Глава 1 Элевсинское пиво

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1

Элевсинское пиво

То будет ли Пифийский брег,

Иль луг светозарный,

Где вечных тайн пестуют людям цвет святой

Могучие богини, где

Ключ златой уста смыкает элевсинского жреца?

Софокл. Эдип в Колоне

Из всех обрядов античного мира наиболее важными представляются элевсинские мистерии — обряды инициации в культах богинь плодородия Деметры и Персефоны, которые проводились ежегодно в Элевсинев Древней Греции. Расположен Элевсин в Западной Аттике, примерно в 20 км к западу от Афин. Элевсинское святилище было больше чем просто храм. С течением времени оно превратилось в целый город, соединенный с Афинами «священной дорогой», окруженный стенами и башнями, части которых сохранились до наших дней. Систематические раскопки здесь ведутся с 1882 года. К югу от Телестерия, храма Деметры, открыт небольшой музей, состоящий из пяти залов.

Никакие другие эллинские мистерии не достигли такой славы, как элевсинские. Паломники со всей Греции приезжали для участия в них. «Блажен смертный, которому удалось узреть мистерии! — восклицает автор древнегреческого гимна. — Но тот, кто не прошел посвящение и не исполнил ритуалы, после смерти не обретет блаженства в темных жилищах иного мира». Деметра, порождающая хлеб, добившаяся у богов возвращения своей дочери из подземного царства Аида, обладала, согласно элевсинскому культу, властью высвобождать из мрачного могильного подземелья всех посвященных — для них было возможно возрождение. Пиндар, один из самых значительных лирических поэтов Древней Греции, говорил в своих одах (V век до н. э.) о смерти, о последующем земном рождении, о том, как элевсинские таинства позволяют осмыслить метаморфозы между двумя жизнями и облегчают их. Спокойствие и уверенность перед лицом смерти даровал посвященным элевсинский культ. Забота об устройстве праздника посвящения входила в обязанности высшей афинской администрации. Мистерии праздновались в Элевсине на протяжении двух тысяч лет и были уничтожены христианами в конце IV века. Сожжение святилища и запрещение мистерий ознаменовали официальный конец язычества.

Большая часть обрядов мистерий никогда не была зафиксирована письменно, и поэтому они остаются предметом спекуляций и домыслов. Интерес к элевсинским тайнам возродился в XIX веке, отчасти после опубликования ранее неизвестных орфических гимнов в честь греческих богов с некоторыми подробностями, отсутствующими в общеизвестных «гомеровских» гимнах. Многие хотели увидеть в мистериях некую потерянную истину и сакральную тайну, пытались прочувствовать, что же именно скрывалось за внешними обрядами, и перечитывали описание Порфирия:

В венках из мирт мы входим с другими посвященными в сени храма, все еще слепцами; но Иерофант, ожидающий нас внутри, скоро раскроет наши взоры. Но прежде всего, — ибо ничего не следует делать с поспешностью, — прежде мы обмоемся в святой воде, ибо нас просят войти в священное место с чистыми руками и с чистым сердцем. Когда нас подводят к Иерофанту, он читает из каменной книги вещи, которые мы не должны обнародовать под страхом смерти. Скажем только, что они согласуются с местом и обстоятельствами. Может быть, вы подняли бы их на смех, если бы услыхали вне храма; но здесь не является ни малейшей наклонности к легкомыслью, когда слушаешь слова старца и смотришь на раскрытые символы. И мы еще более удаляемся от легкомыслия, когда Деметра подтверждает своими особыми словами и знаками, быстрыми вспышками света, облаками, громоздящимися на облака, все то, что мы слышали от ее священного жреца; затем, сияние светлого чуда наполняет храм; мы видим чистые поля Елисейские, мы слышим пение блаженных…[15]

Догадки относительно таинств будоражили поэтов. Гете, например, воплотил их в нескольких сценах «Фауста». Другие воспринимали элевсинские мистерии, как никчемные древние суеверия, имеющие лишь объективный — сейчас мы скорее сказали бы культурологический — интерес. В. Г. Белинский в письме Боткину выразился по поводу статьи Уварова достаточно жестко:

Короче: это был мистицизм древности. Меня поразило в статье то, что практический, здравомыслящий Сократ отказался участвовать в Элевзинских таинствах и был к ним вообще холоден, тогда как fou sublime, {возвышенный безумец (франц.). — Ред.} фантастический романтик Платон благоговел перед ними. Вообще, мне кажется, Элевзинские таинства имеют только ученый, чисто объективный интерес, а со стороны субъективного интереса — они не стоят выеденного яйца[16].

Но ни духовный, ни скептический подход долгое время не могли помочь в понимании того, что же все-таки происходило во время мистерий. В конце XIX века религиозный философ Дмитрий Мережковский в романе «Юлиан Отступник» представил спор по поводу сходных мистерий в Эфесе врача Орибазия, считающего мистерии иллюзией, оптическим обманом, и Максима Эфесского. На упреки Орибазия: «вы из фонаря бросаете отражения сквозь раскрашенные стекла на белый дым ароматов — и ученик воображает, будто бы перед ним видения богов» иерофант отвечает:

Таинства наши глубже и прекраснее, чем ты думаешь, Орибазий. Человеку нужен восторг. Для того, кто верит, блудница воистину Афродита, и рыбья чешуя воистину звездное небо. Ты говоришь, что люди молятся и плачут от видений, рожденных масляной лампой с раскрашенными стеклами. Орибазий, Орибазий, но разве природа, которой удивляется мудрость твоя, — не такой же призрак, вызванный чувствами, обманчивыми, как фонарь персидского мага? Где истина? Где ложь? Ты веришь и знаешь — я не хочу верить, не могу знать…[17]

Мережковский, будучи христианином, представляет мистерии фокусами жрецов, языческие культы для него ложны по определению. Поэтому ему не слишком интересен вопрос, отличались ли чем-нибудь эфесские мистерии Артемиды от элевсинских мистерий Деметры. Какие факторы способствовали тому, что последние заняли главенствующее положение? Может быть, в них кроется все же не только «отражение раскрашенных стекл лампы», и видения богов вызваны чем-то более существенным, а не простыми ярмарочными фокусами? Почему Сократ говорил, что люди во время элевсинских мистерий «грезят наяву»?

В греческом языке появился глагол «корибантствовать» — «юродствовать», «приходить в исступление», «терять самоконтроль». Именно это слово употребил Сократ, характеризуя Элевсинские мистерии и отказываясь от посвящения в них[18].

О роли напитка кикеон, употребляемого во время посвящения, долгое время никто не задумывался. Что означала секретная формула, переданная Климентом Александрийским: «Я постился, я пил кикеон»? Только в1978 году исследователи Р. Гордон Уоссон, Альберт Хофманн и Карл А. П. Рак в книге «Дорога в Элевсин» собрали доказательства того, что эффект элевсинских мистерий основывался на воздействии содержащегося в кикеоне психоделика — препарата спорыньи. Чувства посвященных были обостренны подготовительными церемониями, а психотропная смесь позволяла погрузиться в глубочайшие мистические состояния.

Согласно Т. МакКенне, использование галлюциногенов и психоделиков — условие прорыва к иным формам сознания и иным формам жизни, возрождавшим то, что свыше двух тысяч лет делал почти каждый, кто был хоть сколько-нибудь замечен в древнем мире. Он обязательно «совершал паломничество в Элевсин и имел опыт галлюциногенной интоксикации, вызванной спорыньей»[19].

Человечество познакомилось с этим сумчатым грибком давно, надо полагать, с самого начала культивирования злаков. Но знакомство это было далеко не самым приятным.

Распространение зерновых культур создало и другие новые проблемы для человека. Так, например, широкое введение в культуру ячменя и ржи вызвало распространение паразитирующей на завязях этих и других злаков спорыньи. Спорынья представляет собой покоящуюся стадию склероций сумчатого гриба Claviceps purpurea Tulasne. Она содержит алкалоиды, обладающие высокой физиологической активностью. Использование в пищу зерна, пораженного спорыньей, приводило и к массовой гибели людей. Одним из самых тяжелых и частых проявлений отравления спорыньей являются психозы[20].

Спорынья была страшным ядом, но могла приносить и пользу, останавливая кровотечения и облегчая роды. Первые сведения об использования спорыньи в акушерстве встречаются в китайских записях приблизительно в 1100 году до н. э. Ассирийские таблички 600 года до н. э. упоминают «вредный нарост в колосе зерна». В 550 году до н. э. египетский папирус Херста описывал специфический препарат из смеси спорыньи, масла и меда, который рекомендовался для роста волос. В 370 году до н. э. Гиппократ описал спорынью, отмечая ее использование для остановки кровотечения[21].

Но поскольку грибок, из которого потом будет изготовлен самый знаменитый психотропный препарат XX века, обладает также и галлюциногенным действием, то наличие его в урожае зерновых должно было рано или поздно привести к включению спорыньи в аграрные культы плодородия. Должны были появиться жрецы, научившиеся использовать ее галлюциногенный эффект с соблюдением максимальных мер предосторожности. Шансы на такое развитие событий, во всяком случае, были очень велики, а времени на опыты — тысячелетия. Вероятно, элевсинские мистерии и стали такой частью культа.

Что же касается Элевсинских мистерий, то многие современные исследователи считают, что в священный напиток кикеон, который пили участники мистерий, добавлялась (а возможно, попадала туда случайно) спорынья (Claviceps purpurea), из которой впоследствии А. Хофманом был получен ЛСД. Спорынья находилась на зернах ячменя, который был обязательной составной частью кикеона, помимо ячменя туда также входила и уже упомянутая болотная мята — полей гомеровского гимна «К Деметре»[22].

Во множестве публикаций наличие спорыньи в напитке элевсинских мистерий связывается именно с ячменем. Корни такого восприятия лежат в гомеровском гимне, где упоминается «ячная мука», и в наличии ячменя в составе напитка никто пока особо не сомневается. Возможно, эта уверенность усиливается проекцией представления о привычном пиве, которое сейчас, благодаря знаменитому баварскому Закону о чистоте (Reinheitsgebot), изготовляется, в основном, из ячменного солода. К тому же именно ячменное пиво было излюбленным напитком еще древних египтян. Поэтому Фрезер в «Золотой ветви» уверенно писал о «торжественном приобщении к богине глотком ячменного отвара из священной чаши». Но так ли прост гомеровский гимн?

При многочисленности материала об Элевсинских мистериях был неизвестен их sui generis нерв, то, что обеспечивало участникам экстатическое состояние. Иными словами, речь идет о составе ритуального напитка, описанного в гомеровском гимне Деметре: отвергнув поднесенный ей кубок с вином, богиня

«Попросила, чтоб дали воды ей,

Ячной (????) мукой замесивши и нежным полеем…

Выпила чашу Део. С этих пор стал напиток обрядным».

Таким образом, ритуальный, опьяняющий напиток как будто представляет собой смесь воды, муки и мяты (по некоторым источникам — и меда), заведомо лишенную наркотических свойств. Естественно заподозрить, что здесь заложена некая скрытая информация[23].

Вероятно, это действительно просто маскировка, подобная двойному значению слова «мандара» в санскрите — и «райское» дерево, и дурман:

Этимология слова mandara свидетельствует, что оно первоначально относилось скорее всего не к коралловому дереву, лишенному токсических и наркотических свойств, а именно к дурману; как прилагательное, mandara (=manda) означает «медлительный», «вялый», «тупой», «глупый»; название, таким образом, согласуется с действием наркотика (ср. русское название белладонны, также содержащей атропин: «сонная одурь»).

В переносе названия «мандара» на безобидное коралловое дерево можно усмотреть один из приемов «мифопоэтической цензуры», имеющей целью гарантировать сохранение сакральной информации об употребляемом в ритуалах средстве, но в то же время замаскировать эту информацию самым тщательным образом. Способ маскировки, используемый в данном случае древнеиндийской традицией, находит некоторое соответствие в традиции древнегреческой: в гомеровском гимне Деметре описывается состав ритуального напитка, употреблявшегося в Элевсинских мистериях; в него входят как будто лишь вода, мята и ячменная мука. Однако Р. Уоссон и его соавторы по книге «Дорога в Элевсин» считают, что под словом alphi («ячмень») в тексте скрыто указание на спорынью, грибок, содержащий сильнейший алкалоид, который и придавал всему напитку галлюциногенные свойства[24].

Но если ???? — лишь закодированная спорынья, то нет уверенности и в том, что в рецепте речь вообще идет о ячмене. В отличие от ржи, ячмень — такой же самоопыляемый злак, как и пшеница, и заражается спорыньей он не легче. Стоит уточнить, что Хофманн с соавторами, выдвинувшие теорию о спорынье в составе кикеона, разницу в составе алкалоидов ячменной и пшеничной спорыньи не отметили:

Какие подходящие виды спорыньи были доступны для древних греков? Рожь там не росла, но как на пшенице, так и на ячмене Claviceps purpurea приживается. Мы проанализировали пшеничную и ячменную спорынью в нашей лаборатории и убедились, что они содержат в основном те же самые алкалоиды, что и спорынья ржи, то есть алкалоиды эрготаминовой и эрготоксиновой групп, эргоновин, и иногда также следы амида лизергиновой кислоты. Как я сказал выше, эргоновин и амид лизергиновой кислоты оба воздействуют на психику и являются водорастворимыми, в отличие от других алкалоидов. Как все мы знаем, спорынья отличается по своим химическим компонентам в зависимости от того, на каком злаке паразитирует, и от места произрастания. Мы не можем сказать ничего определенного по поводу того, какой химический состав имела та спорынья ячменя или пшеницы, что росла на Рарийских полях во втором тысячелетии до н. э. Но, конечно, не будет преувеличением предположить что на ячмене, растущем там, паразитировала спорынья, содержащая, среди других, доступные галлюциногенные алкалоиды. Знаменитая Рарийская равнина была рядом с Элевсином[25].

Последняя фраза Хофманна наводит на определенные размышления. Действительно, если чем и славился Элевсин, кроме знаменитых мистерий, так это своей пшеницей, растущей на Рарийских полях. Так не была ли все-таки спорынья пшеничной? Ведь это культ Деметры, а согласно преданию, Триптолем засеивал поле по поручению богини зернами пшеницы, а не ячменя. Согласно Псевдо-Аполлодору: «Старшему из сыновей Метаниры Триптолему она изготовила колесницу, в которую запрягла крылатых драконов, и дала зерна пшеницы, которыми Триптолем, поднявшись к небу, засеял всю землю»[26]. И передавала ему Деметра, как пишет Топоров, колос со спорыньей:

Видимо, сходный [с сомой] эффект достигался и в элевсинских мистериях использованием галлюциногенных свойств спорыньи (ср. ее изображения в вазовой живописи, в сюжете вручения Деметрой колосьев со спорыньей Триптолему)»[27].

Восприятие спорыньи, как символа плодородия, сохранялось во многих культурах тысячелетиями. В России в XIX веке просили Господа: «дай спорость находящемуся на столе хлебу»[28]. Многие крестьяне даже в XX веке, причем в разгар эпидемии, все еще были уверены, что «спорынья родится в самом хлебе, чтобы хлеб был спорый, а не для отравы»[29]. И если именно спорынья зашифрована в ????, «то роль колосьев как атрибута Деметры, передача их Триптолему, интерпретируемая обычно как акт целиком культурный, приобретает иной смысл: это передача растения, из которого приготовляется галлюциногенный напиток для мистерий, напиток, символизирующий плодородие, как и сама спорынья»[30].

Не только блаженство сулили элевсинские мистерии, видения были и пугающими.

Затем, посвященные облекались в кожу молодого оленя, символ растерзанной души, погруженной в жизнь плоти. После этого гасились все факелы и светильники, и мисты входили в подземный лабиринт. Приходилось идти ощупью в полном мраке. Вскоре начинали доноситься какие-то шумы, стоны и грозные голоса. Молнии, сопровождаемые раскатами грома, разрывали по временам глубину мрака. При этом вспыхивающем свете выступали странные видения: то чудовище химера или дракон; то человек, раздираемый когтями сфинкса, то человеческое привидение. Эти появления были так внезапны, что нельзя было уловить, как они появлялись, и полный мрак, сменявший их, удваивал впечатление. Плутарх сравнивает ужас от этих видений с состоянием человека на смертном одре[31].

Подобные галлюцинации наблюдались и российскими психиатрами XIX века во время эпидемий эрготизма. Но тогда о возможной связи спорыньи и древних мистерий никто еще не задумывался. После уничтожения элевсинских мистерий знания о спорынье оказались утраченными. Или, точнее, было утрачено ее сакральное значение и опыт безопасного применения. Эффекты отравления спорыньей стали спонтанными, но, судя по всему, продолжали использоваться теми, кто догадывался об их причинах. Антониты, по крайней мере, это знали и лечили паломников белым хлебом.

Вытеснив строго ритуальную токсикацию, локализованную в пространстве и времени ритуала и мистерии, последующая цивилизация, стимулирующая развитие промышленности и сельского хозяйства, привела к небывалой и повсеместной токсикации отравляющими веществами[32].

В начале XX века религиозный философ Василий Розанов задумчиво записал на листке: «Элевзинские таинства совершаются и теперь. Только когда их совершают люди, они уже не знают теперь, что это — таинства»[33]. Что он имел ввиду? Лежала ли перед ним буханка ржаного хлеба? Этого мы никогда не узнаем. В тот день он написал одну лишь эту фразу. Только за такими спонтанными народными «элевсинскими мистериями» обычно следовала расплата: корчи, гангрена, слабоумие и смерть.

Этноботаника Маккенну смущал в элевсинских таинствах один вопрос, который он задавал в своей книге: «Явно малоприятные переживания могут ждать тех, кто вознамерится испытать на себе теорию Уоссона-Хофманна относительно Элевсина. Есть микологи старые, а есть микологи храбрые, но старых и храбрых микологов не бывает… Если источником элевсинских мистерий было эрготизированное пиво, то как же его могли принимать столько веков без неприятных побочных эффектов, которые так же вошли бы в легенду?»[34]

Но действительно ли проблем, связанных с элевсинскими таинствами, никогда не было? Да, легенды об отвалившихся руках и ногах или о корчах у участников мистерий нам неизвестны. Это и не удивительно — если опытные жрецы применяли заведомо небольшую дозировку, то при однократном приеме такой эффект малореален. Проблема могла бы возникнуть, если бы доза оказалась слишком большой или потребление — достаточно постоянным. И вполне вероятно, что один раз это все же произошло, а «побочным эффектом» стала знаменитая страшная афинская «чума», вошедшая в число десяти наиболее значительных эпидемий в истории. Этот загадочный мор еще с XVIII века пытались объяснить спорыньей. И вот здесь наглядно виден этот характерный момент медленного движения мысли — столетия идут споры о причинах «чумы», десятилетия спорят о природе элевсинского напитка, предлагая на замену спорынье, например, псилоцибиновые грибы с относительно сходными психоактивными свойствами. Но никому так и не пришло в голову связать элевсинские мистерии и «чуму» в одно целое. Не были ли вызваны эти феномены одним и тем же? Тем веществом, что выдвигалось по каждой из теорий отдельно.