Деревня и город

Деревня и город

Юридически и психологически та или иная «сословная» принадлежность подданных Тауантинсуйю - либо к числу общинников, живущих на земле предков, либо к другим группам населения, непосредственно подчиненным государству, - имела, очевидно, большое значение. Это ясно уже из того, что для описания подобных отдельных категорий работников существовали разные термины. Другой вопрос, насколько различались реальное положение, уровень благосостояния всех этих людей Источники показывают, что объективная социально-имущественная стратификация инкского общества не полностью совпадала с официально признанной шкалой социальных делений.

Прежде всего работников государственного сектора лишь с непозволительной натяжкой можно противопоставить общинникам как несвободных - свободным. Дж. Роу, один из крупнейших специалистов по культуре Тауантинсуйю, заметил, что в обществе типа инкского в принципе никто не был свободен в выборе ни места жительства, ни рода занятий, ни времени, отводимого тем или иным видам деятельности, ни в большинстве случаев даже в выборе супруга. (The Inca and Aztec states, 1982. P. 97.) Все это регулировалось, с одной стороны, обычаем, а с другой - решениями, выносимыми на самом «верху». Однако, как и на древнем Востоке, отсутствие настоящей свободы подразумевало также и отсутствие настоящего рабства, при котором человек мог бы быть низведен до положения «говорящего орудия». Любая личность не столько исполняла конкретно чью-то персональную волю, сколько растворялась в коллективе (общине, крупном домохозяйстве, родственной группе), подчиняясь прежде всего тому, кто выступал в качестве главы этого коллектива. Даже сам Сапа Инка, будучи неограниченным властелином империи, среди своих родственников «орехонов» оставался скорее вождем, чем автократом. Об этом свидетельствует, например, отсутствие существенных внешних отличий в костюме Сапа Инки по сравнению с одеждой орехонов. Не получила распространения ни в древнем Перу, ни вообще в индейском искусстве Америки традиция изображать фигуру правителя нарочито гигантской, как это делалось, например, в Древнем Египте.

По мере развития командно-бюрократических методов управления государством положение человека в перуанском обществе начинало все больше зависеть не только от формального статуса (общинники, янакона, курака), но и от близости места, где он жил, к столице или большому городу, от доступа к тем административным каналам, по которым циркулировали информация и материальные ценности. Поэтому янакона, в общем-то ущемленный в правах по сравнению с общинником, порой достигал такого положения на социальной лестнице, о котором и не мечтал уважаемый в своем селении глава десяти домохозяйств.

Степень «бюрократизации» Тауантинсуйю не стоит преувеличивать. Структурообразующей основой общества оставались родственные связи, соподчиненность «родоплеменных» групп и их вождей. Тем не менее с образованием инкского государства социально-имущественное положение индивида стало зависеть от более разнообразных факторов, не говоря о том, что верховная власть своим произвольным решением могла теперь возвысить любого человека, в котором она нуждалась или к которому благоволила. К подобному заключению приводят не только известные нам факты о головокружительных карьерах отдельных простолюдинов, но и массовый археологический материал.

О реальном благосостоянии едва ли не более всего свидетельствуют размеры и облик жилища. Дома из тесаного камня в стиле Куско были, как уже говорилось, признаком принадлежности к высшей аристократии. Судя по раскопкам в центральных районах Перу, обычный жилой дом в инкском городе представлял собой огороженную глухой стеной усадьбу (каанча), внутри которой находилось от трех до восьми прямоугольных строений, обращенных входами на центральный дворик. (Proceso у cultura, 1971. P. 139—141; Handbook, 1946. P. 223.) Строения были сравнительно крупными (от 9 до 14 м длиной и 4-6 м в ширину). Под крышей находился чердак, в редких случаях имелся и второй этаж. Подобную усадьбу занимала семья из трех поколений родственников, реже - супруги с маленькими детьми. Сходные по размерам и основательности, хотя и более хаотично распланированные, семейные домохозяйства исследованы американскими археологами в бедных (населенных ремесленниками) кварталах Чан-Чана, столицы царства Чимор.

Не только облик отдельных домохозяйств, но и общая планировка инкских городов свидетельствует об определенном материальном достатке и благоустройстве. По крайней мере некоторые центры, среди них сам Куско, Ольянтайтамбо и другие, имели довольно правильную прямоугольную поквартальную планировку. В современном городке Калька в долине Урубамбы сохранилось пятнадцать кварталов, дома в которых стоят на инкских фундаментах (при инках число кварталов, видимо, доходило до двадцати четырех). (Niles, 1987. P. 17.) Для сравнения отметим, что на Ближнем Востоке рассеченные правильной сеткой улиц города появляются в сущности лишь в эллинистическую эпоху.

Керамическая модель каанча (усадьбы горожанина), найденная в районе Куско (по В. Вурстеру).

Окраины инкских городов выглядели, однако, иначе, чем основной массив застройки. Здесь в полном беспорядке размещались круглые в плане жилища, средним диаметром немногим более шести метров. В отличие от каанча с их достаточно капитальными каменными стенами, круглые дома возводились преимущественно из непрочных материалов, может быть, даже из дерна, и лишь их цоколь делался каменным. Несмотря на различия в размерах и конструкции круглые жилища и каанча содержат одни и те же наборы глиняной посуды, что отражает сходство домашних занятий их обитателей.

Можно с большой уверенностью предполагать, что все трудовое население инкских провинциальных центров и даже более мелких городков работало либо на государство, либо по личному заказу знатных персон. Об этом свидетельствует уже сама история этих поселений, внезапно возникших и столь же быстро опустевших после конкисты. Для бегства населения в 30-х годах XVI века имелось, конечно, много причин. Указывается, например, на уязвимость городов в период междуусобной борьбы конкистадоров, когда военные действия развертывались главным образом вдоль крупных, проложенных инками магистралей. Главным представляется все же полная зависимость городского населения от вышестоящих властей - работодателей и снабженцев. В каанча, таким образом, должны были жить в большинстве своем ремесленники - камайок, может быть, отчасти янакона; положение именно этих социальных групп характеризуют приведенные выше данные археологии. Многие личные слуги могли, кроме того, обитать непосредственно в кварталах знати - в царских дворцах по крайней мере соответствующие помещения предусматривались. Кому же принадлежали круглые дома на окраинах? Американские археологи полагают, что они служили лишь для временного проживания. Наиболее вероятно, что здесь обитали мобилизованные крестьяне-общинники - либо те, кто строил провинциальные столицы, либо прибывавшие на определенный срок в качестве неквалифицированной рабочей силы.

О жилище сельского населения Тауантинсуйю нет столь же подробных сведений, как о домах горожан. Для того чтобы уверенно датировать разбросанные по горам и долинам памятники и выделить среди них рядовые строения, относящиеся к периоду, непосредственно предшествующему инкскому завоеванию, ко времени инков и к ранним годам испанского господства, необходимо раскапывать чуть ли не каждый дом, а это вряд ли когда-нибудь станет возможным. Однако исследование сохранившихся развалин в центральных и южных районах горного Перу в любом случае свидетельствует об отсутствии там капитальных усадеб типа каанча. Похоже, что крестьяне жили в довольно примитивных, преимущественно однокомнатных постройках, весьма похожих на круглые жилища инкских городских окраин. (Proceso у cultura, 1971. P. 116—123; Pueblos у culturas de la Sierra Central, 1972. P. 91—99.) Поселения в горах Боливии и Перу, уверенно датируемые прединкской эпохой, определенно состоят именно из подобного рода построек.

Таким образом, в доиспанских Андах перед нами развертывается картина, характерная для многих как древних, так и более поздних обществ. Независимо от формально-сословных различий, городское население в среднем было богаче сельского. Не будет преувеличением сказать, что город паразитировал за счет деревни и в какой-то мере также мелких ремесленных поселков, ибо выкачивая из них рабочую силу и продукты, почти ничего не давал им взамен.

Впечатляющие данные были выявлены при изучении хозяйственно-профессиональной специализации обитателей поселений уанка. (Earle et al., 1986.) Здесь в инкское время по сравнению с прединкским сократился радиус территории, обслуживаемой ремесленными мастерскими. Так, до инков 6,7% керамики и 21,2% кремневых изделий производилось далее чем в 10 км от места использования, при инках же соответственно 5,4% и 14,0%. Население до-инкских городков занималось сельским хозяйством, а жители новых инкских центров - нет. В провинциальной столице Хатун Хаухе ремесленная специализация достигла высокого уровня, но продукция местных мастерских не предназначалась для сельской округи, а либо шла на удовлетворение нужд городской элиты (парадная керамика в инкском стиле, бронза), либо отправлялась в Куско (серебро). Судя по исследованиям в долине Урубамбы, столичные мастерские снабжали стандартной посудой построенные инками городки, находившиеся на расстоянии 50 км от Куско. Однако к занимавшимся сельским хозяйством обитателям деревень эта керамика почти не попадала. (Recent studies in Pre-Columbian archeology, 1988. P. 495—497.)

В условиях древнего Перу рост государственного сектора за счет общинного вел к усилению эксплуатации, но те группы населения, которые утрачивали «свободу», не были здесь, видимо, главной жертвой. Если говорить о камайок и части янакона, то их благосостояние скорее возрастало. В то же время чем больше людей изымалось из сферы жизнеобеспечения (производство продуктов питания, простой одежды и т. п.), тем большая нагрузка падала на оставшихся. То же самое произошло и в первые десятилетия испанского правления, когда индейцы старались любыми путями уйти в города, превратиться в янакона и тем самым избавиться от миты и налогов. Это поставило экономику испанского вице-королевства на грань краха и заставило колониальную администрацию срочно принимать меры, чтобы остановить обезлюдение деревни и распад общин (Handbook, 1946. P. 377—378.).

Угрожала ли подобная опасность инкскому обществу, стал ли город значимым явлением в жизни Тауантинсуйю? Еще недавно многие исследователи ответили бы на подобный вопрос отрицательно, ибо само наличие в древнем Перу «настоящих» городов ставилось под сомнение. Материалы археологии заставляют отказаться от подобного взгляда. Крупных центров типа Уануко Пампа с населением порядка 10-15 тысяч человек в Тауантинсуйю действительно не набралось бы, по-видимому, и полных двух десятков, но значительная масса не занятых сельскохозяйственным трудом людей была собрана по городкам с числом жителей от полутора до трех с половиной тысяч. Общее число горожан можно оценить в пределах от 300-400 до 600-700 тыс., что составляло примерно 4-8% всего населения. Это не меньше, чем в средневековой Европе, хотя ниже, чем, скажем, в древней Месопотамии. Поскольку, однако, многие горожане Двуречья, подобно жителям столицы ацтеков, трудились на полях (у инков же, наоборот, жителей сельской местности периодически отправляли работать в город), уровень урбанизации инкского Перу отнюдь нельзя назвать незначительным.