ПИСЬМО ШЕСТОЕ

ПИСЬМО ШЕСТОЕ

Весною 1861 года все было готово к немедленному открытию военных действий. Перемирие с абадзехами еще не было нарушено с нашей стороны; но поведение этого народа, по всей справедливости, избавляло нас от принятых обязательств. Князь Барятинский разрешил, перед отъездом, требовать от абадзехов безусловной покорности и, в случае отказа, в котором заранее нельзя было сомневаться, внести войну в их пределы. По плану, действия 1861 года должны были обнять с востока все пространство между Лабой и Белой, которое предполагалось заселить станицами; с запада — часть страны впереди Адагумской линии и Натухайский округ, куда также должно было ввести казачье население. Внезапное сопротивление назначенных к переселению казаков, о котором я говорил в предшествующем письме, разом остановило исполнение плана. В принятой системе действий завоевание и заселение края были связаны чрезвычайно тесно, должны были идти об руку. Пока перерабатывалось положение о правилах передвижения казаков, можно было располагать лишь небольшим количеством населения, назначенного жребием, по старому обычаю; а потому необходимо было остановить движение вперед. Все лето 1861 года прошло под влиянием этого неблагоприятного обстоятельства, но не осталось бесплодным; граф Евдокимов умел выгодно употребить период невольной остановки. Не имея возможности открыть действия немедленно, он решился не показывать даже вида неудовольствия абадзехами до зимы и воспользоваться их бездействием, чтоб очистить без боя все подступы к их стране, закончить в то же время многие важные работы, исполнение которых было значительно облегчено затишьем. Так как число жеребьевых переселенцев этого года не было достаточно для того, чтоб основать передовую линию по Белой, то они были назначены для усиления существовавших линий новыми станицами. Большая часть войск лабинского отряда была обращена на тот же предмет. Таким образом, Кубанская линия протянулась до выхода реки из горной теснины, Лабинская линия была продолжена в самые горы; крайняя станица ее, Псеменская, была первым опытом поселения русских людей в горах. Кроме того, верхняя часть Лабинской линии была прикрыта

тремя станицами, основанными на левом, вражеском берегу, замиренном покуда только шатким договором с абадзехами. Усиление передовых линий позволило тогда же значительно сократить кордоны, охранявшие безопасность Прикубанского края.

Пространство между Лабой и Белой, в прежнее время густо населенное, в последние годы сильно обезлюдело и стало пастбищным местом горцев; на правом берегу Белой значительное население держалось только в соседстве с абадзехами и под их покровительством — мохошевцы и егерухаевцы в местных трущобах вверх от Майкопа и горные общества даховское и хамышейское еще выше, на истоках реки. Несколько мелких обществ самых хищных и воинственных, между которыми первое место принадлежало бесленеевцам и беглым кабардинцам, жили рассеянно в верхней, предгорной части этого пространства, и с соседних горах вплоть до Урупа; после абадзехского договора эти общества приняли покорность, но только на словах, и беспрестанно производили мелкие хищничества. С открытием военных действий против абадзехов мелкие племена, занимавшие промежуточный край, были бы сильною опорой для неприятеля и большим препятствием для нас; но без поддержки абадзехов они были слишком слабы для сопротивления, особенно каждое отдельно. Зная, что абадзехи рады длить настоящее положение дел, столь выгодное для них, и без прямого вызова с нашей стороны не начнут войны явно, граф Евдокимов, не обращая внимания на их протесты, стал выгонять промежуточные племена одно за другим из их убежищ. Наши отряды располагались около местности, занимаемой упорным обществом, прорубали прикрывавший ее лес и потом внезапно окружали горцев, предоставляя им или селиться за нашими линиями, или бежать за горы. После такого примера соседи их покорялись без сопротивления. Таким образом бесленеевцы были выведены на Уруп и оттуда ушли в Турцию; вольные кабардинцы и темиргоевцы поселены в виду Лабинской линии; баракаевцы, баговцы и другие абазинские племена прогнаны на южную сторону снежного хребта. К осени кроме мохошевцев, егерухаевцев и даховцев, составлявших одно тело с абадзехами и живших в крепких местах по берегам Белой, страна между этою рекой и Лабой была совершенно очищена от горцев. В течение осеннего периода такими же действиями, без боя, были совершены приобретения еще более важные, о которых я скажу впоследствии.

Превосходное качество угодий за Лабой, став известным, привлекло множество охотников-переселенцев из тех же казаков, которые упорствовали весной. Представилась возможность расширить круг действий. Охотниками были населены еще три станицы, довершившие устройство военных линий с Лабы к Майкопу и Хамкетам.

Видя постоянное приближение наших поселений к своей пограничной черте, абадзехи несколько раз грозили заступиться за соседей, но не двигались. В августе граф Евдокимов выступил из Хамкетов к ур. Мамрюкогой, освященному древними языческими преданиями, на самой границе абадзехов. Старшины просили его остановиться, чтобы послать предварительную депутацию в Тифлис. Из этой депутации ничего не вышло; абадзехские выборные предложили опять те же условия, на которых был основан прежний договор.

Было очевидно, что старшины не могут предложить более, что народ не понимает своего положения и не позволяет уступок.

В других отрядах, расположенных против шапсугов, война продолжалась. Со стороны моря положено было занять под станицы Натухайский округ и продолжать оттуда заселение казаками Шапсугской земли с реки на реку, вдоль предгорий. Натухайцам назначались земли вдоль Кубани. Расстройство плана действий на текущий год, вследствие неожиданного упорства казаков, отозвалось и в этом конце края: покуда Натухайский округ некем было населять. В ожидании нового положения адагумский отряд, состоявший под начальством генерала Бабича[53], употребил лето на обзор и опустошение Шапсугской земли. Он заложил в 15 верстах перед Адагумскою линией укрепленный лагерь в Абине, на месте укрепления, брошенного нами в начале восточной войны. Из этого пункта, долженствовавшего служить основанием дальнейшим действиям, был предпринят ряд движений по плоскости и в горы к Геленджику. Во время последнего похода наши войска прошли через развалины Николаевского укрепления, взятого горцами в 1840 году и которого с тех пор русские не видели больше. Над костями гарнизона был совершен погребальный обряд через 21 год после его геройской смерти. Зимой с 1861 на 1862 год адагумский отряд приступил наконец к устройству в Натухайской земле станиц, для которых население было уже назначено и дожидалось только весны.

Шапсугский отряд, занимавший укрепление Григорьевское, тем же летом устроил оттуда прочное сообщение до города Екатеринодара. Григорьевское укрепление не служило покуда основанием для каких-нибудь особых операций и потому не имело большого военного значения. Но его сохранили в видах будущего, как центральный пункт между отрядами, действовавшими с востока и запада Закубанского края. Впоследствии оно должно было получить немаловажное значение как опорный пункт для перевала в землю приморских шапсугов.

Осенью 1861 года государь император совершил путешествие по Кубанской области. Для кавказских войск, постоянно удаленных от лица государя и совершавших в то время сверхчеловеческие труды в нескончаемых походах, посещение государя и чрезвычайно милостивое, сердечное обращение его с кавказскою армией было поощрением, удвоившим их силы. Кроме того, Высочайшее путешествие имело великое значение для окончательной судьбы этого края. Как ни настоятельно чувствовалась необходимость покончить раз навсегда с внутреннею войной на Кавказе, но огромность жертв, сопряженных с предположенным планом изгнания горских населений из их убежищ, даже кажущаяся жестокость такой меры, смущали энергию исполнения. Государь император убедился лично на месте в недействительности всякой другой меры. Покорные и непокорные горцы были извещены о скором прибытии его величества; и все племена, даже отдаленнейшие, прислали своих депутатов. Они все были не прочь от покорности с договором, подобным абадзехскому, который ограждал бы их от наших вторжений, не стесняя ни в чем свободы их собственных действий. В лагере около Хамкетов государь благосклонно принял горских депутатов, обещал милость и покровительство, предложил им сохранение обычаев их и имуществ, льготу от повинностей, щедрый замен земель, которые окажутся нужными для наших военных линий, другими, с единственным условием немедленной выдачи всех русских пленных и беглых. На это последнее требование горские старшины отвечали чрезвычайно уклончиво; видно было, что они не могут исполнить требуемое, что не в их власти понудить к тому народ. На другой день старшины представили свою челобитную. Изъявляя в самых покорных выражениях желание стать под русскую державу, они кончили просьбой — подаваемою прямо в руки величайшему монарху мира — не забудьте немедленно вывести русские войска за Кубань и Лабу и срыть ваши крепости. Какие переговоры были возможны с такими людьми?

Первый человек по своему положению между горцами — Карабатыр Заноко, сын Сефер-паши — прислал сказать генералу Бабичу, что он не приедет представляться государю из уважения к его особе; что он не может позволить себе говорить русскому императору пустые слова от имени народа, который не имеет никакой общественной власти и за который, стало быть, никто отвечать не может.

По отбытии государя императора немедленно было приступлено к дальнейшим действиям. Но абадзехов еще не трогали; им предоставляли сделать первый выстрел. Пользуясь кончавшимся, но еще не кончившимся перемирием, граф Евдокимов предпринял отрезать от абадзехов массу мохошевцев и егерухаевцев, живших в дремучей чаще на правом берегу реки Белой. С севера по окраине их страны была уже прорублена просека и устроена военная линия с Лабы в Майкоп. Осенью и зимой войска расчистили широкую просеку в тылу мохошевской чащи от Хамкетов до Майкопа и устроили на этом протяжении 4 станицы, связанные кордонною линией; передовые племена были таким образом отрезаны от массы горского населения. Работы продолжались, несмотря на угрозы абадзехов, все еще колебавшихся. Наконец, в январе, абадзехи сделали первое нападение на наши войска, после 26-месячного перемирия; но тогда дело было уже совершено; лесная трущоба, в которой жили воинственные мохошевцы и егерухаевцы, составлявшие сильнейший оплот абадзехов, была обойдена военными линиями и находилась, можно сказать, в наших руках.

С весны 1861 года до весны 1862 года в Закубанском крае воздвигнуто 35 станиц, с населением 5482 семейства, образовавших 4 конных полка.

1861 год не ознаменовался блестящими военными подвигами; выстрелы гремели только в адагумском отряде и вдоль кордонных линий, постоянно тревожимых хищниками; но в течение этого года заложено было твердое основание всем последующим успехам. Без боя, с топором и лопатой в руках мы заняли и заселили обширное пространство, которое, при других обстоятельствах, нам не отдали бы даром, и, таким образом, сошлись с абадзехами грудь с грудью; при первом их выстреле мы могли внести войну в сердце Абадзехской земли. На восток все уже было наше. Значительное протяжение северной покатости хребта, от Урупа почти до Белой, оставалось пустым после изгнания живущих здесь мелких племен; только кое-какие хутора скрывались еще в самых недоступных местах. Загорные населения начали тревожиться: уже не люди, а только снега прикрывали их с северной стороны.

Конечно, мирные завоевания 1861 г. замечательны только как уменье извлечь пользу даже из неблагоприятных обстоятельств. Экономия была в людях; во всем остальном успехи этого года стоили так же дорого, как стоили бы они при самой кровопролитной войне. Чтобы заставить абадзехов сохранять так долго перемирие, надо было стоять во всегдашней готовности мгновенно дать им отпор. Войска лабинских отрядов несли все тягости боевой службы, без ее блеска и потому с радостью приветствовали начало войны.

Решено было идти вперед с возможною быстротой; ничего не строить, кроме станиц и постов: бросать прежние штаб-квартиры, отнимавшие большое число людей; вывести все войска с их штабами на передовые линии и выдвигаться снова вперед при первой удобности, одним словом, не терять дня сверх времени, необходимого для выполнения самых спешных работ. Граф Евдокимов не жалел себя, не жалел ни начальников, ни солдат и, сказав в начале, что никто не будет отдыхать прежде, чем война не окончится, буквально исполнил программу.

3 января 1862 г. абадзехи сделали первое нападение на наши войска. С этого дня все предприятия должны были совершаться открытою силой; однако ж вначале неприятель действовал еще нерешительно. Полный разгар войны начался только с первых дней весны.

Прежде всего надобно было овладеть последними убежищами неприятеля на реке Белой — мохошевскими лесами и горною даховскою долиной — и стать на обоих берегах этой реки. Покуда лежали глубокие снега, все предварительные работы были окончены: устроена военная линия от Майкопа до Хамкетов в обход мохошевцев; начата из Хамкетов просека в горы по направлению к Дахо и другая просека туда же вверх по Белой к Каменному мосту, где было главное судилище абадзехского народа. Занята переправа через Белую у ханского брода, ниже Майкопа. Кроме того, отдельный отряд под начальством кубанского атамана генерала Иванова был двинут с Кубани вверх по Пшишу для двоякой цели; для отвлечения неприятеля в сторону, противоположную той, где готовились ему удары, и для проложения по берегу Пшиша просеки, в виду будущих операций.

С первых дней марта закипела ожесточенная война. Абадзехи не знали еще новых войск, собравшихся к их пределам от самых боевых, самых испытанных полков кавказской армии, далеко превосходивших военными качествами полки недавнего формирования, с которыми им приходилось иметь дело прежде. Для первого раза они решились прорвать линию, устроенную в обход мохошевцев. Многочисленное скопище горцев, давших присягу не отступать, захватило самое труднопроходимое место этой линии, называемое Семь-Колен. В тот же день подошел туда апшеронский стрелковый батальон, обремененный большим транспортом. Отчаянное дело на Семи-Коленах могло служить абадзехам предзнаменованием ожидавшей их участи. Они сдержали слово, не отступали, но батальон все-таки пробился штыками сквозь их массу, несравненно превосходившую его числом, как пролетело бы сквозь нее ядро. Попытка разорвать нашу линию не удалась.

Вслед за этим делом наши колонны ринулись с разных сторон в мохошевские леса, разрушая аулы, искрещивая самые глухие места лесной чащи. Отрезанные от абадзехов мохошевцы и егерухаевцы не могли удержаться долго и понемногу бежали за Белую. К концу марта обширный Мохошевский лес, имеющий до 40 верст в поперечнике, был очищен от неприятеля.

Отряд, перешедший через Белую ниже Майкопа, был долго задержан на месте разливом бешеной реки, сносившим мосты; продовольствование его было сопряжено с величайшими затруднениями; тем не менее занятая позиция была удержана, и лес на левом берегу расчищен.

В апреле были кончены предварительные просеки по направлению к Дахо; снег между тем протаял на высоких горах, ограждавших эту долину. В конце месяца граф Евдокимов двинулся к Дахо, до тех пор не виданному русскими и почти неизвестному. Абадзехи сосредоточились большими силами для обороны этой местности, и без того страшно защищенной природой. Но с самого начала завоевания, с чеченских походов, горцам никогда не удавалось дать графу Евдокимову настоящего упорного боя, в заранее избранной позиции; он всегда успевал упасть им как снег на голову с той стороны, откуда его не ждали, и внезапно решить дело отважными, искусно рассчитанными маневрами. Быть разбитыми без боя для горцев было всего обиднее. Так случилось и здесь. К сожалению, я пишу не военное сочинение и не могу изложить интересных маневров, решивших столько дел в этой войне; место позволяет мне излагать общую связь операций. После трехдневного сопротивления в самой труднопроходимой местности, скопище, защищавшее Дахо, постоянно обманываемое нашими движениями, нигде не успевшее дать решительного отпора и наконец обойденное, разбежалось. Даховская долина была занята; в глубине ее заложена станица; две дороги разработаны в глубину долины, одна по направлению, пройденному отрядом, другая вниз по Белой к Каменному мосту. С занятием этого последнего пункта открылось прямое сообщение по реке между Дахо и Майкопом. Горцы, однако ж, долго еще потом могли обстреливать с высоты скал эту последнюю дорогу, ставшую главным путем в Дахо.

К 1 июня все течение Белой, по обоим берегам, было в нашей власти. Только в самых истоках ее, выше Дахо, гнездилось еще маленькое общество Хамешки.

Ряд таких быстрых успехов чрезвычайно смутил не только абадзехов, но все закубанское население, горцы видели, что война ведется не по-прежнему, и понимали, что если не найдут средства остановить наступление, то судьба их скоро будет решена. Первою мыслью их было соединиться для дружного отпора. Абадзехи обратились за помощью к соседям. С этого времени выступают на сцену убыхи и принимают на себя гегемонию в горских делах. Кутаисский генерал-губернатор Н.П. Колюбякин[54] выразил это состояние умов в своем донесении командующему армией. Он писал:

«Действия войск, командуемых генерал-адъютантом графом Евдокимовым, нося характер той энергии и последовательности, которые принадлежат не случайному увлечению, а зрело обдуманному и прочно усвоенному плану, убедили непокорных горцев, что приближается последний час их независимости. Но должно отдать справедливость и противникам нашим: черкесы не потеряли головы и не упали сердцем; напротив, они решились отстаивать самостоятельность свою не только оружием, но еще внутренними преобразованиями и энергическим обращением к иностранным державам. Если главная роль в борьбе оружием пала по необходимости на абадзехов, то убыхи, не уступающие им в энтузиазме к общему делу, взяли на себя инициативу и направление мер административных и дипломатических, соответствующих принятой ими решимости. Таким образом, прежде всего, они обратили внимание на внутренний быт свой и захотели заменить расслабляющую усобицу сильною централизацией, в которую в минуты большой опасности всегда и везде слагались формы общественного устройства. Для восстановления аррахийской власти и для ограждения независимости все черкесы были приглашены на совет. Все они единогласно решили: учредить чрезвычайный союз и не отставать от оного, с тем чтобы сохранить порядок внутренний, а отступающих от него наказывать. В черкесском владении учрежден меджлис из 15 человек, которому дано название великого и свободного заседания. Появление войск графа Евдокимова у подошвы главного хребта, то есть в двух переходах от Убыхской земли, подавало повод к чрезвычайному собранию меджлиса. В оном постановлено было: а) отправить посольство в Константинополь, Париж и Лондон с просьбой о заступничестве. Для покрытия расходов посольства наложить на все население денежный сбор; б) обнародовать призыв к священной войне и отправить в землю абадзехов, на все лето, несколько тысяч воинов; в) принудить к такому же содействию джигетов[55], которые оказываются довольно холодными к общему делу. В конце мая и в начале июня постановления меджлиса были приведены в исполнение. Посольство к иностранным державам отправлено. На помощь к абадзехам посланы от 4 до 5 тысяч убыхов, под начальством испытанных предводителей. Была сделана вооруженная попытка для принуждения джигетов к отправлению контингента».

Несмотря на все старания горцев, заключение общего союза представляло непреодолимые трудности. Старшинам племен легко было собраться и условиться насчет дружного действия, нетрудно также было вызвать к бою все население, пристыдить равнодушных, казнить изменников. Возбужденная до энтузиазма народная воля заменяла в этом случае положительное право. Но как было управлять собранными массами, как было заставить совершенно свободных людей слушаться и кого слушаться? Как было устроить в среде каждого племени управление, которое действительно могло бы располагать народными силами? Мы, взросшие в среде обществ, организованных с незапамятных времен, не можем представить себе суммы влияния, которое воспитанная веками привычка имеет на все наши общественные действия. Черкесы испытали на себе, что значит общественный контракт, единодушное решение общества, хотя бы движимого величайшим энтузиазмом, но не скрепленное историческою привычкой. Воля их была без якоря. Все хотели слушаться, все требовали предводителей, но десять человек не могли согласиться единодушно, кого именно слушаться, насколько и в чем слушаться. В нашем русском мнении роль главного предводителя играл некоторое время убых Гаджи-Гагамук-Берзек; но скоро оказалось, что бесплодная деятельность этого человека не приводила ни к чему. В рядах горцев виднелись значки предводителей; они выходили против нас густыми толпами; тем не менее каждый горец дрался, погибал или уходил с поля, когда ему вздумается. Так продолжалось до конца. История последней борьбы и гибели храбрейшего народа осталась без собственных имен. Вероятно, это было даже лучше для горцев. Никакое единство начальствования не спасло бы их от наших ударов; оно увеличило бы только число жертв, и так слишком достаточное.

В течение подходившего летнего периода наступление должно было по необходимости замедлиться. Пришла пора сенокоса, заготовления фуража, необходимого для зимних действий, отчего число рядов в действующих войсках уменьшалось наполовину. Кроме того, устройство занятой части края требовало еще обширных работ; надобно было вырубить просеки, связать многие станицы дорогами, обставить эти дороги постами, окончить мосты и переправы. Надобно было также изгнать последние остатки горцев с северной покатости хребта от Урупа до Белой. Отделив значительное число войск на работы и прикрытие передовых линий, с остальными предприняли в восточной части Закубанского края только одну летнюю операцию для раскрытия лесной плоскости между Белой и Пшишем. Если провести от Майкопа линию прямо на запад, она обозначит приблизительно подошву предгорий и границу равнины, стелющейся между Кубанью и первыми высотами. Эту равнину, прикрытую темными лесами и густо населенную абадзехами, надобно было занять в течение летнего периода до берега Пшиша, чтобы с наступлением осени внести войну в предгорья и захватить все русло Пшехи, текущей между Пшишем и Белою.

Войска Закубанского края были разделены летом на 5 отрядов: Адагумский должен был действовать против шапсугов; Шебшский прикрывать центральную линию между Григорьевским и Екатеринодаром, Пшишский и Пшехский назначались для исполнения упомянутой наступательной операции; на Даховский отряд возлагалось прикрывать вновь заселенный край со стороны верхнего течения Белой и Станового хребта. Горцы собирались также большими массами. Попытки их к общему союзу хотя не соединили их в одно целое, но возбудили сильный энтузиазм в населениях и поставили весь край под ружье. Чтоб отвлечь внимание горцев от готовившегося наступления, в мае и начале июня были совершены два опустошительных набега в предгорья, обнимающие Майкоп, в которых гнездилось густое население абадзехов.

В июне Пшехский отряд, под начальством генерала Тихоц-кого, открыл наступление за Белую с Ханского брода, занятого, как было сказано, еще весною. Сильное скопище горцев смело вступило в бой с ним; оно было разбито и бежало, оставив 600 тел на месте; но победа не избавляла нас в Кавказской войне от необходимости драться ежедневно и ежечасно. Постоянно провожаемый неприятелем, отряд достиг реки Пшехи, большого западного притока Белой, и заложил на берегу ее станицу с редюитом. Работы по возведению станицы, расчистка страны и заготовление сена, сопровождаемые беспрерывными делами с неприятелем, заняли три с половиной месяца. В то же время пшишский отряд, предводимый генералом Кухаренко[56], выступил по вырубленной осенью просеке и заложил на Пшише в 25 верстах от Кубани первую станицу новой Пшишской линии. Покуда эти два отряда еще не имели прямого сообщения между собою, они обозначали только две крайние точки готовившегося завоевания.

Думали ограничить летние действия этою экспедицией. Вдруг положение дел круто изменилось. Горцы сами открыли сильнейшее наступление на занятую нами часть края.

Между тем как абадзехи развлекали войска на передовых линиях беспрерывными стычками, приморские горцы, в голове которых стояли убыхи, устремились в наш фланг и тыл через перевалы Главного хребта, достаточно протаявшие под летним солнцем. Войска и поселенцы с величайшим удивлением увидели пред собой массы врагов, никогда прежде не слыханных, покрытых вместо папах остроконечными войлочными колпаками, пришедших по направлению, откуда наши не ждали никакого неприятеля. Загорные с яростью бросились в тыл передовым линиям, напали на станицы и укрепления. Одна партия двинулась в укрепление Хамкеты и отчаянно полезла на приступ; обнесенный валом форштат был занят горцами; храбрый гарнизон с величайшими усилиями отстоял укрепление. Другая партия бросилась на станицу Псеменскую, замыкавшую с юга Лабинскую линию и также занятую, кроме жителей, гарнизоном из пехоты, взяла ее штурмом и увела половину жителей в плен; прибывшие войска с трудом спасли другую половину. Чрез несколько дней горцы повторили нападение на Псеменскую станицу и довершили ее разорение. Потом они штурмовали, но неудачно, Батовскую станицу, занятую сильным гарнизоном. Шапсуги, соревнуясь с соседями в общем деле, предприняли наступление со своей стороны. Многочисленные скопища их бросились на укрепления Григорьевское и Дмитриевское, в надежде очистить от русских сердце своего края. Штурм Григорьевского был отбит легко; но участь укрепления Дмитриевского висела на волоске, пока со стороны не подошла помощь. Позднее шапсуги предприняли вторжение в Натухайский округ, штурмовали Баканскую станицу, но были отбиты и при отступлении понесли сильную потерю; удача горцев с этой стороны могла повлечь за собою очень опасное восстание недавно замиренных натухайцев, в тылу Адакумской линии. Кроме нападений массами, горцы рассыпались хищническими партиями по вновь заселенной стране. Хотя кордонные линии были усилены тремя драгунскими полками, несколькими казачьими и большим числом пехоты, но эти силы оказались недостаточными против множества и дерзости хищников и, очевидно, не могли долго сдерживать подобный напор. Лошади под драгунами и казаками выбились из сил и не могли скакать. Можно было опасаться, что содержание кордонов положит лоском всю кавалерию, прежде чем дальнейшие успехи изменят такое положение дел. Притом распространившиеся лихорадки, всегдашний бич кавказских походов во второй половине лета, до того изнурили войска, что в роте и эскадроне оставалось едва ли по пятидесяти человек; люди чередовались на службе в льготные от лихорадки дни. Некем было занимать надлежащим образом передовые линии. А между тем, несмотря на изумительную, изнуряющую деятельность кордонов, даже в полном комплекте они не могли прикрыть лежавшие за ними поселения, постоянно осажденные неприятелем. Этим поселениям, если бы не казенный провиант, грозила бы голодная смерть, потому что полевые работы и сообщение между станицами были почти прерваны разбойниками, занимавшими каждый овраг и каждый лесок. Между переселенцами распространилось сильное уныние. Со стороны шапсугов разбои приняли такой дерзкий характер, что были совершены большие нападения на станицы, огражденные Кубанью, как в двадцатых годах.

Положение казалось затруднительным и, теперь позволительно сказать, смутило почти всех. Можно было наперед ждать от горцев сильного сопротивления и смелых разбоев. Но оказалось гораздо худшее — именно, что Главный хребет, вдоль которого мы должны были постепенно подвигаться, нисколько не прикрывает нашего фланга и тыла от загорных. Это обстоятельство, если бы влияние его оказалось постоянным, могло ниспровергнуть весь план завоевания. Чем дальше подвигались мы вперед, заселяя страну, тем обширнее становилось в нашем тылу пространство, подверженное ежеминутной опасности нападения; наши передовые линии оказались висящими на воздухе и всегда могли быть обойдены неприятелем. Пришлось бы оставлять столько войска для прикрытия тыла, что скоро не с чем было бы идти вперед. Вот к какому исходу, казалось, приводило положение дел летом 1862 года.

Но, если большинство действительно было смущено, граф Евдокимов не был смущен нисколько. В ведении войны есть две стороны — материальная и нравственная, так тесно связанные между собою, что нельзя принять никакого дельного военного решения, не имея обеих их разом пред глазами. Каждый профессор стратегии мог бы быть полководцем, если бы война происходила между двумя отвлеченными сторонами. В живой же действительности, прежде вопроса: что можно сделать? идет вопрос: с кем и против кого? не только в смысле национальной характеристики, но в смысле положения дел и настроения духа настоящей минуты, потому что человек не всегда бывает похож сам на себя. Граф Евдокимов знал горцев в совершенстве и потому бил наверное. Он знал, что горячность их не продлится, что она не выстоит против неблагоприятных обстоятельств и что убыхи и другие загорные ничего не предпримут на северной, чуждой им стороне гор, без сильной поддержки абадзехов. Имея все средства удержаться в занятом положении до той поры, когда новые снега закроют перевалы, граф Евдокимов обещал себе довести абадзехов к будущему лету до такого состояния, что на их поддержку нечего будет рассчитывать; а потому загорные, достаточно озабоченные собственным сохранением, не выйдут больше к нам в тыл. Все это сбылось буквально. Один из известных кавказских генералов, человек очень умный и хороший военный, не разделявший в то время взглядов графа Евдокимова, говорил мне впоследствии: «очень понятно, что граф Евдокимов умел искусно вести войну; но я не понимаю, как он умел влезть в душу горца, чтобы в ту пору еще знать все фазисы, через которые она должна пройти».

Влезть в душу неприятеля — в этом и задача военного начальника.