Бесовский выкуп

Бесовский выкуп

История эта началась прямо в Останкино – на съемках программы «Пусть говорят». Тема была заявлена – «Хранители сокровищ» – и посвящалась пропаже из Эрмитажа. Собралось много людей. В рамках программы я рассказывал про клинок немецкого офицера, несущий на себе проклятие. По заранее оговоренному сценарию я подарил клинок представителям музея – и на этом съемка закончилась. Попрощавшись со всеми, отправился в большую общую гримерную забирать вещи, снимать макияж – ведь в соответствии с законами ТВ меня накрасили, чтоб не «бликовал» в кадре. Народу собралось много. Гомон оживленных разговоров рассеивал внимание, а я тихо себе копался в уголке. Вошел кто-то из телевизионщиков, спросил другого – лохматого парня, претендующего на стиль «неохиппи»:

– А тетку вы что ж – не выпустили?

«Стильный» нервно передернул плечами:

– Шут ее знает – больно уж факты жареные и совсем не поддаются проверке! Хотя логика вроде есть… Но ты ж сам видел – плотность высочайшая. Лимит времени вышел, – махнул рукой. – Да… невелика потеря!

– Но ставка делалась и на нее тоже, – заспорил первый.

Неохиппи разговорился:

– Она сама вышла на нас. Пристала как банный лист. Плюнули – оплатили ей проезд из Севска, проживание, на всякий случай. Хотели, чтоб посреди рассказа о пропавших ценностях она выскочила с репликой типа: «Вы тут бодягу развели из-за небольшой в общем-то пропажи, а у меня под рукой громадные сокровища находятся – и никому дела нет!!!» Ну и поведала бы о своем кладе. Но уже перед съемкой кто-то что-то ляпнул, кому-то не понравилось – в общем, сняли ее…

Их беседа, в обычном для телевизионщиков раздрайно-понтовом тоне, к которой я, впрочем, невольно прислушивался с вполне объяснимым профессиональным интересом, прервалась шумным появлением в комнате немолодой суетливой тетки.

– Пшли! пшли! – потащил за локоть «стильный» приятеля. – Ща пристанет с расспросами – что да как, да враскардак!

Я незаметно обернулся, разглядывая несостоявшуюся героиню телесюжета. На вид ей было от сорока пяти до пятидесяти лет. Типичная провинциальная тетка. Довольно полная. В платье «лохматых» советских годов. Не сказать, что совсем бабка, не сказать, что совсем деревенская, а скорее похожа на полуинтеллигенцию из глухомани. Несмотря на довольно шумное свое появление, она вежливо обходила каждого с одним вопросом: «А скажите, пожалуйста, как мне с копателями – с теми, кто сами клады ищут, познакомиться, где бы их увидеть?» Большинство присутствующих от нее отмахивались. Но вдруг кто-то указал на меня. А я только-только собрался незаметно выскользнуть – ведь очень спешил! Мелкими крысиными шажочками, неловко семеня на полусогнутых полных и коротких ножках, она подбежала ко мне и заговорила скорым-скорым шепотом:

– Вы должны мне помочь! Вы просто обязаны приехать! У меня есть информация о больших миллионах! Я писала Путину, писала в ФСБ… Вы обязательно должны это найти и забрать!!!

– Вы хоть сказали бы, где это? – неприязненно поморщился я, прикидывая, на сколько же теперь опоздаю на деловую встречу.

Годы кладоискательской практики выработали свою железную логику. Самое первое – надо узнать, из какого региона «прозвучал сигнал» о кладе. Если недалеко, «сорваться на раскопки» бывает легко и просто. Если это близлежащая область, к примеру Подмосковье, – то получится экспедиция одного дня. Короткие кладоискательские экспедиции – наиболее оптимальный для нас вариант. Когда же речь заходит о каком-нибудь Нарьян-Маре или другом государстве (вроде Украины), где неизвестен конечный результат, где нужно учитывать возможное противодействие властей, пограничные, таможенные проблемы, «сюрпризы» местной специфики, вероятную конкуренцию, – тут у всякого нормального кладоискателя настроение портится, и охота может отпасть. К тому же великое множество к нам обращается психически нездоровых людей, одержимых идеей номинального обладания громадными сокровищами, которые, мол, единственное – надо выкопать из земли. На деле же, кроме больной фантазии, под словами их ровным счетом ничего нет! А если еще учесть, что в каждой – без преувеличения! – семье живет своя легенда о кладе…

В общем, практика показывает, что прислушиваться ко всем разговорам и слухам о кладах и все их проверять раскопками – жизни не хватит! Да и нередко, что называется, «овчинка выделки не стоит» даже в случае, когда удается добыть единичную находку – какой-нибудь ни музейной, ни особенной номинальной ценности не представляющий фамильный золотой крестик или несколько старых монет.

– Совсем, совсем рядом с городом Севском в Брянской области, – скороговоркой объясняла женщина. – У нас и дороги приличные!

Я качнул головой: неинтересно, мол, далеко. И только тут заметил, что она уже крепко держит меня под локоть и вряд ли собирается скоро выпустить, а сама все повторяет:

– Понимаете, если мы с вами этого не сделаем, на город могут обрушиться ужасные несчастья, пострадают люди! Эта фамильная тайна – она, как проклятие, тяготит, мучает меня, я ночей из-за нее не сплю, болею… Вы оставьте, пожалуйста, телефон – я вам все-все расскажу, вы убедитесь, я покажу место – и вы сразу же его откопаете!

Я взглянул на часы и понял, что, если сию же минуту не освобожусь, погибли все мои назначенные на сегодня дела. Не долго думая, чтоб только отмазаться, оставляю ей номер «Конторы» и – ура, свободен! – наращиваю темп, чтобы успеть на встречу.

К вечеру я напрочь позабыл об этом разговоре. Но, как выяснилось, рановато! Не прошло и двух дней, как начались постоянные звонки из Севска с теми же просьбами. Сначала я недоумевал, откуда только деньги берутся на межгород? Но чуть погодя тетка призналась, что звонит с работы и потому отчасти не может себе позволить говорить более обстоятельно. «Куда уж пространнее, куда уж подробнее!» – хмыкнул я про себя, но ирония уже не спасала: настойчивость этой женщины действовала наповал. Мне же было – ну совсем неохота заниматься ее проблемой. И силы, и время, и деньги вложишь, а результат – совершенно непредсказуем! Бывало ведь, что мы и обжигались на таких недостоверных сведениях и скоропалительных экспедициях. Однако не зря в народе говорят: «Вода камень точит!»

Потихоньку настойчивость ее начинала давать результаты: я стал задумываться о возможности такого мероприятия. Но решился пока лишь на предварительный шаг: продиктовал ей свой адрес и предложил в письме подробно сообщить историю клада и пути к его поиску. Это принесло свои плоды: телефонные пробивания на некоторое время прекратились. Но не прошло и недели, снова регулярные звонки с вопросом «дошло ли письмо?». Умышленно я не назвал ей индекс, а без него, как известно, письма идут дольше. Однако недели через три оно пришло! Крупный ученический почерк, на удивление ровные строчки на нелинованных листах формата A4: «…Как я уже говорила Вам по телефону, положение у меня отчаянное. Коротко о своей проблеме: в 1943 г. немцы шли на Прохоровку остановились в деревне Доброе Упряжнинского р-на Курской обл. Жили в доме у моего деда Тимофея Андреевича. Он сам в войну работал в милиции, не понаслышке знал о врагах народа. Бабушку немцы выгнали из дома с детьми на край села. Старшие сыновья, мои дяди – Никита и Семен, а еще друг их Петр – мстили немцам как могли. Им было 13–15 лет. Домстились: немцы стали расстреливать жителей, искали их. А эти пацаны прятались на огороде у немцев под носом в дедовом (отцовом) тайнике для зерна. Ну вот. В ту ночь они сидели там не дыша, забыли даже, что оружия поднатаскали, немцы копались возле ямы. Ребята думали, что это их откапывают. Но всё прошло.

В 1968 г. мой дед Тимофей Андреевич на этом месте осенью стал копать бурт под картошку. Тут я с бабушкой подошла. Мне было 8 лет. И вдруг увидела ящик. Кричу: „Дедуш, хватай!“ Он обернулся, сам испугался. Выхватил один, а вслед за этим стала напухать стенка бурта. Это, как я потом прочитала, естественное свойство чернозёма. Он ударил по стенке лопатой. Вот что там было: 5 ящиков из-под снарядов с драгоценностями, 4 дипломата, 1 резная шкатулка красного дерева, набитая до отказа. В одном из ящиков: куски переплавленного в спешке золота, вазы, бриллиантовое колье и зубы. Много. Окровавленные такие. Они, эти золотые коронки, зазвенели, падая у дедушки с ладони. Он с такой ненавистью сказал: „Сволочи!“ Сверху этих коронок, помню, лежало несколько колечек, были и с камушками. Это точно уж не музейное, а снятое с людей. В дипломатах: в одном – танкистские шлемы, во 2-м – обмундирование немецкого офицера, письма, открыточки с голубками, в 3-м – патроны (дед их выбросил в речку за усадьбой), в 4-м самое дорогое – опись. Громадной толщины! Сверху списки расстрелянных русских людей, приказы из рейсхтага, ещё что-то вроде этого.

Дед меня очень просил, приказывал всё запомнить и молчать: „Не возьмёшь это золото – не переживай! Главное – документы возьми! Они принесут тебе славу, признание и больше денег, чем стоят все эти цацки!“ Всё это должно быть передано, когда мне будет 45–46. Сейчас мне уже 46 – срок истекает. До 16 ноября, дня смерти дедушки, всё должно быть сделано.

За свои годы я натерпелась всего: у меня умер первый сын, выходила дважды замуж – всё даром. Сейчас у меня взрослые два сына, младший в армии, в МВД Кировской обл. Я часто сижу без хлеба в прямом смысле, терпим голод, постоянные проблемы с деньгами, постоянно в долгу. Личной жизни никакой. Я не живу, а каждый день борюсь за свое существование. Хотя на работе (я в культуре работаю) есть определенный авторитет, преимущества какие-то и т. д.

Впервые я раскрыла рот после смерти бабушки. Дед умер в 1969-м, а бабушка, наверное, в конце поста перед Пасхой в 1995-м. Были талоны, ваучеры… И я сказала приехавшей в госте тете Алле: „А чего мы, собственно, страдаем, если!..“ Меня осмеяли, начали презирать, а потом я поняла, что знаю что-то очень опасное. Туда начали ездить. В 2002 году 5 ноября некий предприниматель Власенко выкопал первый ящик. Дед мой ради озорства закопал его на соседнем огороде с разным тряпьем. С тех пор на ровном месте стала появляться трава, как укроп, гигантских размеров. Будто что-то дремавшее пробудилось и стало защищаться. В зоне стали гореть дома, на всю округу в радиусе 1 км стали разоряться люди и уезжать с этого места. В настоящий момент деревню легче с вертолета разыскать.

Мой дед был человеком, немного предвидящим события. Он говорил о том, что у нас не будет коммунистов (будут, но не такие), что немцами станет править баба (ну так им, фрицам недобитым, и надо!). И еще много чего. Я это Вам при встрече расскажу. И всё, что имею, надо вернуть государству, список расстрелянных – огласить, поставить им памятник, панихиду заказать.

Многие сомневаются, что я всё это видела, что всё помню. Я бы много отдала, чтобы этого вообще не знать, но вот такова моя земная участь – родиться девчонкой в мирное время, быть незаметной в толпе и в то же время…

На I канале пообещали приехать, снять и тогда уже показать, вот мол…

Так, собственно, и должно быть. Но в этой зоне мне надо самой спастись и их спасти. Я ищу знающих людей. Самое главное условие – до 20.00 вечера мы должны со всем добром переехать через три моста. Хотя бы через два без задержки. Съёмки будут шикарные, но боюсь, что не сумею без Вашей поддержки потребовать подчинения у взрослых мужчин, когда каждый считает себя непререкаемым авторитетом. Отдадено будет человеку светлому. Вы мне подходите по всему. Теперь Вы многое узнали. Как поступить теперь Вам – думайте сами. Именно со мной опасного никому не будет. Если я это не сделаю, в речке пробьются ключи и деревню затопит вода. Я уже верю, что так и будет. Я уже думаю не за клад, не за деньги и себя, а за тех людей, которые там все-таки останутся. Уже им самим нужна помощь, а я слишком слаба. Вот и приезжала на I канал. Оператору тоже нужна поддержка, чтобы настоять на съёмках. В любом случае это всё должно ведь иметь документальное подтверждение, что я не украла. Наверное, не мне Вас учить». – Далее были указаны полный адрес и полное имя хранительницы страшной тайны, к которым прилагалось подробное описание пути до города Севска, теплые пожелания в заключении письма переходили в извинения: «Простите за сумбур!», которые заканчивались маленьким «крючком»: «До свиданья!» с наживкой: «Конечно, написала не про всё!»

Я перечитал письмо. Итак, ее зовут Нина Валерьевна. Нина. Настораживали перечеркивания, исправления в датах. Но четкость строк и педантично расставленная нумерация листов говорила в пользу адекватности душевного здоровья писавшей. А суеверия вообще свойственны нашей провинции… Вскоре я с удивлением ощутил в себе зарождающуюся веру в ее рассказы, хотелось думать, что это не «записки сумасшедшего» и не прямая брехня. Головоломка в целом складывалась. Я еще раз прокрутил информацию из телефонных разговоров и из письма. Подростки, два дяди этой Нины, играют в «красных мстителей» – всячески вредят немцам. Прячутся прямо за домом на огороде – в щели, куда во времена «налетов» экспроприаторских продкоманд, отбиравших «кулацкие излишки продовольствия», хозяева, желая спасти свои запасы, ссыпали зерно. В общем, скрываются прямо под боком у немцев…

Разумеется, вспомнили о том, как немцы копали за сутки перед Курской битвой, уже после того как нашли клад. После окончания войны семья вернулась в прежний дом, который сохранился, – уходя, немцы его не сожгли, потому что сами там жили: нагадили, посуду побили, но хотя всю деревню спалили, а этот дом не тронули. И семья продолжала жить. Дед, глава семьи, в довоенное или военное или уже послевоенное время – в какой-то из этих периодов он был милиционером. И, как видно, закон уважал – мудрым был милиционером и подстраивался под политику правительства и партии, которая велась на селе. Вообще то поколение – оно, наверное, было гораздо более законопослушное, потому что репрессии приносили определенные дивиденды властям в народном сознании: и за просто так можно было получить, а если еще закон нарушишь…

Дед этот почти всю жизнь прожил во времена репрессий, необъяснимых исчезновений людей, и, разумеется, это все сделало его очень осторожным. И вот как-то после войны в конце 1960-х годов (внучке 9-11 лет, дяди ее уже выросли) дед стоит в яме и копает бурт под картошку. А сзади подходит внучка, и вдруг у деда что-то осыпается в яме и видны ящики. Дед обернулся к внучке, а она: «Ой, деда, смотри!» Дед в яму как взглянул, а там ящики из-под снарядов! Начинают они это все выкапывать и вытаскивают на свет божий где-то около 10–15 ящиков, но там не только ящики. Если верить рассказу Нины, ящики снарядные были по кругу и сверху, а в середине – портфели. Они начинают это рассматривать, открывать и находят: один ящик – полностью зубные коронки. Другой ящик – ювелирка: цепочки, сережки, колечки – в общей сложности килограммов не меньше шестидесяти. А третий ящик – посуда из серебра и золота. В портфелях – в основном личные вещи и документы. И один из ящиков или портфелей, дед сказал, что это списки расстрелянных – документация о расправах над местным населением. По воспоминаниям Нины, все эти ящики где-то наполовину набиты награбленным. Она ярко рассказывала:

– Беру кувшин серебряный, высокий, с изящным орнаментом по бокам и широким горлом, потрясла – звенит! Наклонила – оттуда как посыплются драгоценные камни: кровавого цвета рубины, сверкающие алмазы, пронзительно-зеленые изумруды, топазы, янтарь, многоцветье аметистов… Дух захватило! На дне лежало чудесное бриллиантовое колье. Почему-то оно распаялось в моих ладонях и – бисером по черной земле рассыпались бриллианты. Мы с бабушкой, дедом ползали на четвереньках – скрупулезно все это собирали. Ах, как играли камни всеми своими гранями на солнце!

Может ли человек выдумать себе такие яркие впечатления детства, особенно если учесть, что он не видел и не держал такого в руках никогда?!

Дед строго-настрого запрещает кому-либо об этом рассказывать. Втроем они собирают и уносят нежданное богатство. И конечно же, дед все это перепрятывает, а потом при каждом возможном случае он внучку готовит: «Вспомни, у нас стояла в хлеве большая бадья. Смотри – сейчас нет ее! Помнишь, у нас была на огороде могила неизвестного солдата, которую мы нашли, когда вернулись после освобождения? Помни, как стояли у нас груши! Помни, как проходила межа!» Дед-то, видно, и впрямь прозорливый был. Знал, что все может произойти в жизни: и дом сгореть, и сад могут вырубить, и даже ландшафт может измениться до неузнаваемости. И он закапывал не менее чем на 4 плуга, чтобы при вспашке клад не могли задеть. И постоянно внучке повторял: «Запомни цифры: 9-16, сначала 9, потом – 16!» Детей у него было много, да и внуков, но, поскольку Нина была самая младшая, – дед очень любил ее. А может, считал, что раз при ней клад открылся – значит, ей и никому другому он Господом и уготован?

Но еще более поразила меня его прозорливость, когда я, со слов Нины, узнал, что дед накрыл свой клад чем-то большим, тяжелым, железным и объяснял это тем, что в скором времени технический прогресс создаст такую аппаратуру, для которой эта железная плита будет видна и поможет отыскать сам клад. Но предупреждал: «Внученька, умоляю тебя: только сбоку подрывай под эту плиту, только сбоку забирай! И ту единственно безопасную сторону, с которой можно подойти к кладу, покажут тебе твои детские вещи да игрушки, которые зарыты на том же уровне глубины и цепочкой одна за другой следуют и к нему приводят».

Также, видимо, дед боялся, что при дележе начнется в родне раздор. Он и в войну-то был немолод, а после войны, в конце 1960-х, уж старый дед. Понимал, наверное, что недолго ему осталось, и говорил: «Пока мы, старики, живы, вы этого клада не тронете! Все пройдет, все изменится – сейчас этого нельзя трогать, потому что воспользоваться этим вы не сможете!» – это же были еще хрущевские времена. «Пусть время пройдет!» – дед, наверное, также прозревал, что и государственный строй в России поменяться может.

Я задумался, почему он назначил срок отрывания клада – только после сорокалетия Нины? Может, по народной мудрости: до 30 – человеком руководят чувства, от 30 до 40 – талант, а от 40 и далее – разум управляет. А может, рассчитал каким-то образом примерные сроки краха советской системы? Да-а, от такого мощного старика, даже учитывая, что я знаю его лишь по рассказам, всего ожидать можно. В 1970-х деда не стало, потом не стало бабушки, но внучка хранила завет очень серьезно, а перед смертью дед говорил своему сыну и ее отцу: «Придет время – она всех вас спасет, свою роль великую в жизни всего нашего рода сыграет, но – не теперь. Не теперь, а когда придет время!»

Из наших с нею телефонных бесед явствовало, хотя в письме все звучало несколько по-иному, что родственники все же о кладе знали или по крайней мере догадывались и потихоньку намекали: мол, мы все бедствуем – не пора ли клад откопать?! Но сначала дед отказывал твердо, потом и внучка наказ его свято исполняла.

И вот наступили 1990-е года. Остановились производства. Люди потеряли работу. Великая некогда Россия агонизировала. Народ стал нищим. Много родни у Нины. Стали они с голодухи на нее наседать: покажи место да откопай клад! Да так насели, что переругалась она со всеми. Мы, дескать, все прозябаем – пора уже спасать нас! Нина твердила: «Нет, поступлю, как дед повелел!» Семья разъехалась, разбежалась: кто-то уехал в Магадан, кто-то – в Архангельск, а с ней уж никто не общается, говорят, «как собака на сене» – ни сама дедово «наследство» не берет, ни другим дать не хочет!..

Складная в общем история, не правда ли? И решил я ее проверить – слишком уж красивая и гладкая для выдумки психа! Из опыта моей кладоискательской деятельности я знал, что где-то раз на 5-7-й подобные истории оказываются реальностью. Поэтому в начале осени мы собрали экспедицию. Поехало нас четыре человека. Я взял два вида металлоискателей: глубинный прибор, который не видит всякий металлический мусор: осколки, гильзы, гвозди, а дает сигнал лишь на крупные объекты, и обычный – на всякий случай: копать ямку – и уже там внутри и проверять.

Итак, со мной ехали спонсор, который финансировал экспедицию и готов был сразу заплатить за находки и выкупить часть, принадлежащую этой женщине, водитель и копатель. Из Москвы вырулили спозаранку. Въехали в Севск около шести вечера. Это – древнейший город, ему скоро стукнет 900. Петр I ссылал в Севск бунтовщиков-стрельцов – тех, которых не развесил вокруг Москвы! Поэтому в окрестностях города есть стрелецкая слобода. А еще ранее Севск был весьма укрепленным – ведь это пограничные земли Московского княжества. Древнее городище включает в себя детинец – так называлась крепость с двойным рядом стен. Прорвав оборону защитников, нападающие вламывались в ворота, думая, что вот уже все – город покорен. Однако оказывались в закрытом пространстве между внешней стеной и внутренней, с которой защитники города лили на них кипящую смолу, бросали бревна и камни. Сегодня же Севск – потрясающе чистый и уютный старенький провинциальный городишко. Общее западное влияние на Россию его будто не коснулось: там практически нет развлечений – одна-другая коммерческая палатка да ресторан! В деревнях сказывается, поскольку недалека украинская до граница, заметное влияние южной степной культуры: если колодцы, то обязательно с «журавлями», если дома – то мазанки белые.

Войдя в дом этой Нины, я как будто в 1985-1987-е годы попал! Небольшая белая мазанка, состоящая, наверное… из двух комнат. Пустые оштукатуренные и недавно побеленные стены. В сенях – примерно двенадцать квадратных метров – ничего лишнего, а из них входишь в жилую комнату, не более восемнадцати квадратов, чистую и по-своему уютную: две полуторные пружинные кровати, старый двухстворчатый шкаф, стол, накрытый ажурно вывязанной салфеткой, и скрипучие стулья. В красном углу на тумбочке – черно-белый «Рекорд» 80-х годов выпуска. Здесь сосредоточена жизнь ее безработного сына – целые дни перед телевизором. И здесь же отдыхает от бесконечных забот его мама. Нина, казалось, нам обрадовалась, налила пустого чая – слава богу, мы с собою тортик привезли. Видимо, на лицах всех четверых ясно отражалось тягостное впечатление от окружающей жуткой нищеты, потому что хозяйка, вздохнув, пояснила:

– А что делать? Вот и Петруша у меня уже очень долго не работает. Ну, так он и здоровьем слаб, да и работы у нас нету никакой! Мне платят копейки – от четырехсот до восьмисот рублей выходит. Я заведую библиотекой городской. Так – перебиваемся.

Прямо за столом мы перешли к делу. Радовало, что хозяйка в точности повторила свою историю. Но и напрягали некоторые по ходу выясняющиеся обстоятельства: оказывается – не мы первые, она сама признавалась, что всеми силами пыталась зазвать на клад, – создавалось впечатление – кого угодно!.. Я задался вопросом: «Какие цели она преследует? Прославиться? Да, об этом свидетельствуют некоторые, обрываемые отточием, строки ее письма. Потешить тщеславие? Отчасти похоже, но, с другой стороны, она выглядит измученной и довольно-таки напуганной. Ждет крупного вознаграждения? Но это в ее положении естественно».

Пока наш спонсор с загоревшимися глазами переживал все новые озвучиваемые хозяйкой драгоценные подробности клада, я наблюдал, сопоставлял факты, размышлял. Я уже заметил, что местные считают ее за чудачку. Догадывался, что эта слава о ней уже вышла за пределы городка, а возможно, и во всей Брянской области ее знают.

Наступал вечер. Мы, четверо, отдали должное своей предусмотрительности, что заранее забронировали места в гостинице. Откланялись, договорившись заехать за нею на следующее утро. И, чтоб не ложиться спать голодными, завернули в местный ресторан. Не знаю, поверят ли мне, но в этом городишке четыре здоровых мужика поужинали в ресторане (с горячим, с салатами и со спиртным) всего лишь за 600 рублей!

Но там же от местных мы узнали, что Нина действительно не раз писала уже президенту Путину, обращалась и к брянским властям, и к московским депутатам, и в ФСБ. Узнали также, что один отставной офицер из этого ведомства взялся за дело в личном порядке. Узнав от Нины место, сговорил пару боевых товарищей и в один прекрасный день они щупами прошерстили весь тот огород ее деда. Далее же информация вообще пошла из разряда «необъяснимо, но факт!»: досужие местные «богатеи», коротающие вечер в ресторане, признались, что и сами бы непременно «свято место» проверили, но, по счастью, печальный опыт отставного эфэсбэшника вовремя их остановил.

– С ним что-то случилось? – поинтересовался я.

– И не только, – загомонили мужики, – вся троица пострадала! Через год после той неудачной экспедиции у обоих помощников дома сгорели, один даже не смог жену с дитем из огня вытащить – в дыму задохнулись, да так и погибли, только пепел он потом собрал. Ну с первым и семьей его неведомо, что дальше сталось, а этот второй – понятное дело, свихнулся. В госпиталь забрали его – верно, насовсем. А зачинщик на следующий год заживо сгнил – покрылся язвами, струпьями и гнил. Всё жаловался, как огнем его заживо жгет!

Наш спонсор ахнул:

– Помер?

– А то! – закивали мужики.

– Она говорила, там еще предприниматель какой-то к этому делу вязался? – задал наводящий вопрос я.

– И этот претерпел, – заверил меня старший из местных, – разве газет не читаете? Ограбили магазин-то его подчистую, а потом банк, в котором счет у него был, лопнул! Вот точно, как эта МММ!

– Да она сама ведьма и еще разных колдуний таскает в дом постоянно, – приговорил наиболее молодой из них и самый бойкий на язык. – Бабы говорят, со всей области колдуньи перебывали у нее.

И совсем уж для нас неожиданно, старший, производивший впечатление человека довольно сведущего, несуеверного и, что называется, себе на уме, вдруг солидно буркнул:

– Наши бабы, особенно те, что постарше, многое своими глазами видели – зря лопотать не станут.

Я заметил, что настроение охоты за сокровищами у нашего спонсора немного «сгасло» и даже водитель хмурился, потому тактично поторопил всех с ужином, напомнив, что перед таким важным делом хорошо бы и проснуться пораньше, и помолиться, и, может, даже в церковь местную зайти.

– Ну, дерзайте, забубённые ваши головушки, – добродушно проворчал старший из мужиков, и они вернулись за свой стол.

Разбудил своих товарищей я чуть свет. Успели и помолиться, и в церковь зайти. Нашли даже источник, считающийся у местных святым и целебным, и умылись из него. Подозрения, суеверия, страхи будто рассеялись приветливым светом погожего утра. На роскошном джипе с кузовом – в фильмах на таких моджахеды разъезжают! – мы подкатили к дому Нины. Странное дело: они с сыном, оказалось, давно уж на ногах и заняты сборами. Мы недоумевали: зачем грузить в кузов мешки, веревки, лопаты, пару топоров и лом?

– Помогать вам будем! – деловито пояснила Нина.

Звучало это смешно: немолодая изрядно потрепанная женщина и ее худосочный отпрыск-полуинвалид собираются оказывать помощь четырем здоровенным мужикам! Но мы сделали скидку на провинциальную наивность. А вот другие ее действия меня всерьез насторожили. Когда весь инвентарь был загружен, Нина снова убежала в дом, попросив нас подождать еще пару минут. Вернулась быстро с двумя свертками в руках. Один вручила сыну: «Осторожней! Там перекусить нам». А в другом сквозь полиэтиленовый пакет и прорвавшуюся местами газету я заметил какие-то тряпки, в общем, извините за подробность, использованные женские прокладки… Плюнул было да отвернулся, а потом осторожность все же верх взяла – спрашиваю у нее:

– Это еще зачем?

– Для дела надо! Мне ведуньи подсказали: земля-матушка, духи то есть, которые глубоко под землей живут, жертвы требуют. А по вкусу им – только живая кровь! Мне и дед покойный говаривал: «Что ж тебя, убивать, что ль, теперь, коли такая тайна девчонке досталась?! Не забывай умилостивлять духов: чем больше кровушки – тем дольше проживешь. Отдадут ли клад – не знаю, но хоть самое тебя за тайну не заберут!» – скороговоркой и не смутившись. – Да и вообще просто так ни один клад не дается: духам непременно надо жертву принести. Тут же большая жертва нудится – ох, большая! – и вдруг хитрые глаза свои опустила и смолкла.

– Какие еще жертвы? – не выдержал мой товарищ-копатель. – Едем все люди православные, воцерковленные, из дому еще исповедовались и причастились, только что помолились и во храме побывали, святой водицы испили…

Тут Нина перебила его, с ужасом всплеснула руками:

– Так вы и на источнике побывали! Ох, что ж я, глупая, вас не предупредила-то?! Пропало ведь теперь все дело!

– Как пропало? – подскочил на очередном дорожном ухабе наш спонсор.

Машина у нас была высокопроходимая, дизельный такой джип для серьезных испытаний, но и он двигался по дорогам русской провинции, как ладья по бурному морю.

– Я же предупреждала, – с укоризной обратилась Нина ко мне, – чтобы все вы непременно слушались меня. Мало того, что клад не дастся, так еще беды ужасные на себя и нас накличете! Кровь на кладе этом, поймите, – и отмывать, у земли отбирать его приходится с кровью!..

Я видел, что дело принимает весьма неприятный оборот, потому с нажимом произнес:

– Ох, успокойся ты, мать, со своими суевериями! Коли не хочешь, чтоб мы копали, так прямо сейчас из машины выходи, инструмент и сына забирай, и – слышать о вас с вашими сокровищами больше не желаем!

Нина сникла, замолчала. Только порой бормотала:

– Давайте обязательно по дороге остановимся – березовый колышек вырежем, потому что дед говорил, что обязательно нужно вбить березовый колышек!

А мы ей:

– Да хватит страдать ерундой! Еще раз помолимся на месте – и беды не случится!

Ехать пришлось от Севска еще километров сорок. По словам Нины, это уже Курская область. Даже наш проверенный джип пребывал в явном затруднении при встрече с такою дорогой. К тому же осень. Хоть довольно долго не было дождей, а все равно как-то слякотно, и неезженые дороги размокли. Повсюду заметны были следы давних боев: вся местность изрыта окопами, везде воронки, на каждом шагу можно наткнуться на сгнившие части старого оружия, остатки боеприпасов и осколки снарядов… Внезапно дорога оборвалась. Овраг среди леса. А в нем – сплошной бурелом.

– Это ничего. Нам километра два осталось, – заверила Нина, и мы, поставив машину в естественное укрытие молодой поросли крушины и черемухи, потопали, таща и свое, и их оборудование на согбенных спинах и уже начиная проклинать незаладившуюся экспедицию. А когда пришли на место, обалдели: живописна Россия (недаром столько у нас художников, пейзажными полотнами которых восхищается весь мир!), а всякий раз оказываясь в новом месте, – поражаешься животворной красоте ее! Здесь же было величественно и печально: останки выгоревшей деревеньки, где лишь в крайних полуразрушенных домах наблюдалась какая-то жизнь, за нею – просторный луг и, зеркально сверкая на солнце, змеится речка, лесная опушка – не тронута еще красками осени, радостная, живая…

Нина привела нас на пустошь невдалеке от опушки, которую называла своим бывшим огородом. Даже пеньков от груш, главных ориентиров на клад, не осталось! Хозяйка показывала участок соток десять, заросший полынью едва ли не в человеческий рост. Я хлопнул себя по лбу: «Начинаются проблемы экспедиции „на скорую руку“. Знал бы – косу захватил! Как тут работать?»

Между тем, пока мы раскладывали и готовили оборудование, Нина демонстрировала суеверия типичной провинциалки: ее вера казалась похожей на некое вуду, в котором христианство накрепко срослось с колдовством и язычеством. Вместе с нами истово читала «Отче наш», а потом вдруг заходила кругами, бормоча тарабарщину, обращенную к пресловутым «духам земли»… Впрочем, нам было не до нее. На месте этом невозможно было даже ходить – не то что работать с металлоискателем!

Заслали ее сына к местным – одолжить косу. Долго его ждали. Я пока новый металлоискатель собирал, испытывал. Вернулся Петя, сообщил, что просто так никто ничего не даст. Хорошо, нашлась пол-литра. Еще полчаса ушло у него на вручение и переговоры, но, к счастью, косы он принес даже две. Впрочем, от самого уже попахивало – видно, хозяева милостиво разделили с ним наше угощение. Нина принялась его ругать. Он вяло огрызался. Отвлек их от сего приятного времяпрепровождения на природе наш спонсор: безапелляционно призвал всех к делу. Ориентироваться там было довольно просто, потому что, как видно, в военные времена стояла линия домов, да и теперь сохранилась незаросшая улица. Нина потопталась, поозиралась, как-то сообразила, где была старая груша и отсчитала от нее девять широких шагов, потом отмерила шестнадцать шагов в сторону фундамента их давно сгоревшего дома. Она все время повторяла, что укажет конкретное место. В результате очертила квадрат примерно 5 на 5 метров. Мы принялись косить.

– Петя, Петя! – тотчас позвала она сына. – Пойдем, я тебе мои родные края покажу! – и повела его по опушке, где-то, я заметил, они остановились и срезали-таки необходимый березовый кол.

Она прислонялась к деревьям, бормотала что-то, странно жестикулируя, а я, искоса наблюдая, уже проклинал себя за то, что повелся на бредятину полусумасшедшей поклонницы магии земли. Ребята выкосили участок. Определенное время ушло у меня на настройку прибора, на привыкание к нему. Наконец мы стали сканировать территорию былого огорода. У меня на глубинном – абсолютное безмолвие. У спонсора где-то на краю очерченного участка прозвучал сигнал. Но он работал с обычным металлоискателем, который срабатывает на любые предметы на небольшой глубине, и я подозревал, что это «ложная тревога». Все же стали копать… Я не видал никогда такого чернозема – около полутора метров черной жирной земли! Впрочем, поддавалась она легко, что вызывало подозрения на уже ведшиеся пару лет назад раскопки в этом месте.

Решив продолжать наблюдения, я периодически оборачивался к опушке, где ходили Нина и ее сын. Они то удалялись, то приближались. Я видел, что она проводит очередной ритуал, шагами вычерчивая на лугу восьмерки и двигаясь с воздетыми к небу, прямо по-древнеегипетски, ладонями. Сын ее плелся следом, раздраженно пиная высокое разнотравье. Чем глубже, ориентируясь на сигнал металлоискателя, мы вгрызались в лоно земли, тем скорее, возбужденнее двигалась хозяйка клада. Она даже вышла на дорогу, долго раскланивалась с неведомыми духами на все четыре стороны, потом сын ее подбежал к нам, чтобы взять свою лопату:

– Ну, как?

В тот же момент мы наткнулись в яме на старую подкову, которая, собственно, и стала виновницей сигнала. Спонсор раздраженно плюнул. Я перекрестился, понимая, что знак удачный. Сын послал матери какую-то для нас непонятную отмашку, отложил лопату и направился к ней, теперь, мне показалось, с несколько обескураженным видом сидящей прямо на земле.

Приближалось обеденное время. Я осознал, что у нас слишком мало времени на всю эту затею. Мой глубинный прибор безмолвствовал. Ребята ворчали, наконец, водитель сказал, что у него от голода живот подвело, и все согласились, что пора бы перекусить. Пока они ели и немножко выпивали, я снова стал возиться со своим глубинным металлоискателем: ведь работать с ним приходилось впервые. Разобрал, стал собирать вновь – и тут выяснилась причина «молчания прибора»: я его поначалу неправильно собрал и настроил. Там две катушки, передающая и принимающая, – так я случайно поменял их местами! Но озвучивать свой промах не стал, видя, что ребята и так раздражены неудачей, наоборот – постарался поднять всем настроение:

– Будем считать, что еще раз подтвердилось главное правило: никогда ни один клад не берется с первого раза!

– Да, – кивнул мой товарищ-копатель. – Тут как всегда подводит человеческий фактор: информации о кладе бывает мало, доставляют ее люди, несведущие в нашем деле и даже себе не представляющие всю специфику работы с прибором.

– Фигня! – опрокинув в себя содержимое пластиковой рюмочки, громко фыркнул спонсор. – После обеда, я уверен, живей дело пойдет! Что-то мне подсказывает…

– А мне сердце говорит, – мрачно отозвался наш водитель, – что магия здесь и ведьмачество! И беда нам всем будет, если до ночи задержимся!

– Никто и не собирается, – дружно заверили мы.

Тут подошел Петя:

– Мама представляет примерно место, но вы же понимаете: она была тогда девятилетней девочкой и могла перепутать цифры или даже сам клад мог уйти в земле в другую сторону – движение грунтовых вод ведь смещает клады!

Мы закивали. Я заметил, как мать усиленно подзывает его к себе, махая обеими руками.

– Да иду я, иду! – проорал он. – Еще ж не роют! – и добавил, обращаясь уже к нам: – Поэтому целесообразно проверить весь участок.

Как будто услыхав его на расстоянии не менее чем в двадцать метров, мать закричала нам:

– Не слушайте Петюню: сам не поймет, что городит! Время не теряйте – разройте там, где я показывала!

Сын отправился к матери, а мы взялись за лопаты, потому что спонсор с нею согласился и хотел непременно вырыть котлован в указанном ею месте. Рыли мы долго и достаточно глубоко: не менее чем на 4 плуга. Если же учесть, что плуг – это примерно 40 см, то легко можно себе представить, какую ямищу мы там выкопали. Однако ничего пока не появлялось, и даже металлоискатели не срабатывали. Пока мы рыли, Нина все вытанцовывала свои бесовские танцы с поклонами и непонятными жестами на проселке. Приглядевшись, я заметил, что некогда это был даже перекресток.

Через некоторое время она закричала нам, чтоб сделали перерыв. Мы не очень понимали зачем, но все-таки остановились. Тогда мать отправила к нам своего Петю – оказывается, ей потребовались лопата и тот злосчастный сверток с прокладками. Но зачем прерывать нашу работу? Мои подозрения сгущались… И, как я и предсказывал, мы немало потеряли времени, вырыв здоровенный котлован именно в указанном ею месте.

Она меж тем продолжала свои ритуалы, зарыла сверток, поплевала и покланялась на перекрестке хорошенько. А нам, как людям, подходящим к процессу кладоискательства культурно, пришлось еще и «убирать за собой» – ведь каждую вырытую яму по правилам следует обязательно потом зарыть и место заровнять. Словом, только вечером, уже при заходе солнца, я смог реально поработать с теперь уже правильно собранным и настроенным глубинным прибором. И очень скоро, совсем недалеко от указанного Ниной места, появился уверенный сигнал, подтверждающий возможность нахождения там именно того, что мы ищем. Мы стали копать – и на глубине около полутора метров появляется от кадки дужка.

Нина со своим сыном все это время ходила на безопасном расстоянии метров в двадцать и общалась с нами знаками и редкими криками – в основном «ну как?» Мы вспомнили ее рассказ, как дед ей говорил: «Помнишь кадку, которая стояла у нас в хлеву? Вот теперь ее нету, видишь?», упоминание, что они с дедом и бабушкой из этих ящиков многое переложили – и конечно, сердца наши взыграли! Мы стали копать далее, но все продолжалась сгнившая кадка, в которой ничего не оказалось. Мы дошли до второго ободка, а нашлись только россыпью патроны от немецкой винтовки.

– Идите сюда! – закричал Нине спонсор. – Посмотрите, что мы нашли!

Она как бы замялась, растерялась на несколько мгновений, потом знаками показала, что у ней, дескать, ноги болят – мол, подойдите сами. Матюгнувшись сквозь зубы, спонсор с водителем забрали в горсть патронов, понесли к ней. Я нехотя побрел за ними следом. Женщина вспомнила, как после войны дед закапывал бочку с собранными на участке и в окрестностях различными боеприпасами и оружием. Основное, конечно, сдали, а что уж некуда было принимать, по договоренности с властями зарывали. Я оттеснил ее в сторонку и с нажимом спросил:

– Зачем это вы свой «медпакет» на перекрестке закопали?

Она опустила глаза:

– Говорила ж вам – без помощи земных духов ничего не будет! Вот вы молились… ну и что? Нашли что-то по молитвам своим? А мне еще дед говорил: «Русская земля кровушку любит – ей надо будет хорошенько кровушкой поклониться, отблагодарить!»

«Ну чистое вуду!» – подумал я. Тут головоломка и сложилась! Жертву надо за клад принести: почему и дед умолял ее только с одной стороны забирать – заминировано там. скорее всего, и присутствие большого железного предмета, им указанное, сходится, и подход с той самой стороны, отмеченный ее игрушками и детскими вещами – из той же серии, а первый искатель, берущий клад, получается, и должен отдать свою кровь – тем самым духам земли. Вот, оказывается, мы и предназначены в жертву. «Ну, спасибо, удружила тетя Нина! Самой подходить боязно – так нас подставить решила, небось, у нее и по чернокнижию все сходится – дескать, поделом, корыстолюбие проявили! А то, что лично мной в первую голову руководит интерес к тайнам земли и любовь к русской истории, ей, конечно, невдомек, да и, как говорится, по барабану и пару разов в бубен! – я начинал злиться. – Вот и держатся они с сыном как раз на таком расстоянии от наших раскопок, чтобы под взрыв не попасть, вот инвентарь для чего захватили – яму с нашими останками, взяв из нее клад, прикопать! Вот умные!»

Но, не подавая виду, я продолжал обследовать участок с металлоискателем. В конце концов мы проверили где-то сотку – это максимум. Глубинный прибор отыскал еще несколько вещей с войны: коробку из-под патронов, гильзы россыпями, крупные осколки.

Начинались сумерки, когда глубинный металлоискатель у меня в руках выдал очень уверенный сигнал. Ребята подошли ко мне, все как один выдохнули: «Это здесь». И тут мнения разделились: спонсор настаивал копать, я и водитель напоминали о нашем прежнем решении ни за что не затягивать дело до ночи. Мой товарищ-копатель, поколебавшись, стал на мою сторону.

В общем, у нас не хватило времени забрать этот клад. Поворчав, наш спонсор тоже согласился, что мы выехали недостаточно подготовленными, и лучше не рисковать, а попросту навестить «свято место» еще разок – с большим запасом времени и технически продуманной оснасткой. Все четверо устали нечеловечески, изрядно попотеть пришлось: разрывая и затем закапывая котлован. Потому наскоро искупались в небольшом прудике и стали загружаться. Нина предложила заехать на окраину деревни к ее родственнику, у которого можно разжиться парным молочком. Это был разговорчивый опрятный дедок. Молока наливал сначала на пробу, продавал же за сущие копейки. Не хотелось с пустыми руками возвращаться, и я попросил у него какой-нибудь сувенир для ребенка. Он усмехнулся:

– Много всего есть. Скажи, что тебе конкретно надо? Вальтер или маузер? – потом махнул рукой. – Ладно, пошли – сам выберешь!

Он завел меня в сарай, где я просто обалдел: не хватало только прайса! Все систематизировано и все стены завешены: если немецкая винтовка маузер-98, то они разложены строго по степени сохранности – по возрастающей; если каски – тоже расставлены в порядке по принадлежности и сохранности. Там было все! Дедок, оказывается, занимался реставрацией и вовсю крутил коммерцию с коллекционерами. С его разрешения я позвал ребят, и мы выбрали себе военные артефакты. Кое-что хозяин подарил, за самое лучшее – щедро заплатили, сложили «добычу» в кузов машины, купили у него же картошки и ею засыпали поверх, чтоб в Москву без проблем привезти.

С Ниной мы попрощались до будущей весны. Однако перед самой еще зимою занесло меня по делам в Брянск. Мне надо было уезжать вечерним десятичасовым автобусом, до отхода которого оставалась пара часов, – вот я и решил побродить по городу. На площади, с краю, обнаружился магазинчик антикварно-копательский. Я зашел, приобрел какую-то мелочь и разговорил владельца. Он как будто знал меня:

– Ведь это вы недавно в Севск ездили?

Я не признался. А он продолжал:

– К шизофреничке той не только весь Брянск и окрестности повадились, но по ходу со всей России уже валят! Она ведь кому только не сигналила!

– И никто ничего не находил? – поинтересовался я.

Он покачал головой:

– Потому что я вот всех предупреждаю: это бредни свихнувшейся бабы! Что с ними поделаешь? Не верят!

Мысленно я поблагодарил Бога, что эти слова не слышат мои коллеги по экспедиции: потеряны же время, деньги – и на питание, оплата гостиницы, и бензин, и куча всего еще. И – такой облом!

А хозяин магазина, как видно, сел на любимого конька:

– Ей же главное – внимание! Тут некоторые без нее приезжали, по-тихому пытались вырыть. И, знаете, ее это весьма напрягало – «как же они без меня?». А потом, узнавая, что немало экспедиций даже и без вести пропало в тех гиблых местах, еще ухмылялась: «Никто не знает… Никто не знает из них! Они не знают основного – с огнем играют!» Вызывала официально эфэсбэшников, привезла их на луг этот, они, естественно, спрашивают – где же клад? Она возьми и под дурочку закоси: повела их за собою на пригорок, а там, озирая луг километра где-то три на три, и говорит: «Вот здесь этот клад! Я вам отдаю то, что хранила столько лет, – красоту земли родной!» Ну что ж им оставалось? Плюнуть, послать ее вместе с красотой куда подальше и обратно ехать несолоно хлебавши!..

Я рассмеялся. Но как-то сам собою оборвался смех, когда я вспомнил, что сигнал-то был – и очень уверенный сигнал! Я подумал, что скорее следует благодарить божий промысел, который отвел нас, возможно, даже от гибели. Ведь перед каждой экспедицией беру благословление у батюшки, а в тот раз мы еще и отслужили молебен.

Ранней весной следующего года позвонил мне спонсор той экспедиции:

– Может, катнемся еще раз до Севска? Что-то у меня гвоздем в голове засела история про тот немецкий клад. Ну, не может она быть на все сто процентов выдумкой!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.