ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВЛАДИМИР

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВЛАДИМИР

980-1015

Владимир стал единым государем. Наемные норманны, которые помогли ему достичь цели, начали просить у него заслуженной платы: «Город наш, говорили они, мы взяли его для тебя, дай же нам теперь окуп по две гривны на человека». Владимир отвечал: «Подождите, пока соберут куны (деньги)». Норманны ждали месяц, и все-таки не получили ничего. «Ты обманул нас, сказали они князю, пусти нас, по крайней мере, к грекам». Он выбрал из них несколько мужей храбрых и смышленых, а все прочие отправились в Царьград. Владимир, опасаясь, вероятно, их мести, послал предупредить императора: «Вот, идут к тебе варяги, не моги держать их в городе, а то наделают они тебе хлопот, как и здесь; разошли их по местам, и сюда не пускай ни одного».

Оставленным мужам Владимир раздал некоторые города, а Добрыне, своему дяде, неизменному советнику и помощнику, отдал Новгород.

Утвердившись на столе киевском, Владимир начал ходить ежегодно в походы, подобно своим предшественникам. На первый год (981) пошел он к западу, только далее, чем ходил Олег, за хорватов и дулебов, к ляхам, и взял города Перемышль и Червень (Галицию), «иже суть и до сего дне под Русью», сказал Нестор. В том же году ходил он на вятичей и наложил на них дань от плуга, как брал его отец.

На второй год (982) воевал он снова с вятичами, которые заратились, и победил их опять.

На третий год (983) овладел он отдаленной землей ятвягов, потомков сарматских, между Литвой и Польшей. Тогда же, вероятно, покорил он и страны прибалтийские, куда, по известию северных летописцев, мужи его ходили собирать дань.

Столько успешных походов и побед требовали благодарности и жертвы богам. Еще в первые годы своего княжения поставил он в Киеве (а Добрыня в Новгороде) кумиры их на холме, за двором теремным: Перуна деревянного с головою серебряною и усом золотым, Хорса, Дажбога, Стрибога, Симаргла и Мокоша, пред которыми приводились юноши и девы, совершались жертвы, и осквернялась кровью земля Русская, как вспоминал после с негодованием набожный летописец.

Бояре и старцы сказали теперь: «Мечем жребий на отрока и девицу; на кого падет он, того и зарежем богам». Жребий пал на одного молодого варяга, прекрасного лицом и душою. Отец его пришел с ним из Греции, и исповедовал веру христианскую. Посланные объявили отцу, что сына его боги требуют себе в жертву. «Не боги они, отвечал старый варяг, а дерево; ныне есть, а завтра сгниют. Бог един, тот, которому поклоняются греки, который сотворил небо и землю, звезды и луну, солнце и человека, и дал ему жить на земле, а эти боги что сделали? Сами они сделаны руками из дерева. Не дам своего сына для бесов». Люди взволновались, услышав от посланных такой ответ, схватили оружие и побежали к дому варягов. Он стоял с сыном в сенях. «Отдай сына, кричали ему люди, мы должны заколоть его богам». «Если они боги, отвечал старик, пусть его возьмут сами, а вы чего хотите?» Все завопили, бросились, подсекли сени под несчастными, они упали, и были убиты разъяренной толпою — первые мученики в Киеве, Феодор и Иоанн.

Владимир ходил еще (984) на радимичей, которых победил на реке Пищане посланный им вперед воевода, прозванием Волчий Хвост, почему Русь всегда и смеялась над ними, говоря: пищанцы волчьего хвоста бегают. Радимичи принуждены были давать дань в Киев, и давали ее еще при Несторе.

Потом ходил он (985) в ладьях вместе с дядей своим Добрыней, на волжских болгар, отдохнувших после разгрома Святославова, во время войн его на Дунае и усобицы между его сыновьями. Хотя он и победил болгар, но заключил с ними мир, по совету Добрыни, который, увидев колодников в сапогах, сказал своему племяннику: «Пойдем лучше искать лапотников». Болгары ходили роте (клялись) в сохранении договора, чтобы продолжался он, пока камень не будет плавать, а хмель тонуть.

После всякого такого похода возвращался Владимир в Киев, обремененный добычей, и начинался у него пир с удалой дружиной. Он был тогда предан удовольствиям чувственным: любил воевать, любил и гулять, есть и пить, тешиться и прохлаждаться. До нашего времени дошли песни, которые складывались долго в народе о пирах Владимировых.

Во стольном городе во Киеве, Что у ласкова князя Володимира, А и было пированье, почестной пир, Было столованье, почестный стол, Много на пиру было князей, бояр, И русских богатырей могучиих; А и будет день в половине дня,

Княженецкой стол во полу-столе. Владимир князь распотешился, По светлой гридне похаживает, Черные кудри расчесывает…

На пирах Владимира раздавались веселые песни, играли гусли; турий рог, наполненный вином, обходил гостей; вещие бояны возлагали руки на живые струны, и струны сами славу князьям рокотали, — Олегу и Игорю, Ольге и Святославу, и самому ласковому князю Владимиру.

Нестор рассказывает о его обедах, обильных винами, медами и мясом, от скота и зверины. Воины, охмелев однажды, возроптали: «Зло нашим головам — дают нам есть ложками деревянными, а не серебряными». Владимир, услышав, тотчас велел сковать ложки серебряные и сказал: «Серебром и золотом я не найду дружины, а дружиной найду серебро и золото, как отец мой и дед».

Могучие витязи его также живут до сих пор в памяти народной: Илья Муромец, Алеша Попович, Чурила Пленкович, Добрыня Никитич и прочие.

Но еще больше вина, пиров, веселья и войны любил Владимир женщин: он побежден был похотью женскою, говорит летописец, и «беша ему водимыя»: Рогнеда, от которой он имел четырех сыновей — Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода, и двух дочерей; он посадил ее на Лыбеди, где в Несторово время находилось сельцо Предиславино.

Гордая и страстная, истая норманнка, она приревновала после к своим счастливым соперницам, а может быть и питала тайную месть к убийце своего отца, матери и братьев. Однажды, как он приехал к ней на Лыбедь и уснул на ее ложе, она решила его зарезать, уже занесла руку с ножом… Но Владимир случайно проснулся и удержал ее. «Я полюбила тебя, сказала Рогнеда, хоть ты убил отца моего, и мать, и братьев, и полонил землю их для меня, но теперь ты охладел ко мне и младенцу моему!..» Владимир велел облечься ей в царскую одежду, как была она в первый день своего соединения с ним, сесть на постель в светлой горнице и ожидать его. Трепещущая, Рогнеда исполнила повеление. Владимир приходит поразить ее, как вдруг выбегает, с обнаженным мечом, сын его, младенец Изяслав, подученный матерью, и говорит ему: «Отец, ты здесь не один!» Владимир бросил свой меч и сказал: «Я не знал того»; ушел, созвал бояр, и рассказал им все, что случилось. Бояре подали совет: не убивай ее ради дитяти сего, но воздвигни отчину отца ее, и отдай ей с сыном твоим. Владимир послушал их, велел построить город, названный Изяславлем, и отпустил туда мать и сына.

Другая жена его была болгарка, от которой имел он Бориса и Глеба. Одна чешка родила ему Вышеслава, другая Святослава и Мстислава. Жена Ярополкова, гречанка, приведенная его брату еще отцом Святославом, ради красоты лица ее, взята им была к себе беременная и родила Святополка. «От греховнаго бо корени, замечает Нестор, зол плод бывает». Наложниц жило у него двести в Вышегороде, триста в Белгороде, и двести на Берестове, где после было сельцо Берестовое: «и бе не сыть блуда, заключает Нестор, женолюбец, яко же и Соломон. Но Соломон мудр бе, и наконец погибе; се же бе невеголос, а наконец обрете спасение».

Летописец обращает этими словами внимание на принятие Владимиром христианской веры, о чем передано им (986) следующее повествование.

Соседние народы, которым русский князь стал еще страшнее своих предшественников победами, завоеваниями, счастьем, старались привлечь его на свою сторону и войти с ним в союз. Вера казалась им, и очень справедливо, лучшим для того средством. У хозар господствовал закон Моисеев; волжские болгары были магометане; греки хотели обратить Владимира к христианству Восточной церкви; немцы, к которым посылала посольства Ольга, и даже Ярополк, предлагали исповедание римское.

Прежде всех пришли болгары, только что заключившие договор. «Ты князь мудрый и смышленый, сказали они, а закона не знаешь. Прими закон наш, и поклонись Бохмиту». Владимир спросил: «В чем состоит закон ваш?» «Веровать в Бога, — и еще учит нас Бохмит обрезаться, свинины не есть, вина не пить; зато по смерти даст он всякому правоверному по семидесяти жен красных, и на одну из них возложит красоту всех семидесяти, и та будет ему женою». — Владимир слушал это с большим удовольствием, потому что любил жен, но обрезание было ему противно, отвержение мяса свиного также не нравилось, а всего более запрещение вина. «Нет, отвечал он, Руси есть веселие — пити; мы не можем быть без того».

Посланные от папы немцы говорили: «Земля твоя, как и земля наша, а вера твоя не как вера наша. Наша вера свет есть. Мы кланяемся Богу, иже сотворил небо и землю, и всякое дыханье, а ваши боги древо». Владимир спросил: «Какая же у вас заповедь?» — «Поститься по силе, отвечали они, кто ест и пьет, все во славу Божью…» «Нет, прервал Владимир, возвращайтесь домой: отцы наши не знались с вами».

Пришли жиды хозарские и сказали: «Мы слышали, что были у тебя болгары и христиане учить тебя вере своей — мы распяли того, в кого христиане веруют, а мы знаем единого Бога Авраамова, Исаакова, Иакова». «Где земля ваша?» спросил Владимир. «В Иерусалиме. Но Бог разгневался на нас за грехи наши и расточил по странам чуждым». «Так как же беретесь вы учить других, сами отверженные Богом и рассеянные? Если бы Бог любил вас и закон ваш, так не расточил бы вас по странам чуждым. Хотите вы, чтоб и с нами было то же?»

Наконец, греки прислали к Владимиру своего учителя, который растолковал ему, в чем состоят заблуждения всех этих исповеданий. «Вера Бохмитова, сказал он, оскверняет небо и землю — исповедники ее прокляты более всех людей. Вот, например, какие скверны делают они, мужья и жены, поминая Бохмита…» Владимир плюнул и сказал: «Нечисто есть дело». «Мы слышали, продолжал учитель, что приходили к вам и римляне. Их вера малым различна с нами: они служат опресноками, то есть облатками, а Господь, взяв хлеб, сказал Апостолам: сие есть тело мое, за вы ломимое, потом взял чашу и сказал: се есть кровь моя Нового Завета. Римляне служат не так, и, следовательно, не исправили веры».

Владимир спросил: «Жиды говорят, что они распяли того, кому вы с немцами веруете». Учитель отвечал: «Правда — жиды распяли нашего Спасителя, но за то и прияли наказание; города их разбиты, сами они рассеяны по земле и работают иноплеменникам; мы веруем Ему; ибо Его предрекали Пророки, яко Богу родитися, распяту быти и погребену, и в третий день воскреснути, и взыти на небо».

«Но зачем же Бог сходил на землю, спросил Владимир, и принимал такие страсти?»

«Если ты хочешь слушать, отвечал учитель, то я объясню тебе».

«Я рад слушать», сказал любопытный Владимир.

И учитель начал объяснять ему предание Моисея о создании мира, о падении ангелов, о творении человека, о первородном грехе, о патриархах, о потопе и столпотворении, о вере Авраамовой и обетованиях ему Божиих, о переселении израильтян в Египет, о возвращении их Моисеем в землю обетованную, о судьях и царях, о Давиде и Соломоне, о явлении Пророков, которых старался представить ему как можно выразительнее. Он передал сначала пророчества о наказании Израиля.

Первым начал пророчествовать Осия: «Тако глаголет Господь — преставлю царство дому Израилеву, сокрушу лук Израилев… отвергнуся их и будут блудяще во языцех». Иезекииль сказал: «Рассею вы вся останки ваши во вся ветры».

Потом предрекали Пророки призвание народов иных к принятию благословения Господня. Исаия сказал: «Откроет Господь мышцу свою пред всеми языки, и узрят все концы земли спасенье от Бога нашего». Давид воспевал: «Хвалите Господа все языки и похвалите его вси людие».

Наконец, возвестили они явление Бога во плоти. Давид возгласил: «Рече Господь Господеви моему: седи одесную мене, дондеже положу враги твоя подножью ногама твоима». Исаия: «Се Дева во утробе зачнет и родит сына, и назовут имя ему Еммануил». Ездра: «Благословен Господь, руце распростер свои, спас Ерусалима».

Предречено было и воскресение. Давид пел: «Воскресни, Господи Боже мой, и да вознесется рука твоя».

Владимир слушал речь учителя с глубоким вниманием и спросил: «Сбылось уже это все, или еще теперь сбывается?»

«Сбылось все, отвечал учитель. В лето 3300 от сотворения мира послан бысть Архангел Гавриил в Назарет, к Деве Марии, от колена Давидова, рещи ей: радуйся, обрадованная, Господь с тобою. И при сем глаголе зачала она Слово Божие во утробе, и породи Сына, нарече имя ему Иисус. Волхвы от востока пришли поклониться ему, а Ирод царь хотел умертвить его. По гласу Божиему отрок спасен был бегством в Египет, но по смерти Ирода святое семейство возвратилось в Назарет. Когда возрос Иисус, и было ему тридесять лет, крестился он в Иордане от Иоанна Предтечи… и разверзлись небеса, и Дух сошел в виде голубя, и глас раздался: Сей есть Сын мой возлюбленный, о нем же благоволих. Иисус начал проповедовать слово Божие, творя чудеса: хромые ходили, слепые прозревали, прокаженные очищались, мертвые воскресали по слову его. Архиереи и книжники исполнились к нему зависти и обвинили в богохульстве. Он был распят в Иерусалиме на Голгофе, — и была тьма по всей земле от шестого часа и до девятого, завеса церковная раздралася, и многие мертвые восстали. В девятом же часу испустил Он дух, а на третий день воскрес».

«Но для чего ему было родиться от жены, спросил Владимир, удивляясь более и более словам грека, для чего был Он распят на древе, для чего крестился водою?»

«Для того от жены, толковал учитель, что сначала род человеческий согрешил женою, когда дьявол прельстил Евою Адама, и тот был изгнан из рая. Теперь Бог, воплотившись от жены, открыл путь человеку в рай. На древе Он распят был для того, что сначала человек погиб, вкусив от древа, а теперь, когда Бог приял смерть на древе, древом побежден дьявол. Обновление водою для того, что водою было и первое наказание. Сего ради рече Бог: „Понеже погубих водою человека грех их ради, ныне же паки водою очищу грехи человекам“. Слушай далее.

По воскресении Иисус Христос явился ученикам своим и послал их во вся языки, научать их, крестяще во имя Отца и Сына и Святого Духа. На пятидесятый день сошел по обетованию Дух Святый на Апостолов, и они разошлись по вселенной… проповедовать и учить народы, от них научились и мы, греки.

Христос придет с небес судить живых и мертвых и воздать каждому по делам его — праведникам дарует он царство небесное, красоту неизреченную, веселье без конца и вечную жизнь; грешникам, неверующим во имя его, страдания огненные и муки вечные».

Сказав это, учитель развернул перед Владимиром картину, изображающую страшный суд, и указал ему праведников, идущих в рай, и на другой стороне грешников, посланных в ад.

С тяжелым вздохом, в глубоком размышлении, сказал Владимир, рассматривая картину: «Счастливы праведные, горе грешникам». «Крестись, прервал учитель, если хочешь стать с праведными». Владимир отвечал: «Дай мне время», — и, осыпав грека дарами, отпустил с честью.

Причина медлительности его была следующая: он должен был знать мнение своей дружины, бояр и старцев, без которых не мог решать ничего. Он созвал их и сообщил предложения болгар, жидов и немцев, которые все хвалили законы свои. «Греки же хулят их, а превозносят только свой. Много толковал учитель их о начале всего мира, хитро сказующе, и чудно его слушати, и любо. Он говорит, что есть еще и другой свет, и если кто вступить в их веру, то, умерши, оживет и не умрет после вовек, а кто послушается другого закона, тот будет гореть на том свете. Вот что я услышал… как вы рассудите?»

Бояре и старцы отвечали: «Ты знаешь, князь, что своего никто хулить не станет, но хвалит всегда. Если хочешь узнать истину, то у тебя есть мужи, — пошли их испытать, как кто служит Богу».

Совет этот понравился князю и всем людям.

Избранные мужи, добрые и смышленые, числом десять, обошли все страны, были у болгар, потом у немцев, и, наконец, пришли к грекам.

Император, узнав о цели их прибытия в Константинополь, повелел показать богослужение во всей красоте. Патриарх облачился в святительские ризы; светильники пылали в храме святой Софии; кадила благовонные дымились, согласные лики славословили Господа. Послов поставили на возвышенном месте, показывали им всю красоту церковную и объясняли значение всех действий. Они были в изумлении, дивились и не находили слов для выражения своих чувств.

Когда они возвратились в Киев, Владимир велел им рассказать о виденном перед дружиною, боярами и старцами. Они начали: «У болгар закон нехорош. Поклонившись, садятся и поворачиваются по сторонам как бешеные. Радости нет никакой, а только печаль. Немцы служат в храмах долго, но без красоты. А когда греки привели нас туда, где они поклоняются своему Богу, то мы не узнали, на земле ли мы были или на небе. Нигде нет такого вида и такой красоты, которых рассказать мы не умеем; уверены только, что здесь пребывает Бог с людьми, и служба их краше всех стран. Всякий человек, вкусив сладкое, не примет горечи, так и мы…»

Бояре, выслушав повествование, сказали: «В самом деле, если бы греческий закон не был лучше всех, то бабка твоя Ольга не приняла бы его: она была ведь мудрее всех людей».

«Где же нам креститься?» спросил Владимир. «Где тебе угодно», отвечала дружина.

В следующем году Владимир пошел на Корсунь, греческий город, и осадил его, став с ладьями своими в Лимени. Корсунцы защищались храбро, и русский князь велел насыпать к стенам города вал. Жители, подрывшись под стеною, уносили землю ночью в город, и работа не имела успеха, как вдруг один изменник, по имени Анастас, дал знать оттуда с пущенной стрелой, чтобы русские перекопали колодцы, из которых трубами проведена вода в город. Совет был исполнен, и жители, томимые жаждой, сдались.

Взяв город, Владимир тотчас послал послов к греческим императорам, Василию и Константину, требовать сестры их, царевны Анны, себе в супружество, грозя в случае отказа взять Константинополь, как теперь взял Корсунь. Император изъявил свое согласие с условием, чтобы он принял христианскую веру: иначе христианке нельзя сочетаться узами брака с язычником. «Крестись, велели они сказать ему, и получишь сестру нашу и царство небесное». «Я готов креститься, отвечал Владимир, потому что люба мне вера ваша, и посланные мои, испытав, одобрили ее, присылайте сестру вашу с людьми, которые окрестят меня».

Но царевна отказывалась: «Лучше мне умереть здесь, говорила она, чем идти в этот плен». Братья старались убедить ее святостью подвига, если она всю землю Русскую приведет к Богу, а вместе с тем избавит свое отечество от лютой рати, от всех бедствий, которые причинила ему русь и грозит нанести вперед.

Плача и рыдая прощалась юная царевна со своими родственниками и села горестная на корабль, уносивший ее из прекрасной родины, по волнам Черного моря, во власть какого-то неизвестного страшного витязя, в страну суровую, к народу необразованному.

Корсунцы встретили Анну и сопровождавших ее священников и вельмож с поклонами и великой честью, ввели в город и проводили в приготовленную палату.

Епископ корсунский со священниками, прибывшими с царевною из Константинополя, огласив Владимира и передав ему символ веры, совершил над ним таинство святого крещения, в церкви святого Василия, стоявшей посреди торговой площади. Говорили, что Владимир, заболевший перед тем глазами, прозрел в самую минуту крещения, и, изумленный, сказал: «Теперь-то узнал я Бога истинного». Многие из дружины его, совершенно свободные в образе своих действий, почтя чудом его внезапное исцеление тут же крестились.

Во время Нестора уже ходили разные толки о месте крещения Владимирова: одни говорили, что он крестился в Киеве, другие в Василеве, но печерский инок решительно утверждает, что это было в Корсуне, где при нем еще были целы палаты Владимира и царевны.

По совершении крещения совершен был брак.

Скоро Владимир с новобрачной царицей оставил Корсунь, возвращенный грекам за выкуп. С собой взял он Анастаса, помогшего ему взять город, несколько попов, мощи Св. Климента и Фива, ученика его, иконы на благословенье себе, сосуды церковные, два медных капища и четырех коней медных. В Корсуне велел он поставить церковь на горе, которую насыпали жители землей, унесенной из его вала.

Лишь только возвратился Владимир в Киев, как и велел ниспровергнуть кумиры, одни сжечь, другие истребить, а главного, Перуна, привязать к конскому хвосту и волочить с горы по Боричеву взвозу на ручей, с ручья же в Днепр. Неверные люди плакали, провожая кумир, пущенный по реке. Князь приставил двенадцать человек отталкивать его от берега, пока не пройдет пороги. За порогами выбросило кумир на берег, и то песчаное место долго называлось в народе Перуновой релью.

На другой день велел Владимир созвать жителей всего города к реке, говоря: «Если кто не окажется на реке, богатый или убогий, нищий, работник, тот будет мне противен». Люди собрались с радостью, толкуя про себя: «Если бы это было нехорошо, то князь и бояре не сделали бы того».

Поутру вышел Владимир на Днепр с попами царицыными и корсунскими, с сыновьями и боярами. Народу множество, без числа, толпилось на берегу, — и начался торжественный обряд крещения. Священники читали молитвы, пели: во Христа крещаются, во Христа облекаются, — все люди, мужчины и женщины, старые и молодые, бросились в воду и стали кто по шею, кто по грудь, дети близ берегов, младенцы на руках у матерей. Великий князь, подняв глаза к небу, воскликнул: «Господи Боже, сотворивший небо и землю! Призри на новых людей твоих и дай им уведати тебя, Бога истинного, как уведали прочие народы христианские, и помоги мне на супротивного врага, да побежу козни его».

Вот была радость, на небесах и на земле, говорит с восторгом благочестивый летописец, видеть столько душ спасаемых!

«Благ Господь и во веки милость его… Рече Господь, яко радость бывает на небеси о едином грешнице кающемся: се же не един, не два, но безчисленное множество к Богу приступиша, избавлени от прелести диавола. И погибе память его с шумом, а Господь пребывает во веки, хвалим от Русских сынов — новии люди хрестьянстии, избраннии Богом!»

Владимир велел строить церкви по всем тем местам, где стояли идолы. На Перуновом холме, куда приходили князь и люди творить требы богам, поставлен был храм Святого Василия, имя которого получил он при крещении. Тогда же и по прочим городам и селам начали приводить людей на крещение и ставить церкви: рассылались священники, дети отдавались в ученье книжное.

Исполнилось пророчество в Русской земле: «в оны дни услышат глусии словеса книжная, и ясен будет язык гугнивых».

Так крестился Владимир и сыновья его, и вся почти земля Русская, мирно, беспрекословно, в духе кротости и послушания, не прияв в душу семян воздействия.

Владимир, пожив некоторое время в законе христианском, пожелал создать великолепную церковь, подобную той, какую видел в Корсуне. Место было избрано окропленное кровью мучеников. Шесть лет мастерами греческими строилась церковь, основание которой, скрытое в земле, удивляет до сих пор своим пространством и соразмерностью. Владимир отдал в нее все, что привез из Корсуня — иконы, сосуды, кресты, и поручил ее Анастасу Корсунянину, приставив попов корсунских, определил ей десятую часть от всего имения и всех городов своих. Освящение церкви было совершено с великим торжеством. Для бояр и старцев людских устроено было в тот день великое пиршество, а нищим роздана богатая милостыня.

Греция, и еще более соседняя, единоплеменная Болгария, уже давно просвещенная христианским учением, имевшая многих знаменитых учителей, преемников святых Кирилла и Мефодия, доставляли нам первых священников, пылавших огнем обращения, как бывало везде с первыми христианами. Они принесли с собой священные книги, Евангелие, Апостол, литургию, писания отцов церкви на родном языке, посредством которого как бы неким чудом раскрылся вдруг перед очами новообращенных христиан русских новый, прекрасный, удивительный мир любви, премудрости, святыни, — и души простые, добрые, смиренные, уготованные, приняли божественное семя со страхом и верою, и оно дало им плод со сторицей.

Таков был из первых сам Владимир, который вдруг как будто переродился и начал иную жизнь. Жестокосердый, сладострастный, кровожадный, преданный пьянству, он стал умерен, воздержан, кроток, человеколюбив. Всякое слово, им слышанное в церкви, проникало ему в сердце и оказывалось чудодейственным. Слышал ли он в Евангелии: «не скрывайте себе сокровищ на земле, идеже тля тлит и татие подкапывают, но скрывайте себе сокровище на небесах, идеже ни тля тлит, ни татие подкапывают», — и он приказывал всем нищим и убогим приходить на двор княжий и брать себе все, что нужно, пищу и питье, одежду и куны из скотниц. Распорядясь так, он все еще был недоволен, ибо больные и немощные не могут, говорил он, дойти до моего двора. Что же он сделал? Он велел пристроить возы, накладывать на них хлеба, мяса, рыбы, всяких овощей, квасы и меды в бочонках, и возить по городу. Из улицы в улицу разъезжали его слуги и спрашивали: «Где больные и нищие, не могущие ходить», — и раздавали всем, кому что надо.

Точно так же, получив понятие из Священного Писания о драгоценности человеческой жизни, он не хотел казнить смертью даже разбойников. Сами епископы насилу могли убедить его, чтобы усугубил строгость, ибо вследствие послабления умножились разбои. «Боюсь греха», отвечал он им. «Ты поставлен от Бога, объясняли священники, на казнь злым, а добрым на милость. Наказывать разбойника можно, только с дознанием», — и Владимир едва уступил их доказательствам.

И бранный дух Владимира, кажется, угас. В продолжение двадцати пяти лет остальной его жизни летопись упоминает в двух словах об одном походе его на хорватов (в 993 году), вероятно, по какой-нибудь особой причине; он жил в мире со всеми соседними государями: с Болеславом, королем ляшским, Андреем чешским, Стефаном угорским.

Только с печенегами война была беспрестанно. Эти варвары размножились в привольных степях Черноморских, принимали к себе единоплеменников из внутренней Азии, и постоянно нападали на русские владения из-за Днепра, Десны и Сулы.

Владимир, лишь только водворился в Киеве, как начал принимать против них меры и поставил множество городов по Десне, Остру, Трубежу, Суле и Стугне, населил их мужами лучшими от словен, кривичей, чуди и вятичей, чтобы преграждать их набеги до Киева; иногда принужден он бывал ходить в Новгород, чтобы нанимать оттуда верховных воинов, то есть норманнов.

О войнах печенежских ходили в народе разные повести; одна (993) кончилась, по преданию, поединком, предложенным от печенегов. Владимир послал бирючей по своим товарам (стану), вызывать охотников, но никто не являлся, что его весьма огорчало. Наконец, пришел один старик, который рассказывал, что у него остался дома сын меньшой, раздирающий воловью кожу руками, и никогда ни кем не осиленный. Князь велел привести его и спросил, может ли он побороться с печенежином. «Я не знаю, князь, могу ли, отвечал молодой человек, испытайте!» Выпустили на него сильного быка, разъяривши его каленым железом. Силач схватил его на бегу рукою за тело и вырвал кусок мяса с кожею «елико рука зая». Опыт ободрил русь. В назначенный день печенежин явился и посмеялся, увидев перед собою малорослого соперника: «бе бо превелик зело и страшен». Размерено место между полками. Бойцы сошлись и схватились крепко друг за друга. Русин удавил печенежина «в руку до смерти» и потом ударил оземь. Наши крикнули и бросились на печенегов, которые обратились в бегство. Владимир заложил город на броде том и назвал его Переяславлем, потому что юноша переял здесь славу, а его, равно как и отца, «сотвори мужем великим».

По прошествии трех лет печенеги вновь напали на Русь, причем сам Владимир едва избежал опасности: он вышел было против них с малой дружиной из Василева города, незадолго им основанного на реке Стугне, и не мог выдержать их натиска, бежал и едва успел скрыться под мостом. Трепеща за свою жизнь, он обещал поставить церковь Святого Преображения в Василеве (это было в день Преображения), если Бог избавит его от гибели. Печенеги проскакали мимо, и Владимир спасся; он сотворил праздник великий для бояр, посадников, старейшин и многих людей, на котором выпито триста вар меду и роздано убогим полтораста фунтов серебра. Пир продолжался восемь дней, после которых к Успенью князь возвратился в Киев, где начались новые празднества для бесчисленного множества народа. Церковь во славу Преображения Господня была построена немедленно в Василеве. Так он был рад своему нечаянному избавлению!

О последнем набеге печенегов сохранилось предание, совершенно баснословное. Владимир уехал в Новгород нанимать норманнов; печенеги, проведав о его отсутствии, осадили Белгород. Голод начал стеснять осажденных. Созвано было вече, на котором решено сдаться. Один старик, не бывший на вече, узнав об этом решении, упросил старейшин подождать еще три дня и исполнить между тем, что он им скажет. Те согласились. Старик велел выкопать два колодца, потом снести к ним по горсти овса, пшеницы и отрубей, из чего женщины должны были сделать цеж, и опустить в кадке в один колодец; в другой колодец поставить кадку с сытой, взяв меду из княжей медуши, — и потом звать печенегов, чтобы они пришли посмотреть, что делается в городе. Печенеги подумали, что граждане хотят сдаваться, оставили у себя заложников и пошли вдесятером. Их привели к колодцам. «Посмотрите, сказали белгородцы, какое у нас обилие в городе; хоть больше десяти лет простоите вы под стенами, вы нам ничего не сделаете. Сама земля питает нас». С этими словами зачерпнули они цежи ведром, налили в лотки и сварили кисель. Потом привели к другому, и зачерпнув сыты, начали есть сами и потчевать печенегов. Те отведали, удивились и сказали, что князья им не поверят. Белгородцы зачерпнули еще, налили корчагу цежи и сыты и послали князьям. Князья сварили, съели и решили, что стоять им под городом бесполезно, сняли осаду, разменяли пленников и ушли.

После этой войны семнадцать лет жизни Владимира у Нестора не описано. Вероятно, «ничто же бысть». Замечена только кончина какой-то Малфриды (вероятно, одной из прежних жен Владимировых), знаменитой Рогнеды (997), сына ее Изяслава (998), внука Всеслава (999), и, наконец, царицы Анны (1011).

Сыновья его княжили в уделах, розданных им очень рано, под наблюдением кормильцев, и платили урочную дань отцу: Ярослав в Новгороде, куда перешел он из Ростова, по кончине старшего брата Вышеслава, Святополк в Турове, Борис в Ростове после Ярослава, Глеб в Муроме, Святослав в Деревах, Всеволод во Владимире, Мстислав в Тмуторакани…

В последний год своей жизни (1013) Владимир был огорчен ослушанием сына Ярослава, который, понадеясь на силу новгородскую и помощь варягов или на старость отца и свое отдаление от него, не хотел платить двух тысяч гривен, что новгородские посадники платили уроком киевскому князю, раздавая тысячу гридям в Новгороде. Владимир рассердился. «Готовьте путь, мостите мосты», воскликнул старый князь, собираясь сам идти на войну, как будто закипела в нем прежняя кровь, вспомнилось перед смертью давно протекшее время, и ему вдруг захотелось потешиться в бранном поле, но силы ему изменили, он занемог. Между тем, пришло известие с другой стороны, что идут печенеги. Владимир должен был пока оставить без наказания дерзкого сына, звавшего, между тем, норманнов, и послать свою дружину против печенегов с любимым сыном Борисом, который находился тогда в Киеве. Он уже не смог дождаться их возвращения: 13 июля 1013 года он скончался в любимом сельце Берестовом, лет шестидесяти с лишком от рождения.

Бояре хотели скрыть его смерть, потому что Святополк туровский случился на ту пору в Киеве, а они ожидали Бориса, желая его посадить на престол: ночью, обернув тело покойника в ковер, спустили его по веревкам через разобранный пол и отвезли на санях в Собор Пресвятой Богородицы, им созданный. Но народ поутру же проведал о кончине: бесчисленное множество собралось в церковь; бояре плакали о Владимире, как защитнике своей земли; бедные — как о своем кормильце и заступнике. Тело его было положено в мраморный гроб, отпето и погребено с плачем великим.

«Се есть новый Константин великого Рима, восклицает летописец, заканчивая его жизнеописание. Хоть он и желал прежде на скверную похоть, но после прилепился покаянию; согрешения, соделанные в невежестве, рассыпались милостынями, и там возобладала благодать, где умножался грех. Дивно есть, сколько добра сотворил он Русской земле, крестив ее. Вечную память сохранят о тебе Русские сыновья, поминая святое крещение!»