Глава девятая

Глава девятая

Передав капитану де ла Гарсиа вахту, Юрий Алексеевич спустился в кормовую каюту и прилег, не раздеваясь, на откидную койку. Американцы уже перебрались для отдыха в носовую каюту.

Леднев попытался уснуть… Несмотря на шесть трудных часов, в течение которых Юрий Алексеевич вел «Палому» по затихавшему, но все еще штормовому морю, сон не приходил к Леденеву.

Он знал, что коли не спится, то и не надо стараться вымучить из себя этот сон. Лежи спокойно, размышляй о том и о сем, не напрягайся, и тогда дрема сама накатит на тебя, полонит постепенно сознание.

Юрий Алексеевич поворочался в узковатой для его крупного тела койке, умащиваясь поудобнее, ему вдруг вспомнились тесные кубрики «Морских охотников» и торпедных катеров, в которых приходилось коротать часы старшине первой статьи Леденеву и его товарищам в те тревожные военные ночи, когда их разведывательно-диверсионный отряд не раз выбрасывали на скалы фиордов Северной Норвегии.

«Вот и прав по-своему майор Нимейер, — подумал с улыбкой. Юрий Алексеевич, — прав, когда толкует о прошлых наших жизнях. Подумал я и о том, что было тридцать с лишним лет назад, и какое-то мгновение пожил там, в сорок втором, в сорок третьем… И в пространстве переместился, не только во времени. Из Мексиканского залива махнул в суровую Лапландию. Только не слишком углубляйтесь в эти размышления, полковник… Не то незаметно для себя сойдете с позиций диалектического материализма и станете исповедовать буддизм, как этот странный летчик американских ВВС. Впрочем, в нашем положении не только с позиций — с катушек можно слететь…»

Леденев вспомнил ночной разговор с Робертом Нимейером неделю назад. Они стояли вдвоем ночную вахту. «Палома» шла с острова Ки-Уэст на Кубу. Ярко горели звезды, и, разглядывая их, Юрий Алексеевич заметил, что, если б имелись на яхте соответствующие инструменты и приборы да были у кого-нибудь специальные знания в области астрономии, они могли бы по величине смещения созвездий довольно точно вычислить, в каком находятся времени.

— И что это нам даст? — отозвался Нимейер.

— Знание, — сказал Леденев.

— Что есть «знание»? Когда Будду спрашивали о природе этого мира, его происхождении и законах, он отвечал «благородным молчанием». И вовсе не потому, что не обладал знанием, — он отрицал знание. Ибо, говорил Будда, если в тело человека вонзилась стрела, он должен попытаться извлечь ее, а не тратить время на размышления по поводу того, из какого материала она изготовлена и кем пущена.

— Метафора принадлежит Будде, это так, — согласился Юрий Алексеевич. — Но происхождение этого взгляда уже позднее приписали ему. Автором этого агностицистского[8] подхода был четвертый из шести «учителей-еретиков» в древнем индуизме, звали его, кажется, Санджая Белатхипутта. Он говорил: «Если бы вы спросили меня, существует ли иной мир, я ответил бы вам утвердительно, если б так думал, но не это я имею ввиду. Я не утверждаю, что он существует, но не утверждаю и обратного. Я не считаю мир несуществующим, но не считаю и существующим»… За точность цитирования не ручаюсь, но звучит это примерно так.

— Послушайте, полковник, — воскликнул Роберт Нимейер, — откуда вы знаете обо всем этом? Может быть, вы тоже исповедуете буддизм?

— Почему «тоже»? Нет, я — коммунист, а коммунисты верят в человеческий разум, в объективные законы природы и социального развития человечества. Что же касается древней и современной индийской философии, то мне пришлось ею заняться в прикладном, так сказать, порядке при расследовании одного загадочного преступления.

Леденев замолчал. Он вспомнил запутанную, сложную историю убийства профессора Маркерта, заведующего кафедрой научного атеизма в Западноморском университете, свои долгие беседы с подозреваемым в убийстве знатоком буддизма и конфуцианства. Одно из труднейших, но весьма интересных в его следственной практике дел, названное условно «Третий апостол»…

Юрий Алексеевич несмотря на темноту почувствовал, что Нимейер улыбается.

— Так вы военный юрист? — спросил он.

— Нечто в этом роде.

— Тогда у вас широкое поле деятельности. Разгадайте эту историю, которая произошла с нами…

— Мы разгадаем ее сообща, майор. Не забывайте, что буддизму всегда был чужд фатализм. Буддийский подход к действительности предполагает неограниченные возможности человека… Правда, они направляются, согласно предписаниям Будды, на изменение внутренней природы человека и «освобождения», но в первооснове содержат и веру в самого человека. Не так ли?

Нимейер хмыкнул.

— С вами интересно беседовать, полковник. Я мало знаком с марксизмом, но думаю, что у вас не может не вызвать понимания одно из утверждений Будды. Память о прошлой жизни помогает человеку считать земную жизнь категорией вечной и неизменной и тем самым верить в неуничтожимость мира. И тогда исчезает страх смерти… И ведь Будда вовсе не лишает нас подлинной истины, но только постигается она в Нирване, в качественно ином бытии. Если позволите так выразиться, в нездешнем мире…

— А в здешнем? — спросил Леденев. — Не спорю, призыв к самоусовершенствованию вовсе не плох, но разве не борются за эту возможность для каждого, поймите, Нимейер, для каждого человека на земле мои многочисленные единомышленники? Гармоничное развитие лучших сторон человеческой натуры — вот наш идеал. Но для этого нужны материальные предпосылки. Одними благими намерениями и надеждой на царство небесное людям не поможешь. Человек — активный элемент Вселенной! И грош нам цена, майор, ежели мы даже в такой ситуации, которую с трудом может измыслить человеческий разум, опустим руки и перестанем бороться…

Юрий Алексеевич ощутил вдруг, как рука летчика нашарила в темноте его ладонь и крепко стиснула ее.

— Я с вами, — просто сказал майор.

…Сейчас, лежа на откидной койке, Леденев вновь переосмыслил ночной разговор с Нимейером и подумал, что на этого американца можно будет положиться в дальнейшем.

В рубке было темно, Юрий Алексеевич выпростал левую руку из-под головы, развернул ее и всмотрелся в светящийся циферблат. Миновало около часа, а сон к Леденеву не приходил.

«Поднимусь-ка я в кокпит, — подумал Юрий Алексеевич, — покалякаю с Хуаном, сварим кофе…»

Он почувствовал, как дрема мягко окутывает сознание, поплыли, истончаясь, образы-виденья. Леденеву чудилось, что он уже спит, как вдруг кто-то внятно проговорил над самым ухом: «Надо действовать…»

Юрий Алексеевич дернулся и проснулся. Сквозь иллюминатор в палубе просачивался свет.

«Утро, — подумал Леденев. — И качает поменьше… Кто это во сне призывал меня действовать? Видимо, в подсознании вырабатывается целевой стимул, психика исподволь перестраивается, прилаживается к этим невероятным обстоятельствам».

Нина и Дубинин спали на боковых койках-диванах. Юрий Алексеевич потихоньку прошел мимо, поднялся по трапу, распахнул дверцы, ведущие в рубку и в кокпит.

Он хотел приветствовать де ла Гарсиа взмахом руки, но глаза Леденева ткнулись в пустоту за штурвалом. Сжалось сердце… Юрий Алексеевич рванулся к штурвалу, охватил его и увидел, что «Палому» ведет автоматический рулевой.

Из рубки Леденев выходил лицом к корме. Теперь он поворачивался, медленно поворачивался к носу, ожидая и уже борясь со страшной догадкой. Ожидание было нестерпимым… Юрий Алексеевич резко повернулся, мгновенно окинув взглядом и место у мачты, и полубак, и бушприт со стакселем и кливером.

Капитана де ла Гарсиа на борту яхты «Палома» не было.