ГЛАВА 3
ГЛАВА 3
Санаторий «Синоп», в который доставили унсовцев, стоял на самом берегу моря и в мирное время был прекрасным местом отдыха для людей из всех уголков необъятного Союза. Но сейчас корпуса санатория были превращены в казармы, в которых с комфортом расположился личный состав грузинского батальона морской пехоты во главе с майором Вахтангом Келуаридзе. Опытный вояка, вобравший всю мудрость и хитрость своего народа, он делал все, чтобы сохранить своих подчиненных, максимально облегчить им суровые будни войны.
Прибывший отряд УНСО, который позднее насчитывал до 150 человек, подчинялся командиру батальона морской пехоты, в чьем распоряжении находилось всего 47 солдат и офицеров.
Морпехи вырыли несколько щелей на случай бомбежки или артобстрела, протянули линию полевой связи, установили дежурство на кухне. Во всем остальном они вели себя как сугубо гражданские люди и мало чем отличались от проживавших здесь некогда отпускников. По утрам они, провалявшись допоздна, по одиночке и небольшими группами тянулись в столовую, а затем проводили весь день на пляже или резались в карты.
Бобрович сразу понял всю опасность такой расслабухи. Поэтому сразу же после того, как члены его сотни разместились в отведенных им номерах, он вызвал Байду и поставил задачу:
– Пошли двоих хлопцев в ближайшую бамбуковую рощу, чтобы они срубили шест подлиньше. Потом укрепите на нем наш государственный флаг и вкопайте шест в землю возле здания столовой.
Байде эта идея пришлась по душе, и спустя час посреди двора гордо развивалось на морском ветру желто – голубое полотнище.
Это маленькое событие не осталось незамеченным морпехами. Они вначале повысовывались в окна, а затем высыпали во двор и собрались у флагштока. С восточным темпераментом солдаты битых полчаса о чем-то спорили, непрестанно жестикулируя. Потом от общей толпы отделились пять человек, которые направились в рощу. Вскоре рядом с украинским стягом развивался национальный флаг Грузии.
– Послушай, сотник, и почему я сам раньше до этого не догадался? – с обидой в голосе спросил комбат. – Ведь это так здорово, когда каждую минуту видишь перед собой флаг государства, за которое воюешь.
Келуаридзе крепко потряс руку своему украинскому коллеге.
– Кстати, как мне тебя называть – паном, господином или товарищем?
– Лучше – пан сотник, – коротко ответил Бобрович. – А как мне обращаться к вам?
– А как на украинском языке будет «товарищ комбат»?
– Пан куренной.
– Вот так и зови. Мне украинское название моей должности больше нравится.
* * *
Следующий урок дисциплины унсовцы преподали солдатам тем же вечером. Когда был подан сигнал на ужин, в столовую, как всегда в разнобой, потянулись морпехи. Сотня УНСО в полной форме, застегнутая на все пуговицы и в начищенных сапогах, выстроилась у входа в корпус. Вокруг сразу же стали собираться любопытные солдаты. Проявление подобной строевой выправки для них явно было в диковинку.
Видя столь пристальное внимание морпехов, Байда с явно преувеличенным старанием отпечатал несколько шагов навстречу сотнику, вскинул руку к мазепинке и громким голосом отчеканил свой рапорт. В боевой обстановке такое старание было явно напускным, но Бобрович решил не лишать собравшихся удовольствия и скомандовал:
– На ле-во! С песней, ша-агом марш!
Уж в чем-чем, а в исполнении строевой песни под аккомпанемент залихватского свиста украинским хлопцам трудно было найти равных. Казалось, что стекла «Синопа» начали вздрагивать от звуков, издаваемых луженными глотками унсовцев. Печатая шаг и держа идеальное равнение, украинская сотня проследовала в столовую на глазах восхищенной публики.
Но на этом представление не закончилось. Заняв места за столом, все стрельцы встали, и сотник прочел им молитву. Только после этого последовала команда приступить к еде.
Надо сказать, что этот пример был быстро подхвачен грузинскими солдатами. Уже на следующее утро они начали приходить в столовую в форме и строем. С прибытием унсовцев санаторий «Синоп» стал приобретать вид воинской части.
В ходе ужина украинские добровольцы были приятно удивлены богатством блюд на столе. Стрельцы быстро расхватали шашлыки, набили рот салатом из свежих овощей. На десерт подали клубнику со сливками. На лице вечно хмурого сотника играла сытая улыбка
«Что ж, здесь можно неплохо жить, – думал он удовлетворенно, расстегивая ремень на вздувшемся животе. – По крайней мере, смерть от голода нам не грозит».
Но уже через несколько дней Устим понял, что он сильно ошибся. Абхазия, да и вся Грузия в целом находились в состоянии глубочайшего кризиса. И проблема продовольствия была одной из самых острых. Чтобы проявить традиционное грузинское хлебосолие, личный состав морской пехоты в течение двух недель недоедал, накапливая продукты для шикарного угощения унсовцев.
* * *
Однако сейчас украинских добровольцев больше всего волновала проблема оружия. Многие из них хорошо помнили, с каким трудом удалось выбить десяток автоматов и пулемет в Приднестровье весной прошлого года. Недостаток оружия резко снизил тогда эффективность действий их отряда. Именно поэтому Устим не стал дожидаться утра и поставил этот сложный вопрос ребром сразу же, не дожидаясь окончания торжественного ужина.
– Хорошо, – кивнул Келуаридзе, сразу поняв тревогу своего украинского коллеги. – Составь заявку на оружие в Министерство обороны Грузии. Я постараюсь в ближайшие дни обеспечить вас всем необходимым.
Бобрович не стал откладывать в дальний ящик столь важное дело, и уже через час на стол комбата легла заявка с точным указанием численности отряда УНСО и необходимого количества оружия. Проблема была только в том, насколько полно и быстро Министерство обороны удовлетворит эту заявку.
К чести майора Келуаридзе, он умел не только устраивать банкеты, но и по-военному твердо держать свое слово. Уже к обеду следующего дня отряд стрельцов получил 80 автоматов. Большинству были выданы АК – 74, весьма высоко ценившиеся на Кавказе. Некоторым достались румынские автоматы, главным недостатком которых являлось низкое качество металла, быстро покрывавшегося ржавчиной при малейшем попадании воды. Но это были уже детали.
Кроме автоматов сотня получила на вооружение два РПГ, один станковый пулемет ПКТ, установленный на сошки и переделанный с электрического спуска на механический. Каждый стрелец получил дополнительно по одной наступательной и одной оборонительной гранате. При этом Устим, питавший особую слабость к гранатам, оставил у себя в резерве шесть «лимонок». В свою очередь Байда, который еще в Афганистане понял широкие боевые возможности гранатомета, отложил для себя новенький РПГ.
Не позабыл комбат и об обмундировании, привезя добротные солдатские сапоги еще советского производства.
В первый раз, пожалуй, унсовцы почувствовали, что они нужны правительству Грузии, что о них проявляют заботу. Это рождало готовность к активным боевым действиям, которые не заставили себя долго ждать.
* * *
Прекрасное начало едва не омрачил один неприятный эпизод. Днем над городом стремительно пронесся реактивный боевой самолет. Сверкнув на солнце серебром, он набрал высоту, сделал разворот и начал облет побережья. С земли было невозможно разглядеть его опознавательных знаков. Поэтому обитатели «Синопа» по тревоге рассредоточились по щелям, экипажи зенитки и ДШК заняли свои боевые посты.
Вдруг по направлению к самолету откуда-то с берега направились две тепловые ракеты, оставляя за собой белый инверсионный след. От первой ракеты летчику удалось увернуться, но вторая в куски разнесла его хвостовую часть. Обломки самолета по крутой дуге помчались к морю. В небе остался белый купол успевшего катапультироваться пилота.
Командир первого роя Рута сосредоточенно стал наводить ствол пулемета на прекрасную мишень.
– Сейчас я его замочу!
– Подожди! – крикнул ему сотник, заметив готовность Руты открыть огонь на поражение. – Еще не известно, чей это летчик. Если союзник – будет грандиозный скандал. Если москаль – его лучше взять живым и доставить в штаб.
Летчик быстро снижался. Ветром его парашют сносило как раз в строну «Синопа». И вскоре стало ясно, что это был пилот грузинского самолета. Радуясь, что оказался среди своих, сбитый офицер даже не подозревал, что один из них две минуты назад готов был перерезать его пополам очередью из ДШК. Жизнь союзника спасла только выдержка и рассудительность сотника Устима.
* * *
Остаток дня был выделен на пристрелку оружия. Идеальным местом для этого являлся опустевший в связи с войной приморский пляж. Установив на волнорезах сколоченные из фанерных ящиков мишени, пустые бутылки и консервные банки, которыми в избытке был усеян пляж, стрельцы приступили к делу.
Автоматы были просто великолепны, хоть сейчас в бой. А вот с пулеметами, которые не имели прицельного приспособления, пришлось изрядно повозиться. Впрочем, хлопцы довольно скоро приспособились стрелять на глазок. Цвях снаряжал ленту, вставляя через два обыкновенных – один трассирующий патрон. Это позволяло быстро вносить корректировки в стрельбу.
Собственно то, что происходило в тот день на пляже, трудно было назвать пристрелкой оружия. Скорее это являлось демонстрацией снайперских качеств украинских стрельцов, так как сразу же после первых выстрелов на пляж сбежался весь личный состав батальона морской пехоты. На верхней ступени лестницы, ведущей к морю, расположился сам майор Келуаридзе.
– Ну вот, опять цирк устроили, – буркнул с напускной строгостью сотник Устим. – Не дадут даже спокойно провести занятие с подчиненными.
И все же он был явно польщен тем вниманием, которое уделяли грузины его отряду. Грех было не сделать эти стрельбы образцово-показательными. Стрельцы и впрямь мастерски владели оружием. Многие из них хорошо помнили уроки Приднестровья. Хлопцы четким шагом выходили на линию огня и, сдернув с плеча автомат, короткими, экономными очередями разносили на мелкие кусочки стеклянные бутылки.
Пример оказался настолько заразительным, что болтавшиеся по пляжу в одних трусах морпехи скоро появились в полной форме и при оружии. Расставив на соседнем волнорезе кучу банок, они открыли по ним огонь, при каждом попадании горделиво косясь в сторону унсовцев.
– Похоже, что по консервным банкам они стреляют лихо, – улыбнулся Гонта, меняя обойму в своем «калашникове». – Посмотрим, каковы они будут в бою, когда над головой начнут свистеть пули.
* * *
Импровизированные соревнования по стрельбе закончились только к ужину. В столовой, прочитав благодарственную молитву, унсовцы набросились на еду. Сидевшие за соседними столиками морпехи то и дело вставали и шли к стоявшему в коридоре 200 – литровому баку с вином, наполняя свои стаканы. И это больше всего раздражало Бобровича. Отодвинув тарелку, он резко поднялся из-за стола и направился к стоявшему в дверях комбату.
– Пан куренной, – козырнул Устим. – Я предлагаю вам закрыть этот бак с вином. Хотя бы на время боевых действий.
– Слушай, брат, – удивленно вскинул брови Келуаридзе, – что же в этом плохого, если мои солдаты выпьют стаканчик – другой сухого грузинского вина?
– Да, это будет неплохо. Если по стакану. Но мы ведь не грузины. Если мои хлопцы дорвутся до этого бака, то не отойдут от него, пока не увидят в нем дно. Так что у меня к вам, пан куренной, большая личная просьба.
Комбат только вздохнул и развел руками. Но бак с вином был опечатан немедленно.
После ужина личный состав сотни приступил к чистке оружия. На это ушло без малого час.
– Может быть сделаем отбой сегодня пораньше? – подошел к сотнику Байда. – У ребят глаза на ходу слипаются. Уж больно суетный день сегодня выдался.
Сотник мельком взглянул на свой хронометр – 9. 30.
– Добро, труби отбой.
* * *
Но выспаться унсовцам в эту ночь так и не пришлось.
Около двух часов ночи перед корпусами санатория стали рваться снаряды. Находившиеся в зданиях солдаты едва успели похватать в охапку одежду и оружие и рассредоточиться по выкопанным заранее щелям, как очередной залп накрыл «Синоп». Брызнули стекла из рам верхних этажей, в воздухе остро запахло сгоревшим тротилом и свежесрубленными кипарисами.
Огонь по санаторию вела российская самоходная баржа, на палубе которой были смонтированы установки залпового огня «Град». Снаряды рвались настолько густо, что солдаты носа не могли высунуть из своих укрытий.
– Пан сотник, – завопил на самое ухо стрелец Цвях, стараясь перекричать грохот разрывов, – Больно уж прицельно ведут огонь, гады. Ни один снаряд в соседние дома не попал.
«А ведь верно заметил стрелец, – согласился про себя Бобрович. – Не иначе как кто-то корректирует огонь артиллерии. Скорее всего он засел в соседней пятиэтажке».
– Возьми с собой пятерых морпехов и прочешите каждый сантиметр дома напротив. Корректировщик должен быть немедленно уничтожен. Действуй!
Цвяха словно катапультой выбросило из окопа и он тут же исчез в кромешной темноте южной ночи. В коротких вспышках разрывов он рассмотрел расположенную по соседству щель и пополз к ней, держа перед собой автомат. В укрытии ему посчастливилось наткнуться на знакомого сержанта, с которым познакомился сегодня на пляже.
– Привет, Алик! Тут мне поручили одно дельце – снять с того дома корректировщика. Бери своих ребят и за мной!
Вылезать из удобного окопчика не хотелось. Цвях на секунду задержался у бруствера, вздохнул и, выматерившись от души, выпрыгнул под визжащие осколки снарядов. Он слышал за собой топот морпехов и это придавало ему уверенности.
Дверь первого подъезда пятиэтажки оказалась замкнутой изнутри. Морпехи принялись стучать в нее сапогами и прикладами автоматов.
– Нет, хлопцы, так не пойдет, – остановил разгорячившихся солдат унсовец. – Ну-ка взяли эту лавочку. И – раз… и – два!
Действуя стоявшей у подъезда лавкой словно тараном, солдаты вышибли дверь и устремились в темноту лестничной площадки. Морпехи тут же бросились стучать в двери нижнего этажа. Испуганные жильцы крайне неохотно, после долгих препирательств открывали двери.
«Так мы тут до утра ковыряться будем, – зло подумал Цвях, разозлившись сам на себя. – А корректировщик в это время уйдет, как пить дать, уйдет».
– Алик! Бери двоих и прочеши крышу. А я с остальными проверю большую веранду на третьем этаже центрального подъезда. Вроде там что-то мелькнуло.
Понимая, что счет идет на секунды, Цвях что есть мочи бросился к центральному подъезду. На счастье, он оказался незапертым. Гремя сапогами по бетонным ступеням, унсовец и три морпеха взбежали на площадку третьего этажа, где располагался выход на широкую веранду, выходившую в сторону моря. В глаза солдатам сразу же бросилась стоявшая у ажурной ограды веранды табуретка с полевой рацией, предательски мигающей огоньками. Рядом валялись наушники, полевой бинокль, карта и компас.
– Далеко этот гад уйти не мог. Наверняка где-то здесь спрятался! – крикнул на ходу Цвях.
Четвертый этаж оказался пуст, а перед выходом на последнюю площадку солдаты сбавили темп. Никто из них не хотел первым получить пулю в живот. Тогда вперед осторожно двинулся унсовец. Ему тоже не улыбалось кончать свою жизнь на заплеванной бетонной площадке. Но он хорошо понимал, что от его действий зависит жизнь всех бойцов их отряда. А это было для него дороже собственной шкуры.
Стараясь укрыться за металлическими перилами, стрелец стал подниматься вверх по лестнице. Ему даже казалось, что он отчетливо слышит затравленное дыхание корректировщика. Цвях не выдержал и дал длинную очередь в темноту коридора. В ответ тут же послышался вопль:
– Не стреляйте! Я сдаюсь!
В темном углу площадки лицом вниз лежал средних лет мужчина. Унсовец, сунув за пояс валявшийся пистолет корректировщика, рывком поднял его с пола.
– Грузин! – выдохнул стрелец с сожалением в голосе.
Ему явно не хотелось, чтобы первый же убитый им на этой войне человек был грузином. Еще не известно, как отнесутся к этому морпехи.
– Абхаз! – презрительно процедил сквозь зубы Алик.
У Цвяха словно камень с души свалился. Он сильно толкнул к окну шпиона и выпустил в него очередь, стараясь, чтобы пули, не попавшие в тело, ушли в окно, не поранив рикошетом своих же. Абхазец судорожно ухватился за подоконник, продолжая стоять на ногах.
Стрелец снова поднял автомат. Но на этот раз его опередили морпехи. Они быстро подскочили к корректировщику и, схватив его за обе руки, резко вытолкнули в окно. Звон разбитого стекла смешался с отчаянным воплем и глухим шлепком тяжелого тела об асфальт.
– Рацию не забудь прихватить. Пригодится, – повернулся Цвях к сержанту.
Забросив автомат за плечо, унсовец начал неторопясь спускаться вниз.