ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

27 февраля, понедельник, в Ставке. Утренний доклад ген. Воейкова телеграммы Протопопова. - Утренний доклад ген. Алексеева телеграмм: премьера кн. Голицына, полк. Павленкова, предс. Г. Думы Родзянко и ген. Брусилова. Две телеграммы от Императрицы. - Запоздавший завтрак. - Тревожная телеграмма ген. Хабалова и успокоительная ген. Беляева. - Телеграммы ген. Эверта и Рузского. - Паническая телеграмма Родзянко. - Прогулка Государя. - Чай. Тревога среди свиты. - Агитация за командировку в Петроград ген.-адъют. Иванова. - Письмо Императрицы. - Телеграмма и письмо Государя Императрице. Перемена в настроении высшего командования. - Экстренный доклад ген. Алексеева. - Решение о командировании ген. Иванова и о посылке в Петроград войск с фронта. - Обед и разговор Государя с ген.-адъют. Ивановым. - Передача ген. Алексеевым ген.-адъют. Иванову Высочайшего повеления. - Тревога в 10 часов вечера. - Доклад обер-гофмаршала гр. Бенкендорфа по телефону из Ц. Села и ответ ему Государя. - Распоряжение об отъезде в Ц. Село. - Третья тревожная телеграмма Императрицы. - Разговор ген. Воейкова с ген. Беляевым по телефону. - Столкновение ген. Воейкова с ген. Алексеевым. - Телеграмма ген. Рузского с поддержкой ходатайства Родзянко. - Доклад ген. Алексеева с просьбой уступок. Вызов ген. Алексеева по прямому проводу из Петрограда Вел. Кн. Михаилом Александровичем и разговор для передачи Государю. - Ответ Государя брату. Телеграмма премьера Голицына и ответ Государя. - Тщетная просьба ген. Алексеева уступить. - Телеграмма ген. Хабалова о катастрофическом положении и последний доклад генерала Алексеева. - Во дворце перед отъездам на вокзал. Отъезд Государя на вокзал. Прием Государем ген. Иванова. - Отъезд Государя из Могилева под утро 28 февраля.

Царская Ставка, успокаиваемая до 27 февраля относительно происходивших в Петрограде событий Императрицей Александрой Федоровной через Государя и военным министром Беляевым через ген. Алексеева, не обладавшая к тому же правильной информацией ни со стороны Дворцового коменданта, ни со стороны военных властей, Царская Ставка, в эти роковые для России дни, обладая всею полнотой верховной и военной власти и силами многомиллионной армии, опоздала в действиях относительно подавления революции на несколько дней. Царская Ставка начала принимать соответствующие меры только с позднего вечера 27-го февраля, когда законное правительство уже самоупразднилось в Петрограде

27 февраля, понедельник, было первым действительно тревожным днем в Ставке. Утром Воейков доложил Государю полученную им ночью телеграмму Протопопова, приведенную в гл. 32-ой. Она описывала беспорядки 25 и 26 числа, но и успокаивала, что арестован "революционный руководящий коллектив" и, что 27 февраля часть рабочих намеревается приступить к работам. То, что министр лжет, уменьшая серьёзность происходящего, не улавливали.

На утреннем докладе в Штабе Алексеев доложил сначала сведения по фронту, затем перешел к Петрограду и представил полученные за ночь телеграммы: 1) председателя Совета министров Голицына, поданную 26 февр. в 1 ч. 58 м. ночи, которая сообщала, что указ о роспуске Г. Думы и Г. Совета опубликовывается утром 27 числа (см. гл. 32) и 2) и. д. начальника Гвардейских запасных частей полковника Павленкова, поданную в 1 ч. 40 м. ночи, который доносил Государю, что "26 февраля из толпы тяжело ранен командир зап. бат. Л.-гв. Павловского полка полковник Экстен и ранен того же полка прапорщик Редигер. Телеграмма, по лаконичности, являлась шарадой.

Затем Алексеев доложил телеграмму, полученную им от Родзянки, приведенную в предыдущей главе. Трескучий пафос и агитационный характер телеграммы обесценивали ее верные мысли. Государю могло казаться, что Родзянко преувеличивает опасность и, как всегда, шумит и шумит. Алексеев доложил и то, что такую же телеграмму получили главнокомандующие: Брусилов, Рузский, Эверт и что Брусилов уже прислал Алексееву телеграмму, в которой просил доложить Его Величеству: "По верноподданнейшему долгу и моей присяге Государю Императору считаю себя обязанным доложить, что при наступившем грозном часе другого выхода не вижу".

Факт втягивания высшего командования в политику, о чем не раз предупреждали Государя, был налицо. Государь никогда не позволявший Алексееву касаться внутренней политики, на этот раз долго беседовал с Алексеевым. На ответственное министерство Государь категорически не соглашался. Но с мыслью, что необходимо назначить особое лицо для урегулирования продовольственного и транспортного дела Государь был согласен. Однако, никакого окончательного решения относительно Петрограда принято не было. Доклад затянулся. Государь опоздал к завтраку и это встревожило всех знавших аккуратность Государя.

Кругом уже только и говорили о беспорядках, о стрельбе в Петрограде, о бунте в Павловском полку. За завтраком Государь казался озабоченным.

После завтрака, перед прогулкой, Государю были принесены от Алексеева телеграммы от Хабалова и от Беляева.

Хабалов телеграммой, поданной в 12 ч. 10 м., доносил Государю о бунте в запасных батальонах Павловского, Волынского, Литовского и Преображенского полков. - "Принимаю все меры, которые мне доступны для подавления бунта. Полагаю необходимым прислать немедленно надежные части с фронта". - Так тревожно заканчивал свою телеграмму Хабалов.

Беляев же в телеграмме, поданной в 13 ч. 15 м., No 196, сообщал:

"Начавшиеся с утра в нескольких войсковых частях волнения твердо и энергично подавляются оставшимися верными своему долгу ротами и батальонами. Сейчас не удалось еще подавить бунт, но твердо уверен в скором наступлении спокойствия, для достижения коего принимаются беспощадные меры. Власти сохраняют полное спокойствие. 196. Беляев."

Это была легкомысленная, преступная по лживости и по желанию успокоить Ставку телеграмма. Но она была подписана Военным министром и ей нельзя было не верить.

Принесли и характерную телеграмму Главнокомандующего Эверта. Донося о получении им телеграммы от Родзянки, Эверт просил доложить ее Государю. - "Я солдат, в политику не мешался и не мешаюсь. По отрывочным, доходящим до меня слухам, насколько справедливо все изложенное в телеграмме по отношению внутреннего положения страны, судить не могу, но не могу не видеть крайнего расстройства транспорта и, как результат сего, постоянного и значительного недовоза продуктов продовольствия... я считал бы необходимым немедленное принятие необходимых военных мер для обеспечения железнодорожного движения и подвоза продовольствия к армиям. 6081. Эверт."

Принесли и телеграмму Родзянки Государю, поданную в 12 ч. 40 м., которая гласила:

"Занятия Государственной Думы указом Вашего Величества прерваны до апреля. Последний оплот порядка устранен. Правительство совершенно бессильно подавить беспорядок. На войска гарнизона надежды нет. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров. Примкнув к толпе и народному движению, они направляются к дому министерства Внутренних дел и Государственной Думе. Гражданская война началась и разгорается. Повелите немедленно призвать новую власть на началах, доложенных мною Вашему Величеству во вчерашней телеграмме. Повелите, в отмену Вашего высочайшего указа, вновь созвать законодательные палаты. Возвестите безотлагательно эти меры высочайшим манифестом. Государь, не медлите. Если движение перебросится в армию, восторжествует немец и крушение России, а с ней и династии неминуемо. От имени всей России прошу Ваше Величество об исполнении изложенного. Завтра, может быть уже поздно. Пред. Гос. Думы Родзянко".

Только что прочитав успокоительную телеграмму Военного министра No 196, как мог отнестись Государь к телеграмме Родзянко? Он не поверил ей.

Государь выехал с несколькими лицами свиты за город на автомобиле. Сделал прогулку по Оршанскому шоссе. Погода стояла солнечная. Говорили об обычных вещах. Происходивших в Петрограде событий не касались. Обычно спокойно прошел и чай. Никаких распоряжений Ставка не сделала. А кругом все были встревожены. Все на все лады обсуждали Петроградские события. Одни высказывались за беспощадное подавление бунта. Удивлялись, что Хабалов не привлек к подавлению бунта военные училища. Ругали бывшего военного министра Поливанова, по докладу которого был отменен закон о предельном числе запасных на роту. Благодаря Поливанову численность запасных батальонов превзошла всякие разумные нормы.

Батальоны обратились в толпы распущенных мужиков и рабочих в военных шинелях. Вот и бунтуют. За всё это бранили Поливанова. Бранили Генеральный штаб. "Черное войско" - все они - с апломбом сказал один из собеседников, пустив клуб дыма от сигары. "Погубили гвардию, погубят и Государя. Вот увидите". Некоторые в свите были уверены, что всё это было сделано умышленно, как помощь либералам на случай переворота.

Лейб-хирург Федоров и генерал Дубенский ходили от одного к другому из тех, кто мог говорить с Государем и агитировали за посылку в Петроград генерал-адъютанта Иванова. На то, что это был очень старый, уставший человек, не обращали внимания. Все вспоминали, как десять лет тому назад он блестяще действовал. Как он умеет говорить с солдатом. Как солдаты его понимают.

Федоров и Дубенский съездили к Иванову в его вагон и советовали ему поговорить с Государем за обедом. Гофмаршала уже предупредили, чтобы устроил место Иванову около Государя. Иванову, видимо, льстило получить проектируемую командировку. И, не понимая, что в сущности происходит в Петрограде, Иванов соглашался с собеседниками о приемлемости для него такого поручения.

Перед самым чаем Государь получил длинное успокоительное письмо от Императрицы, полное домашних житейских подробностей. О нем сказано выше.

С письмом был прислан кусочек дерева с могилы Распутина. "Он умер, чтобы спасти нас", - писала Царица про Старца.

Чай прошел без каких-либо разговоров о Петроградских событиях. После чаю, в 19 ч. 6 м-, Государь послал Царице такую телеграмму: "Сердечно благодарю за письмо. Выезжаю завтра в 2 ч. 30 м. Конная гвардия получила приказание немедленно выступить из Новгорода. Бог даст, беспорядки в войсках скоро будут прекращены."

Конной гвардией, в данном случае, Государь называл запасные эскадроны всех гвардейских полков, которые были расположены в Кричевицких и Муравьевских казармах Новгородской губернии. Ясно, что телеграмма базировалась на данных телеграммы Хабалова. Словами конная гвардия Государь успокаивал Царицу.

Тогда же Государь написал Царице коротенькое письмо, объяснив, что оно будет последним. В нем было, между прочим, сказано:

"После вчерашних известий из города, я видел здесь много испуганных лиц. К счастью Алексеев спокоен. Но полагает, что необходимо назначить очень энергичного человека, чтобы заставить министров работать для разрешения вопросов продовольственного, железнодорожного, угольного и т. д. Это, конечно, совершенно справедливо. Беспорядки в войсках происходят от роты выздоравливающих, как я слышал. Удивляюсь, что делает Павел. Он должен был бы держать их в руках..."

Видимо в Ставке и теперь еще не понимали происходящих в Петрограде событий. Позже генерал Лукомский писал:

"Насколько не придавалось серьёзного значения происходившему в Петрограде, показывает то, что с отправкою войск с Северного и Западного фронтов не торопились." Не торопились - Алексеев, его помощник ген. Клембовский и генерал Квартирмейстер Лукомский. Было ли это с их стороны уже началом содействия революции, или только преступным бездействием - сказать трудно.

***

Но около 8 часов вечера картина в Ставке резко изменилась. Перед обедом Алексеев получил две весьма тревожные телеграммы от Беляева, который еще утром прислал самую успокоительную телеграмму. В телеграмме, поданной в 19 ч. 22 м., значилось: "Положение в Петрограде становится весьма серьёзным. Военный мятеж немногими, оставшимися верными долгу частями, погасить пока не удается. Напротив того, многие части постепенно присоединяются к мятежникам. Начались пожары, бороться с ними нет средств. Необходимо спешное прибытие действительно надежных частей, притом в достаточном количестве, для одновременных действий в различных частях города. 197. Беляев".

В другой же телеграмме, поданной в 19 ч. 29 м., сообщалось: "Совет министров признал необходимым объявить Петроград на осадном положении. Ввиду проявленной генералом Хабаловым растерянности, назначил на помощь ему генерала Занкевича, так как генерал Чебыкин отсутствует. 198. Беляев."

Только теперь генерал Алексеев и его помощники поверили, наконец, в серьёзность положения в Петрограде. Алексеев, несмотря на сильное недомогание, пошел к Государю с докладом. Было решено:

1) Командировать в Петроград для прекращения бунта и беспорядков генерал-адъютанта Иванова с назначением его командующим Петроградским Военным округом, которому и выехать 28 числа с 3 ротами Георгиевского батальона, который находился в охране Ставки.

2) Выслать в Петроград от Северного и Западного фронтов по бригаде пехоты и по бригаде кавалерии и по одной кольтовой пулеметной команде.

О таком высочайшем повелении Алексеев лично передал по прямому проводу Начальнику Штаба Северного фронта Данилову. Было сделано распоряжение по Западному фронту и в 22 ч. 25 м. послана телеграмма Беляеву. Выходя с доклада от Государя, Алексеев встретился с приехавшим на высочайший обед генералом Ивановым и просил его после обеда зайти к нему в Штаб.

За обедом ген.-адъютант Иванов сидел сбоку от Государя. Его Величество все время разговаривал с ним. Государь казался бледнее обычного. После обеда, поговорив немного с некоторыми из приглашенных, Государь сделал общий поклон и ушел в свой кабинет, куда был приглашен Иванов. Государь отдал ему повеление относительно Петрограда. Через несколько минут Иванов входил в кабинет Алексеева. Среднего роста, с седой головой и бородой лопатой, он был в ремнях, при шашке. На шее и груди белели Георгиевские кресты. Блестел золотой эфес шашки "За храбрость" с георгиевским темляком.

Старик генерал-адъютант, взявший от жизни и службы всё возможное, пришел за приказанием к своему бывшему подчиненному, тоже генерал-адъютанту и тоже украшенному двумя Георгиями, но обогнавшему его по служебному положению. Поздоровались. И Алексеев, по словам присутствовавшего там генерала Тихменева, "не садясь, как-то весь выпрямившись, подобрался и внушительным официальным тоном сказал Иванову: - Ваше высокопревосходительство, Государь Император повелел Вам, во главе Георгиевского батальона и частей кавалерии, о движении коих одновременно сделаны распоряжения, отправиться в Петроград для подавления бунта, вспыхнувшего в частях Петроградского гарнизона".

Иванов ответил, что "воля Государя Императора для него священна и что он постарается выполнить повеление Государя". Тихменев вышел. Алексеев и Иванов остались наедине. Иванов, конечно, совсем не подходил к данной ему роли. Он совсем не походил на того энергичного боевого генерала, который ринулся бы на революционный Петроград и водворил в столице порядок. Алексеев, долго служивший с Ивановым, знал это лучше, чем кто-либо. И почему он провел это чисто военное назначение - является вопросом.

***

В 10 ч. вечера, когда Государь пил чай со свитой, к Его Величеству пришли встревоженные Фредерикс и Воейков. Государь ушел с ними в соседнюю комнату. Воейков доложил о том тревожном сообщении, которое сделал из Царского Села для доклада Его Величеству граф Бенкендорф, о чем сказано выше. Государь был против выезда Царицы с больными детьми, но приказал передать Бенкендорфу, чтобы поезд для семьи приготовили, но до утра Государыне ничего не докладывали, а что сам Государь ночью выедет в Царское Село.

Сообщение Бенкендорфа как бы дополняло три тревожных сообщения, полученные Государем от Императрицы в телеграммах того дня.

В 11 ч. 12 м. Царица телеграфировала: "Революция вчера приняла ужасающие размеры. Знаю, что присоединились и другие части. Известия хуже, чем когда бы то ни было. Аликс."

В 1 ч. 5 м. телеграфировала: "Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции. Аликс."

И, наконец, в 9 ч. 50 м. телеграфировала: "Лили провела у нас день и ночь. Не было ни колясок, ни моторов. Окружный суд горит. Аликс."

Всё вместе давало полную картину катастрофы, а фраза "уступки необходимы" указывала на революционное значение происходящего.

***

Воейков передал Бенкендорфу повеление Государя, сделал соответствующие распоряжения о снаряжении императорских поездов и доложил Алексееву о предстоящем отъезде Его Величества. Тут у него произошло недоразумение, о котором генерал Воейков пишет: "Затем я прошел к генералу Алексееву предупредить о предстоящем отъезде Его Величества. Я его застал уже в кровати. Как только я сообщил ему о решении Государя безотлагательно ехать в Царское Село, его хитрое лицо приняло еще более хитрое выражение и он, с ехидной улыбкой, слащавым голосом, спросил меня:

- А как же он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?

Хотя я никогда не считал генерала Алексеева образцом преданности Государю, но был ошеломлен как сутью, так и тоном данного в такую минуту ответа. На мои слова:

-Если вы считаете опасным ехать, ваш прямой долг мне об этом заявить, генерал Алексеев ответил: - Нет, я ничего не знаю, это я так говорю.

Я его вторично спросил: - После того, что я от вас только что слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете ли вы опасным Государю ехать, или нет, - на что генерал Алексеев дал поразивший меня ответ: - Отчего же. Пускай Государь едет... Ничего... - После этих слов я сказал генералу Алексееву, что он должен немедленно сам, лично пойти и выяснить Государю положение дел. Я думал, что, если Алексеев кривит душою передо мною, то у него проснется совесть и не хватит сил слукавить перед лицом самого Царя, от которого он видел так много добра.

От генерала Алексеева я прямо пошел к Государю, чистосердечно передал ему весь загадочный разговор с Алексеевым и старался разубедить Его Величество ехать при таких обстоятельствах. Но встретил со стороны Государя непоколебимое решение во что бы то ни стало вернуться в Царское Село.

При первых словах моего рассказа лицо Его Величества выразило удивление, а затем сделалось бесконечно грустным.

Через несколько минут к Государю явился генерал Алексеев и был принят в кабинете." (В. Н. Воейков. С Царем и без Царя)

Алексеев советовал Государю не уезжать, но безуспешно. После ухода Алексеева Государь поручил Воейкову переговорить по проводу с Беляевым и узнать, что делается в Петрограде. Воейков пошел в аппаратную, вызвал Беляева и узнал от него, что все власти растерялись, положение катастрофическое и, если не будет вмешательства войск со стороны, революция одолеет. Что касается нападения толпы на Царское Село, то эти сведения идут от Родзянко.

Полученные сведения Воейков доложил Его Величеству. Сам Воейков был очень взволнован и нервничал. От своего особого отдела, от полковника Ратко он не получил в этот день никакой информации. Из разговора с Беляевым он понял причину такого молчания. Ратко получал сведения от Охранного отделения. Но последнее окончило свое существование и его начальник исчез со служебного горизонта. За ним исчез и министр Внутренних дел. Исчезли источники информации Дворцового коменданта.

***

Свита, служебный персонал, все волновались, приготовляясь к отъезду. Увозили вещи в поезда. Многие переехали в поезда. Государь не торопился. Оказалось, что, по техническим условиям, императорские поезда могут отправиться только часов через пять-шесть.

Около 10 часов Государю была доложена полученная от генерала Рузского и поданная в 21 ч. 15 м. телеграмма. Представляя Государю известную уже агитационную телеграмму Родзянко, Рузский поддерживал его ходатайство. Он писал, между прочим: " Дерзаю всеподданнейше доложить Вашему Величеству соображения о крайней необходимости принятия срочных мер, которые могли бы успокоить население и вселить в него доверие и бодрость духа, веру в себя и свое будущее. Эти меры, принятые теперь, накануне предстоящего оживления боевой деятельности на фронтах, вольют новые силы в армию и народ для продления дальнейшего упорства в борьбе с врагом. Позволяю себе думать, что, при существующих условиях, меры репрессии могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное удовлетворение". 27 февр. No 1147. Б. ген. ад. Рузский".

Было ясно, что этот Главнокомандующий, совращенный общественниками не только играет в политику, но и заигрывает с революцией. Беспринципный генерал, он, в свое время, не стеснялся просить Распутина помолиться, чтобы его назначили на его теперешний пост. Государь знал, как молился тогда за Рузского Распутин...

***

В 10 часов с половиной генерала Алексеева вызвал к проводу из Петрограда Вел. Кн. Михаил Александрович и произошел следующий разговор: "У аппарата Вел. Кн. Михаил Александрович. Прошу вас доложить от моего имени Государю Императору нижеследующее:

"Для немедленного успокоения принявшего крупные размеры движения, по моему глубокому убеждению, необходимо увольнение всего состава Совета министров, что подтвердил мне и князь Голицын. В случае увольнения кабинета, необходимо одновременно назначить заместителей. При теперешних условиях полагаю единственно остановить выбор на лице, облеченном доверием Вашего Императорского Величества и пользующемся уважением в широких слоях, возложив на такое лицо обязанности председателя Совета министров, ответственного единственно перед Вашим Императорским Величеством. Необходимо поручить ему составить кабинет по его усмотрению. Ввиду чрезвычайно серьёзного положения, не угодно ли будет Вашему Императорскому Величеству уполномочить меня безотлагательно объявить об этом от высочайшего Вашего Императорского Величества имени, при чем со своей стороны полагаю, что таким лицом в настоящий момент мог бы быть князь Львов. Генерал-адъютант Михаил..""

На это Алексеев ответил: "Сейчас доложу Его Императорскому Величеству телеграмму Вашего Императорского Высочества. Завтра Государь выезжает в Царское Село. Генерал Алексеев."

"Позволяю себе доложить, что если последует сейчас какое-либо повеление Государя Императора, то я немедленно телеграфирую его Вашему Императорскому Высочеству. Генерал Алексеев".

"Я буду ожидать ваш ответ в доме военного министра и прошу вас передать его по прямому проводу. Вместе с тем прошу доложить Его Императорскому Величеству, что, по моему убеждению, приезд Государя Императора в Царское Село, может быть, желательно отложить на несколько дней. Ген.-адъют. Михаил".

Генерал Алексеев доложил Государю представленный на бланке разговор. Государь, подумав, продиктовал Алексееву ответ и вот, каково было продолжение разговора с Великим Князем:

"У аппарата Его И. В. В. К. Михаил Александрович. Алексеев: "Государь Император повелел мне от его имени благодарить В. И. В. и доложить вам следующее: Первое. Ввиду чрезвычайных обстоятельств Государь Император не считает возможным отложить свой отъезд и выезжает завтра в два с половиной часа дня. Второе. Все мероприятия, касающиеся перемен в личном составе Его И. В., отлагает до времени своего приезда в Царское Село. Третье. Завтра отправляется в Петроград ген.-адъют. Иванов, в качестве главнокомандующего Петроградским округом, имея с собой надежный батальон. Четвертое. С завтрашнего числа, с Северного и Западного фронтов начнут отправляться в Петроград из наиболее надежных частей четыре пехотных и четыре кавалерийских полка. Позвольте закончить личною просьбою о том, чтобы высказанные В. И. В. мысли в предшествовавшем сообщении вы изволили настойчиво поддержать при личных докладах Е. И. В-ву, как относительно замены современных деятелей Совета министров, так и относительно способа выбора нового Совета и да поможет В. И. В. Господь Бог в этом важном деле. Генерал Алексеев".

В. Князь: "Со своей стороны сообщая лично вам, что я опасаюсь, как бы не было упущено время до возвращения Е. В., так как при настоящих условиях дорог буквально каждый час. Благодарю вас, Михаил Васильевич, за принятый на себя труд. Желаю вам полного успеха. Генерал-адъютант Михаил."

Алексеев: "Завтра, при утреннем докладе, еще раз доложу Е. И. В-ву желательность теперь же принять некоторые меры, так как вполне сознаю, что в таких положениях упущенное время бывает невознаградимо. Желаю здоровья В. И. В-ву и успеха в той помощи, которую вы желаете оказать Государю Императору в переживаемые нами решительные минуты, от которых зависит судьба и дальнейший ход войны и жизни государства. Генерал Алексеев".

Вскоре затем Алексееву принесли телеграмму для Государя от князя Голицына. Премьер доносил, что правительство не может справиться с происходящими волнениями, просил уволить и его, и всех министров, назначить премьером лицо пользующееся доверием общества, поручить ему составление министерства и назначить для командования войсками в Петроград популярного генерала.

Алексеев хотел было отправить телеграмму Государю с дежурным офицером, но, по совету Лукомского, понес сам.

Вернувшись, он сказал, что Государь остался недоволен телеграммой и хотел сам написать ответ. В 11 ч. 20 м. Государь пришел в штаб. Узнав от Лукомского, что Алексеев по нездоровью прилег отдохнуть, Государь передал телеграмму на имя Голицына и сказал: "Сейчас же передайте генералу Алексееву эту телеграмму и скажите, что я прошу немедленно передать ее по прямому проводу. При этом скажите, что это мое окончательное решение, которое я не изменю, а потому бесполезно мне докладывать еще что-либо по этому вопросу". Государь ушел.

На синем телеграфном бланке было написано: "Председателю Совета министров. Петроград. О главном военном начальнике для Петрограда мною дано повеление начальнику моего штаба с указанием немедленно прибыть в столицу. Тоже и относительно войск. Лично вам предоставляю все необходимые права по гражданскому управлению. Относительно перемен в личном составе, при данных обстоятельствах, считаю их недопустимыми. НИКОЛАЙ".

Лукомский передал телеграмму и повеление Алексееву и стал упрашивать пойти к Государю и умолять Его изменить решение и согласиться на просьбу премьера. Ведь просьба премьера одинакова с просьбой Вел. Кн. Михаила Александровича, Родзянко, Брусилова и Рузского. Алексеев колебался. Лукомский настаивал. Наконец, Алексеев, который сам был на стороне этой широкой "реформы", решился и пошел. Он вернулся убитым... - На коленях умолял Его Величество, - сказал он, грустно качая головой, - не согласен.

Телеграмма эта была отправлена из Ставки в 23 ч. 25м. В Петрограде она уже не могла быть вручена премьеру. Правительства уже не существовало. Оно уже разошлось. Только некоторым прежним министрам ее содержание было передано по телефону.

***

Во дворце шли последние приготовления к отъезду. С 12 часов свита готова, все одеты. В час ночи к Государю явился Алексеев. Его попросили в кабинет Его Величества. Алексеев представил Государю только что полученную телеграмму от генерала Хабалова. Телеграмма была подана в 8 ч. 10 м., но получена в 12 ч. 55 м. Она гласила:

"Прошу доложить Его Императорскому Величеству, что исполнить повеление о восстановлении порядка в столице не мог. Большинство частей, одни за другими, изменили своему долгу, отказываясь сражаться против мятежников. Другие части побратались с мятежниками и обратили свое оружие против верных Его Величеству войск. Оставшиеся верными долгу весь день боролись против мятежников, понеся большие потери. К вечеру мятежники овладели большей частью столицы. Верными присяге остаются небольшие части разных полков, стянутые у Зимнего дворца под начальством генерала Занкевича, с коими буду продолжать борьбу. Ген.-лейт. Хабалов".

После довольно продолжительного времени Алексеев вышел из кабинета Государя. В полутемном, почему-то, зале стояли одетыми в дорогу Фредерикс, Воейков и дежурный Мордвинов.

Алексеев стал прощаться. Желал счастливого пути. Став около Мордвинова, он сказал: "Напрасно все-таки Государь уезжает из Ставки. В такое время лучше оставаться здесь. Я пытался Его отговорить, но Его Величество очень беспокоится за Императрицу и за детей и я не решился очень уж настаивать".

На тревожный вопрос Мордвинова: "Что же делать?, Алексеев апатично ответил: "Я только что говорил Государю, что теперь остается одно: собрать порядочный отряд где-нибудь, примерно, около Царского Села и наступать на бунтующий Петроград. Все распоряжения мною уже сделаны, но, конечно, нужно время... Пройдет не менее пяти, шести дней, пока части смогут собраться. До этого с малыми силами ничего не стоит и предпринимать".

В 2 часа ночи вышел Государь. В походной солдатской шинели. В папахе. Направились к выходу. Пожав руку генералу Алексееву, Государь сел в автомобиль. С Государем сел Фредерикс. Автомобиль тронулся. За ним следовал автомобиль с Воейковым и дежурным Мордвиновым. Воейков ругал Родзянко, всех, кто делает революцию и верил в успех миссии генерала Иванова.

Автомобили мчались по темным улицам, бросая вперед снопы света. На пути лишь чины полиции и охрана. Город спит. Третий час ночи.

***

Приехав в поезд, Государь принял генерал-адъютанта Иванова. Иванов просил повеления, чтобы все министры исполняли его приказания. Государь согласился и просил передать о том Алексееву. Иванов доложил, что, во избежание кровопролития, он предполагает не вводить сразу отряд в Петроград, а остановиться где-либо около. Что он постарается всё уладить миролюбиво. Государь сказал: "Да, конечно." Иванов даже решился просить Государя согласиться на "реформы" Государь ответил, что он уже переговорил об этом с Алексеевым. Прощаясь, Государь сказал Иванову:

" До свиданья, вероятно, в Царском Селе завтра увидимся."

Воейкову в поезд принесли телеграмму от генерала Беляева, который сообщал, что "мятежники заняли Мариинский дворец... там теперь члены революционного правительства. Министры, кроме Покровского и Кригер-Войновского, заблаговременно ушли из дворца".

От Протопопова никаких известий не приходило. Граф Фредерикс острил, что Протопопов умер.

В 4 ч. утра 28 февраля отбыл поезд Литера Б, а в 5 ч. утра отправился из Могилева и поезд Литера А, в котором ехал Государь.

***

Императорские поезда ушли. На путях станции Могилев спокойно оставались вагоны с генерал-адъютантом Ивановым и с его отрядом Георгиевского батальона. Этот поезд двинулся по назначению лишь в час дня 28 февраля.

Через семнадцать часов после того, как Государь отдал свое повеление. Ставка "не торопилась".