Глава одиннадцатая
Глава одиннадцатая
— Не кажется вам, мисс, что вы дурно воспитаны, если находите удовольствие в общении с этим…
Джеймса Октавиана Рейнолдса постоянно раздражало то, что Нина явно предпочитала больше общество Эба, чем его.
— С кем это «этим»? Договаривайте, мистер Рейнолдс.
— Вы считаете, что у меня не хватит смелости назвать вещи своими именами? Ошибаетесь, мисс русская коммунистка! Может быть, вам и полагается якшаться с черным сбродом, такова ваша марксистская религия, но для меня этот вонючий ниггер был, есть и будет внуком раба, который со всеми потрохами принадлежал моему деду! Вонючий ниггер — вот достойное имя тому, кого вы так любезно опекаете все это время…
— Как вы смеете разговаривать с женщиной в подобном тоне?!
— Смею, еще как смею… На юге у нас считают, что белая женщина теряет уважение со стороны мужчины, если спуталась с черномазым!
— Ах, так! — воскликнула Нина. — Тогда придется мне поучить вас по-русски, Рейнолдс!
Она стремительно подалась к бывшему второму пилоту и наотмашь звонко хлестнула ладонью по его щеке.
Ошеломленный неожиданным ударом, Рейнолдс оторопело смотрел на Власову, и, воспользовавшись его замешательством, она нанесла ему вторую пощечину слева.
Джеймс Октавиан Рейнолдс судорожно всхлипнул, втянул голову в плечи, затем глухо заклохтал и в ярости бросился на женщину. Порыв Рейни был так силен и необуздан, что он не рассчитал и, сбив Нину, упал с нею вместе на землю, поросшую жесткой, короткой травой. Нина попыталась высвободиться, подняться, но сделать этого ей не удалось. Рейнолдс обхватил ее, завернул руки Нины за спину, рвал ворот ее спортивной рубашки. Нина хотела закричать, позвать на помощь, но Рейни притиснул ее горло воротником рубашки. Молодая женщина стала задыхаться, еще немного — и она потеряет сознание, и тут, изловчившись, она ударила Джеймса коленом промеж ног. Рейни охнул, ослабил хватку, и Нина вырвалась.
— Дрянь! — прошипел бывший второй пилот. — Ничтожная дрянь… Шлюха!
— Возьмите свои слова обратно и немедленно, вы, подонок и расист!
— И не подумаю… Шлюха!
— Придется подумать, Рейни, придется крепко подумать! — раздался вдруг мужской голос.
Из-за ствола огромного дерева, у которого так неожиданно случилась эта омерзительная сцена, вышел высокий и плечистый Джон Полански.
— Ты подслушивал нас, грязный вонючий полячишка! — вскричал Рейнолдс.
— За эти слова я рассчитаюсь с тобой особо, — сказал штурман. — А пока тотчас же извинись перед пани Ниной… Потом мы выясним, кто из нас грязен и чем от кого пахнет.
— Я сказал, что думал, — запальчиво воскликнул Джеймс, — и не намерен…
Полански резко шагнул к нему. Нина не успела даже заметить движение его кулака, как Рейнолдс отлетел от штурмана, смаху ударился о ствол дерева и стал сползать в высокую траву.
— Не надо! — крикнула Нина. — Довольно…
— Не могу с вами согласиться, пани Нина, — вежливо улыбаясь, проговорил Джон. — Я всегда знал, что наш милый и образованный Рейни — обычная белая скотина из южных штатов. Но терпел это, пока он скрывал свою сволочную сущность. Теперь же он распоясался и настоятельно требует, чтоб его проучили. Такие, как Рейни, признают лишь силу, и я не могу отказать себе в удовольствии поставить его на место…
Штурман поднял второго пилота, приставил его к дереву и отвесил две звонкие оплеухи. Рейнолдс открыл глаза, с ненавистью глянул на Джона.
— Ты будешь просить прощения у пани, ублюдок?
— Простите, мисс, — еле ворочая языком, проговорил Джеймс.
— Что скажете на это, пани Нина?
— Ладно, ладно, оставьте его, Джон. Нас слишком мало, чтоб затевать еще ссоры. Узнает Юрий Алексеевич — не миновать разноса.
— Если мы ему не скажем — не узнает, — возразил Полански. — А этот грязный тип будет молчать… Убирайся отсюда! И поцелуй пани ручки, мысленно, конечно, за то, что она заступилась. Только за «полячишку» ты остался мне должен… Помни об этом, Рейни!
Они добрались до Порт-Артура, но и здесь их ожидало разочарование… Как и всюду, где побывали люди с яхты «Палома», они не обнаружили никаких следов цивилизации. Вскоре выяснилось, что изменилась здесь и береговая линия. Не было в этой части Мексиканского залива низких, полузатопленных берегов. Теперь вдоль побережья на многие мили тянулась высокая терраса, покрытая сосновыми лесами. Внизу разбивались волны Мексиканского залива, а у берега протянулась вереница сухих островков, заросших хвойными и лиственными деревьями вперемежку. Возле одного из таких островков путешественники обнаружили удобную якорную стоянку и небольшую речушку с вкусной водой. Здесь они и решили запастись водой и припасами, собраться с силами. На острове гнездилось огромное количество птиц, и их присутствие вызвало недоумение у Нины Власовой, знакомой с азами палеонтологии. Ведь если люди пребывали сейчас в юрской эпохе, о чем свидетельствовали встречи с гигантскими ящерами, то птиц тогда еще не было, за исключением зубастого археоптерикса и летающих ящеров птеродактилей, последних, правда, они видели уже на Кубе…
— Меня поражает некая неправильность во всем, что мы видим, — пожаловалась Юрию Алексеевичу молодая женщина. — Птицы здесь вполне современные, а, судя по ящерам, быть их не должно.
— По-моему, Нина Станиславна, все, что с нами произошло, — неправильно, — отозвался Леденев. — Я вот еще о чем подумал… Если мы в таком далеком прошлом, как юрский период, то есть сто пятьдесят — сто миллионов лет назад, то очертания береговой линии Кубы и Флориды должно быть иными. Вот здесь, в районе будущего Порт-Артура, берег изменился, а там — все, как было в наше время. А ведь в юрскую эпоху еще продолжалось раздробление Гондваны и, согласно теории Вегенера, обе Америки и Европа с Африкой плыли друг от друга в стороны… Все было далеко не так, каковым нам видится сейчас. Да… Жаль, что нет среди нас доброго ученого, обладающего универсальными знаниями. Мы, увы, только дилетанты… Что ж, вернемся на круги своя. Будем искать разгадку там, где приключилось с нами это «неправильное».
Три дня простояла «Палома» в укромной бухте. Люди отдыхали на твердой земле острова, где не было крупных животных, только шныряли меж огромными стволами похожих на сосны деревьев юрские зверьки с желто-голубым мехом. Одного из них ухитрился изловить Эб Трумэн и со смущенной улыбкой поднес Нине.
— А что я буду с ним делать? — спросила она бортмеханика по-испански.
— Приручите его, сеньора Нина, и вам не будет скучно…
— Почему вы решили, что я скучаю, Эб?
Негр развел руками.
— Так много мужчин и совсем нет женщин… Вам нужна подруга, сеньора Нина. Пусть этот зверек будет вам ей.
— Спасибо, Эб, — растроганно проговорила Нина, — у вас доброе сердце.
Она давно заметила, с каким почтительным обожанием смотрит на нее этот застенчивый, так забавно смущающийся человек. И в обожании этом было нечто от гордости старшего брата за свою молоденькую, но такую умную и красивую сестру. Эб Трумэн был самым «старым» в экипаже Нимейера. Ему исполнилось уже тридцать два.
«Плюс тридцать, — мысленно прибавляла, улыбаясь, Нина, — значит, он и вовсе в отцы мне годится…»
Робкая преданность, с которой относился бортмеханик к Нине Власовой, не осталась незамеченной и тронула молодую женщину. Абрахам Трумэн поведал ей о своем трудном детстве, о хлопковых плантациях в штате Луизиана, на которых он работал едва ли не с восьми лет, о том, как убежал из дома двенадцатилетним мальчишкой, как бродяжил, нищенствовал, исколесил Америку в поисках лучшей доли, как постепенно пристрастился к чтению и понял, что путь к свободе лежит через знания. Сумев получить свидетельство об окончании средней школы, Эб Трумэн запродал себя военному ведомству, поступив в технический колледж за его счет. Пентагон оплачивал обучение Эба, а тот в свою очередь обязывался отслужить в авиации несколько лет после окончания колледжа. Когда этот кабальный срок шел к концу, Эб служил на Гавайях. 7 декабря 1941 года с японских авианосцев, подкравшихся к архипелагу, взлетели бомбардировщики и нанесли неожиданный удар по американской эскадре в гавани Пирл-Харбор.
Вторая мировая война началась и для Соединенных Штатов…
После капитуляции Японии Трумэн так и остался в военной авиации, только перешел из бомбардировочной в транспортную.
— Знаете, сеньора Нина, я понял, что каким бы ни был я большим инженером и даже боссом, черную шкуру мне заменить нечем, — горько вздохнув, проговорил Абрахам. — А поскольку я черный — каждый белый в Штатах, особенно южанин, может безнаказанно оскорбить меня… И тогда я решил остаться в армии навсегда. Пусть я негр, только надет на мне военный мундир. Имея дело со мной, каждый имеет дело с армией Соединенных Штатов. Понимаю, что смелым такое решение не назовешь, но я устал бояться того, что не выдержу больше, не вынесу оскорблений и сорвусь… А когда негр срывается, на моей родине ждет его только одно: смерть. Жестокая, мучительная смерть.
Участие, которое проявляла Нина к Эбу Абрахаму, заметили остальные мужчины. Хуан Мигуэл по-прежнему относился к единственной женщине на его корабле с рыцарской предупредительностью. Юрий Алексеевич и Дубинин воспринимали некое выделение Эба Власовой как должное. Будучи русскими людьми, они всегда оказывались на стороне того, кто бывал в униженном положении, независимо от его расовой или иной принадлежности, и они понимали, чувствовали некую изолированность Трумэна даже в такой небольшой группе, как экипаж «Старушки Салли». Роберт Нимейер никак не проявил своего отношения, он как будто бы и не был никогда командиром погибшей «Дакоты». Джон Полански беззлобно подшучивал над Трумэном, порою в шутках его было достаточно соли, но Эб знал, что Джонни хороший товарищ, сердце у него доброе, и не обижался.
Джеймс Октавиан Рейнолдс был самым молодым в экипаже Нимейера. Он родился в том же местечке на реке Уошито, близ города Монро, где родился и Эб. Когда-то дед Абрахама со всеми своими детьми и женой принадлежал деду Джеймса, полковнику Рейнолдсу. Об этом обстоятельстве в отношениях между их родными знали и бортмеханик, и бывший второй пилот.
Рейни, давший себе слово никогда и ничем не выдавать своих чувств, оказался не в силах сдержаться, когда в опутавший его душу клубок расовых предрассудков вплелась белая женщина.
Он решил поговорить с Ниной, поставить ее на место. И потерял самообладание, взбеленился, получив неожиданный отпор, наговорил молодой женщине дерзостей, получил от нее пару пощечин, вовсе обезумел и познакомился с тренированным кулаком Джона Полански.
На пятый день пребывания «Паломы» в районе несуществующего Порт-Артура яхта подняла паруса и легла на зюйд-ост, намереваясь выйти в Юкатанский пролив между мысами Катона на полуострове Юкатан и Сан-Антонио на Кубе.