1. Автономии!

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. Автономии!

Избавиться разом хотя бы от внутренних проблем премьер Г.Е. Львов попытался самым, как он полагал, простым, радикальным и вместе с тем демократическим способом. 7(20) марта он направил во все административные центры России циркулярную телеграмму, подписанную лишь им одним.

«Придавая самое серьёзное значение, – гласило распоряжение Львова, – в целях устроения порядка внутри страны и для успеха обороны государства, обеспечению безостановочной деятельности всех правительственных и общественных учреждений, Временное правительство признало необходимым устранить губернаторов и вице-губернаторов от исполнения обязанностей, передав управление председателям губернских земских управ в качестве правительственных комиссаров».6

Трудно вообразить, чтобы автоматическая полная замена одних чиновников царского министерства внутренних дел другими, также занимавшими свои посты по назначению, смогла что-либо изменить к лучшему. Однако Львов не ограничился лишь такой мерой. На следующий день было опубликовано с ним интервью, которым премьер только усилил им самим и порождённый административный хаос. «Назначать, – вдруг заявил премьер, противореча смыслу собственной телеграммы, – никого правительство не будет. Это вопрос старой психологии… Пусть на местах сами выберут».7 И тем поставил накануне назначенных комиссаров в ложное положение. Чётко указал, что их пребывание в должности – весьма кратковременное. Следовательно, безответственное. Так, вмиг разрушил пусть плохую, даже очень плохую, но всё же хоть как-то ещё действовавшую систему управления. Усугубил же ситуацию одновременный роспуск полиции и жандармерии как органов порочного самодержавия.

За такими решениями и последовала неизбежная, легко предсказуемая смута, прежде всего проявившаяся на национальных окраинах. Ускорили же её два постановления Временного правительства, на деле означавшие добровольный отказ от двух наиболее развитых в промышленном отношении, наиболее культурных регионов.

Первым стал принятый 7(20) марта акт «Об утверждении конституции Великого Княжества Финляндского и о применении её в полном объёме». По сути ставший выражением взглядов и Прогрессивного блока, высказанных ещё в августе 1915 года, и царского правительства, признавшего в конце 1916 года, под давлением обстоятельств, неприемлемым жёсткий курс по отношению к Финляндии.

В Петрограде полагали такой акт вполне достаточным, дабы снять все накопившиеся за годы войны противоречия с Гельсингфорсом. И получить, наконец, столь необходимый займ в размере 200 миллионов финских марок, призванный компенсировать отсутствие в Великом Княжестве воинской повинности. И увеличить поставки молока, масла, мяса для нужд столицы, испытывавшей острейшую нужду в продовольствии, а также фуража для армии. И пресечь всё нараставшее «егерское движение» – нелегальный отъезд в Германию молодёжи призывного возраста для военного обучения и последующей службы в рядах немецкой армии на её восточном фронте, то есть против России. Словом, наконец-то избавиться от постоянного страха перед финским вооружённым восстанием, которым российские власти давно уже сами себя настойчиво запугивали.

Возвратить насильственно отнятые законные права великому княжеству не составляло особого труда. Зато сразу же тот, кто сделал бы это, представал в глазах всего мира подлинным демократом, решительно порвавшим с тяжким наследием самодержавия. Вместе с тем, акт от 7(20) марта призван был и послужить не вполне ясным, неотчётливым обещанием всем политическим кругам Финляндии – пророссийским пока ещё социал-демократам; старофиннам, являвшимся сторонниками ориентации на Германию и Швецию; младофиннам, решительно настроенным в пользу Антанты– той самой широкой автономии, на деле означавшей чуть ли не полную независимость, которой те и добивались.

Однако непродуманность, непоследовательность политики Временного правительства выразились буквально в первой же фразе столь важного документа. Практически повторившей традиционную формулу всех императоров при вступлении на престол, лишь несколько изменив её чисто стилистически: «Облеченные всей полнотой власти, мы сим утверждаем и удостоверяем…»

Разумеется, акт включил всё то, что стало необходимым, являлось порождением насущных требований времени. Полное перечисление законов Российской Империи, изданных почти за три десятилетия, и ограничивших автономию Финляндии, а потому и отменяемых отныне. Объявление полной амнистии осуждённым по политическим мотивам, подразумевавшее, прежде всего, высылку в Томскую губернию П.Э. Свинхувуда, получившую слишком шумную огласку в Европе. Разрешение созвать избранный в июле 1916 года сейм, права которого предполагалось значительно расширить, и обещание представить на его утверждение законопроекты о независимом Верховном суде Великого Княжества, о свободе печати, о союзах. Но ни слова не было сказано о расквартированном в Финляндии 42-м отдельном корпусе, по численности приближавшемся к армии. Видимо, подразумевалось, что его пребывание вполне оправдано войною.

Завершался же акт 7(20) марта более чем патетически: «Мы торжественно сим актом подтверждаем финляндскому народу на основе его Конституции, незыблемое сохранение его внутренней самостоятельности, прав его национальной культуры и языков /финского и шведского – Ю.Ж./. Мы выражаем твёрдую уверенность, что Россия и Финляндия будут отныне связаны уважением к закону ради взаимной дружбы и благоденствия обоих свободных народов».8

Итак, обещана была всего лишь внутренняя самостоятельность. Не более. Только то, чем и без того обладала Финляндия даже при самодержавии.

Подписывая акт, и премьер Львов, и все министры твёрдо полагали – всё население Великого Княжества вполне удовлетворится всего лишь восстановлением своих старых прав, а вековая уния двух государств сохранится и в будущем. Но ошиблись депутаты сейма, возобновившего свои заседания 21 марта (2 апреля), уже не захотели довольствоваться «внутренней самостоятельностью». Возжелали – революция, так революция! – гораздо большего.

Социал-демократ Мякелин заявил: «Автоматический переход власти монарха к Временному правительству означал бы, что русская революция произвела изменение финских основных законов. Если мы приняли манифест 7 марта и санкционировали созыв сейма, из этого не следует, что мы признали за Временным правительством право решать внутренние вопросы Финляндии»9. А другой депутат, от Шведской народной партии, Хурнборг пошёл в своих требованиях ещё дальше. «Финляндия, – торжественно возгласил он с трибуны сейма, – и пусть это знает весь мир, будет настаивать на признании её самостоятельности».10

17(30) марта Временное правительство сделало ещё один шаг на пути к скорому и неизбежному, как становилось очевидным, распаду страны. Выпустило «Воззвание к полякам», попытавшись выразить в нём как бы своё собственное отношение к давно «перезревшему» польскому вопросу. Решилось, наконец, на то, к чему фактически уже подошло Особое совещание по разработке основных начал будущего государственного устройства Польши всего месяц назад, 12 февраля.

Вынуждала же к тому настоятельная необходимость каким-либо образом сделать то, что лишь намеревалось царское правительство. Необходимость отреагировать, пусть и со значительным запозданием, на провозглашение 5 ноября 1916 года независимости Польши. Воссоздание её Центральными державами, но только из исключительно российских губерний с преобладающим польским населением, да и то далеко не всех. И, кроме того, постараться предотвратить формирование польской армии численностью чуть ли не в миллион человек. Появление той силы, которая вполне могла оказаться решающей в грядущих сражениях на германском фронте.

«Старая власть, – назидательно растолковывало воззвание населению Привислинского края, два года назад оставленного русскими войсками, – дала вам лицемерные обещания, которые могла, но не хотела исполнять. Срединные державы /Германия и Австро-Венгрия – Ю.Ж./ воспользовались её ошибками, чтобы занять и опустошить ваш край. Исключительно в целях борьбы с Россией и с её союзниками они дали вам призрачные государственные права, и притом не для всего польского народа, а лишь для одной части Польши, временно занятой врагами. Этой ценой они хотели купить кровь народа, который никогда не боролся за сохранение деспотизма».

Далее же манифест чуть ли не слёзно взывал о самом важном. Но не для Польши, а для русского Генерального штаба: «Не пойдёт и теперь польская армия сражаться за дело угнетения свободы, за разъединение своей родины под командою своего векового врага». Подразумевалось, что поляки должны вступать, постоянно пополняя, в действовавшую в составе российских вооружённых сил дивизию Польских стрелков, развёрнутую только что, 24 января 1917 года, из образованной ещё в октябре 1915 года Польской бригады.

Лишь затем говорилось об основном. «Временное правительство считает, – без обиняков указывало воззвание, – создание независимого Польского государства, образованного из всех земель, населённых в большинстве польским народом / выделено мной – Ю.Ж./, надёжным залогом прочного мира в будущей обновлённой Европе». И пояснялось: «Освобождённый и объединённый польский народ сам определит государственный строй свой, высказав волю свою через Учредительное собрание, созванное в столице Польши и избранное всеобщим голосованием… Российскому Учредительному собранию предстоит… дать своё согласие на те изменения государственной территории России, которые необходимы для образования свободной Польши из всех трёх ныне разрозненных частей её».11

Так, решительно и бесповоротно, Временное правительство распорядилось частью территории собственной страны. Понадеялось на непременную, как оно полагало, поддержку такого решения всею «революционной демократией» – как всех политических партий, так и будущих депутатов столь же будущего Учредительного собрания. Было твёрдо уверено, что раз и навсегда избавилось от будоражившей страну столетие самой острой из всех национальных проблем. Однако «Воззвание к полякам» вместе с актом от 7(20) марта привело к обратному результату. Породило «эффект домино» – требования территориальной автономии чуть ли не во всех национальных окраинах. И прежде всего там, где они оказались спровоцированными самой властью.

…С 24 апреля 1915 года, когда германская армия захватила Либаву, военное положение в Прибалтике практически не менялось. Немцы продолжали удерживать Ковенскую, Виленскую и Курляндскую губернии, а фронт вот уже два года проходил несколько южнее Двины, превратив тем самым Ригу в важнейший для обороны Петрограда стратегический пункт русской армии.

Столь же неизменной всё это время оставалась и официальная антинемецкая государственная политика для края. Суть же её выражали не столько демонстративные действия – повсеместное закрытие немецких школ, запрет говорить по-немецки в общественных местах, эвакуация Дерптского университета вглубь России с одновременным переименованием его в Юрьевский, – сколько иное, более основательное. Поиск форм ликвидации сословной обособленности немецкого рыцарства (дворянства) Прибалтийского края и его многовековых привилегий.

Но если до февраля выдвижение такого вопроса являлось делом исключительно правительства, то теперь, после революции, его обсуждение взяло на себя местное коренное население. Уже 13(26) марта в Риге по сути самовольно собралось губернское Земское собрание – в отличие от ещё юридически не ликвидированного немецкого дворянского ландтага состоявшее только из латышей. Оно и потребовало, практически поддержав ноябрьскую, 1916 года, инициативу бывших министра внутренних дел А.Д. Протопопова и премьера Б.В. Штюрмера о разделе Лифляндской губернии по этническому признаку.

Правда, теперь, после революции, ещё никем не санкционированный местный орган самоуправления скорректировал недавнее предложение, не изменив притом его чисто националистической сути, потребовал объединить все территории Прибалтийского края, населённые латышами, в единую административную единицу – Латвию. Согласно первому пункту резолюции Земского собрания, её должны были составить Курземе-Курляндская губерния; Видземе-Рижский, Вольмарский, Валкский, Венденский уезды Лифляндской губернии (её южная часть); Латгалия – Люцинский, Режицкий и Двинский уезды Витебской губернии.

Второй же пункт резолюции недвусмысленно гласил: «Латвия должна быть автономной и нераздельной провинцией России с широкими правами самоопределения».12

Рижское Земское собрание не сомневалось, что Временное правительство непременно удовлетворит хотя бы первую часть резолюции, и не ошиблось. Ещё бы, ведь за ним, в его пользу было не только антинемецкое настроение, выражавшееся в шпиономании и доносительстве. Главной своей заслугой латыши полагали создание добровольческой Латышской стрелковой дивизии, насчитывавшей к началу 1917 года 39 тысяч человек. Её восемь полков, входивших в состав 12-й армии, и сдерживали немцев под Ригой, прикрывая значительный участок фронта, протянувшегося от Балтики до Двинска.

Действительно, всего две недели спустя, 30 марта (12 апреля) Временное правительство утвердило двумя постановлениями национальное размежевание Лифляндской губернии. Отделило её северные уезды (Неоновский, Феллинский, Юрьевский (Дерптский), Веросский и Эзельский), включив в состав Эстляндской губернии. Кроме того, оба постановления – по Лифляндии и Эстляндии порознь – предусматривали в самом ближайшем будущем упразднение существовавших губернских органов местной власти – правлений, присутствий, а также только что созданной должности губернского комиссара по крестьянским делам, и замену их выборными Земскими советами.13

Однако очень скоро достигнутого латышским политикам показалось недостаточным. Всего через месяц крупнейшая в Латвии партия, Крестьянский союз, поспешила сформулировать более радикальные требования к Временному правительству. В программе, принятой на съезде, прошедшем в Валке 29 апреля, потребовала:

«Для России – демократической федеративной республики (союза, народов – государств), возглавляемой: а) коллегиальным органом – Президиумом, члены которого выбираются на три года, из среды Палаты депутатов на общем её заседании; б) Советом представителей отдельных государств».

Для самой же Латвии предусматривалось, что она должна иметь «с Россией: а) общую дипломатию с правом в случае надобности иметь за границей особых хозяйственных агентов; б) общие морские и сухопутные войска (народную милицию)… в) общие таможни и таможенные пошлины… г) общие деньги». И твёрдо указала: «основные законы Латвии вырабатываются и принимаются Учредительным собранием Латвии».14

Ну а Латышская национал-демократическая партия пошла в своих устремлениях ещё дальше. В изданной ею и распространяемой по всей стране брошюре «Латышское государство» открыто призывала к отделению от России не только Латвии, но и Литвы, Эстонии, Финляндии, Украины.15

Наконец, появившаяся на картах только благодаря жгучему желанию латышей воссоединиться Эстония также поспешила заявить о своём стремлении к обособлению. 2 июля Эстонский национальный конгресс, проходивший в Ревеле, практически без каких-либо серьёзных изменений утвердил как собственную резолюцию программу Эстонской радикально-демократической партии, принятую в конце мая.

На словах высказав поддержку Временному правительству конгресс, тем не менее, заявил, что он «в настоящее переходное время стремится всеми силами к тому, чтобы в среде Соединённых Штатов республиканской России возник полноправный Эстонский Штат, который, являясь частью нераздельной России, сосредоточил бы в своём ведении все касающиеся Эстонского края дела. Заодно конгресс высказал и территориальные претензии, первые такого рода в стране. Потребовал присоединить к Эстонии город Валку, расположенный на новой административной границе с Латвией, и населённую русскими Нарву.16

Идея сепаратизма в различных формах – от требования отделения до предоставления минимальной автономии – начала распространяться по России как эпидемия. Так, уже в конце марта газета грузинской партии социал-федералистов «Сахалко пурцели» воззвала к населению:

«Требуйте автономии Грузии!.. Беспредельное доверие и любовь национальностей России к Временному правительству будут бесконечны только в том случае, если революционное правительство судьбу этих национальностей разрешит в революционном смысле… Мы сами должны выработать законы свободной Грузии. Мы требуем не только грузинского демократического правительства, но и законодательства. Не только грузин-чиновников, но и грузин-правителей и грузинских депутатов грузинского парламента». Газета же «Сакартвело» потребовала всего-навсего немедленно выслать из Грузии «пришельцев», то есть русских.17

Тем всё нараставшее националистическое движение отнюдь не ограничилось. Продолжало охватывать один регион за другим. 6(19) марта самообразовавшийся во Владикавказе и никого фактически не представлявший Временный Центральный Комитет объединённых горцев Северного Кавказа единодушно высказался «за выделение горских общин в отдельную автономную единицу». 25 марта (7 апреля) столь же нелегитимно возникший в Бахчисарае Крымо-татарский курултай (съезд) выдвинул боевой лозунг – «Крым для Крымцев». Месяц спустя религиозный по сути Туркестанский мусульманский Центральный Совет счёл самым актуальным для народов Средней Азии добиваться автономии края.18

И всё же, весною 1917 года наибольшую угрозу для целостности страны представляла стремительно развивавшаяся ситуация в Киеве. Там 4(17) марта местные политические лидеры, давно мечтавшие хоть о какой-нибудь власти, поспешили воспользоваться шансом, предоставленным им революцией.

М.С. Грушевский, С.А. Ефремов, В.В. Дорошенко – от Союза украинских автономистов-федералистов (ещё накануне – поступовцы); В.К. Винниченко, М.В. Порш, С.В. Петлюра – от Украинской социал-демократической рабочей партии; Н. Ковалевский. Л. Ковалёв, П.А. Христюк – от Украинской партии социалистов-революционеров решили срочно образовать собственный «национальный» центр. С этой целью в тот же день собрали по городу представителей всевозможных профсоюзных и общественных организаций– от Товариществ а техников и агрономов до руководителей церковных хоров – и от их имени объявили о создании Украинской Центральной Рады (Совета). Председателем её избрали того, кого совсем недавно освободили из тюрьмы за антиправительственную пропаганду в пользу Австро-Венгрии, кого с почтением начали величать «отцом украинской истории».

Уже 5(18) марта Рада громогласно заявила о себе. Выпустила обращение «К украинскому народу» и направила в Петроград две телеграммы. Премьеру Львову, в которой кратко отметила: «Уверены, что справедливые требования украинского народа и его демократической интеллигенции будут удовлетворены». И министру юстиции А.Ф. Керенскому, чуть приоткрыв ею сущность своих требований: «Верим, что отныне не будет обездоленных народностей и что недалеко уже время полного осуществления наших давнишних стремлений к свободной федерации свободных народов».19

Не дождавшись от Временного правительства ответа, который можно было бы толковать как официальное признание. Рада организовала 19 марта (1 апреля) в Киеве многотысячную манифестацию. На Крещатике, перед зданием городской Думы. Грушевский призвал участников шествия бороться за широкую автономию Украины. А на Софийской площади собравшиеся как бы голосованием одобрили резолюцию, предложенную Радой:

«Требуем от Временного правительства тесно связать вопрос автономии Украины с интересами нового строя и побудить население Украины ко всяким жертвам /подразумевалось продолжение войны – Ю.Ж./ путём немедленного издания декларации, которой была бы признана необходимость широкой автономии украинской земли».20

Петроград вновь не отреагировал, и тогда Грушевский счёл необходимым ещё жёстче выразить цели националистов. Выступил в газете «Нова Рада» со статьёй, ультимативно повторив откровенно сепаратистские планы Рады. «Появилась настоятельная необходимость, – писал бывший профессор университета города Лемберг, как в Австро-Венгрии называли «свой» Львов, – обеспечить украинскому народу государственные права федерированием с Россией, а если потребуется, то и полной независимостью… Знамя независимости Украина развернёт в тот момент, когда российские централисты захотели бы вырвать из наших рук стяг широкой украинской автономии в федеративной и демократической Российской Республике».21

Объяснение же того, что националисты понимают под «широкой» автономией, последовало чуть позже, из Харькова. Там, на местном «украинском» съезде, и уточнили: Украина нуждается в автономии, аналогичной финляндской.22 Иными словами, со своими парламентом и правительством, денежной системой и таможенными границами, армией…

Не добившись от Временного правительства и на этот раз не только признания, но и вообще какой-либо реакции на свои заявления, Центральная Рада сделала следующий ход. Чисто пропагандистский. Собрала 6(19) апреля в Киеве так называемый Украинский национальный съезд. Правда, не использовала необходимую для того демократическую процедуру – выборы. Поступила проще. 28 марта (13 апреля) объявила, что своих представителей на съезд могут присылать все без исключения политические, просветительские, профессиональные, иные организации и общества. Но при непременном условии – стоящие на платформе широкой национально-территориальной автономии Украины.23

Съехавшихся в Киев из близлежащих сёл и местечек крестьян, учителей, агрономов, солдат не спрашивали, кого и на каком основании они представляют. Просто выдавали каждому мандат «делегата». Таким образом, заранее обеспечили поддержку с их стороны всего того, что бы ни предложили организаторы. И действительно, все полторы тысячи собравшихся (почти половина их проживала в Киеве) дружно проголосовали за резолюцию, в которой столь нуждалась Центральная Рада:

1. Украинский национальный съезд, признавая за Российским Учредительным собранием право санкции нового государственного порядка России, а также автономии Украины и федеративного устройства Российской Республики, полагает, однако, что до созыва Российского Учредительного собрания приверженцы нового порядка на Украине не могут оставаться пассивными, но в соглашении с меньшими народностями создавать неотложно основания её автономной жизни.

Идя навстречу желаниям Временного правительства в деле организации и объединения общественных сил, признаёт неотложной потребностью организацию Краевого совета из представителей украинских областей и городов, народностей и общественных слоев, к чему инициативу должна взять Украинская Центральная Рада.

2. Украинский конгресс, признавая право всех наций на политическое самоопределение, полагает: а) что границы между государствами должны быть установлены согласно с волею пограничного населения; б) что для обеспечения сего необходимо, чтобы были допущены на мирную конференцию, кроме представителей воюющих держав, и представители тех народов, на территории которых происходит война, в том числе и Украина…

5. Украинский национальный конгресс поручает Центральной Раде проявить как можно скорее инициативу в деле создания прочного союза тех народов России, которые, как и украинцы, требуют национально-территориальной автономии на основаниях демократической Российской Республики.

Украинский национальный конгресс постановляет: поручить Центральной Раде организовать из своих делегатов и представителей национальных меньшинств комитет для выработки проекта автономного статута Украины, после чего этот статут будет предложен на утверждение конгрессу Украины, организованному так, чтобы он выражал волю населения всей территории Украины. Санкция автономного строя Украины признаётся за российским Учредительным собранием…24

Вот так, не меньше, и не больше. Участие в мирной конференции, установление границ, да ещё и инициатива в создании «союза требующих национально-территориальной автономии» народов страны! Уже только подобный призыв в любой цивилизованной демократической стране повлёк бы немедленное уголовное преследование. Арест и суд за попытку развала государства, да ещё ведущего войну. Однако Временное правительство смолчало. Не обратило оно ни малейшего внимания и на формирование конгрессом краевых органов власти. Инсценировку избрания нового состава всё той же Центральной Рады численностью в 150 человек, нечто вроде парламента, её председателем – Грушевского и заместителями – Ефремова и Винниченко.

Одновременно сепаратисты явочным порядком приступили и к тому, что назвали «украинизацией» российских вооружённых сил. Пренебрегая тем, что шла война, решили создавать из находившихся на фронте дивизий и корпусов собственные национальные формирования.

Ещё 5(18) марта несколько офицеров киевского гарнизона объявили себя Войсковой Радой. Именно она и приступила, не без пока молчаливой поддержки Центральной Рады, к набору добровольцев в Первый украинский полк имени гетмана Богдана Хмельницкого. Решительный протест, но столь же неправомочного Комитета депутатов войск Киевского военного округа, последовал 16(29) апреля. Он постановил:

«1. Всякое переформирование частей войск не может не отразиться на боевой мощи всей армии. 2. Формирование отдельного украинского полка потребует по техническим условиям значительного времени. 3. Формирование украинских частей может дать толчок требованиям выделения всех украинских элементов из общей русской армии. 4. Вопрос должен быть поставлен на обсуждение Фронтового /Юго-Западного фронта – Ю.Ж./ съезда 20 апреля… 6. Обратиться к Киевской Войсковой Украинской Раде с просьбой склонить 3000 украинцев /выразивших желание служить в полку имени Хмельницкого – Ю.Ж./ немедленно отправиться в армию в общем порядке».

Решение Комитета поддержали – а иначе и не могло быть– командующий Киевским военным округом генерал-лейтенант Н.А. Ходорович и начальник штаба округа генерал-майор Н.Э. Бредов, рассматривавшие самовольное формирование полка как вопиющее нарушение воинской дисциплины, а также Киевский Совет рабочих депутатов.25 Но что-либо изменить они так и не смогли.

Временное правительство знало о происходившем. Во всяком случае, должно было знать, ибо о том кричали все петроградские газеты. Знали, но бездействовали. Бездействовал премьер, он же министр внутренних дел Г.Е. Львов. Бездействовали министры, военный – А.Н. Гучков, юстиции – А.Ф. Керенский. Видимо, уповали на правительственную декларацию от 27 марта (9 апреля), которая в самой общей форме пообещала:

«Цель свободной России – не господство над другими народами, не отнятие у них национального достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов».26

Данный текст является ознакомительным фрагментом.