Глава 3. Жертва

Глава 3. Жертва

К моменту смерти Сергей Миронович Киров был одним из самых влиятельных советских вождей. Он возглавлял парторганизацию Ленинграда и области с 1926 г., был также членом Политбюро, самого могущественного политического органа в стране. После XVII партсъезда в 1934 г. Киров был избран одним из четырех секретарей Цен­трального Комитета[28]. Впрочем, ему еще предстояло принять на себя эту роль, поскольку какое-то время необходимо было сохранять ру­ководство ленинградской парторганизацией; переезд в Москву был, таким образом, невозможен.

Но кто был Киров, какими были его происхождение, карьера, что он был за человек? Каких политических взглядов он придерживался, и отличались ли они когда-либо от политико-идеологической линии партии с тех пор, как Сталин в 1928-1930 гг. стал самым могуще­ственным человеком в стране?

Детство и юность. Начало революционной деятельности

Киров родился 15 марта 1886 г.[29] в городке Уржуме Вятской гу­бернии примерно в 800 км к северо-востоку от Москвы. Его на­стоящая фамилия Костриков, но, как и многие его современники-революционеры, для работы в подполье он взял псевдоним, который н дальнейшем превратился в фамилию[30].

Сергей Костриков родился в бедной семье, у него было трудное детство. Отец-алкоголик рано ушел из семьи, а мать умерла, когда Сергею было всего восемь. Его отправили в приют, а бабушка взяла па воспитание его сестер пяти и одиннадцати лет. Благодаря местным благотворителям Сергей мог посещать школу. Он был способным учеником, и в возрасте пятнадцати лет после окончания городского училища на средства его попечительского фонда был направлен на три года в начальное механико-техническое промышленное училище Казани, расположенной в 130 км к югу от Уржума. В Казани Кострикова ждали трудные времена: надо было много учиться, а он постоянно ходил голодным, поскольку стипендии не хватало даже на самое необходимое. Тем не менее он окончил училище с очень хорошими отметками.

Казань была крупным культурным центром, и в ней даже имелся собственный университет. В Казани Костриков быстро подружился с молодыми радикалами и познакомился с книгами, запрещенными цензурой. Он также интересовался литературой и, несмотря на крайнюю нужду, выкраивал время на походы в местный театр.

В 1904 г. С. Костриков отправился в Сибирь, в Томск: его целью было изучение инженерного дела в недавно открывшемся в городе технологическом институте. Но до этого дело так и не дошло, потому что к концу года он вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию и был привлечен к подпольной политической деятельности. Годом позже он стал членом томского комитета РСДРП. Во время революции 1905-1906 гг. Кострикова несколько раз арестовывали. Последний арест закончился заключением на срок около двух лет, которые он посвятил самообразованию, чтению литературы и изучению немецкого языка.

После освобождения он провел какое-то время в Иркутске, но вскоре уехал на Северный Кавказ, во Владикавказ, где осенью 1909 г. стал сотрудником газеты «Терек» (по названию реки, протекающей через Владикавказ, центр Терской области). В этом кавказском городе он встретил свою будущую жену, Марию Львовну Маркус.

В 1911 г. Костриков был вновь арестован и провел в заключении несколько месяцев. После освобождения и безуспешных попыток найти работу в Москве он в апреле 1912 г. вернулся во Владикавказ и вновь приступил к журналистской работе в «Тереке». Он начал подписывать свои статьи «С. Киров». Почему был выбран этот псевдоним, вопрос спорный: он может происходить от имени персидского полководца или от греческого слова «кир», означающего господин или хозяин. Но по всей вероятности, выбор псевдонима был обусловлен простой случайностью: день, когда он его впервые использовал, был днем памяти святой Киры[31].

Отбыв последний срок заключения, Киров продолжил работать журналистом в провинции. Вплоть до 1917 г. он оставался рядовым активистом, не известным руководству социал-демократической партии. Киров обладал достаточно широкими, разносторонними интересами и был плодовитым журналистом. В подшивке «Терека» за 1909-1917 гг. сохранилось более полутора тысяч статей, написанных им под разными псевдонимами. Он писал обо всем: о политике, обществе, культуре. Он критиковал Думу, российское подобие парламента, созданное после революции 1905 г. Он писал о тяжелом положении рабочих и крестьян, о правах женщин, образовании и национальном вопросе, много писал о межнациональных конфликтах на Кавказе. Он также рассказывал об опасном положении русских журналистов, о цензуре, о недостаточной юридической защите прогрессивной прессы. Он также комментировал внешнеполитические вопросы. Он очень интересовался литературой, читал русских классиков и писал об Александре Пушкине, Михаиле Лермонтове, Льве Толстом, Федоре Достоевском, Виссарионе Белинском, Александре Герцене и Максиме Горьком. Позже он открыл для себя Кнута Гамсуна[32]. Переписка Кирова с женой показывает, что он также проявлял большой интерес к изобразительному искусству и музыке[33]. Похоже, что у него самого были литературные амбиции.

Политические взгляды Кирова перед Октябрьской революцией 1917 г.

Получить представление о политических взглядах Кирова на этом этапе его жизни довольно сложно. В автобиографической записке, написанной много лет спустя, Киров утверждает, что по окончании механико-технического училища в Казани он стал «достаточно определенным революционером с уклоном к социал-демократии»[34]. Он вступил в РСДРП в конце 1904 гг.

В Сибири наибольшим влиянием пользовалась меньшевистская фракция партии. В томском комитете кипели нешуточные страсти и шли ожесточенные дискуссии. Но входил ли Киров в то время в какую-либо фракцию, остается неясным. В советской литературе, появившейся после его смерти, авторы говорят о нем как о большевике, однако этот факт не находит достаточного подтверждения в источниках[35]. Также есть мнения, что в бытность свою во Владикавказе Киров, вероятно, являлся меньшевиком[36]. В 1912 г. произошел раскол социал-демократического движения на две партии, однако на местном уровне не всегда было легко отличить одну от другой, в отличие от более очевидных политических и идеологических разногласий партийных лидеров, оказавшихся в эмиграции в Западной Европе. В российской провинции и большевики, и меньшевики часто заседали в одном партийном комитете. Это относилось и к Владикавказу, хотя здесь перевес был на стороне меньшевиков.

Киров, похоже, играл заметную роль в перестройке местной организации РСДРП и в деле социалистической пропаганды во Владикавказе. Он занимался созданием политических «воскресных школ», вел партийную работу через легальные организации, такие как политехническое общество, кооперативы и библиотеки, а также в театре. Он произносил речи на маевках и, как считается, организовал во Владикавказе множество успешных стачек.

Статьи Кирова в «Тереке» были в общественно-политическом смысле прогрессивными, но не особенно революционными: это красноречиво подтверждается тем фактом, что лишь одна из них удостоилась включения в сборник его избранных статей и речей[37]. Но до революции пресса подвергалась цензуре. Действительно, издателя «Терека» несколько раз штрафовали на изрядную сумму за написанные Кировым статьи, а однажды Кирова даже вызвали в суд. Только амнистия по случаю трехсотлетия дома Романовых позволила ему избежать ареста и нового тюремного срока.

С началом Февральской революции 1917 г. в столице, Петрограде, появились два центра власти. Временное правительство, образованное Думой, состояло из представителей буржуазных партий. Но одновременно был создан Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, в котором первоначально преобладали меньшевики и эсеры, и он оказывал условную поддержку Временному правительству.

После Февральской революции Киров ясно высказался в поддержку Временного правительства, но в то время это не было чем-то необычным для российских большевиков. Только после того, как Ленин в апреле вернулся из эмиграции и обнародовал свои Апрельские тезисы, большевистская партия перешла в оппозицию к Временному правительству. Ленин лозунгом «Вся власть Советам!» хотел порвать с ним все отношения. После ожесточенной внутрипартийной борьбы эту линию поддержало большинство. Но даже после этого Киров по-прежнему положительно отзывался о Временном правительстве. И по этой самой причине его позднее критиковали — он не был «верным ленинцем». Киров работал в сложных условиях. Северный Кавказ был довольно отсталым регионом, почти лишенным промышленности и рабочего класса. Количество рабочих во Владикавказе, включая железнодорожников, оценивалось в три тысячи. Профсоюзов не было. Местная социал-демократическая организация была маленькой и до революции действовала под тяжким гнетом реакционного царского режима[38]. К тому же во Владикавказский партийный комитет входили и большевики, и меньшевики, причем последние преобладали. Пожалуй, разрыв с местными меньшевиками мог бы привести к изоляции Кирова и уменьшить его возможности активно работать на революцию.

От безвестного провинциального журналиста до влиятельного партийного вождя. 1917-1926 гг.

После Февральской революции по всей России как грибы начали расти рабочие Советы. В конце октября представители Советов собрались на Всероссийский съезд в Петрограде, на котором большевики захватили власть. Киров был делегатом на съезде от владикавказской организации РСДРП. Этот съезд и события в Петрограде, вероятно, обусловили эволюцию политических взглядов Кирова. Именно там он, возможно, впервые встретился со Сталиным[39]. После съезда он вернулся во Владикавказ и выступил с докладом, содержавшим нападки на свергнутое Временное правительство, перед местным партийным комитетом. Основываясь на докладе, Владикавказский совет принял постановление, в котором Временное правительство было названо контрреволюционным и провозглашалась поддержка нового «рабоче-крестьянского правительства». Впрочем, степень участия Кирова в составлении документа остается неясной.

В 1918 г. началась Гражданская война: различные силы, противостоявшие новому режиму, встали с оружием в руках против большевиков. Киров теперь участвовал в «социалистическом блоке», состоявшем из большевиков, меньшевиков, эсеров и других представителей левых взглядов, защищавших Терскую область. В это время Киров считал себя большевиком, но был готов к сотрудничеству с меньшевиками и другими левыми. В 1918 г. он дважды ездил в Москву за деньгами и оружием. Именно здесь он познакомился с такими большевиками, как Сталин, Елена Стасова и Яков Свердлов. В том же году Киров принимал участие в V и VI Всероссийских съездах Советов, на последнем он присутствовал в качестве делегата от Северного Кавказа[40].

В начале 1919 г. Киров был направлен в Астрахань для организации защиты города и Астраханского края[41]. Он принимал активное участие в Гражданской войне, сражаясь на стороне большевиков в Астрахани и на Кавказе. Наряду с Серго Орджоникидзе, Анастасом Микояном и другими кавказскими большевиками он играл активную роль в установлении советской власти в этом регионе. Орджоникидзе в итоге стал лучшим другом Кирова[42]. В своих мемуарах Микоян описывает первую встречу с Кировым осенью 1919 г.:

«Человек живой, пытливый, умный... Был исключительно собранным, подтянутым, цельным человеком, обладавшим к тому же очень твердым характером. Он и по внешнему своему облику необычайно располагал к себе людей. Невысокого роста, коренастый, очень симпатичный, он обладал каким-то особенным голосом... Когда он выступал с трибуны, то сразу покорял массы слушателей... высказывал свои мысли всегда очень ясно, четко, умел хорошо слушать других, любил острое словцо и сам был от личным рассказчиком»[43].

Орджоникидзе, Микоян и Киров были хорошо знакомы с кавказскими условиями и считали необходимым идти на уступки национальным чувствам местных жителей; поэтому они выступали за то, чтобы Азербайджан, Грузия и Армения стали независимыми советскими республиками. Их поддержали Ленин и Политбюро. Но Сталин выступал против этой линии, он считал необходимым вести борьбу силовыми методами со всеми формами местного патриотизма. Возможно, именно по этой причине Сталин не рекомендовал переводить Кирова из Астрахани на Кавказ, чего хотел сам Киров[44]. Тем не менее в самом конце 1919 г. Киров был назначен заместителем председателя Бюро по восстановлению советской власти на Северном Кавказе, которое возглавлял Орджоникидзе. В марте 1920 г. Киров впервые за два года приехал во Владикавказ.

Позже в том же году Киров стал полпредом Советской России в Грузии, на территорию которой еще не распространилась советская власть. А осенью вошел в состав советской делегации, которая вела между Советской Россией и Польшей переговоры, закончившиеся подписанием в 1921 г. Рижского мирного договора. В это время Киров несколько раз встречался с Лениным, а также переписывался с ним.

На X съезде Российской Коммунистической партии в марте 1921 г. Киров был избран кандидатом в члены ЦК. С июля того же года он стал — при поддержке Ленина, Сталина и Орджоникидзе — секретарем ЦК КП Азербайджана. В его партийной характеристике того времени говорится: «Устойчивость — во всех отношениях... Энергичный работник... Уравновешен и обладает большим политическим тактом... Великолепный журналист... Первоклассный и великолепный оратор...»[45].

Следующие пять лет он провел в столице Азербайджана Баку. Его главной задачей являлось увеличение объемов нефтедобычи — Баку был для русских нефтяной Меккой. Проблемой оставались сложные межэтнические отношения на Кавказе. Отношения русских и азербайджанцев были напряженными; на всем Кавказе между различными группами населения вспыхивали ожесточенные конфликты. Киров, похоже, был настроен скептически в вопросе о создании Закавказской советской республики, которая объединила бы Азербайджан, Грузию и Армению.

XIV съезд партии в декабре 1925 г. положил начало процессу, который привел к абсолютной власти Сталина в партии и Советском государстве. Киров поддержал критику оппозиции, особенно Зиновьева, который возглавлял парторганизацию Ленинграда, носившего это имя после смерти Ленина в 1924 гг. «Мы... единодушно... прекратим то, что делается в первой советской столице, на родине коммунистической партии, в Ленинграде», — сказал он[46].

Ленинградская оппозиция на съезде оказалась в полной изоляции. К концу съезда представители большинства побывали в Ленинграде, где встречались с работниками местных партийных комитетов. Среди этих представителей были также Орджоникидзе, Микоян и Киров. После серьезных столкновений оппозиции с делегатами съезда, Ленинградский губком небольшим перевесом голосов принял решение поддержать на съезде большинство. Впрочем, большинство городских парткомитетов приняло декларацию солидарности с ленинградскими делегатами съезда[47].

На новый, 1926 г. из Москвы в Ленинград опять направили делегацию, на этот раз от переизбранного Центрального Комитета. Теперь целью поездки была смена руководства ленинградской парторганизации. И на этот раз Киров был одним из эмиссаров Москвы. После долгих пререканий с большинством ленинградской парторганизации Политбюро решило сменить состав вновь избранного Секретариат новыми людьми, в число которых входил Кирова. Но это не соответствовало желаниям Кирова. Еще до этих событий, во время съезда, он писал жене, что его могут направить в Ленинград на постоянную работу, при этом сообщал о своем категорическом отказе[48]. В последующих письмах он пишет, что делает все возможное, чтобы избежать перевода в Ленинград, «где теперь происходит невероятная склока». Он также высказывает сомнения, сумеет ли справиться с работой[49].

Но в результате был достигнут компромисс: Киров и другие видные партийцы должны были отправиться в Ленинград на несколько месяцев для проведения «чистки» местной парторганизации. По приезде в город на Неве они начал масштабную кампанию против оппозиции. Особый упор делался на завоевании авторитета в рабочих массах. Киров и другие партийные руководители ходили по заводам, учреждениям и организациям, где дискутировали с лидерами оппозиции. В первые две недели состоялось восемьдесят таких встреч, на десяти из которых председательствовал Киров.

Киров как руководитель ленинградской парторганизации

Теперь, когда Киров был назначен руководителем ленинградской парторганизации, его политическая карьера резко пошла в гору. В середине февраля 1926 г. он был избран первым секретарем Ленинградского губкома ВКП(б). И, похоже, в конце марта — начале апреля было окончательно решено, что он останется в Ленинграде. Киров к тому времени привык к новой работе и находил ее достаточно интересной и доставляющей удовольствие. В июле он был избран кандидатом в члены Политбюро. Его борьба с оппозицией — известной теперь как «объединенная оппозиция» — продолжалась. В том же году Киров произнес не менее 180 речей с обвинениями в адрес оппозиционеров. Его ораторское искусство продолжало совершенствоваться. Выступления Сергея Мироновича были простыми и ясными, что выгодно отличало их от довольно высокомерного тона выступлений Зиновьева. Это, несомненно, способствовало тому, что партийное руководство постепенно перетянуло на свою сторону большинство рабочих на крупных предприятиях.

В итоге Зиновьев и его сторонники потерпели полное поражение, большинство из них не только потеряли свои посты в Ленинграде, но и были вынуждены покинуть город. В октябре 1926 г. на пленуме ЦК именно Киров предложил вывести Троцкого и Каменева из Политбюро и отозвать Зиновьева с поста председателя Исполкома Коминтерна[50]. На XV съезде ВКП(б) оппозиция оказалась в полной изоляции. Ораторы, которым едва давали говорить, подвергались насмешкам и оскорблениям. Киров целиком разделял точку зрения Сталина, согласно которой оппозиция должна была или безоговорочно капитулировать, или быть изгнанной из партии. Говоря о необходимости усиления внутрипартийной и государственной демократии, он в то же время требовал «самым решительным, самым твердым и самым беспощадным образом» всех, кто не согласен с партийным руководством, «отсечь» от партии[51].

В это же время постепенно свернули нэп. Как мы видели в гл. 2, в 1928 г. был принят первый пятилетний план, предусматривающий ускоренную индустриализацию. С конца 1929 г. осуществлялась насильственная коллективизация советского сельского хозяйства, повлекшая за собой высылку множества «кулаков» и их семей. Бухарин, Рыков и Томский, протестовавшие против перегибов индустриализации и принудительной коллективизации, были теперь отстранены от партийного руководства.

Роль Кирова на этом этапе развития Советского Союза ясна не до конца. Утверждалось, что Киров и некоторые другие лидеры из сталинского окружения — включая Орджоникидзе, Валериана Куйбышева и Станислава Косиора — были политиками, способными мыслить самостоятельно и не всегда исполняющими капризы Сталина. Считается, что Киров сомневался в некоторых аспектах политики Сталина и вроде бы держался в стороне от кампании по осуждению «правого уклона» вплоть до апреля 1929 г., когда этот вопрос уже был решен[52].

Согласно А. Г. Авторханову, осенью 1928 г. по распоряжению Сталина была создана секретная «теоретическая бригада» во главе с Кировым и Б. П. Позерном. Их задачей было поставлять Сталину статьи, которые осуждали линию Бухарина. Они должны были составить список работ Бухарина для сопоставления его формулировок с взглядами Маркса, Энгельса и Ленина[53]. Авторханов ссылается на источник, в котором утверждается, что Политбюро в то время было расколото на два лагеря — бухаринский и сталинский. Куйбышев, Орджоникидзе и Михаил Калинин являлись сторонниками Бухарина, и только позже они перешли на сторону генерального секретаря, в то время как Киров (а также Молотов, Ворошилов, Каганович и некоторые другие) сразу занимали просталинскую позицию[54]. Впрочем, стоит заметить, что доверие ко многим утверждениям Авторханова, и ранее подвергавшихся критике с разных сторон, серьезно подорвано с тех пор, как в 1990-е гг. были открыты советские архивы[55].

В 1929 г. группа ленинградских представителей власти, включая руководство Ленсовета и областной контрольной комиссии ВКП(б), потребовала снять Кирова с должности руководителя ленинградской парторганизации. Предлогом послужили его дореволюционная работа в либеральной прессе и его якобы примиренческое отношение к бывшим ленинградским оппозиционерам. Его также обвиняли в том, что в советских учреждениях окопалось множество так называемых бывших людей, т. е. дворян, священников, купцов, фабрикантов, банкиров и бывших царских офицеров. Вопрос обсуждался на закрытом совместном заседании Политбюро и Президиума ЦКК ВКП(б). Во многом благодаря поддержке Сталина Киров вышел из этого противостояния победителем. Его оппоненты в Ленинграде были сняты со своих постов. Впрочем, в постановлении по итогам заседания предреволюционная деятельность Кирова была названа ошибочной[56].

Но это не помешало Кирову спустя короткое время, в июле 1930 г., стать полноправным членом Политбюро. На XVII партсъезде, проходившем в январе-феврале 1934 г., Киров был переизбран в ЦК. А на послесъездовском пленуме ЦК его переизбрали в Политбюро и Оргбюро. Он был также избран одним из секретарей ЦК[57]. Получив этот пост, Киров стал могущественнее, чем прежде. Но стоит заметить, что на выборах в Политбюро он занял лишь восьмое место в списках для голосования (из десяти)[58], т. е. он не был вторым после Сталина, как это часто представляют. Работа Кирова на посту руководителя ленинградской парторганизации — даже после избрания секретарем ЦК — не позволяла ему часто бывать в Москве на заседаниях Политбюро. По той же причине он встречался со Сталиным гораздо реже, чем другие приближенные вождя. Молотов и Каганович, например, встречались со Сталиным в 1931-1934 гг. 460 и 428 раз соответственно, а Киров побывал в его кабинете всего 45 раз[59].

Киров — «умеренный» сталинист?

Киров был открытым человеком и легко сходился с людьми. Необязательно полагаться на советскую апологетическую литературу, чтобы найти этому подтверждение. Он был популярен и среди партийцев, и среди рабочих Ленинграда; его часто называли «наш Мироныч»[60]. Российский историк Алла Кирилина показывает его человеком, не склонным к интригам и подсиживанию; она предполагает, что именно по этой причине Сталин доверял ему. Она рисует его блестящим оратором, который никогда не читал по бумажке и всегда тщательно готовил свои речи, старательно отбирая материал и при необходимости используя юмор и пословицы. После выступления на фабриках и учреждениях он отвечал на вопросы работников, выслушивал их мнения и советы. Киров критиковал бюрократов, не знакомых с условиями работы на местах, клеймил чванство и высокомерие зарвавшихся партийных лидеров[61]. Известный биограф Сталина Роберт Такер тоже описывает Кирова как народного лидера, открытого для общения с самыми разными людьми, которым он часто предлагал помощь[62].

Кирова часто считают умеренным сталинистом. Это утверждение основывается — как и многие другие мифы, связанные с делом Кирова, — на документе, озаглавленном «Из письма старого большевика», который был опубликован эмигрантским меньшевистским изданием «Социалистический вестник» в 1936 г.[63] В «Письме» Киров описывается как видный политик, который, хотя и был «стопроцентным» сторонником «генеральной линии», в какой-то мере действовал независимо от Сталина. В отличие от других высокопоставленных чиновников, таких как Каганович и Николай Ежов, Киров якобы поддерживал курс на «примирение с советской общественностью» и «выступал защитником идеи постепенного ослабления террора»[64].

Мнение о том, что Киров представлял умеренную оппозицию проводившейся политике, было принято на вооружение многими историками, которые включали и другие имена в списки «умеренных» лидеров и сторонников «жесткой линии». Например, Исаак Дойчер еще в 1949 г. утверждал в объемной биографии Сталина, что Киров, Ворошилов, Ян Рудзутак и Калинин являлись в партийной верхушке «либералами», в то время как Молотов и Каганович «были главными сторонниками сильной руки»[65]. Все же Дойчер считал, что верность Кирова Сталину не подлежит сомнению. Такер называет Кирова «прирожденным лидером» тех членов Политбюро, которые поддерживали курс на умиротворение, Орджоникидзе — «прирожденным вторым лидером». Также к предполагаемым умеренным относились Куйбышев, Косиор и Рудзутак. Помимо них Такер упоминает Калинина и Ворошилова, как возможных сторонников «мягкой» линии, полагаясь в этом на слова Дойчера и «Письмо старого большевика»[66].

В гл. 2 упоминалось, что три якобы события заставили предположить отдельных историков, что Киров представлял умеренную оппозицию Сталину, и, как они считают, привели к конфликту между ними. Одно из них — дело Рютина: Киров якобы выступал против казни Рютина, на которой настаивал Сталин. Остальное — это события, происходившие на XVII съезде ВКП(б) в январе-феврале 1934 г., когда Кирова, как полагают некоторые исследователи, попросили сменить Сталина на посту Генсека, и на выборах в ЦК против Сталина было подано множество голосов, в то время как Кирова поддержали почти единодушно. Более подробно эти вопросы будут обсуждаться в гл. 9.

После решения 1929 г., которое признавало дореволюционное политическое прошлое Кирова «ошибкой», Сталин «взялся» за Кирова, или, как выразился российский историк Олег Хлевнюк: «Это было равносильно мине, находившейся под ногами Кирова весь остаток его политической карьеры. Взорвется она когда-нибудь или нет, зависело от Сталина»[67]. Только по этой причине Кирову было бы сложно поддерживать политику, отличную от той, которую представлял Сталин, даже если бы он и хотел.

В то время Кирова не рассматривали как «умеренного» или находившегося в оппозиции Сталину политика. Кирова не считали теоретиком: все сходились во мнении, что он прагматик, «практический политик». Молотов утверждал, что Кирову не хватает теоретической подготовки, у него нет способностей к организационной работе. Его сильной стороной была прямая работа с массами — он был отличным агитатором. Молотов также утверждал, что вокруг Кирова часто группировались «правые», хотя сам он был не способен это заметить[68]. Последний пункт, возможно, объясняет широко распространившееся позже утверждение, что Киров представлял собой своего рода политическую альтернативу Сталину.

Оппоненты Сталина вовсе не считали Кирова либералом. Рютинцы[69] называли его кадетом[70], оппортунистом, который сумеет приспособиться к любому политическому режиму, они говорили о покровительстве, оказываемом Сталиным Кирову[71]. Троцкий называл Кирова «посредственностью» и «средним болваном»[72]. «Киров был администратором средних способностей», по мнению Tpоцкого, «...он не имел никакого политического веса»[73].

Утверждение, что Киров был «умеренным» или даже противостоял Сталину, также оспаривается многими исследователями. К концу 1970-х гг. итальянский историк Франческо Бенвенути пришел к выводу, частично основанному на изучении публичных речей Кирова, что в них невозможно найти какие-либо отклонения в сторону «умеренности» от сталинистской партийной линии; в 1934 г. более умеренную политику поддерживали все советские вожди[74]. Чуть позже к такому же выводу пришел американский историк Джон А Гетти[75]. После открытия советских архивов теория о том, что Киров был умеренным политиком, еще более пошатнулась[76]. Российские историки, хорошо знакомые с партийными архивами, доказываю несостоятельность данной точки зрения. Олег Хлевнюк, исследовавший подобные утверждения на протяжении последних двадцати лет, пришел к выводу, что такой оппозиции не существовало[77].

Киров был одним из ближайших союзников Сталина, и активно участвовал в борьбе с оппозицией не только в Ленинграде в 1926 г., но и позже; об этом говорят его статьи и речи[78]. В его деятельности на посту первого секретаря Ленинградского обкома партии и Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б) нет явных признаков отклонения от жесткой линии сталинской «революции сверху» 1930-1933 гг. Киров помогал проводить ускоренную индустриализацию и насильственную коллективизацию на северо-западе России. Киров вместе со Сталиным, Ворошиловым, Микояном и Андреем Ждановым и другими деятелями входил в комиссию по рассмотрению вопросов, связанных с коллективизацией, организацией колхозов, обложением крестьян налогами и т. п. Он нес прямую ответственность за катастрофическую сельскохозяйственную политику, которая привела к высылке миллионов людей и голоду, буквально выкосившему целый ряд регионов Советского Союза в 1932-1933 гг.

Киров также частично несет ответственность за репрессии в отношении интеллигенции и других непролетарских слоев в Ленинграде того времени. Из Академии Наук СССР, до 1934 г. базировавшейся в Ленинграде, безжалостно вычистили более пятисот ученых, в т. ч. с целью обеспечить жильем быстро растущий в ходе индустриализации в Ленинграде рабочий класс, Киров выступил за высылку из города десятков тысяч ленинградцев непролетарского происхождения. Это касалось не только бывших царских чиновников и капиталистов, но и многих представителей свободных профессий: юристов, инженеров, ученых и деятелей культуры.

Во время индустриализации и ускоренного развития транспортной инфраструктуры ссыльные и заключенные многих лагерей являлись рабочей силой. Киров собственными глазами видел тяжелые условия труда подневольных работников, но он рассматривал этот вопрос с точки зрения эффективности. Поэтому он решил упорядочить и рационализовать принудительный труд, обеспечить заключенным минимум условий и поощрять интенсивность труда, вознаграждая лучших рабочих. С 1931 г. он поддерживал законы, по которым сокращались сроки за «ударный труд» (но это не распространялось на политзаключенных)[79].

Киров полностью поддержал строительство печально известного Беломорканала, который должен был соединить Балтийское и Белое моря. Его строительство было завершено в рекордно короткие сроки в 1932-1933 гг. благодаря широкому использованию принудительного труда. Органы госбезопасности — ОГПУ — несли ответственность за осуществление этого проекта, который стоил жизни десяткам тысяч подневольных рабочих. Киров дважды посещал строительство и хвалил органы за их усилия. Однако он выступил с инициативой досрочного освобождения заключенных, добившихся лучших показателей при строительстве канала; это также относилось и к политзаключенным[80].

Киров также во многом ответственен за рост культа личности. В декабре 1929 г. на пленуме Ленинградского обкома в связи с подготовкой к пятидесятилетию Сталина Киров произнес пылкую речь, восхваляющую вождя. Культ Сталина развивался постепенно, но особенно ярко проявился при подготовке и во время XVII съезда партии в январе-феврале 1934 г. И на областной партконференции перед съездом, и на самом съезде Киров был в первых рядах среди тех, кто прославлял Сталина. Конечно, не он единственный из партийной верхушки пел дифирамбы вождю, но, будучи одним из руководителей партии и государства, он нес особую ответственность за такое развитие событий.

Политические репрессии в Ленинграде были не менее жестокими, чем в других частях страны; скорее, наоборот. В 1932 г., когда Киров вроде бы поддержал более мягкую линию в деле Рютина, в Ленинградской области ОГПУ арестовало 37 тыс. чел. Это примерно 9 % всех арестованных органами госбезопасности в том году в Советском Союзе, при этом население области составляло 4,2 % населения страны[81]. Введение новой паспортной системы, которая обязывала всех жителей крупных городов иметь прописку, привело к высылке 100 тыс. ленинградцев из «бывших» на проживание за пределы стокилометровой зоны вокруг города[82].

Хотя эти репрессии проводились не лично Кировым (вина за них полностью лежит на ОГПУ), мы знаем, что Киров не сопротивлялся этим жестоким мерам. Напротив, он выступал за них во время новой волны террора, последовавшей после кризиса 1932 г. И его поведение во время противостояния с группой Смирнова-Толмачева-Эйсмонта в ноябре того же года было столь же жестким и непримиримым, как и поведение других сталинистов в Политбюро[83].

Содержание речей и статей Кирова не позволяет сделать выводы о сколько-нибудь значимых различиях между его и сталинской позициями. Это относится и к тем периодам, когда партийное руководство немного смягчало репрессии. В 1933 г. Сталин, похоже, не меньше, чем Киров[84], выступал за проведение умеренной политики. И осуществление более умеренной политики в 1934 г., названное Хлевнюком «"мягким" сталинизмом», было инициировано самим Сталиным. Киров в этом процессе активной роли не играл[85]. Следовательно, между политическими взглядами Кирова и Сталина ни в самые суровые годы режима, ни в более мягкие времена нельзя найти реальных различий.

Кирова нельзя считать не только умеренной альтернативой Сталину, но даже влиятельным политиком. Он редко посещал заседания Политбюро в Москве. Хлевнюк описывает его как человека, который вел себя не столько как член Политбюро, сколько как руководитель одной из важнейших местных парторганизаций. Инициативы Кирова ограничивались только Ленинградом, что позволяет вслед за Хлевнюком сделать вывод: «В общем, из доступных пока документов никак не удается вывести не только образ Кирова-лидера антисталинского крыла партии, не только образ Кирова-"реформатора", но даже обнаружить сколько-нибудь деятельное участие Кирова в разработке и реализации того, что называется "большой политикой"»[86].