Глава 3 Крестьянский вопрос
Глава 3
Крестьянский вопрос
Нормы Юрьева дня, определявшие порядок выхода крестьян от феодальных землевладельцев, длительное время служили одним из главных регуляторов экономической жизни деревни. Особое значение этот регулятор приобретал в годы неурожая и голода. В Юрьев день крестьяне покидали владения, подвергшиеся наибольшему разорению. Право выхода давало бедствующему земледельцу последний шанс на то, чтобы избежать полного обнищания и деклассирования. Если собственный землевладелец не мог или не хотел предоставить «нужному» крестьянину льготу, подмогу деньгами, семенную ссуду, последний волей-неволей искал более состоятельного феодала, либо уходил на черносошные земли.
Бедствия начала XVII в. имели катастрофические последствия не только потому, что они были вызваны крупными стихийными бедствиями, но и потому, что деревня пережила первый большой голод в условиях отмены Юрьева дня.
В обстановке голода Борис Годунов в 1601–1602 гг. объявил о временном восстановлении Юрьева. дня. И. И. Смирнов подчеркивал элемент демагогии в крестьянской политике Годунова, предоставлявшего «мелким землевладельцам право увеличить крестьянское население своих поместий».[1] По мнению В. И. Корецкого, Годунов сделал важную уступку крестьянам и разрешил «крестьянский переход в среде мелких и средних помещиков», чтобы разрядить напряженную обстановку в стране. Но его меры не достигли цели: служилая мелкота была отдана на поток и разграбление своим более богатым соседям-помещикам, что обострило внутриклассовые и классовые противоречия в стране.[2]
Следует отметить два существенных момента. Во-первых, меры Годунова были в определенной мере связаны с провозглашенной им доктриной благоденствия «всенародного множества». Во-вторых, эти меры были обусловлены экономическими потребностями момента. В обстановке усиливавшегося день ото дня голода власти принуждены были вспомнить о Юрьеве дне, чтобы спасти деревню от полного разорения.
Крестьянский выход был возобновлен не во всем Русском государстве и не для всех категорий землевладения. Во владениях бояр, «больших» московских дворян, высшей приказной бюрократии, землевладельцев столичного Московского уезда, патриарха, епископов и монастырей крепостной режим сохранялся в неприкосновенности. Аналогичным было положение дворцовых и черносошных земель. Юрьев день был восстановлен лишь во владениях провинциальных детей боярских, средних и мелких помещиков. Землевладельцы указанной категории составляли основную массу феодального сословия. Но они были также и наиболее слабой в экономическом отношении частью этого сословия.
При повсеместном возобновлении Юрьева дня крестьяне неизбежно отхлынули бы с наиболее разоренных поместных земель в боярщины и монастырщины. Правительство не желало-допустить выхода земли «из службы» и строго запретило крупным землевладельцам свозить крестьян из мелких поместий.
Феодальные землевладельцы сами собирали подати со своих крестьян и вносили их в казну. В годы голода такой порядок причинил государству немало убытков. Бояре, монастыри и прочие крупные землевладельцы обеспечивали поступление податей со своих крестьян, а потому казна считала нецелесообразным любые перемещения тяглых крестьян на этих землях. Дворцовые села и черные волости были приравнены к крупному землевладению, вероятно, по тем же соображениям. Население этих категорий земель не получило права выхода.
В совсем ином положении оказался мелкий провинциальный служилый люд, который оказался не в состоянии оплатить в казну подати со своих крестьян.
В ноябре 1601 г. правительство разослало по уездам два указа.[3] Первый указ предписывал местным властям «сполна» собрать подати с населения. Второй указ гласил: «Лета 7110-го ноября в 28 день указал государь во всемь Московском государстве от налог и от продаж крестьяном дати выход».[4] Поскольку правительство не намеревалось освободить крестьян от царевых податей, указание на налоги в тексте указа следует отнести исключительно на счет «налогов и продаж» со стороны провинциальных детей боярских, во владениях которых был возобновлен Юрьев день. Требуя от налогоплательщиков уплаты в казну государевых податей, власти сулили крестьянам облегчение от помещичьих «налогов и продаж».
Правительство имело особые причины негодовать на «оскудевших» феодалов. Мелкие землевладельцы, не выполнявшие своих обязательств по отношению к казне, отнюдь не отказывались от поборов с крестьян в свою пользу. Более того, они употребляли все средства, вплоть до «продаж» (распродажа имущества в счет долгов), чтобы выколотить из крестьян оброки. Государство, изымавшее в свою пользу основательную долю прибавочного продукта земледельцев, не желало мириться с таким перераспределением доходов.
Защищая интересы крестьян, феодальное государство преследовало свои собственные цели. Мелкопоместные служилые люди не имели достаточных средств и запасов, чтобы оказать помощь населению и в критической ситуации спасти мужика от нищенской сумы и голодной смерти. Чтобы уберечь крестьян из мелких и экономически наименее устойчивых владений и тем самым сохранить их в качестве налогоплательщиков, не было иного выхода, кроме как позволить им покинуть земли несостоятельных феодалов. Благодаря годуновским указам 1601–1602 гг. эта задача была решена.
Крестьянскую политику Бориса нельзя оценить однозначно как продворянскую или, напротив, как антидворянскую. Власти пожертвовали интересами низших прослоек феодального класса, которые подвергались наибольшему размыванию при каждом крупном бедствии. «Оскудевшие» дворяне, не обеспечивавшие сбор податей с крестьян, не могли исправно нести и государеву службу.
Столкнувшись с разорением деревни, правительство встало на сторону тех служилых людей, которые, не взирая на недород, продолжали служить и оплачивать подати со своих поместий. Такие землевладельцы располагали достаточными ресурсами, чтобы «назвать» к себе крестьян от разоренных помещиков или тех помещиков, которые отказывались кормить крестьян и помогать им в голодное время. Реальную возможность вывезти к себе крестьян имели лишь те, кто мог оказать им помощь, предоставить подмогу семенами, дать льготу.
Сообразуясь с реальным положением дел в деревне и стремясь не допустить полного запустения маломощных поместий, власти ограничивали своз крестьян жесткими нормами: «А которым людем промежи себя в нынешнем во 110-м году крестьян возити, и тем возити меж себя одному человеку, из-за одново же человека, крестьянина одного или двух, а трех и четырех одному из-за одново никому не возити».[5] В обстановке голода и неурожая даже относительно более богатые провинциальные землевладельцы по общему правилу не могли обеспечить подмогу и льготы, а затем обеспечить выплату подати более чем за одного-двух крестьян.
Среди «чиновных» лиц и служителей приказов право свозить крестьян получили лишь низшие «чины», т. е. преимущественно мелкие землевладельцы. Владения дьяков оставались в сфере действия крепостного порядка, во владениях подьячих возобновлялся Юрьев день. Аналогичным образом разграничивались владения высших и низших стрелецких командиров. В царском указе особо упоминались служители Конюшенного приказа, Большого дворца, Ловчего «пути» и пр.
Перечень чиновных групп в тексте закона выглядит как неполный и случайный. В нем не упомянуты служители Постельного и десятков других приказов. Зная практику московского законодательства, можно предположить, что наименования чинов попали в текст указа непосредственно из челобитных самих этих чинов.
В указе о крестьянах, по-видимому, получили отражение челобитные двоякого рода: одни челобитчики жаловались на разорение своих крестьян и невозможность уплатить подати, другие пытались использовать момент, чтобы пополнить крестьянское население своих поместий. Формально закон о крестьянском выходе 1601 г. ставил в равное положение уездных детей боярских и служителей дворцовых и приказных ведомств, разрешая всем им возить крестьян «промеж себя». Фактически же разоренные мелкопоместные дети боярские из провинции не могли тягаться с помещиками, занимавшими доходные места при царском, дворце и в столичных приказах.
«Чиновные» группы, перечисленные в указе, надеялись использовать временное возобновление Юрьева дня в своих интересах. Эти группы были не слишком многочисленными, но по своей близости к царскому дворцу и правительству имели возможность заявить о своих нуждах и добиться желательного для них решения. Масса уездных помещиков располагала гораздо меньшими возможностями влиять на законодательство.
В пределах Московского уезда крестьянские переходы были запрещены для всех категорий землевладельцев. Экономические последствия подобного распоряжения были самыми неблагоприятными. Крестьяне из разоренных мелких поместий, лишенные какой бы то ни было помощи, в большом числе двинулись в Москву в поисках спасения. Большая часть из них погибла от голодной смерти. При повторном издании указа о Юрьеве дне в 1602 г. Московский уезд был включен в сферу действия указа о возобновлении Юрьева дня. Многие дворцовые и приказные служители имели подмосковные деревни. По указу 1602 г. они получили право свозить крестьян. Аналогичного права в 1602 г. добились низшие придворные чиновники — жильцы.[6] Согласно Разрядным росписям 1604 г., жильцы имели поместья от 200 до 400 четв.[7] Такие оклады были типичны для среднего дворянства.
Практика выхода крестьян в 1601–1602 гг. давно привлекала внимание исследователей. М. А. Дьяконову и И. И. Смирнову удалось обнаружить единичные указания источников на «отказ» крестьян и бобылей.[8] Находки В. М. Панеяха и В. И. Корецкого значительно расширили поле наблюдений. В. М. Панеях систематизировал данные кабальных книг, содержащих сведения об «отказах» из-за помещиков преимущественно бедных крестьян и бобылей.[9] В. И. Корецкий обнаружил в архивах ряд поместных дел, связанных со «свозом» крестьян.[10] Использовав новые материалы, В. И. Корецкий всесторонне исследовал факты, связанные с практической реализацией указов Годунова о восстановлении Юрьева дня.
Характеризуя выход крестьян в Юрьев день, некоторые исследователи считали возможным писать о борьбе помещиков за «рабочие руки».[11] Употребление подобного термина представляется неудачным. Объектом феодальной эксплуатации были не «рабочие руки», а хозяйство крестьянина в целом, основная ячейка всей экономической структуры феодального общества.
Сохранившиеся фрагменты об «отказах» в 1601–1602 гг. показывают, что помещики сравнительно легко отпускали обнищавших крестьян. Последние сохраняли свое значение в качестве «рабочих рук», но не имели запасов хлеба, семян, скота и пр. Они были лишними ртами в имении и к тому же за них надо было платить подати. Отпуская таких крестьян, землевладелец мог получить с них кое-какие деньги или имущество в счет выходных платежей.
Совсем иным было отношение помещиков к выходу «прожиточных» крестьян, имевших хлебные запасы, скот и прочее имущество. Материалы, выявленные В. И. Корецким, подтверждают это с полной очевидностью.[12]
Десятилетняя практика заповедных и урочных лет приучила помещиков рассматривать своих крестьян как крепостных. Для мелкопоместного сына боярского потеря нескольких крестьян равнозначна была разорению. Неудивительно, что уездные помещики отказывались повиноваться правительственным распоряжениям, силой удерживали у себя крестьян, отбирали у них «животы» и хлеб. Жалобы на насилия, поступавшие со всех сторон, побудили правительство пополнить указ 1602 г. новыми пунктами. «А из-за которых людей, — гласил закон, — учнут крестьян отказывати, и те б люди (помещики. — Р.С.) крестьян из-за себя выпускали со всеми их животы, безо всякие зацепки, и во крестьянской бы возке промеж всех людей боев и грабежей не было и силно бы дети боярские крестьян за собой не держали и продаж им ни которых не делали; а кто учнет крестьян грабити и из-за себя не выпускати, и тем от нас быт и в великой опале».[13]
Столкновения из-за крестьян приводили к распрям и даже «боям» между землевладельцами. В указе 1602 г. царь Борис строго предписывал местной администрации беречь «того накрепко, чтобы во крестьянском отказе и в вывозке ни у кого ни с кем зацепок и задороз и боев не было».[14] Однако старания властей ни к чему не привели. Судьи Поместного приказа в Уложении о крестьянах 1607 г. признали, что восстановление Юрьева дня при Годунове повлекло за собой «великие разпри и насилия, Многим разорения и убивства смертные».[15]
Меры Годунова могли приглушить социальные противоречия в деревне, отсрочить взрыв, если бы их проводили последовательно, на протяжении ряда лет. Некоторые чиновничьи группы и отдельные прослойки уездного дворянства сумели извлечь выгоды из указов о крестьянском выходе. Но в массе своей низшее дворянство решительно отвергло политику уступок крестьянам. В 1603 г. указ о частичном возобновлении крестьянского выхода не получил нового подтверждения.
Провинциальные дворяне с крайним негодованием отзывались о последствиях временного восстановления Юрьева дня при Годунове. Наиболее резкое выражение эта оценка получила в Бельской летописи, составленной в среде уездных служилых людей в 30-х годах XVII в. Когда Борис Годунов во второй раз дал крестьянам «волю» и разрешил им выход, повествует летописец, он «скорил» городовых дворян и детей боярских, «и межу их учинилась междуусобная кровопролитие, и тяжбы о том меж ими велики зело стали, и от того у служилых людей поместья и вотчины оскудели и сами служилые люди стали в великой скудости и межу себя в ненависти».[16]
Политика Годунова не удовлетворила феодально зависимое крестьянство и одновременно внесла раздор в ряды господствующих классов. Возобновление «выхода» пробудило среди закрепощенных крестьян надежду на то, что они смогут вернуть утраченную волю с помощью «доброго» царя. Запрет переходов в 1603 г. вызвал их глубокое разочарование. У мелких дворян, разоренных трехлетним голодом, были свои причины негодовать на «земскую» выборную династию. Политика восстановления Юрьева дня грубо попирала их материальные интересы. Столкновения из-за крестьян грозили расколоть низшее дворянство, составлявшее самую многочисленную прослойку господствующего класса.
Недовольство уездных детей боярских явилось одним из важных факторов кризиса, приведшего к гражданской войне в России в начале XVII в.