшего Геркулеса. У него ^_ широкие плечи, голову покрывают густые длинные волосы, но черты лица – мягкие».[30] Портреты и афиши, изображавшие его то в виде типичного циркового силача, то в виде восточного властителя, одетого в сверкающий халат и тюрбан, подтверждали слова Деппинга. Бельцони всегда рисовали с густыми волосами, синими глазами, властным взглядом и, иногда, бородой и усами.

Мой родной город – Падуя. Я из римской семьи, переселившейся сюда много лет назад. Состояние дел в Италии в 1800 году хорошо известно, и не требуется пояснять, что заставило меня покинуть эту страну. С тех пор я побывал во многих европейских странах и пережил множество злоключений…[31]

Шестнадцатилетний Джованни покинул парикмахерскую в Падуе, чтобы попытать счастья в Риме. Мы не знаем точно, на что он жил – есть сведения, что он изучал гидравлику и готовился уйти в монастырь, – однако известно, что в 1797 г., когда Рим захватили французы, он все еще был там. Бельцони, который меньше всего на свете хотел попасть во французскую армию, пустился наутек. Сначала он направился в Париж, затем, вместе со своим братом Франческо – в Голландию, изучать гидравлику. В конце концов, братья прибыли в Англию, где вскоре нашли работу в летнем театре «Sadlers Wells» и выступали бок о бок с такими звездами, как клоун Джо Гримальди, арлекин Джек Болонья и «Мистер Бредбери», выполнявший любопытные трюки с живой свиньей.

К сентябрю 1803 г. Бельцони выступал в шалаше на ярмарке «Бартоломеу» (Смитфилд), где поднимаемая им пирамида из людей снова вызывала восхищение толпы. Несколько лет он странствовал с труппой по Англии, не только поднимая тяжести, но и выступая в качестве актера, фокусника; был мастером оптического обмана и даже играл на гармонике. Позже он предпочитал не вспоминать об этом не слишком достойном периоде своей жизни и не включил его в автобиографию, но мы можем проследить за его карьерой с помощью старых афиш и записей в дневниках современников. Бельцони «засветился» в цирке Лондона, в театре в Перте, где, несмотря на свой сильный итальянский акцент, играл Макбета, в Плимуте, где снова поднимал пирамиду из людей, и в Эдинбурге, где храбро сражался с живым медведем. А в некоторых театрах он выступал с удивительными трюками, связанными с гидравликой. К тому времени Бельцони женился на Саре Банне, ирландке или англичанке неизвестного происхождения. Она с радостью поддерживала мужа во всех начинаниях (хрупкого телосложения, Сара однажды даже стояла на самом верху пирамиды из людей, храбро махая флагом), была счастлива пройти с ним жизненный путь, без детей, часто живя одна, всегда готовая отправиться в путешествие – она была ему идеальной женой.

Маленькая семья Бельцони – Джованни, Сара и их молодой ирландский слуга Джеймс Куртин – вели неспокойную жизнь. После девяти лет, проведенных в Англии, их манила Европа, где теперь вновь стало спокойно. Они пересекли Английский канал и побывали в Португалии, Испании и на Сицилии, а затем провели шесть месяцев на Мальте, которая в то время была английской колонией. Вот тут-то Бельцони и настигла его судьба – египтология. Толчком к этому стало знакомство с капитаном Исмаилом Гибралтаром.

Капитан был агентом хедива Мухаммеда Али, бывшим наемником албанского происхождения, которого турки назначили генерал-губернатором Египта. После нескольких лет гражданских беспорядков, жестокий Мухаммед Али с успехом уничтожил оставшихся мамлюков, а закончилась его кампания в 1811 г. резней в Каире. В Египте воцарилось спокойствие, и страна стала налаживать связи с Западом. Тут опять были рады туристам, а еще больше тем, кто мог превратить зависшую в средневековье землю фараонов в современное и развитое государство.

Капитану было поручено найти в Европе инженеров, которые захотели бы поработать в Египте. А хедив, являясь правителем страны с сухим климатом, был заинтересован, в частности, в приобретении новых водоподъемников, которые можно было бы использовать вместе с традиционными «sakkiya» (водяное колесо) с целью увеличения площади плодородных земель, тянущихся вдоль Нила. Джованни, в то время уже интересовавшийся гидравликой, почуял здесь хорошие деловые возможности. Вот тут-то он и попался на крючок.

19 мая 1815 г. Бельцони покинул Мальту и отправился в опустошенный чумою Египет. Вскоре, переждав период карантина в Александрии, его семья поселилась в ветхом домике в Каире. Отсюда они предприняли обычную для иностранцев поездку с целью осмотра достопримечательностей: посетили Гизу, вскарабкались по Великой пирамиде, съездили в Саккару посмотреть на Ступенчатую пирамиду и катакомбы. Тогда, по собственному признанию Бельцони, он не выказал никакого интереса к египетским предметам старины:

Несмотря на то, что главной моей целью вовсе не был осмотр древностей, я не мог не взглянуть на это чудо света – пирамиды… Мы заночевали там, чтобы рано утром взобраться на них и посмотреть на восход солнца.

Нам предстала изумительная, неописуемая картина: дымка тумана над египетскими равнинами, который то поднимался, то опускался по мере того, как всходило солнце, открывая взору Мемфис. Вдали, на юге, виднелись не такие высокие пирамиды и величественная, бескрайняя пустыня, вселившая в нас невероятное почтение к Всемогущему Создателю нашему. Плодородные земли на севере вдоль Нила, текущего к морю, красоты Каира и многочисленные минареты у подножья горы Мокатам на востоке, прекрасные равнины, простирающиеся от пирамид к городу, Нил, чьи воды величественно проходят через центр Священной долины и плотные ряды пальм, – все вместе производило такое впечатление, которое просто невозможно описать. Мы спустились, чтобы полюбоваться стоящей перед нами пирамидой, построенной из огромных каменных блоков – мне не понятно, как их туда доставляли. В конце мы зашли внутрь пирамиды, но об этом я расскажу в следующий раз.[32]

Если Бельцони и не интересовался окружающими его монументами, то многие другие времени не теряли. Солдаты Наполеона начертили карту Египта. Теперь все знали, что за сокровища лежат на юге Каира, и, пока Нил был более или менее спокоен, люди хотели посмотреть на них. Сюда съезжалось много народа; маленький, но постоянный поток европейцев отправился на юг в поисках приключений. Они плавали на традиционных египетских лодках, спали в палатках, носили национальную одежду и, вернувшись домой, публиковали длинные, грешащие ошибками, хотя и очень популярные, путеводители по этой стране. Часто они привозили с собой сувениры.

Мухаммеда Али не интересовали огромные камни с выгравированными на них надписями, в изобилии разбросанные по его земле. Жаждущий развития, смотрящий только вперед и не желающий оглядываться назад, он с радостью продолжал старинную традицию разрушения и повторного использования древних монументов. А еще он выбрасывал их или продавал любому, кто мог вывести их из страны. Предметы древности становились прибыльным бизнесом, а избранная группа европейских предпринимателей поставляла товар на растущий рынок. Многие из таких поставщиков были дипломатами, которым поручали привозить предметы древности в национальные музеи. Не такими официальными, но все равно абсолютно легальными, были частные коллекционеры, постоянно соревнующиеся за то, чтобы урвать вещицу получше.

Одним из дипломатов, для которых коллекционирование стало неотъемлемой частью жизни, был Бернардино Дроветти, ранее офицер французской армии, дважды назначенный генеральным консулом Франции (1810–1815 и 1820–1829 гг.) и входивший в круг доверия хедива. Он играл важную роль в усовершенствованной армии Мухаммеда Али. Дроветти нанял постоянную команду для поиска и вывоза предметов древности, да и сам не упускал возможности поучаствовать в раскопках. Плоды его труда ныне составляют основу египетских коллекций в Турине, Париже и Берлине. Вначале он был добрым другом Бельцони, но вскоре стал соперником. Команда Бельцони – он сам, жена и слуга путешествовала под британским флагом, а Дроветти симпатизировал Франции.

Джованни Бельцони сразу же организовал встречу с хедивом, или «вельможей», как он всегда его называл, чтобы рассказать ему о своем проекте нового высокоэффективного водоподъемника. Он знал, что нельзя терять времени. Английское правительство уже подарило хедиву механический водоподъемник, который, по слухам, стоил 10 000 фунтов. К счастью, они забыли прислать для работы с этим оборудованием инженера, а никто в Египте не знал, что с ним делать. Или, возможно, как подозревал сам Бельцони, египетские инженеры могли сделать вид, что, по их мнению, оборудование не столь эффективно, как было обещано, так как не хотели терять работу.

15 июля 1815 г. он отправился во дворец, проехав по наводненным народом улицам Каира на осле. Но встрече не суждено было состояться. По дороге Бельцони столкнулся с турецким офицером, который совершенно беспричинно пихнул огромного «Фрэнка» (так там часто называли европейцев), порезав ему ногу до кости. Вот как описал этот неприятный инцидент сам пострадавший:

Палки турков, похожие на лопаты, очень острые, одна задела мою ногу и отрезала треугольный кусок, два дюйма в ширину и достаточно глубокий. После этого он бросил в мою сторону пару проклятий и удалился, будто ничего не произошло. Хлынула кровь… Меня доставили в мой дом в Булаке, где я пролежал тридцать дней, прежде чем смог встать на ноги.[33]

Когда Бельцони наконец приступил к работе, он все еще заметно хромал, и хедив сделал в полицию запрос о нападении, а после этого согласился посмотреть на великолепный водоподъемник, который, вероятно, мог поднять с помощью одного быка столько же воды, сколько обычный «sakkiya» с помощью четырех. Теперь осталось только его построить.

К счастью, Мухаммед Али готов был платить своему новому инженеру 25 фунтов в месяц, а этого вполне хватало на жизнь. В течение года Бельцони тайно трудился над своей машиной и, наконец, закончил ее в декабре 1816 г. Сконструированная по принципу крана, приводимого в движение одним быком, запряженным во вращающийся барабан, она была продемонстрирована вельможе в саду его дома в Шубре, рядом с Каиром. Для сравнения рядом с новым колесом установили шесть традиционных «sakkiyas». Все прошло великолепно. Новый водоподъемник превзошел все ожидания, ведь он один мог заменить, по крайней мере, четыре старых. Однако не все были этому рады. Возросшая производительность устройства вела к необходимости сокращать рабочие места, и многие сочли, что интерес хедива к техническому развитию зашел слишком далеко. Это частично объясняет последующие события.

Мухаммед Али, будучи известным шутником, решил посмотреть, что получится, если заменить одного быка пятнадцатью мужчинами. В барабан запустили группу, в которую входил и молодой Джеймс Куртин. Люди бежали, колесо вращалось, вода лилась, раздавались одобрительные возгласы. Затем, по специальному сигналу, все, кроме Джеймса, выпрыгнули из барабана. Он весил слишком мало, чтобы продолжать вращать колесо, оно сбило его с ног, сломав бедренную кость. Бельцони только благодаря своей огромной силе не дал колесу раздавить своего слугу. Казалось, это был какой-то злой рок. Новую машину сочли опасной, ее нельзя было использовать. Джованни лишился должности и остался без денег в чужой стране.

У него была лишь одна возможность устроиться на работу. Ранее Бельцони познакомился со швейцарским археологом Йоханом Людвигом Бурхардтом, известным также под английским вариантом имени – Джон Луи Бурхардт. Он был одним из первых европейцев, кто совершил путешествие по Египту, достиг Асуана и отправился в глубь Нубии. Там Бурхардт обнаружил два храма Рамсеса. Одним из самых последних он предпринял смелое и длительное путешествие в Мекку и Медину. Переодетый под мусульманского шейха Ибрагима, Бурхардт был, вероятно, первым европейцем, который посетил эти священные места. Теперь он планировал следующее путешествие поход вместе с караваном через Сахару в Тимбукту. В этот раз, оправившись от приступа лихорадки, сразившей его в Каире, он пригласил с собой Джованни и Сару, очаровав их длинными рассказами о своих приключениях и о похороненных в песках развалинах. Особенно много он говорил о прекрасной, огромной, высеченной из камня голове, лежащей всеми заброшенной в далеком разрушенном храме на западном берегу Нила в Гурне, напротив современного Луксора (древние Фивы).

В 1275 г. до н. э. царь 19-й династии Рамсес II построил для себя великолепный заупокойный храм «Обитель миллионов лет». Этот храм, который греки называли «Мемноний» или «Гробница Озимандия» («Озимандий» – это искаженное формальное имя Рамсеса Усермаатра Сетепенра Рамессу Мериамон), ныне более известен под названием «Рамессеум». Здесь богоподобный Рамсес, навечно связанный с богом Амоном, мог покоиться вечно. К сожалению, храм простоял не столь долго, как рассчитывал Рамсес, и к тому времени, когда до него добрался Бурхардт, он уже был разрушен землетрясением. За огромными воротами, или пилоном, располагались две украшенные колоннами площадки. На первой находилась огромная сидящая статуя Ра (впоследствии она упала), поразившая в свое время Диодора Сицилийского:

Рядом со входом [в храм] стоят три статуи, каждая высечена из огромного черного камня, привезенного из Сиены. Одна из них, та, что сидела, была самой большой в Египте, только ее подножье достигало в длину свыше семи кубитов… но похвалы достоин не столь ее размер, сколь исполнение. Искусно выполненная, она поражает своим великолепием еще и потому, что на таком огромном камне не оказалось ни одной трещины или иного дефекта. Надпись на ней гласит: «Я есть Царь царей, Озимандия. Если кто-либо узнает мое величие и место моего упокоения, да превзойдет он мои труды.[34]

Позади огромной упавшей статуи находился проход ко второй площадке, где располагались восточная и западная галереи, а также огромные статуи Рамсеса в виде бога смерти Осириса. Здесь же лежала разрушенная статуя, которую археологи назвали «Молодым Мемноном» в честь сына богини Эос и Титона, который, согласно Гомеру, был убит Ахиллом. Статуя «Молодого Мемнона» была меньше, чем статуя Ра, но все же превышала обычные человеческие размеры. Его великолепно исполненную голову и верхнюю часть торса уже тогда называли «определенно самой прекрасной и совершенной скульптурой Египта, из когда-либо обнаруженных в этой стране». Голова другой статуи, столь же великолепной, ныне испорчена, так что она, в сущности, не представляет ценности.

Бурхардт просил у Мухаммеда Али позволения передать «Молодого Мемнона» принцу-регенту. Хедив, не видя никакой ценности в куске камня, поначалу был озадачен такой просьбой, но, в конце концов, дал свое согласие. Теперь настала пора перевозить голову в Лондон, но она быль очень большой, и Бурхардт не знал, что делать. Войска Наполеона уже пытались забрать «Молодого Мемнона», но им это не удалось из-за ее размера, а также потому, что местные жители не пожелали помогать им в этой бессмысленной затее. Девяти футов в высоту, высеченная из гранита, статуя весила около семи или восьми тонн. Французские инженеры сделали кое-какие расчеты и пришли к выводу, что можно было бы отделить голову от торса, просверлив дыру в правом плече и взорвав статую порохом. Они, к счастью, отказались от своего плана, поняв, что порох может повредить лицо, а тогда скульптура потеряет ценность. Тогда Бельцони предложил перевезти для Бурхардта статую. Тот с радостью согласился и, так как он сам не мог заплатить за транспортировку, они вдвоем отправились к генеральному консулу Англии Генри Солту.

Точно так же, как Дроветти было поручено собирать предметы древности для Франции, Солта уполномочили собирать их от имени Британского музея. В частности, надеялись, что ему удастся найти недостающие части Розеттского камня, которые, упаси Господи, иначе могут попасть в руки французов! Солт раньше был портретистом и всегда искренне интересовался египтологией. Он проводил собственные раскопки, а позднее опубликовал монографию, посвященную иероглифам. Но он был относительно небогатым человеком и не мог себе позволить нанять постоянную команду археологов, как сделал его французский конкурент Дроветти. «Молодой Мемнон», однако, был слишком лакомым куском, чтобы его потерять. Бельцони убеждал, что сможет осуществить задуманное, и вскоре уже перевозил голову Рамсеса из Луксора в Александрию. Статус этого человека мало волновал Солта, да и вряд ли он вообще об этом задумывался. Согласно его собственным записям, он воспринимал Бельцони как простого работника:

Мистер Бельцони столь любезен, что согласился вести отдельный учет расходов по нашему предприятию, которые, как и другие его расходы, будут возмещены. Судя по характеру мистера Бельцони, нет никаких сомнений в том, что расходы будут соразмерны обстоятельствам.[35]

Солт не без основания предполагал, что все собранные предметы принадлежат ему. Бельцони, гордый и впечатлительный, всегда старался избегать договорных обязательств и имел на этот счет собственное мнение. Прекрасно сознавая всю ценность своего опыта, он считал себя скорее независимым консультантом, нежели работником по найму. Несмотря на то, что Бельцони был готов трудиться на Британский музей, он не желал, чтобы его считали работающим на Солта, что было для него равнозначно должности слуги. Более того, он хотел получить средства на проведение своих личных исследований. Был риск вернуться к небезопасной жизни, которую он вел, когда выступал на сцене, но его также заботило, что Солт может получить всю славу, которую, по его мнению, заслужил он сам. Возможно, однажды ему понадобится воспользоваться успехом, достигнутым во время работы в Египте. Наконец, он оставил за собой право собрать собственную коллекцию во время работы на других (или, как ему больше нравилось думать, с другими). Бельцони считал этот момент настолько важным, что посвятил объяснению своей точки зрения немалую часть автобиографии:

Многие ошибочно полагали, что я работал на мистера Солта, генерального консула Его Величества в Египте, и занимался тем, что перевозил огромный бюст из Фив в Александрию. Я категорически отрицаю, что когда-либо выполнял для него ту или иную работу, и имею доказательства обратного. Когда я поднимался по Нилу в первый и второй раз, все, что меня занимало, – это поиски предметов древности для Британского музея. Естественным было бы предположить, что я не осуществил бы эти поездки, если бы знал заранее, что все, что найду, принесет выгоду только джентльмену, которого я в жизни никогда не видел.[36]

Джованни нанял дешевую лодку, закупил веревки и древесину и 30 июня 1817 г. пустился в плаванье вместе с терпеливой Сарой, хромым Джеймсом и переводчиком, имеющим пристрастие к спиртному. Путешествие прошло хорошо, у них было достаточно времени, чтобы делать остановки и осматривать достопримечательности. Три недели спустя они достигли Луксора и разбили лагерь в развалинах «Рамессеума». К счастью, как говорит нам сам Бельцони, «миссис Бельцони к тому времени уже привыкла к кочевой жизни, и ей было все равно, где ночевать».

Бельцони прекрасно понимал, что если он хочет перевезти голову до того, как начнется очередное наводнение, когда Нил выйдет из берегов и затопит дороги, то медлить нельзя. Если нет разлива, то перевозить по реке тяжелые камни очень удобно. Древние египтяне прорывали каналы, по которым доставляли скульптуры прямо из каменоломни к Нилу, а затем в храмы. Но у Бельцони не было денег, чтобы прорыть канал от «Рамессеума» до Нила, и он рассудил, что паводковая вода, из-за которой невозможно пользоваться дорогами, все же недостаточно глубока, чтобы по ней могла пройти лодка, способная перевезти голову. Меньше всего этот человек хотел застрять в Гурне на три месяца, поэтому он решил оттащить голову к реке. С трудом ему удалось нанять рабочих. Местный управляющий хотел сохранить статую для людей Дроветти и делал все, чтобы помешать английской команде. Сами рабочие, наблюдая за тем, как французы и англичане борются за обладание древним предметом, решили, что в этом на первой взгляд бесполезном камне спрятано золото, и, естественно, не желали, чтобы драгоценная вещица покинула Гурну. В конце концов, в результате ловкого применения такта, дипломатии, взяток и угроз работа закипела.

С помощью рычагов голову подняли и положили под нее деревянные настилы. Затем настилы поставили на четыре деревянных колеса, и восемьдесят мужчин принялись тянуть их за собой – нелегкая задача. «Рамессеум» был полностью разрушен, и громадную повозку пришлось тащить через песок, каменные стены и упавшую статую Озимандия, который лежал рядом со своим троном, блокируя выход со второй площадки.

Стояла самая середина августа, солнце нещадно пекло, рабочих мучила жажда, они быстро уставали, хотели есть и были настроены совсем недоброжелательно. Джеймс Куртин не мог вынести такой климат, и был отослан обратно в Каир. Да и сам Бельцони, непривычный к жестокому солнцу и одетый в неподходящую для таких погодных условий европейскую одежду, сильно страдал:

28 числа [июля]… вечером мне было очень плохо: я пошел отдохнуть, но мой желудок отказался принимать пищу. Я начал убеждаться, что между путешествием в лодке, когда все необходимое у тебя под рукой и можно целый день отдыхать, и осуществлением операции, которая требует огромных усилий по управлению командой людей, ничем не отличающихся от стада животных, да еще с утра до вечера жариться на раскаленном солнце, есть огромная разница.

На следующий день, 29 числа, я обнаружил, что не могу встать на ноги… Я болел целый день, не мог ничего есть…

9 числа [августа] у меня так сильно кружилась голова, что я был не в силах подняться с постели. Кровь хлестала из носа и рта, так что я не мог продолжать задуманное: пришлось отложить работу на следующий день.[37]

Впоследствии он уже одевался как местные – в прохладную, свободную одежду. Только Сара хорошо себя чувствовала. Она тоже была одета не слишком подходяще, но, проводя время с местными женщинами, укрывалась от зноя в тени древних гробниц, вырезанных в скалах.

Через шестнадцать дней «Молодой Мемнон» проделал две мили и достиг берега Нила. Здесь они отдохнули в тени высокой стены из кирпича, ожидая, когда мимо на север будет проплывать достаточно большая лодка. Работа была сделана, и Бельцони, немного поправившись, смог отдохнуть и оглядеться. В Долине царей он изучил розовый гранитный саркофаг Рамсеса III. Гробница Рамсеса III, «Гробница арфиста» Брюса, обнаруженная на полстолетия раньше, была открыта для посещений. Но местные гиды провели Бельцони не через вход в гробницу, а через душную, темную «дыру» по лабиринту запутанных, продуваемых ветром дорожек, где с него градом лился пот и пришлось пробираться через груды человеческих костей:

Перед тем, как войти в пещеру, мы сняли с себя большую часть одежды и, взяв свечи, отправились внутрь… Кое-где нам приходилось – ползти по земле, как крокодилам. Я осознал, что мы достаточно далеко от входа, а дорога столь запутанная, что я полностью зависим от двух арабов, которые должны вывести нас обратно наружу… Они хотели показать мне саркофаг, но не путь, по которому его можно вытащить, а затем назначили за свой секрет цену…[38]

Однако Бельцони вскоре понял, в чем тут дело. Когда один из жуликов упал в темноте в яму и сломал ногу, он прекратил спасательную операцию. Саркофаг на самом деле лежал рядом с выходом из гробницы, а снятая с него крышка, украшенная изображением покойного царя, а также богинь Исиды и Нефтиды, была спрятана неподалеку под грязью и галькой. Дроветти пытался переместить саркофаг, но ему это не удалось. Теперь права на него заявил Генри Солт, а Бельцони потребовал себе крышку. В конце концов, крышка оказалась в музее Фицвильям в Кембридже, а сам саркофаг продали парижскому Лувру.

«Молодой Мемнон» остался ждать лодку, а Бельцони отправился по реке на юг. Вдохновленный рассказами Бурхардта о затерянных храмах Абу-Симбела, он решил посетить это место.

Река несла семейство Бельцони мимо Эсны, Эдфу, Ком-Омбо и Асуана, где Сара, первая за много столетий европейская женщина, осуществившая подобное путешествие, посетила двух жен местного правителя. В своих мемуарах «Пустяковые женские замечания миссис Бельцони» (увлекательная вещь, ничуть не пустяковая), опубликованных в качестве дополнения к большой работе мужа, она рассказывает нам, как пила кофе и курила кальян и как обе леди восхищались ее необычной европейской внешностью:

Первое, что их поразило, – это моя шляпа и волосы, а еще мой черный шелковый носовой платок; потом пуговицы моего пальто: они были уверены, что в них спрятаны деньги. Я открыла одну, чтобы убедить дам в обратном, но это, похоже, их не удовлетворило, так как они полагали, что эта одна специально предназначалась для того, чтобы сбивать людей с толку. Я уже начала думать, что если сейчас в комнату не войдет мужчина [местный правитель, муж. этих двух женщин], то общение с ними станет несколько проблематичным. Однако благодаря этой встрече я получила хороший урок на будущее и с другими женщинами общалась уже более осторожно.[39]

На острове Филе они остановились на пикник и с интересом осмотрели упавший красный гранитный обелиск, который некогда стоял напротив греко-романского храма, посвященного египетской богине Исиде. Бельцони полагал, что обелиск можно передвинуть, но тогда у него не было на это времени: он плыл к Абу-Симбелу.

В самом начале своего правления Рамсес Великий построил два огромных храма на западном берегу Нила в Абу-Симбеле, приблизительно в 40 милях к северу от второго порога. Абу-Симбел располагался в отдалении и не подходил для поселения или кладбища, и, полагаем, Рамсесу это место понравилось потому, что там можно было вырезать храм в песчанике в форме угла, куда дважды в год, 20 февраля и 20 октября, на восходе проникало бы солнце, освещая сидящих там богов.

Малый храм Абу-Симбела официально был посвящен богине материнства, красоты и хмеля Хатор, которая отождествлялась с супругой Рамсеса – Не-фертари. У фасада стояли шесть огромных фигур: две изображали Нефертари в виде Хатор и четыре – Рамсеса. В нише находилось выгравированное изображение Хатор в форме коровы, защищающей мужа, который стоял под ее головой.

Великий храм принадлежит самому Рамсесу. У центрального входа стоят четыре (по две с каждой стороны) огромных его статуи, на головах которых – двойная корона Верхнего и Нижнего Египта. Над входом выгравировано изображение бога Ра-Хорахти, рядом с его левой ногой расположена богиня Маат, а рядом с правой – иероглифический знак «Усер». Все вместе это образует ребус (символическое выражение), который означает его тронное имя – Усер-Маат-Ра. За фасадом находится вырезанный в скале храм. Просторный зал, разделенный пополам двумя рядами колонн с изображениями Рамсеса в виде бога Осириса, украшен сценами из жизни победоносного царя. Во внутренней части зала Рамсес представлен в виде богоподобного правителя. Во мраке храма, за вторым залом, сидят четыре бога: Пта из Мемфиса, Амон-Ра из Фив, Ра-Хорахти из Гелиополя и сам Рамсес, сидящий между Амоном и Ра. К сожалению, на 30 году правления Рамсеса, Великий храм пострадал от землетрясения. Дверной косяк с северной стороны разрушился, колосс, расположенный к северу от входа, остался без руки, а колосс, стоящий к югу от дверного проема, без верхней части туловища.

Культ Абу-Симбела пережил правление Рамсеса, однако в конце концов жрецы покинули храмы. Медленно, но верно фасады покрывались одеялом из надуваемого ветром песка. Когда в VI в. до н. э. в Великий храм пришли греческие солдаты и оставили там свои надписи, из-за поднявшегося уровня песка те оказались на уровне колена южного колосса, стоящего рядом со входом. Когда в 1813 г. это место обнаружил Бурхардт, сооружения были полностью занесены песком. Разумеется, местное население верило, что Великий храм полон драгоценностей – зачем же еще европейцы хотят в него попасть? Большинство европейцев, напротив, полагало, что за фасадом ничего нет. Бельцони был не согласен с таким мнением. Он знал, что под песком спрятано здание.

Бернардино Дроветти уже посетил храмы Абу-Симела, но его попытки очистить фасады от песка не увенчались успехом. Ободрившись при мысли о провале, постигшем соперника, Бельцони принялся за работу. Наняв 40 человек и возведя деревянную ограду, чтобы песок не проникал к строениям, он с жаром принялся за дело. Однако вскоре ему пришлось прекратить работу. У него закончились деньги, оказалось, что затея эта требует больше времени, чем он предполагал, а ведь ему еще нужно было доставить «Молодого Мемнона» Солту.

По дороге назад Бельцони вновь остановился на Филе, где приобрел вещицы, которые ему давно нравились, – упавший обелиск и несколько камней с изображениями, которые он превратил в плоские плиты с целью облегчить транспортировку:

Когда пришли Ага [местный правитель] и Рейс [управляющий рабочими], я договорился с ними, что спущу обелиск к порогу, но это нельзя было осуществить из-за отсутствия лодки. Обелиск двадцати двух футов в длину, так что для его перевозки требовалась достаточно большая лодка. Было условлено и четко оговорено, что я вступаю во владение обелиском от имени генерального консула Его Величества в Каире. Я дал Ага четыре доллара, чтобы он охранял его до моего возвращения…

Каменных блоков, составляющих композицию в четырнадцать футов в длину и двенадцать в ширину, было двенадцать штук. Когда их сложили рядом на земле, они явили собой прекрасную группу, изображающую великого бога Осириса, сидящего на своем троне. Перед ним алтарь, бог получает подношения от жрецов и женщин, а вокруг – цветы и иероглифы. Блоки были трех футов в длину и трех в ширину, но из-за того, что толщина их составляла два фута три дюйма, перевозить их целиком было бы проблематично. Так как они были сделаны из известкового песчаника, то их было легко разрезать, и я договорился за сотню пиастров уменьшить их на шесть дюймов.[40]

Он вернулся в Луксор и стал ждать лодку, чтобы перевезти «Молодого Мемнона» в Каир, но и там нашел время раскопать развалины храма Карнак. На участке, посвященном богине Мут, жене бога Амона, Бельцони нашел тайник с пятью статуями, изображающими богиню Сехмет с головой льва, а еще белую кварцитовую статую Сети II. На западном берегу, в Долине Царей, он обнаружил разграбленную гробницу Axa, преемника Тутанхамона (WV23). Дабы не возникло никаких сомнений по поводу его открытия, он выгравировал над входом: «Обнаружена Бельцони в 1816 г.». Затем настало время грузить «Молодого Мемнона» на лодку и плыть на север.

Через шесть месяцев после того, как Джованни Бельцони покинул Каир, он передал статую на склад в Александрии. За хлопоты ему заплатили всего 100 фунтов. Скульптуру отправили в Британский музей, который в то время располагался в печально известном доме Монтегю. Шли споры, стоит ли размещать ее во дворе, выражалось беспокойство по поводу того, как на отшлифованный камень повлияет британский климат, и, в конце концов, статую выставили на всеобщее обозрение в Египетской галерее, которую с превеликим удовольствием посещало множество народа. Среди них был поэт Перси Биш Шелли, который в 1817 году опубликовал стихи, написанные под впечатлением от некогда могущественного Рамсеса. На Шелли, специалиста по классической философии, определенно оказал некоторое влияние Диодор Сицилийский:

ОЗИМАНДИЯ

Я встретил путника, он шел из стран далеких

И мне сказал: вдали, где вечность сторожит

Пустыни тишину, среди песков глубоких

Обломок статуи распавшейся лежит.

Из полустертых черт сквозит надменный пламень —

Желанье заставлять весь мир себе служить;

Ваятель опытный вложил в бездушный камень

Те страсти, что смогли столетья пережить.

И сохранил слова обломок изваянья:

«Я – Озимандия, я – мощный царь царей!

Взгляните на мои великие деянья,

Владыки всех времен, всех стран и всех морей!»

Кругом нет ничего…

Глубокое молчанье…

Пустыня мертвая…

И небеса над ней…

(перевод К. Бальмонта)