ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Когда голландская почта принесла в Гамбург весть о захвате алжирскими пиратами восьми торговых судов, в городе началось столпотворение. Узкие улочки мгновенно заполнились высыпавшими из домов горожанами, и через час с небольшим площадь перед ратушей была запружена народом. Городская стража с трудом сдерживала натиск бушевавшей толпы. Гамбуржцы требовали призвать к ответу совет и адмиралтейство.

В доме братства мореходов тоже кипели страсти. Купеческая гильдия направила свои делегации в сенат, адмиралтейство и на биржу, чтобы высказать озабоченность по поводу нынешнего состояния и будущего морской торговли. Вслед за ними пришли жаловаться судовладельцы и маклеры страховых контор. Мало кто из них при этом беспокоился о моряках, которые могли погибнуть или угодить в плен к алжирцам: новую команду набрать было нетрудно. Но корабли, груз, страховые сборы и, не в последнюю очередь, выплаченный командам аванс — все это стоило денег, и немалых. К тому же потеря восьми кораблей, сколь бы ни была она тяжела сама по себе, нанесла еще и сокрушительный удар по репутации гамбургского торгового флота.

Мадридский резидент Ганзы господин Дельбрюгге направил любекскому сенату послание, в котором писал: «Скорбная весть о наших судах, захваченных на днях турками, и меня, и друзей наших в превеликое уныние повергла. В происшествии сием виню голландцев, кои чересчур поспешно с турками перемирие заключили. Нынче же и в испанских портах купцы не желают грузить товар» на ганзейские корабли». Любекцы не преминули поделиться этой новостью с соседями в Гамбурге. Из торговых контор в Испании тоже раздавались стоны: «Потеря восьми судов обернулась для нас полной потерей доверия, и почти никто не соглашается грузить товары свои на наши корабли.

Выгоду от сего англичане и голландцы немалую имеют, а сие есть по нашей коммерции сокрушительный удар».

Гамбургский консул в Нидерландах Леве ван Айтзема писал сенату о том, что генеральные штаты подумывают о продлении договора с турками, поэтому Гамбургу, Бремену и Любеку неплохо было бы присоединиться к этому договору в качестве союзников, о чем необходимо походатайствовать в Гааге. В противном случае морская торговля будет подвержена постоянной опасности.

Из-за Ла-Манша тоже приходили слухи о переговорах Англичан с беем, имеющих целью достижение долговременного перемирия. В Лондон отправился член муниципалитета Каспар Вестерман, чтобы там совместно с любекскими и бременскими депутатами вести переговоры о статусе Штальхофа — той самой ганзейской фактории в Лондоне, основанной еще в 1473 году, исконные права которой англичане теперь стремились всячески ограничить. Помимо этого господин Вестерман имел поручение ходатайствовать о присоединении Гамбурга к англо-алжирскому договору о перемирии. Одновременно в Гааге консул ван Айтзема от имени вольного и имперского города Гамбурга передал генеральным штатам послание с просьбой включить ганзейские города вообще и Гамбург в частности в договор с морскими разбойниками, если таковой предполагается заключить.

С англичанами гамбургские ратманы при этом особых надежд не связывали, как впрочем и с голландцами тоже. Все их усилия должны были прежде всего показать, что отцы города тоже не дремлют. Однако ни члены коммерц-депутации, ни судовладельцы, больше всех не дававшие адмиралтейству покоя, этим не удовлетворились. Уже загружался товарами для Испании следующий караван из семи «купцов», и его капитаны отказывались выходить в море без надежной охраны. О частных конвоирах никто уже и слышать не хотел. Коммерц-депутация со всей настойчивостью продолжала требовать у сената и адмиралтейства серьезно рассмотреть предложение Карфангера о постройке нескольких военных кораблей для охраны торговых караванов.

Сенат, адмиралтейство и парламент наконец взвесили все «за» и «против» и объявили судовладельцам, купцам и старейшинам гильдий шкиперов и матросов о своем решении, которое гласило: снарядить для охраны торговых кораблей, отплывающих в Испанию, два тяжелых фрегата. Часть расходов при этом берет на себя купеческая гильдия, другую — городская казна.

Карфангер, еще не вернувшийся из плавания в Новый Амстердам, обо всем этом не знал. Теперь, во всяком случае, он мог быть вполне доволен, если бы такой благоприятный поворот событий не был вызван столь драматическими обстоятельствами.

Не успели стихнуть бурные дискуссии и рассеяться толпы народа на улицах, как в город прибыли первые команды кораблей, захваченных алжирцами.

Капитаны судов во главе Симоном Рике с мужеством отчаяния пробивались сквозь разъяренную толпу к ратуше. И только когда городская стража вклинилась в людскую массу, расталкивая ее направо и налево, оттесняя народ в стороны древками пик, уже изрядно потрепанным капитанам удалось наконец добраться до дверей ратуши и скрыться за ней.

В ходе слушания дела в зале заседаний капитаны пытались свалить всю вину на команды, которые якобы подняли бунт и отказались сражаться. Один лишь Михель Шредер заявил, что команда его не подвела и что при благоприятном стечении обстоятельств им непременно удалось бы уйти от пиратов.

Заслышав это, Захариас Спрекельсен опять набросился на Томаса Утенхольта и Симона Рике.

— Ага, вот, значит, как было дело! Почему тогда на ваших судах, господин Утенхольт, такие никудышние команды, ежели вы беретесь конвоировать чужие?

Утенхольт, в свою очередь, принялся трясти Симона Рике.

— Я доверил вам мой превосходный корабль, а вы набрали на него не команду, а шайку трусов и бездельников! Живо выкладывайте, как было дело!

Симон Рике стал оправдываться: команда, мол, взбунтовалась не из-за него, а из-за штурмана, что это он все подстроил, а сам теперь науськивает толпу на площади против него, Симона Рике, и против остальных капитанов каравана.

— Так значит это штурман отказался повиноваться и подбивал команду на бунт против вас? — решил уточнить Дидерих Моллер.

— Да, ваша честь, точно так, как вы сказали, ваша честь. Этот штурман…

Бессовестное вранье Симона Рике прервал решительный голос, неожиданно раздавшийся у самой двери:

— Капитан Рике лжет!

Все обернулись. Кричавший протискивался к столу, расталкивая стоявших плечом к плечу шкиперов и купцов.

— Кто вы такой? — спросил Дидерих Моллер.

— Кто я такой? Да вы взгляните только на Симона Рике — его прямо трясет от одного моего вида. Так точно, почтенные господа, я и есть Хармс Гуль, штурман с «Морской ласточки». И вот что я вам скажу: точно так же, как сейчас, трясся Симон Рике, когда пиратские фрегаты шли нам наперерез. От страха он и пальцем не мог пошевелить, не то что кораблем командовать. Потому-то мне и пришлось взять командование на себя.

— Выходит, это вы отдали приказ спустить шлюпки и бросить корабль? — в упор спросил Томас Утенхольт.

Штурман расхохотался, однако быстро посерьезнел и рассказал, отчего караван стал легкой добычей пиратов. Не умолчал он и о том, как угрожал матросам оружием, пытаясь заставить их сражаться, и как ему помешал капитан.

— И вы полагаете, что караван мог бы успешно сразиться с берберийцами? — допытывался Дидерих Моллер.

— Тут многое зависит от того, есть ли вообще желание сражаться. Ясно одно: будь при караване хотя бы один военный корабль, было бы гораздо легче отбиваться от пиратов. А кроме того, в будущем неплохо было бы брать на борт каждого «купца» хотя бы с дюжину солдат из городской гвардии.

— На случай, если берберийцы полезут на абордаж, как я понимаю? — опять спросил Дидерих Моллер.

— И на этот случай тоже. Спросите-ка у голландцев, англичан или французов, кто у них осмеливается бунтовать на корабле, — отвечал Хармс Гуль, широко осклабившись. — Эта банда бездельников должна все время чувствовать, чем ей грозит неповиновение.

Шкиперы и судовладельцы одобрительно зашумели: К штурману подошел Томас Утенхольт и покровительственно похлопал его по плечу.

— Вот речь истинного моряка! Именно таким в моем представлении должен быть настоящий капитан. Все остальные — ни рыба, ни мясо. Ну как, хотите ко мне на службу? — И он как от назойливой мухи отмахнулся от Симона Рике, порывавшегося что-то сказать.

Собравшиеся начали понемногу расходиться, и вскоре зал заседаний ратуши опустел. Однако толпа на улице все не унималась, требуя выдачи горекапитанов ей на расправу. Судовладельцы и купцы, добро которых они погубили, даже не собирались брать их под защиту. Однако Дидерих Моллер как член муниципалитета не мог допустить самосуда над гражданами вольного города. Он подозвал служителя и велел ему вывести капитанов через потайную дверь, при этом наказал им на некоторое время, пока страсти не улягутся, покинуть пределы города. Один Михель Шредер не последовал за всеми, а отправился вместе с братом в погребок ратуши, чтобы там подо; ждать, пока толпа утихомирится.

Не успели они и пригубить из бокалов, как в погребок ввалился встрепанный Захариас Спрекельсен и сразу же накинулся на капитана Шредера.

— Ага, вот вы где, господин Шредер! Сидите тут и попиваете себе вино, в то время как я просто места себе не нахожу. Вы бы лучше подумали, где раздобыть талеры, чтобы возместить мне утрату судна!

Эта тирада привела Михеля Шредера и его брата в изрядное замешательство. Ведь еще и часа не прошло, как Спрекельсен расхваливал мужество капитана Шредера и его команды.

Выяснилось, что все дело в страховой конторе, которая отказывалась возместить Спрекельсену убыток, поскольку Михель Шредер взорвал

«Анн-Шарлотт». Маклеры утверждали, что на такой случай судно не было застраховано. Секретарю адмиралтейства не понравилась такая уловка.

— Посмотрим, посмотрим, почтенные господа, — повторял Спрекельсен.

— Но ведь «Анн-Шарлотт» взлетела на воздух лишь после того, как ее захватили пираты, — защищался Михель Шредер. — Да это вся команда подтвердит хоть под присягой.

— Может быть, может быть, — верещал Спрекельсен. — Но одно ясно: капитан Шредер зажег фитиль, когда пираты еще не ступили на палубу моего судна.

— А я говорю вам, господин Спрекельсен, что это обычные махинации крючкотворов, — настаивал на своем Рихард Шредер, — на тот случай существует суд. Вы просто позволили им прижать вас к стенке, господин Спрекельсен, вот и все.

— Нет, нет и нет! — замахал руками старик. — Не хочу связываться ни с какими судьями. Кто знает, каким будет их приговор, но что он обойдется недешево — это уж точно. Уж лучше я буду иметь дело с вами, Михель Шредер. Я не чудовище и знаю, что вам не по карману возместить мне убытки.

Поэтому предлагаю: вы остаетесь у меня капитаном и служите лет этак десять-двенадцать за половинное жалованье — и мы квиты! — Он протянул Михелю Шредеру руку, но тот вскочил со стула, весь кипя от гнева.

— Десять-двенадцать лет, говорите? За половину жалованья?! В таком случае мы квиты уже сейчас, господин Спрекельсен. Мое почтение! — И братья направились к двери.

— Еще пожалеете! — завизжал Спрекельсен им вслед. — Посмотрим, захочет ли кто-нибудь из судовладельцев вас нанять!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.