Глава 11 Восстание в южных крепостях

Глава 11

Восстание в южных крепостях

Воеводы Мстиславский и Шуйский одержали победу над самозванцем, но не осмелились преследовать его армию и довершить ее уничтожение. Иезуиты Чижовский и Лавицкий, находившиеся в лагере Лжедмитрия под Севском, записали в своем дневнике: «Враг мог гнаться за нами, догнать, перебить и сжечь лагерь, но он остановился от нас, не дойдя мили, и не решился воспользоваться своей удачей».[1] Причиной медлительности явилось не предательство, а, скорее, бездарность бояр. Князь Мстиславский, князья Василий и Дмитрий Шуйские были представителями самых родовитых семей, но они не обладали никакими воинскими доблестями.

Воеводы могли двинуться к границе, чтобы изгнать самозванца из пределов страны. Но, оставаясь под впечатлением одержанной победы, бояре считали, что самозванцу никогда более не удастся собрать новое войско и что война практически уже закончена.[2]

Мстиславский прибыл в окрестности Рыльска на другой день после бегства оттуда Отрепьева. Лишившись армии, Лжедмитрий не мог укрепить гарнизон Рыльска сколько-нибудь значительными силами. Покидая город, он поручил его оборону местному воеводе князю Г. Б. Долгорукому.[3] В распоряжении Долгорукова были несколько казачьих и стрелецких сотен. Имея несколько десятков тысяч человек, бояре рассчитывали быстро покончить с сопротивлением Рыльска. Но они ошиблись. В обороне города участвовало все население Рыльска[4]. Горожане знали, что им нечего ждать пощады, и сражались с исключительной стойкостью. На все предложения о сдаче они отвечали, что стоят «за прирожденного государя»[5]. В течение двух недель царские воеводы бомбардировали город, пытаясь поджечь деревянные стены крепости. Однако выстрелы пушек с городских стен не позволили им придвинуться вплотную к городу. Общий штурм крепости не удался, и на другой день после приступа Мстиславский снялся с лагеря и отступил к Севску[6].

Выждав, когда воеводы покинули окрестности Рыльска, жители города произвели вылазку и разгромили русский арьергард, который должен был оставить лагерь в последнюю очередь[7]. В их руки попало немало имущества, которое воеводы не успели вывезти из лагеря.

Дворянское ополчение не привыкло вести войну в зимних условиях, среди заснеженных лесов и полей. После трехмесячной трудной кампании царские полки стали таять. Не спрашивая «отпуска» у воевод, дворяне толпами разъезжались по своим поместьям. Трудности усугублялись тем, что армии приходилось действовать в местности, охваченной восстанием, среди враждебного населения. Повстанцы отбивали обозы с продовольствием, чинили помехи заготовке провианта и фуража.

Находясь в окрестностях Рыльска, армия не имела надежных коммуникаций. Она оказалась в полукольце крепостей, занятых неприятелем. Сторонники Лжедмитрия удерживали в своих руках на севере Кромы, на юге Путивль, на западе Чернигов. В таких условиях главные воеводы Мстиславский, Шуйские и Голицын приняли решение вывести армию из восставшей местности и распустить ратных людей на отдых до новой летней кампании.

Отступление воевод от Рыльска вызвало гнев царя Бориса. Не теряя времени, царь направил в полки окольничего П. Н. Шереметева и главного дьяка А. Власьева с наказом сделать выговор воеводам: «…пенять и роспрашивать, для чего от Рыльска отошли».[8] Годунов строжайше запретил боярам распускать ратных людей, что вызвало открытый ропот в армии.

Царские воеводы разгромили плохо вооруженную армию Лжедмитрия в открытом полевом сражении. Но все их попытки занять восставшие крепости неизменно терпели неудачу. То, что произошло под Рыльском, повторилось под Кромами.

В мирное время гарнизон Кром не превышал нескольких сотен людей.[9] В первые недели войны воевода отозвал сотню кромских казаков для обороны Новгорода-Северского.[10] К моменту восстания в Кромах было совсем немного ратных людей.

После нападения повстанцев из Кром на Орел московское командование решило направить туда воеводу Ф. И. Шереметева с отдельным корпусом. Однако Шереметев не смог своевременно ввести в дело свой отряд. Назревало столкновение под Новгородом-Северским, и Разрядный приказ отобрал у Шереметева часть подчиненных ему сил и передал их Мстиславскому. В роспись главной армии 1604 г. дьяки включили списки, озаглавленные: «Да в большом же полку з бояры и воеводами жильцов и дворян выборных из городов, которые были с воеводою с Федором Шереметевым».[11] Поименованные в списке дворяне не были учтены в итоговых цифрах росписи, а, значит, сами эти списки были и включены в разрядную роспись в самый последний момент. Но произошло это, во всяком случае, до конца декабря 1604 г., поскольку бывшие подчиненные Шереметева участвовали в неудачной битве под Новгородом-Северским. После битвы против имени Я. О. Лодыженского в шереметевском списке появилась помета «убит».[12] Ф. И. Шереметев не имел при себе даже вооруженной свиты. Еще до посылки его в Орел все 60 его боевых холопов были отряжены в полки Мстиславского.[13]

В Кромах засел изменник Григорий Акинфиев.[14] Подобно рыльскому воеводе Долгорукому, он успел доказать преданность самозванцу. Силы кромского гарнизона были невелики до того времени, пока на помощь ему не прибыли донские казаки. Если верить Буссову, атаман Корела с 400–500 донскими казаками отступил под Кромы после битвы под Добрыничами.[15] Приведенное известие вызывает сомнение. После поражения Лжедмитрий намеревался бежать в Польшу, считая свое дело проигранным. В такой ситуации Корела едва ли стал бы искать убежище в крепости, расположенной вдали от границы. Кромы могли легко превратиться для него в мышеловку.[16] Возникает вопрос, не послал ли Лжедмитрий казаков в Кромы перед битвой, когда он находился в Севске, и не рассматривал ли Кромы как форпост повстанческих сил?

27 февраля 1605 г. лица из ближайшего окружения самозванца сообщили своим зарубежным корреспондентам, что один из годуновских отрядов почти 4 недели безуспешно осаждает очень укрепленную крепость, теряя при этом многих людей.[17] Возможно, авторы письма имели в виду отряд Шереметева, осаждавший Кромы.

Готовя поход Шереметева к Кромам, Разрядный приказ уже в январе распорядился придать ему осадную артиллерию. В его лагерь были доставлены две мортиры — «верховые пищали» и пушка «Лев Слободской».[18] Из Мценска на помощь Шереметеву прибыл воевода князь И. Г. Щербатый.[19] В феврале Мстиславский направил под Кромы стольника В. И. Бутурлина с сотнями изо всех полков.[20] Подкрепления оказались недостаточными. Отряд Шереметева в ходе четырехнедельной осады понес большие потери, и его положение стало критическим. В таких условиях русское командование направило к Кромам армию Мстиславского.

Поражение Шереметева под Кромами оказало определенное влияние на настроение служилых людей в южных крепостях. Однако значение неудач отдельных воевод и просчетов командования не следует преувеличивать. Решающее влияние на ход гражданской войны все больше оказывали не столько военные, сколько социальные факторы. Это объясняет, почему после битвы под Добрыничами, сопровождавшейся почти полным истреблением повстанческой армии, восстание не только не прекратилось, но, напротив, охватило новые обширные районы.

Первым очагом антиправительственных выступлений стала Северская земля, а также смежные районы Брянщины и Орловщины. Среди северских городов самым крупным и населенным был Путивль, ставший главным центром повстанческих сил после отступления сюда самозванца.[21] В восстании участвовало не только многочисленное посадское население, но и крестьяне ряда крупных волостей.

С юго-западных территорий движение перебросилось на южные степные уезды, которые по составу населения заметно отличались от северских.[22] Из степных городов лишь Воронеж имел более или менее значительное посадское население.[23] Небольшие посады были в Ельце и Белгороде.[24] Прочие южные крепости были типичными военными городками с крупным гарнизоном и с малочисленным городским населением, а иногда без такового. Крестьянское население располагалось в районе старых засечных линий. К югу от Курска и Воронежа оно практически отсутствовало.

В степных гарнизонах численно преобладали стрельцы и казаки. Власти расселяли их, руководствуясь военными соображениями. Стрельцы жили отдельными слободами, располагавшимися либо в центре городка, либо непосредственно подле крепостных стен и валов. Казаки несли службу на дальних «сторожах», в «отъезжих станицах» и пр. Поэтому их поселяли как в городках, так и в уездах.[25]

Воеводы набирали на стрелецкую и казачью службу «охочих людей»: вольных казаков из окрестных станиц, пришлых людей, беглых крестьян, крестьянских детей, захребетников. А. С. Лаппо-Данилевский полагал, что южное население пополнялось часто всяким сбродом.[26] Однако А. А. Новосельскому удалось выяснить, что среди крестьян, переселявшихся на юг в XVII в., подавляющая часть принадлежала к среднему слою.[27]

Как только началась война с самозванцем, командование отозвало из южных гарнизонов многих стрельцов и казаков, с тем чтобы усилить армию Мстиславского. Из одного только Ельца к Мстиславскому прибыли 400 конных казаков с пищалями и 100 пеших стрельцов, из Ливен — 200 конных казаков с пищалями, из Воронежа — 100 стрельцов.[28] Из-за нехватки ратных людей в степных крепостях Разрядный приказ периодически посылал туда «на год» детей боярских — «годовальщиков», а также стрельцов из крепостей, расположенных вдали от границы. Подкрепления прибывали в южные крепости по весне или ранним летом и оставались там до осени.

В период после Смуты наибольшее число детей боярских приходилось на долю крепостей Елец (627 человек) и Ливны (431 человек), наименьшее — на долю Воронежа (221), Белгорода (164) и Оскола (155 человек). В Валуйках дети боярские в тот период не числились. Даже в Ельце и на Ливнах стрельцы и казаки составляли более половины гарнизонных ратных людей. В прочих городах на их долю приходилась подавляющая часть гарнизонного войска.[29] Приведенные данные относятся к 1626 г., но они дают некоторое представление о том положении, которое сложилось на южной окраине накануне Смуты.

Самые ранние и достоверные сведения о восстании в южных крепостях заключены в письмах иезуитов Чижовского и Лавицкого, написанных в феврале — марте 1605 г. Названные лица, принадлежавшие к ближайшему окружению самозванца, сообщили в письме от 27 февраля (8 марта), что в Путивль приведены побежденные из пяти крепостей, сдавшихся светлейшему князю: из Оскола, Валуек, Воронежа, Борисовграда и Белгорода.[30] Города Воронеж, Царев-Борисов, Белгород отстояли друг от друга на огромном расстоянии, и невозможно представить, чтобы восстание произошло в них в течение одного-двух дней. Шла война, и доставка пленных из отдаленных крепостей в Путивль через местности, занятые правительственными войсками, также требовала немалого времени. Сказанное позволяет заключить, что восстание охватило южную «Украину» не в конце февраля, а раньше (не позднее января — начала февраля 1605 г.).

7(17) марта 1605 г. Чижовский и Лавицкий сообщили своим корреспондентам свежую новость о том, что власть Дмитрия признали крепости Елец и Ливны. От себя иезуиты добавили, что Ливны не уступают по размерам Путивлю и что значение этого города в военное время исключительно велико.[31]

Южные города составляли несколько укрепленных линий. Курск был связан системой укреплений с Осколом и Воронежом. Переход Курска в руки повстанцев поставил под угрозу связанные с ним крепости. Восстание в Путивле, Рыльске, Курске, Осколе, Воронеже полностью отрезало располагавшиеся к югу Белгород и Царев-Борисов от центра, что и решило судьбу этих городов.

Крепость Кромы располагалась на одной линии с Ливнами и Ельцом. Поражение Шереметева под Кромами ускорило восстание в названных городах.

Очевидно, восстание гарнизонов в южных крепостях произошло до наступления весны, т. е. до прибытия «годовалыциков» и стрельцов из других городов. Исключением был, по-видимому, Царев-Борисов. Эта крепость служила форпостом московской обороны на юге, и командование сохранило там значительные силы. В состав местного гарнизона входило 500 столичных «дворовых» стрельцов. Стрельцы участвовали в восстании вместе со всем прочим гарнизоном, а, может быть, они принадлежали к числу зачинщиков восстания. Когда местные воеводы оказались под стражей, дворовые стрельцы поспешили в Путивль и присягнули там на верность Лжедмитрию.[32]

Источники весьма скупо повествуют о мятеже войск в южных гарнизонах. В Разрядных книгах можно найти, краткую запись о том, что «польские» города «смутились» и целовали крест вору и «воевод к нему в Путивль отвели: из Белогорода князя Бориса Михайловича Лыкова да голов, из Царева Нового города князя Бориса Петровича Татева да князя Дмитрия Васильевича Туренина, с Ливен — князя Дмитрия Михайловича Барятинского».[33] Приведенная запись заключает в себе некоторую неточность. У Разрядного приказа, возможно, и были проекты посылки Д. М. Барятинского на Ливны. Но с началом военных действий он попал в сторожевой полк армии Мстиславского и, согласно помете в росписи 1604 г., попал в плен, видимо, в битве под Новгородом-Северским.[34]

Восстание в южных крепостях изменило всю военную ситуацию, смешав планы московского командования. Именно в виду распространения Смуты на южную «Украину» воеводы так и не смогли окружить столицу Лжедмитрия Путивль и подвергнуть ее осаде.

Шереметев недаром слал в Москву отчаянные призывы о помощи. Русское командование вовремя оценило опасность. В случае окончательного поражения Шереметева и снятия осады с Кром возникла бы угроза слияния двух очагов восстания — в Северщине и в южных крепостях «на поле».

4 марта 1605 г. армия Мстиславского разбила лагерь в районе Кром. Воевода князь И. М. Барятинский, находившийся в Карачеве, получил приказ везти всю осадную артиллерию к Кромам, чтобы соединиться с главными воеводами, «не доходя Кром версты за три или четыре, где пригоже».[35] Позиция под Кромами имела большие преимущества. Путь через Орел и Тулу надежно связывал главную армию с Москвой, откуда можно было беспрепятственно получать подкрепления и провиант. Армия Мстиславского имела возможность прикрыть подступы к Москве в том случае, если бы восстание перебросилось из района Ливен и Ельца еще дальше на север.

Кромы были небольшой крепостью. Ее стены были выстроены из дуба за 10 лет до осады. Главное преимущество городка состояло в его исключительно выгодном положении на местности. Крепость стояла на вершине холма подле реки, и ее со всех сторон окружали болота и камыши. Наверх вела единственная узкая тропа. С наступлением весны топи вокруг Кром становились непроходимыми.

Следуя приказу из Москвы, воеводы Мстиславский и Шуйские предприняли попытку штурма Кром еще до того, как была введена в дело вся тяжелая артиллерия. По свидетельству летописи, деревянные стены Кром были подожжены не огнем артиллерии, а пехотой. Посреди ночи боярские холопы, казаки и стрельцы подобрались к стенам города и «зажгоши град». Атаман Корела с донскими казаками принуждены были покинуть горящий город и отступили в острог. Ратные люди заняли вал с обрушившейся стеной. Но закрепиться на пожарище им не удалось. Вал и посад простреливались с цитадели. Штурмующие несли огромные потери.

Боярин М. Г. Салтыков, руководивший штурмом, не стал дожидаться приказа главных воевод и свел людей с вала, чтобы спасти отряд от полного истребления. Летописец подозревал, что Салтыков «норовил» окаянному-вору Гришке Отрепьеву.[36] Однако подлинные причины неудачи были другими.

Кромы занимали столь выгодное положение, что Мстиславский и Шуйские лишены были возможности использовать все находившиеся в их распоряжении громадные силы. В армии Мстиславского М. Г. Салтыков был вторым воеводой передового полка.[37] А это значит, что в штурме участвовали лишь отряды из состава передового полка.

Неудача повлияла на весь ход осады. Воеводы устроили батареи, придвинули пушки к городу и стали бомбардировать Кромы изо дня в день, не жалея пороха. Никто не спешил повторить опыт Салтыкова и предпринять новый кровопролитный штурм.

В Кромах сгорело все, что могло гореть. Цитадель была разрушена до самого основания. На месте, где проходил пояс укреплений, осталась одна земляная осыпь. Но казаки решили не даваться живыми в руки воевод и сражались с яростью обреченных. Они углубили рвы и вырыли лабиринт глубоких окопов. С помощью глубоких лазов они могли теперь незаметно покидать крепость и возвращаться внутрь. Свои жилища — «норы земные» казаки устроили под внутренним обводом вала. Во время обстрела они отсиживались в лазах, а затем проворно бежали в окопы и встречали атакующих градом пуль.[38]

В ходе боев не только осаждавшие, но и осажденные понесли большие потери. Атаман Корела предупредил Лжедмитрия, что ему придется сдать крепость, если он не получит подкреплений. Руководители повстанческих сил в Путивле уяснили значение Кром и не побоялись пойти на риск. Собрав сколько можно ратных людей, они отправили их на помощь Кромам. Главный центр восстания — Путивль остался почти без воинских сил, необходимых для его собственной обороны. Лжедмитрий назначил командовать отрядом путивльского сотника Юрия Беззубцева.[39]

В лагерь Мстиславского, занимавший огромное пространство, постоянно прибывали подкрепления. Караулы приняли казаков Беззубцева за своих, и отряд беспрепятственно проскользнул в крепость, проведя обозы с продовольствием.

Бои под Кромами продолжались несколько недель, но затем атаман Корела был ранен, и осажденные прекратили вылазки. Со своей стороны, воеводы отказались от попыток возобновить штурм. В военных действиях наступило затишье.[40]

Власти использовали всевозможные средства, чтобы удержать дворян в лагере под Кромами. Сохранились сведения, что воевода кн. М. Кашин по приказу из Москвы в 1605 г. под Кромами «верстал» дворян деньгами и землями. Некоторые служилые люди получили значительные прибавки в поместьях. Так, «во ИЗ году за кромскую службу» Д. В. Хвостов получил к поместью в 350 четв. дополнительно 100 четв. И. Н. Ушакову «за кромскую службу» было придано 150 четв. и пр.[41]

Приказ царя Бориса, воспретивший Мстиславскому распустить дворян на отдых, вызвал в полках такое возмущение, что никакие милости и пожалования не могли исправить положение. Дворяне роптали. Вместо долгожданного отдыха им предстояли бои посреди болотистой местности, в пору весенних дождей и половодья.

Весною в лагере вспыхнула эпидемия дизентерии («мыта»). Борис послал в армию лекарей со многим зельем и питием.[42] Невзирая на грозные приказы, приходившие из Москвы, дворяне покидали полки и разъезжались по домам. Чтобы пополнить убыль в людях, Разрядный приказ провел новые наборы ратных людей по всей стране и прислал подкрепления Мстиславскому.[43]

Охваченные восстанием южные города давно уже превратились в главный театр военных действий. Однако война шла не только в пределах России, но и на Северном Кавказе. Повсюду царские полки терпели неудачу. Поход воеводы И. М. Бутурлина на Кавказ завершился гибелью воеводы и всей его армии. Весть о поражении произвела тягостное впечатление в Москве и в армии под Кромами. Прямые столкновения с турецкими войсками на Кавказе грозили привести к войне между Россией и Османской империей.

Внешнеполитические затруднения осложнили течение внутреннего кризиса. Трудности усугублялись отсутствием твердого и энергичного руководства.

Некогда Борис снискал поддержку земщины, положив конец опрично-дворовой политике. В конце жизни он пошел на частичное возрождение репрессивного режима. Страшась множившейся измены, Борис наделил большими полномочиями Сыскное ведомство и его главу Семена Годунова. Власти стремились держать втайне все, что связано было с арестом и пытками сторонников Лжедмитрия. Но их старания приводили лишь к одному результату. По стране распространялись самые преувеличенные слухи обо всем, что происходило на Пыточном дворе. Столь различные авторы, как И. Масса, Я. Маржарет, И. Тимофеев и А. Палицын с одинаковым осуждением писали о начавшемся мучительстве, пытках и казнях неповинных людей.[44] Подобного рода свидетельства красноречивы, но они почти ничего не дают для того, чтобы составить точное представление о масштабах начавшегося террора и его направленности.

Своими успехами Лжедмитрий был более всего обязан поддержке низших сословий. Этот факт всецело определил характер правительственных мер. Царские слуги не могли искоренить социальную утопию, жившую в толще народных масс. С помощью жестоких гонений Годуновым удавалось лишь на время заглушить страшную для них весть о пришествии доброго и истинного царя.

Политика в отношении дворянства носила совсем иной характер, чем политика в отношении низов. Тут крайние меры применялись лишь к немногим перебежчикам, к эмиссарам самозванца и пр. Посланцев «вора», подстрекавших народ к мятежу, власти вешали повсюду в большом числе.

Прежде деятельный и энергичный, Борис в конце жизни все чаще устранялся от дел. Прошло время, когда он охотно благотворил убогим и давал обиженным управу на сильных. Теперь он показывался на народе лишь по великим праздникам, и челобитчиков, пытавшихся вручить ему свои жалобы, разгоняли палками.[45]

Фатальные неудачи порождали подозрительность, столь чуждую Борису в лучшие времена. Царь перестал доверять даже близким боярам, подозревал в интригах придворных и все чаще обращался за советами к астрологам, прорицателям и юродивым.[46]

Многие признаки в поведении Годунова указывали на преждевременно наступившее одряхление. Тревожась за будущее сына, Борис не отпускал его от себя ни на шаг, не позволяя никуда отлучаться. Советы воспитателей о необходимости предоставления царевичу некоторой самостоятельности в его занятиях он неизменно отвергал.[47] Будучи обладателем несметных сокровищ, царь стал выказывать скупость и даже скаредность в мелочах. Живя отшельником в своем дворце, Борис по временам покидал хоромы, чтобы проверить замки и печати на дверях дворцовых погребов и кладовых для съестных припасов.[48]

Под влиянием неудач и тяжелой болезни Годунов все чаще погружался в состояние апатии и уныния. Физические и умственные силы его быстро угасали. 13 апреля 1605 г. Борис Годунов скоропостижно скончался в постельных хоромах дворца. В последние минуты царь велел совершить над ним обряд пострижения, что и было выполнено с величайшей поспешностью.[49] Перед смертью Борис лишился дара речи. По словам современников, царь скончался от апоплексического удара.[50]

Смерть Бориса дала новый толчок развитию Смуты в Русском государстве.