Неуязвимость «шекаров»

Неуязвимость «шекаров»

Уже несколько дней ползли слухи, что предстоят новые сенсационные разоблачения. 21 ноября 1892 года в палате депутатов разразился такой скандал, какого давно не видели ко многому привыкшие парламентарии. Самые высокопоставленные лица вроде председателя палаты Флоке, в прошлом премьер-министра, с хорошо разыгранным негодованием заранее отвергали инсинуации об их причастности к панамской афере.

И вот на трибуне буланжист Жюль Деляйе — наглый горлопан, способный на любые выходки, буян и дебошир, с которым из-за его буйства опасались здороваться даже политические единомышленники и которого шесть или семь раз осуждали за клевету. Однако на сей раз Деляйе имел возможность устроить дебош по всем правилам игры, бесчинствовать с полным сознанием, что все козыри у него в руках. Постоянные возгласы с мест только подзадоривали демагога с луженой глоткой, подробно пересказывавшего все этапы панамской аферы и каждый раз повторявшего, что совместно с мошенниками из администрации действовали подкупленные ими депутаты. «Имена, назовите имена!» — неслись в ответ неистовые вопли со всех сторон. Но Деляйе и не думал называть имена, он повторял лишь вновь и вновь, что сообщит их только в одном случае — если палата назначит комиссию для расследования, что совсем не улыбалось ни министерству, ни правительственному большинству. А Деляйе опять перечислял случаи подкупа депутатов, министров, редакторов газет, сообщал суммы полученных ими взяток и снова, несмотря на истошные крики с требованием назвать имена, отвечал одно и то же:

— Назначьте комиссию для расследования!

Деляйе мог быть доволен. Скандал удался на славу — палата депутатов нехотя согласилась на создание комиссии в составе 33 человек. По желчному утверждению крайне правого националиста Барреса, 13 из них должны были подумать, как самим выйти сухими из воды, остальные были нерешительными людьми или просто невеждами. Во главе комиссии поставили отличавшегося суровым характером радикала, бывшего премьер-министра Анри Бриссона. («Парадная одежда и пустота внутри», — говорил о нем Гамбетта.) Через несколько дней разразился очередной министерский кризис. Германский посол в Париже граф Мюнстер писал своему начальству: «Правительство Лубе — Рибо, утонувшее в Панамском канале, немедленно воскресло в форме правительства Рибо — Лубе». Лубе занял пост министра внутренних дел. Рикар, скомпрометированный упорным отказом разрешить вскрытие тела Рейнака, не вошел в состав нового правительства. Новый министр юстиции Леон Буржуа приказал провести судебно-медицинское исследование трупа банкира. Результат был неопределенным — нельзя было ни признать, ни отвергнуть предположение, что смерть последовала от отравления.

12 декабря 1892 года в газете «Фигаро» появился отчет о предсмертном визите Рейнака к Герцу. Клемансо вынужден был давать неприятные объяснения, а министр финансов Рувье утверждал, будто понятия не имел, что Рейнак скомпрометирован. Все же Рувье вынужден был подать в отставку, что вызвало волнение на бирже.

Банкир Тьере, к которому перешло заведование банком Рейнака, сначала отрицал, а потом признал, что имеет корешок чековой книжки, где обозначены имена парламентариев, получивших взятки. Возможно, что это признание Тьере сделал под нажимом Констана, разъяренного тем, что не ему было поручено формирование правительства и на его долю не досталось министерского поста. 20 декабря палата депутатов постановила лишить парламентской неприкосновенности пятерых депутатов, в том числе двух бывших министров — Жюля Роша и Рувье. В свою защиту Рувье заявил, что когда в 1887 году он занял пост премьер-министра, то обнаружил полное опустошение секретного фонда, так что его пришлось пополнять займами у частных лиц — знакомых главы правительства (все это, разумеется, для защиты Республики!). Рувье с гордостью заявил также, что в то время, когда он управлял министерством финансов, его личное состояние не росло «ненормально» быстрыми темпами. Он велеречиво говорил о своей кристальной чистоте, обращаясь поочередно к палате, представителям прессы и своим друзьям, обещал, что «победоносно преодолеет мучительные волнения этой минуты», и добавлял, говоря о своих избирателях: «Они меня знают, и я их знаю, этого достаточно». («Волнения этой минуты» действительно не помешали Рувье, правда, через десяток лет, снова оказаться сначала на посту министра, а потом и главы правительства.)

Что касается одного из депутатов, Арена, оказавшегося в числе пятерки, то он с юмором закоренелого циника громко заметил: «Впервые я оказался в министерском списке». А когда Рувье, ища сочувствия, пожаловался ему: «Какое чудовищное положение, ведь я только что женился и имею шестимесячного сына!», злоязычный Арена только пожал плечами: «Бедный ребенок… не говорите ему об этом». На трибуне же Арена вопрошал депутатов, с каких это пор запись на корешке чека является юридическим доказательством. Еще один из пятерых, министр Рош, проходя мимо правительственной скамьи, где заседали его недавние коллеги, рявкнул: «Все вы канальи!». Одним словом, «шекары», как стали называть получателей чеков от барона Рейнака, за словом в карман не лезли и отнюдь не отчаивались насчет собственного будущего.

В то же время верхняя палата лишила парламентской неприкосновенности пятерых «шекаров», включая бывшего министра юстиции Дэве, входившего в состав трех кабинетов. Но и это был еще не конец насыщенного событиями дня. В палате депутатов после речей «шекаров» выступил от правых Дерулед, формально с требованием вычеркнуть Корнелиуса Герца из списков членов Почетного легиона, а в действительности обрушившись с яростными демагогическими нападками на Клемансо. Дерулед уверял, что Герц — шпион, а Клемансо как радикал по наущении из-за границы пытается погубить Францию. Клемансо обозвал Деруледа — с полным основанием — лжецом, но все же лидеру радикалов пришлось давать объяснения насчет своих отношений с Герцем. Вскоре за словесным поединком последовала настоящая дуэль Клемансо с Деруледом, окончившаяся безрезультатно. В течение последующих месяцев крайне правая печать обвиняла Герца, что он шпион то ли Германии, то ли Италии. Сошлись на Англии и объявили, что Клемансо «продался англичанам».

23 декабря буланжистский депутат Мильвуа попытался устроить шум, подняв вопрос о вынужденном признании двух бывших премьер-министров — Рувье в самой палате и Флоке (ранее патетически все отрицавшего) на заседании парламентской комиссии, что они получали деньги от Панамской компании. Рувье и Флоке отвечали ссылками на «интересы Республики».

Характеризуя по свежим следам событий, в конце 1892 года, политический кризис во Франции, Энгельс писал: «Панамская история с каждым днем становится все великолепнее. Дело это протекает, как это часто бывает во Франции, в резко драматической форме. Каждую минуту кажется, будто старания замять это дело вот-вот увенчаются успехом, но вдруг оно снова прорывается в самом неожиданном месте и сильнее, чем когда-либо, и теперь положение таково, что никакие затушевывания более уже не помогают. Сначала рассчитывали замять дело при помощи суда, но тут новые разоблачения вынудили создать следственную комиссию; потом попытались парализовать эту комиссию, но эта попытка удалась только наполовину, и лишь благодаря тому, что начато было новое, более серьезное судебное разбирательство».

7 января 1893 года начался суд по обвинению в обмане доверия над директорами Панамской компании — двумя Лессепсами, бароном Коттю и М. Фонтаном. Известный адвокат Барбу, прославляя планы компании как крестовый поход во имя цивилизации, разъяснял, что раздача взяток парламентариям при таком предприятии столь же неизбежна, как дань, которую принуждены были купцы в средние века платить пиратам и разбойникам с большой дороги. Барбу часто тревожил и тени великих людей прошлого, цитируя то Катона, то Вольтера, то Гумбольдта и Гете. Казалось, что они чуть ли не лично благословляли финансовые махинации подсудимых. (Вместе с тем адвокат позднее доказывал, будто нет данных, что Рейнак раздавал взятки по поручению дирекции Панамской компании…) 9 февраля Лессепсы были приговорены к пяти годам заключения, Коттю и Фонтан — к двум годам и штрафу в 3 тыс. франков каждый. Еще один обвиняемый, инженер Эйфель, строитель известной башни, был осужден на два года заключения и 20 тыс. франков штрафа. Все подсудимые подали кассационные жалобы. 15 июня кассационный суд отменил приговор и предписал освободить арестованных.

Процесс директоров Панамской кампании

Скамья подсудимых

8 марта 1893 года начался суд над «политической Панамой» — обвиняемыми в коррупции. В их числе снова фигурировали Шарль Лессепс, Фонтан, а также бывший министр общественных работ Баиго, бывший депутат Сан-Леруа и еще несколько человек (большая часть виновных сумела выйти сухими из воды еще на стадии предварительного следствия). Как мы помним, Баиго вымогал у компании миллион за помощь в проведении через парламент закона, разрешавшего выпуск облигаций выигрышного займа, и получил 375 тыс. франков. Признавшийся во всем этом Баиго защищался ссылками на какое-то временное помутнение рассудка, на «момент безумия», заставивший его забыть свой долг и не принять во внимание, что он не просто инженер, вольный требовать любой оплаты за свои услуги, а министр общественных работ. Если у Баиго и было помрачение рассудка, то только в «момент безумия», когда он решил изображать искреннее раскаяние. Вся влиятельная свора «шекаров» не скрывала чувства облегчения: наконец нашелся столь нужный им козел отпущения. Другой уличенный взяточник, Сан-Леруа, нагло заявил, что изменение его позиции по вопросу о выпуске лотереи не было вызвано подкупом, а неожиданно поступившие тогда на его счет 200 тыс. франков были получены за продажу имущества, доставшегося ему как приданое его жены, и т. п. Сан-Леруа при этом угрожающе намекал, что невозможно его осудить, оставляя безнаказанными других лиц, что нельзя верить протоколам парламентской комиссии. Хотя всем было очевидно, что Сан-Леруа лжет, его оправдали, как и всех остальных обвиненных парламентариев, кроме Баиго. Бывшего министра приговорили к пяти годам тюрьмы и штрафу в 375 тыс. франков, Шарля Лессепса — к году, а некоего Блондена, через которого подкупили Баиго, — к двум годам тюрьмы. На них также возложили ответственность за выплату Баиго причитавшегося с него штрафа. Фердинанд Лессепс, которому было 88 лет во время этих процессов, вскоре скончался. Шарль Лессепс, одно время скрывавшийся в Англии, в конечном счете выплатил часть штрафа за Баиго. Вернувшись во Францию, он снова стал одним из заправил компании Суэцкого канала.

Во время процессов монархисты и буланжисты продолжали попытки использовать Панаму в своих политических целях. 22 июня 1893 года буланжист Мильвуа, действуя вместе с Деруледом, зачитал письма, якобы направленные английским министерством иностранных дел своему посольству в Париже, из которых явствовало, будто Лондон подкупил ряд ведущих французских газет, а также журналистов, в частности Клемансо, за 20 тыс. ф. ст. Министр иностранных дел Девель, которому еще раньше показали эти бумаги и который нарочно хранил молчание, теперь разъяснил, что «документы» — явная фальшивка (они были сфабрикованы бандой мошенников в составе неких Дюкре и Нортона). В результате Мильвуа и Дерулед должны были отказаться от своих депутатских мандатов.