Петр II

Петр II

  разу же после смерти Екатерины I в присутствии императорской фамилии, Верховного тайного совета и прочих высоких должностных лиц было прочитано ее завещание. В нем она назначала себе в преемники по праву первородства внука Петра Великого, сына несчастного царевича Алексея и немецкой принцессы Шарлотты. Вступая на престол, он должен был дать клятву, что никто из участников вынесения приговора его отцу не подвергнется преследованию. Мальчику в это время было всего двенадцать лет, звали его Петр. На время до совершеннолетия Петра «с полной властью самодержавного государя» утверждался Верховный тайный совет.

Это решение всех удовлетворило: приверженцы старины приветствовали восшествие на престол сына царевича Алексея и пророчили возвращение в России того, что, к их досаде, было уничтожено Петром I. Ну, а сторонники петровских преобразований не унывали, так как управление государством до совершеннолетия нового императора брал на себя сподвижник Петра Меншиков, который верховодил в Совете. Правда, в качестве опекунов наследника престола Екатерина I указала в завещании не только князя Меншикова, но и своих обеих дочерей. Однако Меншиков не собирался делить свою власть с кем бы то ни было, будь то хоть дочери самой царицы и его бывшего властелина и покровителя, хотя и немало было сторонников того, чтобы престол после смерти императрицы перешел к одной из ее дочерей.

А чтобы с самого начала обеспечить себе власть при будущем императоре, Меншиков устроил так, что в завещании Екатерина I записала, что его старшая дочь Мария вступит в брак с внуком Петра Романова и войдет тем самым в царскую семью.

Поскольку тело покойной императрицы в течение трех недель было выставлено в царском дворце для прощания, Меншиков поместил своего будущего зятя в собственном доме. Этому никто не мог противиться. Ведь его дочь была объявлена невестой императора. Поселив же юного государя в своем собственном доме, светлейший князь хотел уберечь его от всякого постороннего влияния.

Помолвка Петра II, как стали называть нового русского императора, состоялась через месяц после смерти Екатерины. Церемония обручения была обставлена очень пышно и торжественно. Невеста, на три года старше своего будущего мужа, получала отныне титул Императорского Высочества, двор и содержание.

Было решено, что пока мальчику не исполнится шестнадцать лет, управлять государством будет его будущий тесть (по праву это должен был бы делать Верховный тайный совет). Что же касается дочерей Петра I, Анны и Елизаветы, то было постановлено, что при совершеннолетии их племянника они получат по 1 миллиону 800 тысяч рублей каждая и разделят бриллианты своей матери.

Ну а что же сами царевны?

Младшая, Елизавета, была еще не замужем. Тогда, в ответственный для истории России момент, она была вся в слезах — два дня спустя после смерти матери внезапно от оспы скончался ее жених, Карл Август Голштинский, двоюродный брат ее шурина, мужа сестры. Меншиков знал, что сейчас ей не до политических дел.

Анна же являлась женой герцога Голштинского. Меншиков больше всего боялся, что власть перейдет к Анне, а через нее к герцогу, зятю скончавшейся императрицы, которого он сразу же невзлюбил. Еще при жизни Екатерины он должен был уступать первенство герцогу как члену царского дома — а что было бы, если бы к власти пришла его жена, дочь Петра I. И вот Меншиков начал создавать всяческие препятствия молодой чете. Под предлогом нераспространения оспы он заключил герцога и его жену в карантин, поскольку в момент заболевания жениха Елизаветы они находились с ним в тесном контакте.

Басевич, министр Голштинии и верный друг супруга Анны, начал хлопотать о том, чтобы каждой принцессе выдали по одному миллиону рублей, не дожидаясь совершеннолетия императора. Он не мог допустить, как он писал позднее, чтобы его королевское высочество, принц Голштинский, и обе принцессы дошли до нищеты. Князь Меншиков обещал определить пенсию дочерям Петра I, но велел передать принцу Голштинскому, чтобы он покинул Россию и ехал в свои земли.

Через два месяца после смерти императрицы Екатерины герцог с супругой вынуждены были отплыть в Киль. Анне и Елизавете пришлось расстаться. Расставание сестер было очень грустным, словно обе Молодые женщины предчувствовали, что больше никогда не увидятся.

Вскоре Елизавета получила письмо из Киля. «Дорогая моя сестрица! Доношу Вашему высочеству, что я, слава Богу, в добром здравии сюда приехала с герцогом, и здесь очень хорошо жить, потому что люди очень ласковые ко мне, только ни один день не проходит, чтобы я не плакала по Вас, дорогая моя сестрица! Не ведаю, каково Вам там жить? Прошу Вас, дорогая сестрица, чтобы Вы изволили писать мне почаще о здоровье Вашего Высочества. При сем посылаю Вашему Высочеству гостинец: опахало, такое, как все дамы здесь носят, коробочку для мушек, зубочистку, щипцы для орехов, крестьянское платье, как здесь носят… Прошу Ваше Высочество отдать мой поклон всем петербургским, а наши голштинцы приказали отдать свой поклон Вашему Высочеству».

В феврале 1728 года у Анны родился сын, второй внук Петра I, крещенный в лютеранской церкви именем Карл Петер Ульрих, — будущий российский император, супруг Екатерины II. От него и пойдет голштинская ветвь Дома Романовых.

Ну а на российском престоле сидел седьмой царь династии Романовых. Ему недавно исполнилось двенадцать лет, но он казался старше своего возраста. Высокий стройный юноша с голубыми глазами и длинными темными ресницами. В мантии из горностая и с маршальским жезлом в руке юный император выглядел как принц из детской сказки. Напудренный, завитый мелкими буклями парик по моде того времени подчеркивал красоту его черт. Внешне он ничем не походил на своего могучего деда и ничего не унаследовал от своего отца — царевича Алексея. Он скорее напоминал свою мать Шарлотту, приятную женщину с тонкими чертами лица, большими глазами и изящной фигурой. Да и характером он был на нее похож: добр, приветлив. Ему больше всего хотелось, чтобы никто не уходил от него с печальным лицом. Иностранцы и русские восхищались его великодушием и мягкостью.

В день восшествия на престол Петр написал в письме к своей сестре, великой княжне Наталье Алексеевне: «Богу угодно было назначить меня в столь юных летах Государем Российским. Первым долгом моим будет приобресть славу доброго Монарха и управлять народом моим справедливо и богобоязненно. Я буду стараться покровительствовать и помогать несчастным, буду оказывать пособие бедным, внимать гласу невинно угнетенных и — следуя примеру Императора Веспасияна — никого с печалию не отпускать от себя».

Мать Петра II умерла вскоре после рождения сына, и к ребенку были приставлены две женщины, не отличавшиеся изысканностью манер, да еще и необразованные: одна — вдова портного, другая — трактирщица. Они-то и заменили ему мать. Приглашенный немец учил мальчика читать и писать, хотя по профессии был всего лишь учителем танцев.

После трагической смерти отца к ребенку в качестве учителя был приставлен иностранец Зейкин — человек требовательный и суровый. Дедушка-царь мало интересовался успехами своего внука и редко общался с ним, хотя относился благосклонно.

Как только мальчик стал императором России, к нему в качестве воспитателя Меншиков приставил графа Остермана. Андрей Иванович, как его называли в России, Остерман был высокообразованным человеком, знал, помимо немецкого языка, французский и итальянский, свободно говорил по-русски, он Показал себя хорошим педагогом, искусно совмещая уроки с дружескими беседами ученика и учителя.

Сначала такое учение понравилось молодому государю, понравился и сам учитель. Утром, едва проснувшись, он, еще не одевшись, бежал к Остерману. Вместе со своей сестрой Натальей Петр стал усердно изучать немецкий язык и прочие науки. Меншиков, будущий тесть императора, радовался усердию молодого царя. Это не мешало ему, однако, всеми средствами стремиться к достижению своих честолюбивых целей. В его руках ведь была сосредоточена вся полнота власти: юный император подписывал все, что давал ему «батюшка», как он называл своего будущего тестя.

Но вскоре Петру надоело опекунство князя, которого он, собственно, и не любил, да и к его дочери, своей невесте, не чувствовал никакой привязанности. Княжна Мария была похожа на отца: вытянутое лицо с узким подбородком и резкими чертами, высокая, худая. Она редко улыбалась, была постоянно сосредоточенна и угрюма, большие красивые глаза ее таили грусть.

Юный император обручился с ней только для того, чтобы исполнить завещание императрицы Екатерины. Холодная красота Марии Меншиковой его никак не волновала, и вообще она ему совершенно не нравилась. Даже рассказывали, что он однажды бросился на колени перед сестрой Натальей, предлагая ей свои часы, чтобы она только избавила его от свидания с этой мраморной статуей, как он называл свою невесту.

Ну а сама невеста? Горела ли она желанием стать царицей?

Нет! Она словно чувствовала, что ничего хорошего из этого не выйдет… Отец предназначил ее в царские невесты, даже не поговорив с ней. А дочь не могла противиться, ушла в себя, плакала в одиночестве. «Что ж, разве у меня глаз нет, разве я не вижу, что императору на меня и глядеть противно, — говорила она матери в редкие минуты откровенности. — Теперь он еще мал, не знает своей силы, а когда вырастет, так ждать мне душной монастырской кельи». Что могла сказать на это бедная мать? Княгиня Дарья и сама предчувствовала это, видя, как высоко вознесся ее супруг, окруженный лестью и постоянным заискиванием придворных, скрывающих свою ненависть.

Да, Меншикову завидовали «черной» завистью: ведь он выдавал свою дочь за императора, самолично вершил дела государства, дом его был самым роскошным в Петербурге. На его отделку светлейший князь не пожалел денег, добытых всеми законными и незаконными средствами. Так что не зря волновалась княгиня. Много было завистников и врагов у ее супруга. Да и самого императора он начал раздражать своими поступками.

Однажды петербургские купцы поднесли Петру II 9000 червонцев. Он поблагодарил их и велел послать их в подарок своей сестре Наталье. Случилось так, что Меншиков встретил посланного и, узнав в чем дело, сказал: «Император слишком молод и не знает, как употреблять деньги. Отнести их ко мне, а я с ним переговорю».

Этот поступок «батюшки» вызвал бурю негодования юного царя. «Я тебе покажу, кто из нас двоих император!» — кричал он в порыве гнева. И не замедлил это выполнить.

По наущению противников светлейшего князя Петр повелел арестовать Меншикова, лишил его всех чинов и орденов и сослал в Сибирь вместе с семьей, включая и свою невесту Марию. Все огромное состояние князя было конфисковано, с Марии снято обручальное кольцо. На содержание попавшего в немилость семейства была выделена всего лишь небольшая сумма денег. Всемогущий правитель государства, считавший себя наверху земного величия, человек, который умел ладить с самим Петром Великим и умел обращать грозный гнев царя в милость любящего друга, пал с самой высшей ступеньки власти. Двенадцатилетний мальчик с царской короной на голове оказался ему не по силам.

Жена Меншикова, добрая почтенная женщина, не вынесла горя и унижений и по дороге в ссылку скончалась в небольшой деревушке. Похоронили ее там же возле сельской церкви. Сам Меншиков с двумя дочерьми и сыном сумел преодолеть страшный путь, полный обид и оскорблений. Его привезли в Березов и поместили сначала в казарме местного острога, построенного для содержания государственных преступников. Там за тысячи верст от Москвы он в короткое время почти что своими руками построил маленький домик, где и поселился вместе со своими детьми. В длинные зимние вечера дочки читали ему Библию, а их когда-то всесильный отец рассказывал о своей прошлой жизни. На судьбу свою он не роптал и всячески ободрял своих детей.

Однажды в один из таких вечеров в дверь постучали. Визит был совершенно неожиданным — приехал молодой князь Долгорукий. Он давно полюбил старшую дочь Меншикова, но подступиться к ней не смел, ведь она была царской невестой. И вот теперь, когда все отвернулись от этой семьи, он решился приехать и попросить ее руки…

Отец дал согласие на этот брак. Местный священник тайно обвенчал молодых. И вот в маленьком домике поселилось счастье. Мария как-то сразу изменилась: на лице появился румянец, в глазах засветилась радость, она удивительно похорошела.

Но счастье было непродолжительным. Через несколько месяцев скончался Александр Меншиков. Мария, теперь уже княгиня Долгорукая, ждала ребенка. Но смерть отца так сильно на нее подействовала, что она разрешилась раньше срока, родила двойню и через день умерла. Умерли и новорожденные. Так бедную женщину и похоронили в одной могиле вместе со своими первенцами. Было ей всего лишь восемнадцать лет. А случилось это в канун 1730 года, который станет роковым и для ее бывшего жениха.

Вскоре после этой трагедии из Петербурга пришло сообщение, что детям Меншикова разрешается возвратиться из ссылки и проживать в деревне. Но дарованной свободой смогли воспользоваться лишь двое: сын и младшая дочь. Оставил домик в Сибири и потрясенный горем князь Долгорукий. Последний год жизни царской невесты для всех остался тайной. Лишь через сто лет об этой легенде — а может быть, и не легенде — напишут историки. Однако согласно официальной версии бывшая невеста Петра II, Мария Меншикова скончалась от оспы.

После светлейшего князя Александра Меншикова всеми делами в России стал управлять Верховный тайный совет. Он состоял из восьми человек: четверых князей Долгоруких — главных врагов сосланного правителя, трех других вельмож и Остермана. Сначала император слушался своего воспитателя, занимался делами, продолжал учиться. Но потом пристрастился к охоте и проводил за этим занятием с князьями Долгорукими, ставшими его ближайшими друзьями, большую часть времени.

В январе 1728 года царь Петр покинул Петербург и со своим двором переселился в Москву, там должна была состояться его коронация. Въезд Петра в бывшую российскую столицу был торжественным. Весь город высыпал на улицу, колокола несмолкаемо звонили. На всем пути до дворца в Немецкой слободе, где решил остановиться юный император, не смолкали восторженные звуки приветствия. Это произвело огромное впечатление на молодого государя, Москва сразу же покорила его сердце.

Венчался на царство Петр II ранней весной. Торжества по этому случаю длились несколько дней, а затем пошли балы. Никогда еще не видели московские жители ничего подобного, да и для петербургских вельмож это было непривычно. Ведь в царствование Петра I они не привыкли к роскоши: на ассамблеях все было гораздо проще, главное — веселье. А сейчас каждый хотел перещеголять другого богатством одежды, на столах появились невиданные яства и прохладительные напитки, привезенные из-за границы. Иностранные дипломаты писали, что ни в одном европейском государстве нет такой роскоши, как при московском дворе.

Затихли дворцовые празднества, а император и не собирался покидать Москву — бывшая российская столица пришлась ему явно по вкусу. А вельможи старались всеми силами задержать царя в Первопрестольной, заставить забыть Петербург, город, построенный его великим дедом.

В Москве Петр предался удовольствиям. Уже никто не имел силы заставить молодого императора закончить свое образование. Попытки Остермана напомнить ему о необходимости учиться, а не спешить жить, остались, увы, тщетны. Воспитатель с горечью наблюдал, как окружающие государя князья портят его, занимая пирушками, охотой и прочими «радостями» жизни, видел, как вместе с этим сходит на нет дело России, дело Петра Великого. Да и характер государя резко изменился к худшему. Он сделался вспыльчив, упрям, резок.

Не помогли и советы сестры Натальи, милой и доброй девушки. Все современники, русские или иностранцы, восхваляли если не красоту, то, по крайней мере, неотразимую прелесть этой царевны.

Да, она не была красива. Черты ее лица, обезображенного оспой, были неправильны, нос слегка курносый, глаза темные, большие, но грустные и с какой-то недетской задумчивостью. А вот улыбка девушки привлекала всех, кто бы ни смотрел на нее: добрая, приветливая, светящаяся какой-то особой радостью.

Будучи всего лишь на год старше своего брата, Наталья являла пытливый ум и благородное сердце. Никто лучше ее не мог направлять юного императора. Она уговаривала его обретать знания, трудиться на благо государства, аккуратно посещать собрания Верховного тайного совета, и избегать дурного общества. Но, прислушиваясь сначала к советам сестры, он предпочитал общество своей тетки — царевны Елизаветы, красивой и жизнерадостной восемнадцатилетней девушки с рыжими волосами и бойкими глазами, со стройной талией и пышной грудью. Она ему не говорила ни о добродетелях, ни о работе, в обществе этой красавицы, ищущей утешения после потери жениха, мальчик-император совершенно забыл об ученье и наставлениях своего воспитателя и сестры.

А все началось с обучения теткой племянника верховой езде. Елизавета была прекрасной наездницей и неутомимой охотницей.

В апреле 1728 года известие о рождении в Киле у герцогини Голштинской сына послужило предлогом к грандиозным празднествам. Но в конце мая торжества были приостановлены — Анна, старшая дочь Петра I, умерла. Трудно было поверить в случившееся… Ведь после родов она стала быстро поправляться, и в Москву сообщили, что здоровье герцогини хорошее. Но случилось непредвиденное… В день крещения новорожденного в Киле был устроен фейерверк. Молодой матери еще нельзя было покидать свои покои, и она решила смотреть из окна на это великолепное зрелище. Ночь была сырая и холодная, с моря дул пронизывающий ветер, а Анна открыла окно и, несмотря на уговоры, долго стояла так, смеялась над придворными дамами, ежившимися от холода, и хвалилась своим русским здоровьем. К утру Анна почувствовала себя плохо, начался жар, дышать становилось все труднее. Десять дней боролись за ее жизнь. Но медицина оказалась бессильной. Старшая дочь Петра Великого умерла, едва достигнув двадцатилетнего возраста. Перед кончиной Анна выразила желание быть похороненной в России, вблизи могилы своего отца в Петропавловском соборе, что и было исполнено.

Тело герцогини Голштинской было перевезено в Петербург для погребения в родной земле. Царствующий племянник не поехал на похороны, а отправился на бал, который, по обыкновению, был устроен в этот день по случаю его именин. А вот цесаревна Елизавета тяжело переживала смерть своей любимой сестры. Ее как будто подменили; она заперлась у себя и отказывалась кого-либо принимать, много молилась; ее живость и беззаботность пропали, она похудела и побледнела, часто плакала.

За одним несчастьем в Доме Романовых последовало другое. В ноябре того же года резко обострилась болезнь сестры царя, Натальи. Она всегда была слабого здоровья, появился кашель и боль в груди. Доктора не обещали ничего хорошего. И вот она при смерти. В последние два дня император не отходил от постели своей любимой сестры, даже отменил намеченную охоту, что ему было совершенно несвойственно. Слезы по усопшей были искренними.

Народ пускали поклониться ее телу. Почти все плакали, жалели о ее безвременной кончине. Девушка лежала вся в белом, наполовину прикрытая парчой. Император едва сдерживал слезы. Среди придворных прошел слух, что причиной смерти могла быть не болезнь легких, а месть какого-либо тайного врага, «заинтересованного в смерти великой княжны». Но эти слухи не получили распространения.

После похорон сестры император из дворца Немецкой слободы переехал в Кремль. Он не захотел оставаться в доме, где все напоминало ему тяжелую утрату. Но возвращаться в Петербург, о чем сестра так просила его перед смертью, юный государь не торопился, а с первыми же весенними днями вновь уехал на охоту, продолжавшуюся на сей раз почти четыре недели.

У Остермана и иностранных дипломатов исчезла последняя надежда обратить императора к государственным делам. Способный и умный от природы, наделенный крепким здоровьем Петр II торопился жить. Всевозможные развлечения и забавы; катанье с песнями и музыкой, скачки, маскарады во дворце, а главное, охота привлекали его больше, нежели дела или учеба. А в угодниках и льстецах недостатка не было. Власть фактически находилась в руках Верховного тайного совета. На самом же деле в стране царило полное безвластие: царь развлекался, «верховники» сами ничего не делали и ни от кого ничего не требовали… Главным для высших сановников было повеселиться да удержаться в милости царской. Каждый заботился только о сегодняшнем дне, старался лишь извлечь как можно больше выгоды лично для себя. Юный император постоянно находился под влиянием какой-либо дворцовой партии, а в последнее время под воздействием старой боярской аристократии, возглавляемой князем Долгоруким, отцом большого семейства. Он объявил себя противником преобразований своего деда, и ничто не влекло его к делам государственным.

В забвении оказался и российский флот, рожденный и выпестованный Петром I. Молодой царь заявлял: «Когда нужда потребует употребить корабли, то я пойду в море, а гулять по нему, как дедушка, я не намерен».

Страшный беспорядок царил и в сухопутных войсках. Однажды в апреле 1729 года в Москве вспыхнул пожар в Немецкой слободе. Тушить его были вызваны солдаты гвардии. Они врывались в дома, разбивали двери и окна топорами, вытаскивали сундуки, шкафы, лезли в погреба и тащили все, что могли. Хозяевам, которые пытались противиться мародерству, они угрожали разбить голову. Офицеры молча наблюдали за действиями солдат, не вмешивались, а толпа поощряла: «Дайте пограбить немцев!» Лишь прибытие царя на место несчастья положило конец этим беспорядкам, но виновники грабежей наказаны не были…

Вот что писали о России того времени иностранные дипломаты:

«Все идет скверно. Император не занимается делами и не думает ими заниматься. Никто ничего не платит… всякий ворует, сколько может. Огромная государственная машина является игрушкой личной выгоды, без всякой мысли о будущем…»

«Государство, созданное великим дедом, осталось без поддержки и труда. Никто не хочет ничего брать на себя и молчит. Его можно сравнить с кораблем, терзаемым бурей, лоцман и экипаж которого пьяны или заснули…»

«Никакое правило чести, дружбы или благодарности не руководит русским народом. С одной стороны — это полнейшее невежество, а с другой — дух скаредной наживы».

Все приходило в упадок. Пожалуй, только иностранные дела и были в надежных руках. Ими ведал Остерман, редкий по уму человек, кристально честный. Он по-прежнему пользовался неограниченным доверием юного императора, но воздействовать на него уже не мог.

Хотя Петр II, как отмечали некоторые, и напоминал чем-то своего великого деда Петра: оба в молодом возрасте стали самодержавными государями, оба рано познали вокруг себя раболепство и угодничество, и тот и другой не терпели никаких возражений, — но все же это были совершенно разные люди. Юного Петра I отличала любознательность, желание научиться делать то, за что брался, искать и создавать новое, а его внук любил повторять: «Знатным особам все это ни к чему и вообще не обязательно быть образованным, так как царь все равно выше всех, каким бы он ни был». Эти взгляды внушались ему и со стороны его новых друзей — князей Долгоруких. Они же подыскали для него и новую невесту.

Ею была дочь одного из братьев Долгоруких — княжна Екатерина. С прекрасным цветом лица, густыми черными волосами и большими, необыкновенно выразительными черными глазами, она была очень красива и умела нравиться мужчинам. Девушка сумела привлечь и внимание молодого царя, который все еще не переезжал в Петербург, а продолжал оставаться в древней российской столице. О любви княжны к графу Братиславу, брату немецкого посланника, которого она уже считала своим женихом, родственники, конечно же, умолчали. Они и не думали из-за каких-то нежных чувств отказаться от величия и блеска, которые их ожидали благодаря браку Екатерины с царем. Княжна не смела противоречить. Скрывая свою печаль, она должна была объявить императору о своем согласии.

Обручение состоялось ровно через год после смерти сестры императора Натальи. На торжество были приглашены все высшие сановники с семействами, многие московские жители. Присутствовали и члены императорской фамилии: тетки жениха — цесаревна Елизавета и герцогиня Мекленбургская со своей дочерью Анной, и царевна Прасковья Иоановна, а также бабушка юного государя, бывшая инокиня Елена, вдруг как бы воскресшая из мертвых. Теперь ее называли «великая государыня Евдокия Федоровна». Приехала она из своего заточения и по приказу императора поселилась в одном из строений Новодевичьего монастыря.

Монастырь этот был построен еще при отце Ивана Грозного в память об одной из побед над татарами. Но особую известность он приобрел во время заточения в этой обители царевны Софьи, которая здесь и скончалась. И вот поселилась в Новодевичьем первая жена Петра Первого, но уже не как узница, а как царица. Содержалась она в полном довольствии и при надлежащем штате, отныне ей отдавались всевозможные почести.

Много страданий выпало на долю этой женщины, несмотря на то что она сначала не была пострижена, а только должна была жить в монастыре под «строгим надзором» игуменьи. Уже первые годы за стенами Суздальской обители, вдали от Москвы и сына, не пошли на пользу ее красе: поблекли румяные щеки, стала тоньше русая коса, появились седые волосы, морщинки. Сказались недосыпание, долгие молитвы, однообразная пища, душный воздух кельи, строго регламентированная жизнь за монастырскими стенами. Но нашелся и у нее друг — Степан Глебов, майор, приехавший в Суздаль для проведения рекрутского набора. Стал он навещать бывшую царицу, беседовать с ней. Ему она могла не только излить свою душу, но и пожаловаться на своих гонителей. Евдокия познала с ним женское счастье: привязалась к майору, полюбила его. Любовь эта, однако, длилась недолго и закончилась трагично.

Во время следствия по делу царевича Алексея было открыто участие его матери в заговоре — были у нее приверженцы, руками которых она вознамерилась сбросить с себя оковы монастырской неволи и отомстить мужу за все свои слезы. После разоблачения она призналась во всем в письме к Петру и просила прощения.

Царь жестоко казнил всех замешанных в деле. Погиб мучительной смертью и майор Глебов, любовник Евдокии, теперь уже инокини Елены. Он был посажен на кол. А сама Елена в сопровождении двенадцати солдат была отправлена в далекий Ладожский монастырь. И ехала она туда не в разукрашенном возке, а в санях на соломе, укрывшись овчинной шубой. Содержать ее стали там под строжайшим надзором, в нужде и в страшной обиде. Длилась эта каторга до смерти ее бывшего мужа. Пришедшая к власти Екатерина велела перевести одряхлевшую монахиню в Шлиссельбург, где ее разместили в значительно лучших условиях, но содержалась она в строгом секрете, как государственная преступница.

И вот бывшая царица вновь в Москве. К помолвке внука она отнеслась одобрительно, надеясь оставаться в непосредственной близости к императорской чете. Старческая фигура в монашеской одежде, впавшие губы, шепчущие молитву, — такой она предстала перед гостями на торжестве по случаю обручения. Но с опаской поглядывали на согбенную хмурую женщину вельможи нерусского происхождения. Полагали, что, как только бабушка императора войдет в силу, плохо станет всем иностранцам на Руси, ведь она не терпела никакой иноземщины. Некоторые даже предостерегали самого Остермана.

Все гости, включая и дипломатический корпус, собрались в большой зале дворца в ожидании торжественного момента. Современники так писали об этом:

«Из внутренних покоев показался император в светлом камзоле с серебряным шитьем. Это был уже далеко не тот мальчик, который три года назад взошел на российский престол. Он вырос и возмужал, казался спокойным и равнодушным. Поприветствовав гостей, он направился к невесте, входившей в зал с другой стороны. Девушка была одета в плотно облегающее платье из серебряной ткани. Волосы ее, заплетенные в четыре косы, украшали алмазы, на голове маленькая корона. Император провел княжну к аналою, на котором лежало Евангелие. Рядом стоял столик с двумя золотыми блюдами, на которых лежали обручальные кольца и крест. Лицо жениха выражало скорее тоску, чем радость. Тихим голосом он объявил, что берет княжну себе в жены, обменялся с ней кольцами и надел на ее правую руку браслет со своим портретом. Потом жених и невеста поцеловали Евангелие и, ни разу не взглянув друг на друга, сели на золоченые кресла, стоявшие возле аналоя под балдахином. Оба были бледны. На них было как-то тяжело смотреть, всем казалось, что торжество обручения — не праздничная, а скорее печальная церемония и не предвещает ничего хорошего. Явно чувствовалось, что все, кроме бабушки Петра, недовольны этой помолвкой, особенно когда узнали, что царь обещал подарить невесте бриллианты умершей сестры».

А на балу, который состоялся сразу же после окончания церемонии обручения, император, к удивлению присутствующих, имел хмурый недовольный вид и почти не обращал на свою нареченную внимания. Были разговоры, что царь женится лишь в угоду своим друзьям Долгоруким, братьям невесты, а в мыслях у него лишь царевна Елизавета…

Рассказывали потом, что на следующее утро император поехал к своей красавице тетке. «Как ты находишь мой выбор?» — спросил он ее.

«Что я могу сказать? Я уже тебя поздравила. Сам выбирал, сам решил, и у тебя свой разум». — «Страшно мне, Лиза, тяжело. Не люблю я своей невесты. Никогда никого не любил я, кроме тебя…»

Бракосочетание должно было состояться через два месяца. Семья невесты не скрывала своей радости. Но радость оказалась преждевременной. Случилось непредвиденное. Будучи на охоте, Петр сильно простудился и пролежал в постели около трех недель. Несколько оправившись от болезни, царь решил присутствовать на смотре войск и пробыл на сильном морозе около четырех часов. Возвратившись во дворец, он почувствовал сильный озноб, а на другой день врачи определили у него оспу. Болезнь эта очень редко излечивалась в те времена, надежд на выздоровление было мало.

Весть о болезни Петра поразила всех. Вспомнили о плохом предзнаменовании, случившемся в день обручения: когда золотая карета невесты, украшенная сверху императорской короной, въезжала в ворота дворца, корона зацепилась за перекладину, упала на мостовую и разбилась на части. В толпе зашептали: «Дурная примета, свадьбы не бывать!» И вот сбылось пророчество…

Князья Долгорукие, кровно заинтересованные в этом браке, решили спешно обвенчать умирающего царя с княжной Екатериной, составить завещание о передаче ей верховной власти и представить его Петру для подписи. Но им это не удалось, помешала дипломатическая ловкость Остермана, умного и прозорливого человека. Он постоянно находился у постели больного и не дал привести в исполнение дерзкий план. Умер седьмой царь Романов накануне того самого дня, на который была назначена его свадьба. Было ему всего пятнадцать лет. Поговаривали, правда, что умер император от яда. Но гнойные ранки на его лице никак не подтверждали этих слухов.

Поистине трагическая судьба у всех членов семьи старшего сына Великого Петра. Смерть самого Алексея Петровича — первая строка в кровавой странице истории Дома Романовых, кончина его молодой супруги, сиротство детей и их ранняя смерть. Как будто кто-то отломил вдруг эту ветвь с древа семьи, чтобы не оставить на могучем стволе никакого следа…

Три внука у первого императора России, всего только три, и у всех несчастная судьба: старшие — брат и сестра, дети нелюбимого сына Алексея, — скончались в возрасте пятнадцати лет. Младший внук, сын любимой дочери, родившийся уже после смерти деда-реформатора, трагически погибнет в тридцать четыре года.

Петр II, первый российский царь, являющийся немцем по матери, процарствовал всего три года. Он освободил трон, на котором отныне несколько десятилетий будут восседать женщины. Но каждая из этих женщин придет к престолу через государственный переворот. Зато Россия вновь пошла по пути, проложенному Петром I, правда, менее стремительно.