Письмо Скитальца

Письмо Скитальца

«Москва, 3 сентября 1934 г.

Шлю привет

Дорогому Николаю Васильевичу и всей Субботе!

Письмо получил, но пишу не только по этому поводу, а потому, что выяснилось, наконец, мое положение здесь: прошу извинить за долгое молчание.

Вкратце сообщу факты о себе: ехали с комфортом. Встречены были делегацией оргкомитета. Устроены в первоклассном отеле «Националь», где останавливаются только интуристы и где живем до настоящего времени. Живем хорошо. С квартирой дело затянулось, но нет сомнения, что и квартиру дадут хорошую.

Тотчас по приезде был приглашен в лучшее книгоиздательство для переговоров об издании моих книг, но через несколько дней оно «влилось» в другое – и пришлось говорить с новыми людьми. На днях подписал условие с издательством «ГИХЛ»[Государственное издательство художественной литературы] на издание моих книг: к Новому году выйдет первый том, а за ним последуют остальные – пока четыре тома листов по 20. Червонных денег получил очень много, обеспечен приблизительно на два года.

Дня через три по приезде был у А. М. [Горького] в знаменитом имении Горки. Встреча была задушевная: восстановлена прежняя дружба.

Провел у него весь день до глубокой ночи в числе большой компании гостей. Расспрашивал о Харбине: первый вопрос был об Устрялове и Сетницком, книги которых он читал и знает. Я рассказал довольно подробно. Об оказанном мне «приеме» в Москве стало известно раньше, чем я возвратился: стали присылать за мной автомобили, появились интервьюеры и редакторы, печатаюсь в «Красной нови» и «Новом мире», в «Литературной газете» и проч.

Через некоторое время предложили выступить с докладом на Съезде писателей. Вот этот, оказавшийся очень важным, факт неожиданно втянул меня в напряженную борьбу. Написать доклад на полчаса чтения было легко, прочесть – еще легче, но не так легко было осуществить выступление: А. М. [Горький] рукопись одобрил и направил обычным путем на утверждение: я должен был выступить тотчас после доклада Радека об иностранной литературе. Времени оставалось уже немного. Я еще раз побывал в гостях у А. М. [Горького]. Убедился я и сам, и убедились писатели, что за моей спиной – очень сильная рука, и, тем не менее, началась тайная интрига и кампания против моего выступления. Рукопись всячески задерживали в ее продвижении по инстанциям утверждения, и, наконец, она пропала. Пришлось дать второй экземпляр. Тогда – два раза откладывали мое выступление с очевидной целью под каким-либо предлогом совсем снять его с очереди. Однако вынуждены были подчиниться необходимости, и я выступал 30 августа – в последний день съезда, в вечернем заседании, при переполненном Колонном зале, перед заключительным словом Стецкого. Доклад занял 35 минут[399]. Публика меня встретила и проводила аплодисментами. В сокращенном виде он был напечатан в «Правде» 1-го сентября. Думаю, что будет и в «Известиях» – полностью. Между прочим, там есть и несколько слов о литературной деятельности проф. Устрялова, не знаю только, будет ли напечатано полностью, почему было такое сопротивление и с чьей стороны? Со стороны «президиума» и влияющего на него фронта писателей, угрожаемых по «чистке». Шкурное дело. Если в «Новостях Востока» печатались отчеты, то Вы увидите, в каком повышенном темпе велась дискуссия по докладу Бухарина о «советской поэзии». «Шпана» себя показала. Меня совершенно верно учли на стороне А. М. [Горького] и Бухарина против «ихнего», «фронта», «не наш», «чужой», «ату – его!». Если бы удалось «смазать» – последствия для меня могли быть неприятные, но теперь – «шпана» опоздала: не достанут. Вот почему это было важным моментом не только для меня, а и принципиально, почему и не писал Вам до настоящего дня.

1-го был торжественный акт закрытия съезда, закончившийся полуторачасовой речью Горького* и грандиозным банкетом на 850 персон в Колонном зале. Что-то небывалое в жизни литераторов всего мира. На эстраде шла великолепная программа артистов и балета Большого театра. Роскошный ужин с безграничным количеством лучших вин. Под утро закончилось танцами и национальными плясками на середине зала. Напоминало, но бесконечно превосходило по масштабу былые студенческие «татьянинские» вечера в Москве.

Чтобы дать картину всего съезда, длившегося ровно две недели – с 17 по 31-е, нужно написать не письмо – а книгу. Пока кончаю на этом. Встретился с Серафимовичем и прочими старыми товарищами, познакомился со многими «молодыми». Чувствую себя поздоровевшим и бодрым. Завтра уезжаю в литературн[ую] командировку, которую мне без моей просьбы устроил Горький – еду по Волге с заездом в родные места. На октябрь надеюсь съездить на Кавказ.

С 1-го сентября начался театральный сезон. Я успел побывать только в Художественном театре на «Свадьбе Фигаро» и «Днях Турбиных». Великолепно. Привет Харбину, но возвратиться – ни за что! Погостить когда-нибудь, может быть, приеду…

Привет глубокоуважаемой Наталии Сергеевне, жму руку всем друзьям незабвенной Субботы.

Ваш Скиталец»[400].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.