Александр I

Александр I

  оцарение на российском престоле любимца Екатерины II Александра вызвало бурный взрыв ликования при дворе. Все радостно поздравляли друг друга со счастливой переменой. Но на Руси многие, очень многие и всплакнули, узнав о смерти императора Павла. Только на похоронах, где присутствовало высшее дворянство да некоторые важные чиновники, слез пролито не было.

Со слезами воспринял весть о смерти отца и великий князь Константин. Прибыв в Зимний дворец по случаю зачтения манифеста о вступлении на престол старшего брата Александра и наблюдая за приближенными нового государя, их весельем и надменностью, он в момент, когда все стихло, произнес как-будто про себя, но так, чтобы все слышали: «Я бы велел их всех повесить». А одному из своих друзей Константин сказал: «…после всего, что произошло, мой брат может царствовать, если ему угодно, но если когда-нибудь престол должен будет перейти мне, я от него откажусь». Он действительно сделал это двадцать четыре года спустя…

Константин больше всех был похож на своего отца: курносый, серо-голубые глаза навыкате, светлые насупленные брови. Вот только отвращение к престолу, казалось, было врожденным и отличало его от Павла. «Меня, — говорил он, — непременно задушат, как задушили отца».

Иначе повел себя его старший брат Александр. Хотя он и не раз высказывался, что царствование его не привлекает, он, как поговаривали, узнав от генерал-губернатора Палена о готовящемся заговоре против своего отца-императора, не стал препятствовать этому. А придя к власти, молодой царь по собственному решению не покарал никого из тех, кто принимал участие в убийстве, разве что продемонстрировал по отношению к некоторым свою царскую немилость.

Беннингсен сохранил все свои должности, Пален же вынужден был по требованию вдовствующей императрицы Марии Федоровны подать в отставку и оставить Петербург. До самой смерти, последовавшей в 1826 году, он жил, не выезжая, в своем курляндском имении, которое называл «Паульс-гнаде». По свидетельствам очевидцев, в каждую годовщину убийства императора Павла, 11 марта, бывший генерал-губернатор российской столицы напивался допьяна: до конца своих дней он считал, что совершил «величайший подвиг».

Тяжело переживала утрату Мария Федоровна. После похорон она удалилась в Павловск, сократив до минимума круг своего общения. Ее сын, провозглашенный новым императором, явно боялся ее и относился к ней с исключительным почтением, в основе которого, по всей вероятности, были угрызения совести.

Трагедия семьи усугубилась известием о смерти старшей дочери Павла, Александры, на которой когда-то хотели женить шведского короля. Этот брак, несмотря на огромное желание родителей девушки, так и не состоялся, хотя для этого была предпринята не одна попытка с их стороны.

Несчастная Александра была выдана замуж за австрийского эрцгерцога Иосифа. После бракосочетания она уехала со своим мужем в Вену. Павел был огорчен разлукой и особенно опечалился, когда получил от дочери известие, что вторая жена отца ее супруга, императора Франца, Мария-Терезия Неаполитанская, плохо с ней обращается. Русскую великую княгиню упрекали во многом и даже в том, что блеск ее украшений затмевает бриллианты австрийской императрицы. А уж любовь и признание со стороны населения Австрии и Венгрии ей просто не хотели простить, обвинив молодую женщину В поощрении сепаратистских стремлений. За дочерью русского царя был даже учрежден строгий надзор. В марте 1801 года, через несколько дней после трагической смерти ее отца, она скончалась от родов. Говорили, что это случилось от того, что Александре было отказано в самом элементарном уходе.

Новый царь взошел на российский престол в двадцать три года. Стройный молодой человек, со светло-рыжеватыми волосами, с голубыми глазами и доброй улыбкой, как у матери, он совершенно не был похож на своего отца. Правда, будучи ребенком, он, как когда-то и Павел I, с удовольствием играл в солдатики и, конечно же, мечтал командовать армией. Но, по мере того как Александр рос, отец и сын отдалялись друг от друга все более. Кротость старшего сына Павел считал слабохарактерностью, а сдержанность — лицемерием.

А ведь Александр с юных лет находился в весьма затруднительном положении: он вынужден был лавировать между отцом и бабушкой, боготворившей своего старшего внука. Она внимательно относилась к его воспитанию, сочиняла для него сказки и учебники, лично преподавала ему историю. А в последние годы своей жизни Екатерина II вынашивала идею передачи престола Александру, минуя его отца. Об этом знал Павел, и это, естественно, наложило отпечаток на его отношение к своему старшему сыну. Постепенно в характере Александра появились скрытность, недоверие к людям, двуличность. В нем развилась подозрительность и болезненное самолюбие.

Учителем Александра, как и его брата Константина, родившегося двумя годами позже, был швейцарец Цезарь Лагарп, очень уважаемый человек, придерживающийся крайне радикальных взглядов. Дружеский контракт с учителем у братьев остался на долгие годы. Семена революционных преобразований, посеянные им, проникли в их души, но богатых всходов не последовало — помешало высокое положение бывших учеников.

Обязанности няни при великом князе Александре исполняла Прасковья Гесслер, англичанка по происхождению. Она же давала ему уроки английского языка. Эта умная и сердечная женщина была искренне привязана к своему воспитаннику, старалась внушить ему добро и любовь к людям. Среди членов императорской фамилии Гесслер пользовалась особым уважением.

В шестнадцать лет Александра женили на очаровательной, нежной, как только что сорванный цветок, четырнадцатилетней немецкой принцессе Луизе Марии, дочери маркграфа Баден-Баденского Карла Людвига, нареченной на Руси Елизаветой Алексеевной. Мать ее, Амалия, принцесса Гессен-Дармштадская, уже приезжала однажды в Россию, когда выдавали замуж ее старшую сестру за великого князя Павла, трагично закончившую свои дни, так и не познав радости материнства.

Юная супруга внука Екатерины II, кроме невыразимой прелести и грации, отличалась выдержкой, умеренностью, тонким умом и способностью быстро схватывать все, что могло служить ее украшению. Своего суженого она боготворила.

Молодой великий князь и его жена вели уединенную жизнь, окружая себя только людьми, преданными Павлу. Александр общался с высшими должностными лицами и иностранными министрами только в присутствии императора. И хотя прямой наследник Павла пользовался народной любовью, желания стать главным лицом России он никак не проявлял. С конца 1794 года молодая супружеская пара проживала в Гатчине. Именно там Александр познал законы воинской службы и был посвящен в тайны военного искусства. Там же он сблизился со своими родителями, с которыми практически был разлучен по воле бабушки-императрицы, взявшей на себя его воспитание. Теперь же он все больше подпадал под влияние своей матери.

Александр понимал, что ему предстоит управлять страной, где выбор исполнителей царской воли основан на фаворитизме, индивидуальные способности мало учитываются, и все зависит от любви или нелюбви высшего начальника. Крестьянин обижен, торговля стеснена, свобода отсутствует, порядок изгнан. Империя лишь полна стремлений к расширению своих пределов. Его отцу мало что удалось выполнить из своих благих намерений. Его поспешили убрать с политической арены, да и из жизни те, кто, добравшись до вершин власти, всячески тормозил процесс упорядочения российской жизни, сближения России с Западом. Главное — это личные эгоистические интересы, а никак не прогресс в родном Отечестве. Эту болезнь, кстати, не удалось излечить по сей день, да она, пожалуй, и неизлечима в российской жизни.

«При таком ходе вещей возможно ли одному человеку управлять государством, а тем более исправлять укоренившиеся в нем злоупотребления; это свыше сил не только человека, одаренного подобно мне обыкновенными способностями, но даже и гения», — так писал старший сын императора Павла одному из своих друзей еще до смерти отца.

В день восшествия на престол Александр обещал управлять государством по законам своей бабушки Екатерины II, и так же упорно, как и она, насаждать грамотность и просвещение в России. Он заявил о своем намерении перевести на русский язык много полезных книг, чтобы распространять знания, о своем решении создать народное представительство, которое бы составило свободную конституцию. Эти две задачи Александр хотел во что бы то ни стало выполнить, будучи царем, а уж потом удалиться в какой-либо уголок в Швейцарии или на берега Рейна и жить там спокойной и счастливой жизнью, как простой смертный. Таково было политическое и жизненное кредо нового царствующего Романова. Он имел столько хороших идей и обещал так много полезных реформ, что в истории его прозвали Благословенным. Однако планировать оказалось легче, чем претворять. Немногое из того, что было обещано, осуществилось.

Лишь в первые месяцы своего царствования четырнадцатый Романов издал несколько распоряжений либерального характера, отменил ряд ограничений и запрещений, в том числе ограничения в гражданской одежде и напудренные косы у солдат. Прусская военная форма была упразднена. Ушли в прошлое пышные причудливые парики. Им на смену пришли гладкие прически, свободные платья со струящимися складками, наподобие греческих туник. Женщины стали носить диадемы, украшенные бриллиантами или другими драгоценными камнями.

Александр даровал свободу и прощение заключенным, сосланным или удаленным из Петербурга его отцом, запретил применение пыток при дознании. Он действовал по принципу своей бабушки, которая частенько говаривала, что лучше простить десять виновных, чем наказать одного невинного.

Все это, а также личное обаяние и предупредительное поведение нового императора создали ему большую популярность. В его царствование и политических гонений-то почти не было.

Но не так все гладко обстояло в глубинке огромной России. Там процветало самодурство местных генерал-губернаторов. В отдаленных от центра губерниях была своя цензура, свои тюрьмы и даже свои пыточные. Были и свои «глаза» в самой столице. Однажды одному мещанину удалось из Западной Сибири добраться до Петербурга и воспользоваться подходящим случаем, чтобы подать императору свою просьбу, умоляя прочесть ее. Александр был поражен страшными вещами, о которых он прочитал в челобитной. Он позвал просителя, долго говорил с ним и убедился в истинности его печальных слов. Он очень смутился, узнав, что творится в России. И как пишут, между царем и мещанином состоялся следующий диалог:

— Ступай, братец, теперь домой, дело это будет разобрано.

— Ваше Величество, я к себе теперь не пойду. Прикажите лучше запереть меня в острог. Разговор мой с Вашим Величеством не останется в тайне — меня убьют.

Александр содрогнулся от этих слов и сказал, обращаясь к Милорадовичу, который был тогда генерал-губернатором Петербурга:

— Ты мне отвечаешь за него.

— В таком случае позвольте мне взять его к себе в дом. Другого безопасного места я не вижу.

Так и жил этот мещанин из Западной Сибири в доме петербургского генерал-губернатора вплоть до окончания дела.

Своими сподвижниками новый император сделал двух совершенно противоположных людей: Аракчеева и Сперанского. Дружба с первым началась еще до восшествия на престол, сближение произошло через отца. В последние часы жизни Екатерины, когда уже было ясно, что ничто ей больше не поможет, Павел поспешил призвать в Зимний дворец генерала Аракчеева, который нес службу в гатчинской армии, чтобы дать указания относительно его новых обязанностей при императорской персоне. Подведя его к старшему сыну, он соединил их руки, сказав при этом: «Соединитесь и помогайте мне».

«Соединение» продолжалась почти три десятилетия. Узнав о смерти императора Павла, Аракчеев немедленно помчался в столицу. Будущий фаворит Александра прискакал верхом из Гатчины, покрытый грязью, но переодеться ему было не во что. Сын Павла провел его к себе и дал ему одну из своих рубашек. Говорят, что Аракчеев хранил ее с тех пор как святыню в сафьяновом футляре и распорядился похоронить себя в ней. А еще рассказывают, что первый друг императора положил сто тысяч рублей в ломбард для выдачи через сто лет вместе с процентами тому, кто напишет лучшую историю жизни императора Александра I.

Александр Аракчеев был человек твердой воли, прямолинейный, ни перед чем не останавливающийся для осуществления своей цели, считавший повиновение первой добродетелью. Высокого роста, худой, в артиллерийском мундире темно-зеленого цвета, между двумя верхними пуговицами которого он постоянно носил маленький, как образок, портрет покойного императора Павла, грубый, лишенный всякого благородства, с лицом не военного, а скорее чиновника. «Обезьяна в мундире», — так называли его за глаза. И, пожалуй, в то время не было человека более ненавидимого, чем Аракчеев, царский слуга, переданный по наследству от отца к сыну.

Все двадцать пять лет царствования четырнадцатого царя Романова Аракчеев был рядом с ним — неизменно самое доверенное лицо. Даже отталкивающая внешность Аракчеева не помешала в этой дружбе такому эстету, как Александр. Император знал, что более преданного слуги у него нет, и доверие к нему было безгранично. Рассказывали даже, что у Аракчеева имелись чистые листы бумаги с царской подписью, и он мог вписать в них, что угодно — чины, ордена, заточение в крепость. «Я друг государя, — говорил Аракчеев, — на меня жаловаться можно только Богу». Последние десять лет царствования Александра он был фактически правителем Российского государства, хотя официально числился военным министром. По всем войскам был отдан приказ воздавать ему царские почести даже в присутствии самого императора — отличие, которого не удостаивался даже великий князь Константин.

Особыми правами пользовался даже адъютант Аракчеева, немец Клейнмихель. А начальником тайной полиции стал тоже немец фон Фок, который буквально заваливал императора доносами.

Другим политическим деятелем эпохи Александра I был Сперанский — замечательный человек, с чувством высокого достоинства, честный и порядочный. Личное знакомство императора с ним началось лишь на пятом году его царствования, и Александр был поражен его умом, работоспособностью, настойчивостью и железной выдержкой. Сперанский был незнатного рода, а выдвинулся лишь благодаря своему таланту.

Михаил Сперанский родился в семье простого сельского священника, с семи лет был отдан на учение во Владимирскую духовную семинарию. Затем поступил в Петербургскую Духовную Академию для изучения геологии и уже тогда выделился своими исключительными способностями. По окончании духовной Академии Сперанский получил звание профессора математики, физики и философии. Но молодой ученый не пожелал оставаться в Духовной Академии и приложил немало усилий, чтобы перейти на гражданскую государственную службу. Устроившись в Министерство внутренних дел простым служащим, он дослужился до поста заместителя министра и был замечен самим Александром, который стал поручать ему сочинение своих тронных речей, передавал различные проекты государственных реформ и нередко проводил с ним целые вечера в беседах о преобразованиях в России. Большинству из этих преобразований так и не суждено было сбыться.

А вот государственное просвещение в России было изменено именно благодаря Сперанскому: наряду с университетами возникла система средних и низших учебных заведений, гимназий и приходских училищ. В тридцати километрах от Петербурга — в Царском Селе, был открыт императорский лицей, где воспитывались дети российской элиты, среди них и Александр Пушкин. Директором лицея был назначен балтийский немец — Энгельгардт. Среди преподавателей также было много немцев.

Вообще, в то время был сильный приток в Россию преподавателей из Германии. Многие заняли ведущие позиции в Министерстве образования, учрежденном новым императором наряду с другими министерствами.

Молодой царь поставил себе целью освободить Россию от возможной изоляции со стороны Европы. Он продолжил политику своей великой бабушки по привлечению в страну как можно больше полезных иностранных «голов» и «рук». Уже в самом начале своего правления Александр издал ряд указов, предусматривающих широкие возможности притока иностранной рабочей силы, в основном из Германии: лично писал письма в соответствующие немецкие инстанции с просьбой не создавать бюрократических препон для выезжающих немецких граждан: ремесленников, крестьян, служащих, ученых, специалистов. В Российском государстве их ожидали немалые привилегии. И вот началось… Портные, сапожники, плотники, кузнецы, гончары, каменщики, ткачи — всех и не перечислишь — вместе со своими семьями хлынули в русские города и села. Больше всего иностранцев поселилось в южных областях России, много поселенцев прибыло в Малороссию. В Полтавскую губернию, например, из Саксонии и Эльзаса приехали ткачи суконщики. Каждой семье был выделен в пользование ткацкий станок и выдавалось достаточное количество шерсти, которое затем учитывалось при окончательном расчете за конечный продукт. Через несколько лет, согласно императорскому указу, каждый колонист получил от государства просторный дом с садом, ткацкий станок в свою собственность, к тому же погашались все долги.

В Петербурге рассказывали такой анекдот:

Царь Александр спросил одного из своих самых заслуженных русских генералов, какое его желание он мог бы выполнить. «Сделайте Меня немцем», — не задумываясь, ответил генерал.

Нет никаких сомнений, что подобная политика четырнадцатого Романова заложила хорошие основы для развития российской промышленности и сельского хозяйства.

В период правления Александра I Россия внесла существенный вклад в мировые исследования. При содействии самого императора были организованы две знаменитые экспедиции: первое кругосветное путешествие на парусных судах под руководством Адама Иоганна фон Крузенштерна[6] и открытие Антарктики мореплавателем Фабианом Беллинсгаузеном[7]. Между 68 и 69 градусами южной широты Беллинсгаузен открыл остров и назвал его именем Петра I, а берег Антарктики был назван им именем Александра I. Благодаря двум балтийским немцам значительно повысился престиж русской науки.

Больше всего личной инициативы новый представитель Дома Романовых проявил, однако, во внешней политике. Его больше всего беспокоил вопрос, что скажет Европа? И меньше всего, что скажет Россия?

Русское дворянство, особенно его высшие слои, Александр не любил. Он ему не доверял, а скорее даже презирал: за низкопоклонство, за убийство деда, за убийство отца. Он не любил грубую лесть, с отвращением слушал подхалимские речи, на которые так горазды были его придворные. Он знал цену этим речам. Третьего сословия тогда еще почти не было. А к массе народной государь относился с жалостью, сочетающейся с брезгливостью. Он видел в ней, прежде всего, простых солдат. Он, венценосный правитель и коронованный эстет, чувствовал себя перед Европой даже как-то неловко за то, что ему приходится царствовать над массой «полудиких рабов» — миллионами своих подданных. Правда, свое мнение Александр несколько изменил после войны 1812 года и разгрома Наполеона, с которым судьба его сводила не один раз.

Первая встреча двух императоров состоялась за несколько лет до рокового шага французского императора. Это было в Тильзите, где Наполеон выступал в роли победителя. Он, казалось, был в восторге от личности русского царя и даже задумал посвататься к одной из его сестер: либо к умной, но честолюбивой любимице царя Павла Екатерине, либо к ее младшей сестре Анне, в то время еще почти девочке. Однако Александр дал уклончивый ответ на столь «лестное предложение», ссылаясь на окончательное слово своей матери, занявшей отрицательную позицию по отношению к такому браку. Слишком предана Мария Федоровна была своей любимой германской отчизне, чтобы согласиться отдать дочь «французскому выскочке», как она называла Наполеона.

Пока в Петербурге велись переговоры, Екатерину с благословения матери выдали за принца Ольденбургского — представителя младшей линии Голштейн-Готторпского дома. Об Анне же решение затягивалось, и Наполеон, потеряв надежду, попросил руки дочери австрийского императора, который с радостью принял это предложение, чего не мог простить себе потом всю жизнь.

В исторической литературе высказывается мнение, что камнем преткновения в отношениях между Александром I и Наполеоном стала оккупация французской армией в конце 1810 года северогерманского побережья и лишение герцога Ольденбургского его владений и прав. Герцог был вынужден вместе со своей семьей переселиться в Россию, ища защиты и помощи у родственников.

Мать русского императора, Мария Федоровна, от всякого влияния на дела управления была отстранена. Но именно она крепила дружбу Александра с прусским королем Фридрихом Вильгельмом III, с которым царь находился в постоянной переписке. Эта дружба перешла затем в любовь к королеве Луизе, так утверждали современники. Ради ее «прекрасных глаз» Александр готов был брать на себя особые обязательства в отношении Пруссии, проявляя и свои родовые симпатии к немцам.

Александр, как и его отец, преклонялся перед гением Великого Фридриха. Во время своего визита в Берлин царь пожелал навестить могилу Фридриха II, захороненного в гарнизонной церкви в Потсдаме. Постояв некоторое время у саркофага, Александр I поцеловал камень и поклонившись останкам великого немца, размеренными шагами удалился из церкви. В Берлине российский государь был в центре внимания. Еще сейчас название площади (бывшего плаца) в центре города напоминает о его визите в прусскую столицу: Александерплац. Некоторые немецкие авторы утверждают, что Луиза, прекрасная женщина, пользующаяся большим уважением не только в своей стране, но и во всей Европе, была явно неравнодушна к российскому царю. Это подтверждается и в письмах Луизы к младшему брату, в которых она пишет о своем впечатлении об Александре I после знакомства с ним: «…все свои достоинства он соединяет с любезностью, которая может пробудить любовь к мужчине». «Император один из редких людей. Его принципы самые лояльные, благородные и справедливые, чем он удивительно похож на короля. Непринужденная вежливость, любезность, ум и твердость… — это лишь неполный портрет этого редкого человека… Он очень хорошо сложен и импозантен, выглядит как молодой Геракл».

В конце 1808 года королева Луиза вместе с мужем посетила Петербург. В сильный мороз под звуки канонады и звон колоколов супружеская пара и сопровождающие их лица въехали в российскую столицу. Визит состоялся по случаю помолвки сестры царя Александра с герцогом Ольденбургским и продолжался четыре недели.

После войны 1812 года императора Александра, приобретшего огромную популярность в Европе, как будто подменили. Он перестал заниматься преобразовательной деятельностью, и в его характере произошла большая перемена. Царь стал подозрителен, неприступен, строг, начал искать утешение в религии и тяготиться бременем правления. Государственные дела он почти полностью передал своим уполномоченным, в основном иностранцам, среди которых главную роль играли в очередной раз немцы. Первая скрипка среди них принадлежала графу Нессельроде, который в 1816 году был назначен министром иностранных дел.

Карл Роберт Нессельроде был сыном находящегося на российской дипломатической службе немца-католика и еврейки-протестантки. Он начал карьеру еще при императоре Павле, а после его смерти был направлен русским посланником к герцогу Вюртембергскому. Женившись в тридцать два года на дочери министра финансов Гурьева, Карл Васильевич, как его называли в России, начал службу при дворе Александра I, но сначала занимал второстепенные посты. После своего участия в Венском конгрессе в качестве советника российского императора он привлек к себе внимание его величества и был назначен министром иностранных дел России вместо Вейдемейера, тоже немца по происхождению. Сорок лет Несрельроде, человек с невзрачной внешностью, но исключительно способный и одаренный от природы — занимал этот ответственный пост в годы правления двух сыновей императора Павла, пользуясь неограниченным доверием и Александра, и его младшего брата Николая. К концу правления последнего он даже стал канцлером, вот только русский язык так и не выучил по-настоящему и предпочитал родной немецкий или французский языки. Да и самих русских он считал ни к чему не способными, боготворил немцев как самый совершенный народ в мире.

Сам же император Александр, передав государственные дела — и внешние, и внутренние, — как он полагал, в надежные руки, вошел в тесное общение с религиозной проповедницей баронессой Крюденер, которая оказывала на его душу успокоительное воздействие.

Барбара Юлиана Крюденер, урожденная Витингхоф, была внучкой Иоанна Бурхарда Миниха. Происходила она из Лифляндии, жила некоторое время в Риге, вела до сорока лет вполне светский образ жизни. Затем переехала в Баден и занялась писательской деятельностью. Со своим мужем баронесса проживала раздельно. Она увлеклась мистицизмом, пророчествовала близкое пришествие Христа, причем не где-нибудь, а на горе Арарат, и призывала пиетистов Вюртемберга и Бадена — членов секты мистического движения в протестантизме, к которому примкнула, — продать все свое имущество и переселиться на Кавказ, чтобы быть свидетелями возвращения Господа на землю. Когда Александр I летом 1815 года, возвращаясь с Венского конгресса, остановился в Хейльброне, баронесса через фрейлину императрицы получила доступ к императорской семье. Необычный ораторский талант экзальтированной проповедницы не остался незамеченным. Русский царь проникся симпатией к ее взглядам, да и, пожалуй, к самой провозвестнице. Она же, почувствовав благоприятную почву для своих идей, последовала за царским семейством в Россию, получила через некоторое время право на жительство в. Петербурге и создала здесь кружок российских мистиков по примеру пиетистов Германии и Швейцарии. Скончалась эта удивительная женщина в Крыму, куда она в 1824 году прибыла, следуя за императорской четой.

Между тем в России в эти годы появилось много различных религиозных и мистических организаций и кружков, к которым примкнул цвет петербургского общества. Может быть, причиной всего этого послужило то, что сам царь в последние годы чрезвычайно увлекся мистицизмом.

Семейная жизнь четырнадцатого царя Романова явно не сложилась. Его супруга Елизавета Алексеевна была ему бесконечно предана, но окутана вечной грустью — две ее дочери умерли в младенчестве, и больше Бог «не послал ей детей». Постоянно окруженный поклонницами, император готов был дать своей жене лишь целомудренную любовь брата и не более того. Свою мужскую страсть Александр дарил любовницам, предпочтение отдавал княжне Марье Нарышкиной, которая была так хороша, что у большинства приближенных не хватало духа осудить государя за эту связь. Ей посвящали стихи, перед ней преклонялись. Ходили слухи, что якобы Александр выиграл эту женщину в лотерею с Платоном Зубовым, бывшим фаворитом бабушки Екатерины, и Сделал ее своей любовницей. Это произошло на третьем году его царствования. «Не слишком умная, не отличавшаяся верностью, эта женщина постоянно была рядом, удерживая царя своей красотой, грацией и силой привычки», — писал один из современников.

За сестрой княгини Нарышкиной ухаживал цесаревич Константин. Он развелся со своей женой и не прочь был снова жениться. Возможно, брак и был бы заключен, если бы этому решительно не воспротивились Мария Федоровна и сам император Александр I, связь которого с княгиней Марьей Нарышкиной приобрела длительный характер. При дворе иронизировали, что у мужа княгини, Дмитрия Нарышкина, по существу, две должности: первая — обергофмейстера и вторая, тайная, — «снисходительного супруга».

Связь императора с красавицей Нарышкиной мучила чрезвычайно императрицу, все еще влюбленную в своего царственного супруга, но она с достоинством переносила выпавшие на ее долю страдания. Однажды на придворном балу государыня спросила княгиню об ее здоровье. «Не совсем хорошо, — ответила та, — я, кажется, беременна». Обе женщины знали, от кого…

Марья Нарышкина родила от царя двух дочерей — первая умерла вскоре после рождения, а вторая, Софья, хоть и осталась в живых, но росла болезненным ребенком и требовала к себе много внимания родителей. Да, именно родителей, поскольку не только мать, но и отец, император Александр I, безумно любил свою единственную дочь и при любой возможности навещал ее. Даже сам выбрал для пятнадцатилетней Софьи жениха — графа Андрея Шувалова, служившего в коллегии иностранных дел. Однако свадьбе этой не суждено было состояться…

Нежно любима Софья была и государыней, с которой она иногда встречалась то в церкви, то во время прогулки в Летнем саду. Девочку всегда притягивало _f ее усталое, но прекрасное и по-девичьи невинное лицо. В душе она считала императрицу своей маменькой и, называя ее так, часто обращала к ней свои детские мысли. Отца своего она обожала, скучала, когда долго его не видела. Он ей не раз обещал, что, когда выйдет в отставку, уедет с ней куда-нибудь далеко и будут они вместе — всегда вместе…

Умерла Софья от чахотки, не помогли и искусные врачи, лечившие ее, — немцы Риман и Миллер. Смерть девушки повергла императорскую чету в глубокую скорбь. Елизавета Алексеевна, как могла, старалась смягчить боль императора, в трудные минуты она была рядом с ним.

Закончился и роман государя с Нарышкиной. Поводом для этого послужила любовная интрига ее с князем Гагариным. Александр писал тогда своему духовнику: «Я безотлагательно должен сказать Вам несколько слов о приезде госпожи Нарышкиной в Санкт-Петербург. Я надеюсь, что Вы слишком хорошо знаете мое нынешнее состояние, чтобы испытывать малейшую тревогу по этому поводу. К тому же, оставаясь человеком света, считаю своим долгом полностью порвать с этой особой после всего, что произошло с ее стороны». После многолетнего отчуждения Александр вновь сблизился со своей супругой, которая умела не только любить, но и прощать.

Как-то на кавалерийских маневрах шальная лошадь ушибла царю ногу, да так сильно, что он долго болел. За ним ухаживала сама государыня, отдавая ему всю свою нежность, и это несмотря на то, что она перенесла много страданий из-за своего неуемного в привязанностях супруга. Об этом Елизавета Алексеевна пишет в своем дневнике, который она вела все тридцать лет их совместной жизни, храня в особой шкатулке. «Если бы он кого-нибудь любил по-настоящему, — писала она, — мне было бы легче. Но ни одной любви, а сколько Любовей! Купчихи, актрисы, жены адъютантов, жены станционных смотрителей, белобрысые немки… Да еще бесконечные балы, маскарады, концерты, ужины, визиты и родственники, сорок тысяч родственников: Вюртембергские, Оранские, Веймарские, Российские — все на меня наседают. Я должна быть любезна со всеми, но только что уйдут, падаю, как загнанная лошадь». «И тем не менее, — пишет она, — я не могла бы нигде жить, кроме России… И умереть хочу в России».

А мечтой Елизаветы Алексеевны была тихая семейная жизнь, возможность быть полезной людям. Она посвятила себя благотворительности, создала много различных социальных заведений, проповедовала любовь к ближнему, оказывала помощь нуждающимся, помогала бедным. Сама же была скромным человеком, большую часть денег, получаемых на свое содержание, тратила на благотворительные цели.

Из-за своих любовных похождений Александр чувствовал себя вечно виноватым перед своей Лизхен, как он ласково называл жену. Он старался быть внимательным к ней, часто устраивал вместе с ней чаепития, которыми Елизавета Алексеевна очень дорожила, так как это, пожалуй, было единственным временем, когда они бывали вместе. Императрица много читала и рада была поделиться с супругом сведениями, которые могли бы представлять для него интерес. Не смея войти к мужу, чтобы проститься с ним на ночь, она часто приходила ночью тайком и целовала его спящего. Он же, прежде чем уснуть, часто писал ей записку. Записки были на французском языке, да и разговаривал с женой он обычно тоже по-французски. На ночь Александр обычно пил кобылье молоко и читал одну главу из Ветхого Завета или из Евангелия. Спал император на односпальной жесткой походной кровати — замшевый тюфяк, набитый соломой, и валик под головой.

Вообще, у Александра I было немало странностей, он, например, самолично поддерживал в своем кабинете порядок, не позволяя даже сметать пыль со своего стола, вероятно, чтобы не рылись в его бумагах. На столе у него всегда лежали целые пачки гусиных перьев. Перо, употребленное им хоть раз, даже только для подписи, заменялось новым. Царь этим пером уже больше не пользовался. За обшлагом рукава император всегда хранил лорнет, старенький, простенький, черепаховый. Он был близорук, но терпеть не мог очков. В его присутствии ношение очков вообще не дозволялось. Еще государь не любил, когда громко говорили, хотя и был глуховат на одно ухо, так как с раннего детства его приучали к грохоту пушек. При дворе знали, что любимый цвет императора — зеленый. Поэтому приближенные предпочитали одеваться в платье зеленого цвета.

Несмотря на недоброжелательное отношение вдовствующей императрицы Марии Федоровны к своей царствующей невестке, Елизавета Алексеевна пользовалась уважением со стороны придворной аристократии. Многие старались даже подчеркнуть это, зная, что сам государь стремился оградить свою тихую супругу от матушки.

В свои шестьдесят лет вдовствующая императрица была, как пишут о ней современники, «свежая, крепкая, гладкая, румяная, сдобная, как хорошо пропеченная немецкая булочка». Свою полноту она скрывала туго зашнурованным корсетом, во всех движениях чувствовалась энергия. «Точно на пожар торопится», — как говаривал когда-то ее покойный супруг, император Павел. Говорила она на плохом французском языке с немецким акцентом. На старости лет Мария Федоровна окружила себя молодыми фрейлинами и офицерами, устраивала балы, маскарады, пикники, фейерверки. Одним словом, жила и радовалась жизни. Любимым местом ее пребывания оставался Павловск, полностью восстановленный не без ее личной инициативы после пожара 1803 года.

Еще за несколько лет до смерти императора Александра был подписан Манифест об отречении великого князя Константина от престола и о назначении наследником великого князя Николая. На запечатанном конверте государь сделал надпись: «Хранить в Успенском соборе с государственными актами до моего востребования, а в случае моей кончины открыть прежде всякого другого действия». Передача трона младшему брату, по всей вероятности, связана с тем обстоятельством, что у того были наследники — сыновья, что обеспечивало преемственность власти в царствующем Доме Романовых. У Константина же детей не было. Со своей женой Анной Федоровной, принцессой Саксен-Кобургской, он развелся и женился вторично на польской графине, не из царственного рода, что, согласно Положению об императорской фамилии, лишало его потомков права на российский престол. Да и сам великий князь Константин подписал акт отречения, который, однако, как и завещание Александра I о престолонаследии, содержался в тайне. Знали об этом, помимо двух старших сыновей Павла, только три человека в России: писавший документы князь Голицын, ближайший друг императора Аракчеев и архиепископ Московский Филарет.

Александр порой говорил о своем возможном отречении: «Пора мне. О душе подумать надо. А ведь не отпустят живого. Мертвым притвориться что ли? Или нищим странником уйти…»

Все чаще он стал уединяться в Царском Селе, где жил в трех маленьких комнатках церковного флигеля — кабинете, спальне, столовой — очень простых, почти бедных. Ему казалось, что он уже отрекся от престола и живет в отставке. Гулял по парку один даже по ночам. Трусость вообще не была присуща ему, да и страха перед смертью не было. Даже в страшной битве под Лейпцигом, когда однажды прямо над его головой пролетело ядро, он с улыбкой сказал: «Смотрите, сейчас пролетит другое».

Каждый год 11 марта Александр вместе со своей супругой ездил в Петропавловский собор на панихиду по отцу. Память о нем он сохранял всю свою жизнь.

В последние годы царствования император неоднократно предпринимал продолжительные путешествия по Российской империи. Осенью 1825 года Александр прибыл в Таганрог, уездный город на берегу Азовского моря, через три дня туда прибыла его супруга. Императорская чета полагала провести здесь всю зиму из-за болезни императрицы, которой врачи предписали юг. Поселились они в доме, очень скромно обставленном, без особого уюта. Время проводили в уединении, за чтением или беседами, иногда совершали совместные прогулки. Александр вообще любил ходить пешком по городу один, надев на себя военный сюртук, сапоги и походную фуражку. Редко эта прогулка не завершалась благодеянием, например, помощью какому-нибудь бедному семейству, им же самим и обнаруженному. Во время прогулки государь любил вступать в беседы с простыми людьми — солдатами, крестьянами и даже нищими. Как-то он долго беседовал с бездомным беспаспортным бродягой по имени Фёдор Кузьмич, который странствовал по большим дорогам, собирая деньги на постройку церквей. Этого бродягу царь потом часто вспоминал.

Во время пребывания в Таганроге император выехал однажды в Крым якобы по делу и купил там дом на имя отставного генерала Александра Павловича Романова, заявив, что собирается уйти в отставку, поселиться на берегу моря, жить и читать, «прочитывать целые библиотеки». Вернувшись в Таганрог, он внезапно заболел, но не изменил, однако, своего обычного распорядка дня. Александр упорно отказывался от принятия каких-либо лекарств, а также от помощи врачей — двух немцев и русского доктора Тарасова. Так продолжалось немногим больше недели, в четверг 19 ноября государя не стало. Срочно отправили соответствующее донесение в столицу, а доктора Добберт и Рейнгольд начали бальзамировать тело, чтобы перевезти его в Петербург. Однако, как было ими заявлено, бальзамирование тела императора удалось плохо. Действительно, лицо покойника потемнело и сделалось неузнаваемым: в цинковом гробу, выставленном для прощания, лежал не то человек, не то черная кукла в царской порфире и золотом венце. В народе стали поговаривать, что в гробу не тело, а кукла, сделанная из пропитанной воском бумажной ткани, или беглый солдат из тюремного госпиталя, а сам государь якобы жив… Извести его хотели изверги, а он убежал и неизвестно где скрывается. Такие слухи распространялись по Таганрогу.

А за несколько дней до внезапной болезни императора в Таганроге погиб фельдъегерь Масков, как говорили, внешне очень похожий на императора.

В закрытом гробу умерший император был перевезен в Петербург и выставлен в Казанском соборе. Семь дней гроб простоял там и только один раз ночью его открыли для членов императорской фамилии. Все были поражены, как изменилось лицо Александра I. После прощания с телом гроб перенесли в Петропавловский собор.

По некоторым сведениям, через несколько лет после революции усыпальницу в Петропавловском соборе вскрыли и обнаружили, что, в отличие от других царских могил, саркофаг Александра I был пуст. Документального подтверждения эти сведения не имеют.

Императрица Елизавета Алексеевна на похоронах не присутствовала. После отправки траурного поезда она еще некоторое время оставалась в Таганроге, врачи не разрешили ей сопровождать гроб с телом супруга в Петербург. Чувствовала она себя плохо. Но весной следующего года вдова Александра I выехала в столицу. Цели своего путешествия она, однако, не достигла. В начале мая 1826 года ее сердце перестало биться. Произошло это в небольшом селении под Калугой.

Легенда о том, что Александр I не умер в 1825 году, а, приняв облик старца Федора Кузьмича, удалился от государственных дел и провел остаток жизни в бедности и покаянии, существует до сих пор. И вот как это объясняется.

Александр, впечатлительный и добрый, всю жизнь не переставал переживать убийство своего отца. Со временем он стал понимать, что не принесет России того процветания, о котором мечтал в юности, и решил искупить вину ценою всей оставшейся жизни.

Царь поехал в Таганрог якобы для того, чтобы уплыть из России морем. Об этом узнал Аракчеев. Верный во всем своему господину, он инсценировал побег и поимку одного унтер-офицера и дал указание прогнать его сквозь строй. Представилась и еще одна возможность: убийство или смерть от «несчастного случая» — так, по крайней мере, было объявлено — фельдъегеря Маскова. Оба эти человека были внешне похожи на Александра I. Так вот полагают, что в могилу, предназначенную для императора, лег кто-то из них. А в тот же день за таганрогскую заставу, по большому почтовому Екатеринославскому тракту, выходил человек лет пятидесяти с котомкой за плечами, с посохом в руках и образом Христа Спасителя на шее — белокурый, лысоватый, сутулый, ростом и лицом похожий на государя. Имя его было Федор Кузьмич.

О дальнейшей его жизни существует целый ряд легенд. Якобы экс-император долгое время жил на востоке Алтайской области, познавал тайные науки этого края и даже получал денежные переводы из Петербурга, возможно, от своего брата, царя Николая I. В 1836 году он появился в Сибири в Тобольском крае под именем старца Кузьмича и получил известность как провидец и целитель. К нему относились как к святому. О себе старец говорил, что он «бродяга, не помнящий родства». На вид ему было лет шестьдесят, одет он был по-крестьянски, но резко отличался мягкими, изящными манерами. Стремясь к уединению, Кузьмич старался жить в глухих местах, но так как повсюду к нему стекались посетители, ему не раз приходилось менять свое местожительство.

Сохранилось много косвенных свидетельств, говорящих об истинности этой легенды. Это и черты характера, и образ поведения старца, похожие на черты и поведение императора. Так, например, он поддерживал в своей келье идеальный порядок, такой же, как и царь Александр в своем кабинете. Был необыкновенно чистоплотен — говорили даже, что он ежедневно менял белье. И тот, и другой любили труд, много читали, стремились к знаниям. Император и старец имели некоторые общие привычки: ходили взад и вперед по комнате, часто оба повторяли фразу: «Так Богу угодно», к собеседнику обращались со словом «любезный». Александр I очень хорошо разбирался в географии и истории, знал иностранные языки. Для императора это естественно. Но и старец владел такими же знаниями. Перед «смертью» Александр I навел, образцовый порядок в своих бумагах. Кузьмич перед смертью сжег свой архив. Умер старец в 1864 году в Томске, где проживал последние шесть лет в доме одного местного купца. Ходил слух, что после смерти Федора Кузьмича у него среди скромной отшельнической обстановки нашли небольшое Распятие, вырезанное из слоновой кости и представляющее большую ценность, да еще цепь ордена Святого апостола Андрея Первозванного с вензелем в виде буквы «А».

Однако прямых свидетельств идентичности старца с императором Александром I не сохранилось. Вероятно, такое совпадение ни в коей мере не устраивало царскую семью Романовых.

Впоследствии один из членов императорской фамилии в своих воспоминаниях напишет о следующем эпизоде, случившемся в 1821 году: как-то за обедом в семейном кругу Александр сказал: «Я решил отказаться от лежащих на мне обязанностей и удалиться от мира. Европа теперь более, чем когда-либо, нуждается в государях молодых, вполне обладающих энергией и силой, а я уже не тот, каким был прежде, и считаю своим долгом удалиться вовремя». Увидев недоумение на лицах присутствующих, царь поспешил добавить: «Это случится не тотчас и, пожалуй, пройдет еще несколько лет, прежде чем этот план будет приведен в исполнение».

Согласно официальной версии, государь скончался в Таганроге. На третий день после кончины императора к великому князю Константину в Варшаву был отправлен курьер с рапортом от начальника главного штаба генерала Дибича. На пакете было написано — «Его императорскому Величеству, Государю императору Константину Первому».

В таганрогском Успенском соборе уже присягали государю-наследнику Константину Павловичу, когда от него было получено письмо, в котором сообщалось, что с соизволения покойного императора, он уступает свое право на престол младшему брату, великому князю Николаю Павловичу, в силу рескрипта Его Величества от 2 февраля 1822 года. «Посему, — писал Константин, — ни в какие распоряжения не могу войти, а получите Вы оные из С.-Петербурга, от кого следует. Я же остаюсь на теперешнем месте моем таким же верноподданным нового государя и императора, как и вы».

Вот такой сюрприз был преподнесен российской истории. Трон перешел к Николаю Павловичу. До воцарения на престол его мало кто знал — при императоре Александре I он особо ничего не значил и особо никого не интересовал.