Первый нарком в НКВД

Первый нарком в НКВД

Назначение Сталиным главой НКВД 10 июля 1934 года Ягода явно воспринял как должное, не подозревая, что начался его путь к эшафоту. А пока на пике своего величия он стал членом ЦК партии, а вскоре и наркомом внутренних дел со званием генерального комиссара госбезопасности, что по тогдашним чекистским званиям приравнивалось к званию маршала в армии, – этот подарок он получил от власти чуть позднее, уже в 1935 году. Ягода вообще носился с идеей объединить чекистов в НКВД в некую сплоченную касту. По его решению было продавлено постановление, что ни один сотрудник ведомства не мог быть арестован и предан суду без санкции его самого как наркома. Бойня 1937 года это все превратит в условность, он сделал свое звание «генерального комиссара госбезопасности» пожизненно дающимся и подлежащим снятию только решением суда – его арест со снятием звания и это не предотвратило.

При этом он живет в Кремле и в фаворе у самого Сталина, на некоторых кадрах кинохроники даже позволяет себе сидеть в присутствии стоящего «вождя народов», совсем не характерный эпизод в тогдашней советской элите. Он щеголяет в специально пошитом для него портным белом кителе генерального комиссара госбезопасности. В 30-х годах он совсем уже не отказывает себе в удовольствиях, в обществе гуляют слухи о пристрастиях наркома НКВД к дорогим заморским винам, к отдыху на пикниках с подобранными девушками легких нравов, о его бурном романе с невесткой Горького, в которую Генрих Григорьевич влюбляется всерьез.

Сталину в это время такой хозяйственник и прагматик в главном кресле на Лубянке нужен. В 1934 году он при назначении начальника единого НКВД выбирал между верным ему членом ЦК партии Анастасом Микояном (при котором Ягода должен был стать заместителем и главным консультантом по специфике чекистской работы) и самим начальником прошлого ГПУ Ягодой. И выбрал все же второго – но оба своим прагматизмом, расчетливостью и послушностью Сталину во многом похожи по типу, отсюда и альтернатива между ними на этом конкурсе в глазах Сталина.

У Ягоды в этих самых глазах Сталина, кроме преданности советской власти и лично генсеку, кроме готовности действовать любыми методами, было еще одно явное достоинство – он был очень работоспособен и аккуратен в документообороте. По-видимому, Иосифа Виссарионовича устраивало и то, что его «Верный Генрих» (так позднее Гитлер звал тезку Ягоды и своего «Ягоду» по имени Генрих Гиммлер) хорошо схватывает его намеки и полунамеки, которыми Сталину все больше нравилось общаться с ближайшими своими соратниками. Но главное то, что Ягода Хозяйственник с большой буквы. Именно это до начала Большого террора Сталину было очень ценно, еще не нужно было с утра до ночи арестовывать, пытать и стрелять, а огромную систему ГУЛАГ нужно было строить и отлаживать. Ягода и стал «главным инженером» этого сталинского гигантского проекта, а пытать-стрелять позовут других, более для того подходящих.

Говорят, что Ягода не имел в глазах Сталина шансов стать командиром Большого террора потому, что при известном хамстве и безразличии ко многому не был лично жесток, не был любящим кровь садистом. Это довольно сомнительно, скорее Ягоду из кресла и обоймы сталинской команды к Большому террору выбросили не эти его принципы и даже не происхождение его из ленинской гвардии партийцев с дореволюционным стажем, а появившееся недоверие Сталина к нему и близость к группе правых Бухарина в партии.

Правда, в отличие от его наследника в НКВД Ежова о Ягоде действительно нет сведений, чтобы он лично участвовал в допросах с применением пыток или в расстрелах. В книге «КГБ: председатели органов госбезопасности» Леонид Млечин отмечал эту неоднозначность образа Ягоды в посвященной его персоне главе, приводя примеры человечного отношения Ягоды к арестованным. Там Ягода на докладной записке о том, что сотрудник НКВД вывел заключенных в лагере на мороз раздетыми, написал резолюцию: «Где вы находите таких мерзавцев? Женщин на мороз?! Кто позволил?!» Хотя это вряд ли можно считать доказательством человеколюбия наркома Ягоды, такие «гуманистические» резолюции будут позднее выходить в НКВД и из-под пера Ежова или Берии. Хотя он действительно в конце 20-х годов написал несколько циркуляров по ГПУ об усилении надзора за законностью, о наведении дисциплины в рядах ГПУ, об обязанности вежливого обращения с посетителями и собственными подчиненными (сам будучи по отношению к своим сотрудникам часто просто первейшим хамом). В 1926 году зампред ГПУ Ягода выступил с инициативой усиления законности в отношении содержания арестованных по делам ГПУ, предлагая сократить сроки содержания под стражей на следствии, а всем содержащим арестованных на следствии больше двух месяцев грозя дисциплинарными карами. В 1928 году Ягода опять пишет начальнику Секретного отдела ГПУ Дерибасу служебную записку: «Вопрос о загрузке наших тюрем опять стоит остро, необходимо применять уже не только меры внушения, но и репрессивные меры к тем нашим товарищам, которые не могут и не хотят понять: содержание в тюрьме человека необоснованно долго ложится на нас пятном. Есть же десятки приказов, запрещающих задерживать более 24 часов, а держат ведь 7 суток и более без оформления». Такие документы из-под пера Ягоды в его архивном наследстве есть, и было бы неверно их не учитывать. Хотя и не ясно до конца, чего же здесь больше: человечного отношения к арестованным, идейного восприятия коммунистической законности, просто заботы о чести мундира ГПУ или все той же тяги чиновника все делать по букве инструкции.

Есть устойчивый слух и о том, что Ягода вроде бы в кругу своих призывал придерживаться не только законов и инструкций, но и ленинских заветов в партии, а излишнее возвышение личности Сталина с конца 20-х годов называл неправильным и нескромным. И будто бы до самого Сталина донесли тогда эти брошенные фразы первого зампреда ГПУ, на что Сталин многозначительно сказал: «Но пока он очень полезен, пусть поработает». Хотя в эту историю не слишком верится хотя бы потому, что Ягоду действительно очень трудно заподозрить в истинном идейном большевизме в душе, да и сам он в своих пристрастиях не очень стремился к завещаемой Лениным скромности в быту, и аскетичности его предшественника Дзержинского в наркоме НКВД и близко не наблюдается.

У Ягоды уже не было интеллигентности Менжинского или суровой харизмы Дзержинского. Этот нервный и худой человек во френче со щеткой усов бывал взвинчен, с подчиненными часто просто хамоват, срываясь на крик при удобном случае и матерный ор в своем лубянском кабинете, был не чужд страсти к интригам даже внутри ГПУ, где к его приходу еще сохранялись остатки заложенного Дзержинским духа чекистского сурового братства. Многих еще в ГПУ поражало его спесивое высокомерие, которое с годами в нем окрепло. Дзержинский не орал на подчиненных, что сгноит их, а Ленин не мог воспитывать Дзержинского словами: «А то в морду дам!», как Сталин, по свидетельствам многих очевидцев таких бесед, завершал часто очередные прения с Ягодой.

В целом недалеким человеком Генриха Ягоду назвать сложно, он действительно любил литературу и дружил с писателями. Хотя это не мешало ему устраивать оргии с любовницами или повесить в бане на своей даче церковные иконы, чтобы голый нарком внутренних дел с гостями с удовольствием палили в них из револьверов, тренируясь в меткости стрельбы. После ареста и расстрела Ягоды на его даче НКВД устроит секретный объект, где в дни Большого террора стреляли уже не по безмолвным иконам, а расстреливали сотнями привезенных сюда по ночам из московских тюрем приговоренных. Расстреляв веру, взялись без жалости за население страны.

Ягода вполне соответствовал типу начальника спецслужбы для зачистки страны, только по воле Сталина он стал больше жертвой, чем исполнителем Большого террора, хотя кровь расстрелов 20 – 30-х годов и жертв «великой стройки» Беломорканала, за которую Ягода получил свой орден Ленина, лежит и на нем. Все заигрывания Ягоды с интеллигенцией, вся его показная дружба с Максимом Горьким, беседы с Роменом Ролланом, совместные пьянки с советскими поэтами не спасли его от этих обвинений. Посетивший в 1935 году СССР Ромен Роллан, с которым Ягода пытался подружиться, писал позднее, что глава НКВД произвел на него очень двойственное впечатление: у него были очень честные и пронзительные глаза, неплохие манеры и умная речь, но он внушил Роллану какой-то необъяснимый ужас. «Загадочный человек», – резюмировал свое впечатление от Генриха Ягоды француз.

После декабрьского убийства в 1934 году Кирова в Ленинграде Сталин впервые очень резко высказал Ягоде свое неудовлетворение его работой. Затем весь 1935 год Ягода активно руководит НКВД, организует первые массовые аресты оппозиции и категорий «бывших людей», достраивает машину ГУЛАГ, но с началом 1936 года генсек все чаще его критикует и ругает. К тому же вокруг Ягоды образуется понемногу вакуум в советской верхушке, нарком внутренних дел фактически не имеет в сталинском ЦК ни одного друга или союзника: Микоян, Ворошилов, Молотов, Ежов и все другие открыто не желают с ним сближаться и все чаще «кусают» за ошибки. Ягода понемногу напоминает обкладываемого одинокого волка, а поддержки основной массы чекистов в НКВД у него за спиной нет, он и там для многих остался чужаком.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.