Глава пятнадцатая Брестский мир

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава пятнадцатая Брестский мир

1. ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ПЕРЕГОВОРОВ О МИРЕ

Советские условия мира.22 (9) декабря в 4 часа 24 минуты пополудни в офицерском собрании в Брест-Литовске начались переговоры о мире. Главнокомандующий Восточным фронтом принц Леопольд Баварский сухим, банальным приветствием открыл заседание мирной конференции, после чего покинул зал. Место председателя занял глава германской делегации министр иностранных дел фон Кюльман. За столом рядом с советской делегацией расположились: австро-венгерская делегация во главе с министром иностранных дел графом Черниным, болгарская, возглавляемая Поповым, и турецкая с председателем Талаат-беем.

Кюльман выразил пожелание, чтобы ход работ был «быстрым и успешным», и предложил установить порядок ведения переговоров: языком переговоров являются языки всех присутствующих держав, а также французский; председательствуют попеременно представители участвующих стран.

Первый холодок пробежал по залу, когда советская делегация потребовала, чтобы заседания были публичными и чтобы каждая сторона имела право полностью публиковать протоколы заседания. Наступило некоторое замешательство. Чувствовалось, что режиссёры не предусмотрели такого выступления. Турецкий представитель Ибрагим Хакки-паша невнятно выразил «свои сомнения». Никто не понял турецкого дипломата. Кюльман поспешил ему на выручку. «Я позволю себе вкратце передать замечание, которое его превосходительство Хакки-паша формулировал от имени турецкой делегации». Сомнения турецкого представителя состоят-де в том, что, не возражая против публичности, он боится газетной полемики, которая будет вызвана публикацией протоколов. Обрадованный поддержкой, турецкий делегат взял слово вторично и подтвердил, что «вынесение на улицу могло бы помешать, по его мнению, успешности переговоров…».

Этот небольшой эпизод показал советской делегации, каковы взаимоотношения в германском блоке. На конференции турецкие представители почти не выступали. Болгары не произнесли ни слова. Один раз только поднялся их представитель, чтобы присоединиться к предыдущему, конечно германскому, оратору. Австро-Венгрия плелась за Германией. Зажав рот своим союзникам, Германия властно выступала от их имени.

Сразу после инцидента слово было предоставлено советской делегации.

Исходя из общих принципов декрета о мире от 8 ноября (26 октября), советская делегация предложила принять за основу мирных переговоров следующую программу:

1. Не допускаются никакие насильственные присоединения захваченных во время войны территорий; войска, оккупирующие эти территории, выводятся оттуда в кратчайший срок.

2. Восстанавливается во всей полноте политическая самостоятельность тех народов, которые во время настоящей войны были этой самостоятельности лишены.

3. Национальным группам, «не пользовавшимся политической самостоятельностью до войны, гарантируется возможность свободно решить вопрос о своей принадлежности к тому или другому государству или о своей государственной самостоятельности путём референдума; этот референдум должен быть организован таким образом, чтобы была обеспечена полная свобода голосования для всего населения данной территории, не исключая эмигрантов и беженцев».

4. По отношению к территориям, населённым несколькими национальностями, право меньшинства ограждается специальными законами, обеспечивающими ему культурно-национальную самостоятель-ность и, при наличии фактической к тому возможности, административную автономию.

5. Ни одна из воюющих стран не обязана платить другим странам так называемых «военных издержек»; взысканные уже контрибуции подлежат возврату. Что касается возмещения убытков частных лиц, пострадавших от войны, таковое производится из особого фонда, образованного путём пропорциональных взносов всех воюющих стран.

6. Колониальные вопросы решаются при соблюдении принципов, изложенных в пунктах 1, 2, 3 и 4.

В дополнение к этим пунктам советская делегация предлагала признать недопустимыми какие-либо косвенные стеснения свободы более слабых наций со стороны наций более сильных, как-то: экономический бойкот, морскую блокаду, не имеющую в виду военных действий, хозяйственное подчинение страны при помощи навязанного торгового договора и т. д.

Противоречия в германском блоке. По заслушании предложений советской делегации Кюльма попросил представить их всем делегатам в письменном виде и предложил объявить перерыв в работе конференции на один день. На самом деле перерыв затянулся па три дня. Немцы знали советский декрет о мире. Несомненно, они предвидели, что советская делегация на конференции будет исходить из его основных принципов. В Германии заранее обдумывали, что ответить на советские условия. 18 декабря в Берлине состоялось совещание, на котором присутствовали рейхсканцлер Гертлинг, Гинденбург и Людендорф. Через два дня у Гертлинга произошла встреча представителей всех партий Рейхстага. Выяснилось, что общая формула русских может быть принята.

Накануне открытия мирной конференции в Брест-Литовске у генерала Гофмана произошло совещание с Кюльманом и Черниным. Оба министра высказались за присоединение к русской формуле мира, при условии, что к переговорам приступят и державы Антанты. Гофман резко выступил против этого. Он ядовито заметил, что Австро-Венгрия ничего не теряет от присоединения к советской формуле «без аннексий и контрибуций»: ведь она знает, что Антанта хочет расчленить Австро-Венгрию. Но зачем нам подделываться под русский стиль, негодовал Гофман, зачем связывать себя какими-то условиями о присоединении Антанты? «Немецкие генералы, — писал по этому поводу Чернин, — «боятся», что Антанта согласится на заключение общего мира. Противно слушать такую дребедень».

Гофман предлагал заявить, что советская делегация не имеет полномочий выступать от имени стран Антанты, поэтому на конференции речь может итти только о сепаратном мире. Взволнованного генерала стали успокаивать. На его замечание, что принятие советских предложений означает для Германии отказ от Польши, Литвы и Курляндии, последовал ответ: эти страны не подходят под понятие аннексий; они уже отделились от России; вопрос своего существования они будут решать с Германией.

Кюльман, как и Чернин, готовился, таким образом, к заявлению в самой общей форме. Но советские предложения были сформулированы точно и ясно. Отделаться общими фразами нельзя было. Приходилось давать весьма конкретные ответы. И это оказалось всего труднее. Прежде всего надо было так редактировать ответ, чтобы удовлетворить германское командование; с другой стороны, предстояло добиться согласия у турок и болгар, которые не были предупреждены о намеченной дипломатической игре. Всё это оказалось нелёгким делом.

На совещании делегатов германского блока, где обсуждался проект ответа советской делегации, турки настаивали, чтобы русские войска немедленно очистили Кавказ, Но такое требование было неудобно для немцев; из него вытекало, что и они в свою очередь обязаны освободить Польшу, Литву, Курляндию. С большим трудом удалось убедить турок отказаться от своего требования. Далее, турки добивались, чтобы в мирном договоре было подчёркнуто обязательство России не вмешиваться в чужие дела. Туркам указали, что Австро-Венгрия имеет больше оснований опасаться вмешательства России; тем не менее Чернин не высказывает сомнений. Туркам пришлось удовлетвориться такими разъяснениями.

Труднее было поладить с болгарами. Попов заявил, что при заключении союза Германии и Австро-Венгрии с Болгарией ей были обещаны сербские области и Добруджа. Если Болгария согласится теперь с русской формулой мира, то тем самым будет похоронено обещание Германии и Австро-Венгрии. Болгары требовали специально оговорить в ответе, что приобретение Болгарией румынской и сербской территорий не является аннексией.

Долго уламывали болгар. Заседания шли утром и вечером. Болгарам раскрыли все карты, объяснили, в чём смысл игры, но они упирались. «Напрасно Кюльман и Чернин расточали перед Поповым всё своё красноречие, — писал Гофман. — В сотый раз они ему доказывали, что наш ответ русским никого ни к чему не обязывает, что речь идёт только о том, чтобы с самого начала произвести хорошее впечатление, что, поскольку Франция и Англия сейчас не собираются приступить к переговорам, все наши теперешние декларации, естественно, теряют свою силу». Болгары грозили отъездом, если им не уступят. Кюльман и Чернин ответили, что в конце концов не возражают против самостоятельного выступления Болгарии с ответом. Попов запросил Софию. Оттуда, как и надо было ожидать, последовал отрицательный ответ.

Принятие Германией советской формулы мира. Только 25 (12) декабря, поздно вечером, возобновилось заседание мирной конференции. На нём Кюльман представил ответ германского блока на советские условия. Кюльман заявил: «Делегации союзных держав исходят из ясно выраженной воли своих правительств и народов как можно скорее добиться заключения общего справедливого мира.

Делегации союзников, в полном согласии с неоднократно высказанной точкой зрения своих правительств, считают, что основные пункты русской декларации могут быть положены в основу переговоров о таком мире.

Делегации Четверного союза согласны немедленно заключить общий мир без насильственных присоединений и без контрибуций. Они присоединяются к русской делегации, осуждающей продолжение войны ради чисто завоевательных целей».

Итак, Германия и её союзники присоединились к предложениям советской делегации. Многочисленные чиновники делегаций, эксперты, работники отделов министерств, секретари, корреспонденты газет — а их было на Брест-Литовской конференции свыше 400 — устроили из выступления Кюльмана целую сенсацию. В печати был поднят невообразимый шум. Корреспонденты газет германского блока строчили хвалебные статьи о демократичности Германии. Чиновники посольств в интервью распространялись о её миролюбии. Члены Рейхстага разглагольствовали о новой эре в международных отношениях. Никто при этом не отметил небольшой оговорки в заявлении Кюльмана:

«Необходимо, однако, с полной ясностью указать на то, что предложения русской делегации могли бы быть осуществлены лишь в том случае, если бы все причастные к войне державы, без исключения и без оговорок, в определённый срок, обязались точнейшим образом соблюдать общие для всех народов условия».

Ясно было, что оговорка Кюльмана сводит на-нет согласие Германии на мир без аннексий и контрибуций.

В самом ответе немцы давали ограничительное истолкование отдельным пунктам советской декларации. Так, например, § 3 требовал предоставления возможности национальным группам, не пользовавшимся политической самостоятельностью до войны, свободно, путём референдума, решать вопрос о своём государственном существовании. По этому поводу. немцы заявили, что данный вопрос должен решаться в каждом отдельном случае самим государством вместе с народом. Особенно резко выступили немцы против § 6 о колониях. Германское правительство заявляло, что ни в коем случае не может отказаться от своих колоний. Осуществление в них права самоопределения в настоящее время представляется практически невозможным, добавлялось в ноте.

«В германских колониях туземцы, — гласила нота, — несмотря на величайшие затруднения и при минимальных шансах на победу, в борьбе с противником, во много раз более сильным, пользующимся неограниченным подвозом с моря, в самых тяжёлых положениях оставались верны до смерти своим германским друзьям.

Это может служить доказательством их привязанности и их решимости при всех обстоятельствах остаться с Германией. Доказательство это по своей вескости и значительности далеко превосходит какое бы то ни было «изъявление народной воли»».

Заявление о «дружбе» немцев с африканскими неграми звучало особенно цинично. В памяти всех ещё жива была кровавая расправа с неграми-герреро в 1904–1907 гг., когда немцы фактически истребили почти всё туземное население.

Советская делегация отметила все германские уловки; она подчеркнула имеющиеся разногласия между делегациями, прежде всего по вопросу о колониях. Однако на данном этапе огромное значение имел уже самый факт присоединения германского блока к советской формуле мира «без аннексий и контрибуций». Констатировав это присоединение, советская делегация предложила объявить десятидневный перерыв, чтобы народы, правительства которых не примкнули ещё к переговорам о всеобщем мире, могли ознакомиться с его принципами. Во время перерыва было решено обсудить в комиссиях непосредственно между государствами отдельные пункты будущего договора.

Германия раскрывает свои империалистические замыслы. Политическая комиссия начала работать26 (13) декабря. Предстояли переговоры между Германией и Советской Россией. Но Кюльман заявил, что Германия имеет много точек соприкосновения с Австро-Венгрией и что Чернин со своей делегацией также примет участие в переговорах. Советская делегация старалась выдвинуть на первый план территориальные вопросы. Однако Кюльман всячески уклонялся от их обсуждения, опасаясь открыть раньше времени захватнические замыслы Германии. Кюльман пытался создать впечатление, что переговоры идут нормальным, деловым порядком. Он настаивал на рассмотрении таких вопросов, как восстановление старых договоров, возобновление торговых соглашений, отмена законов, изданных в целях экономической войны. Немцев интересовали вопросы советской концессионной политики. Кюльман расспрашивал, подвергаются ли национализации иностранные концессии, не будет ли каких-либо изъятий из общего закона.

Вести заседание Кюльман старался в игривом, развязном, а порой и пренебрежительном тоне. Часто он злоупотреблял латинской терминологией, с явным намерением подчеркнуть воображаемое невежество советских делегатов в области международного права. При этом самодовольный немец зачастую срывался с тона и сам попадал в неловкое положение.

Так, немцы предложили немедленно освободить и доставить на родину интернированных и сосланных лиц гражданского состояния. Советская делегация выразила пожелание, чтобы в их состав были включены и лица, пострадавшие за пропаганду мира.

«Таких у нас нет, — возразил Кюльман и добавил под смех немцев: — Я хочу сказать, что мы принимаем это пожелание к сведению, но я полагаю, что у ваших союзников вы найдёте в этом отношении гораздо более обширное поле деятельности».

«А Карл Либкнехт?» — заметили Кюльману из советской делегации. Кюльман ничего не нашёл сказать в ответ и поспешил перейти к другим вопросам.

Под конец заседания советская делегация решительно предложила обсудить территориальные вопросы. Кюльман промолчал. Советский представитель вторично потребовал постановки этих вопросов. Тогда Кюльман ответил с явным раздражением:

«Я полагаю, нам не следует поднимать сейчас этот вопрос. Разговоры на эту тему могут вылиться в совещание, а мы ещё не подготовились к обсуждению этой темы».

Шумиха, поднятая самими же немцами по поводу формулы мира, смутила германское военное командование. Из перехваченного радио немцы узнали, что советская делегация уже сообщила в Петроград о присоединении Германии к демократической формуле мира. Один из офицеров германской делегации передал генералу Гофману, будто в частной беседе русский офицер, прикомандированный к советской делегации, выразил надежду, что немедленно по подписании мира немцы отведут свои войска к границам 1914 г. Германские дипломаты, выступавшие перед своим общественным мнением в роли миротворцев, полагали, что и советские представители только на открытых заседаниях и лишь для публики произносят демократические фразы, а при конкретном обсуждении отдельных вопросов уже «по-деловому» начнут обсуждать с ними, какие страны и народы будут уступлены победителям. И вдруг оказалось, что советская делегация всерьёз приняла согласие немцев на ведение переговоров о демократическом мире.

В Германии поднялся переполох. Из германской ставки в Крейцнахе в адрес Гофмана и Кюльмана поступила телеграмма Гинденбурга с требованием внести ясность в положение. Гофман предложил раскрыть русским «всю призрачность их радужных надежд». Кюльман и Чернин согласились. Вечером 26 (13) декабря за чашкой чаю Гофман заявил советскому представителю, что Германия понимает мир без аннексий иначе, чем советская делегация. Германия не может очистить Польшу, Литву и Курляндию, во-первых, потому, что там расположены мастерские, работающие на вооружение; во-вторых, сами же русские стоят за национальное самоопределение вплоть до отделения. Опираясь на это право, Польша, Литва и Курляндия уже высказались за отделение от России. Если эти три страны вступят теперь в переговоры с Германией о своей дальнейшей судьбе, то это отнюдь не будет аннексией со стороны Германии.

Поражённая цинизмом германских представителей, советская делегация потребовала встречи с Гофманом, Кюльманом и Черниным. Совещание длилось несколько часов. Оно прерывалось не раз по просьбе представителей Германии и Австро-Венгрии, которым нужно было договориться между собой. Чернин предлагал компромисс: пока мир не заключён, продолжается оккупация занятых территорий; по заключении мира плебисцит в Польше, Литве и Курляндии должен решить судьбу этих стран; плебисцит будет проведён под наблюдением нейтральной страны. Идея Чернина была отвергнута не только советской делегацией; она не устраивала и немцев.

Атмосфера в Брест-Литовске начинала накаливаться. «Положение, — записано в дневнике Чернина 27 декабря днём, — всё ухудшается. Грозные телеграммы Гинденбурга об отказа от всего. Людендорф телефонирует через час; новые припадки гнева. Гофман очень раздражён».

Советская делегация заявила о своём отъезде и прекращении переговоров. Эта угроза едва не поссорила Германию с Австро-Венгрией. Чернин говорил Кюльману, что Австро-Венгрия начнёт с Россией сепаратные переговоры, если Германия слишком далеко пойдёт в своих требованиях. Кюльман выразил пожелание, чтобы заявление Австро-Венгрии было представлено в письменном виде: это нужно было ему для давления на германское командование. Чернин написал, что требовалось. Одновременно он послал в кабинет к Гофману своего военного советника Тишерича повторить угрозу насчёт сепаратного мира.

В конце концов решено было перенести в комиссию детальное обсуждение условий эвакуации.

27 (14) декабря, вечером, после почти двухдневного перерыва, второе заседание политической комиссии открылось выступлением советской делегации по вопросу об очищении оккупированных областей. Предложение советской делегации гласило:

«В полном согласии с открытым заявлением обеих договаривающихся сторон об отсутствии у них завоевательных планов и о желании заключить мир без аннексий Россия выводит свои войска из занимаемых ею частей Австро-Венгрии, Турции и Персии, а державы Четверного союза — из Польши, Литвы, Курляндии и других областей России».

В соответствии с принципом самоопределения наций Советская Россия обещала предоставить населению перечисленных областей возможность самому решить вопрос о своём государственном существовании. При этом в самоопределяющихся областях не должно быть допускаемо присутствие каких-либо войск, кроме национальных или местной милиции. Сроки эвакуации войск устанавливаются специальной военной комиссией.

В ответ на советское заявление Кюльман выдвинул контрпредложение, согласованное с Австро-Венгрией. «Мы стараемся, — говорил Кюльман, — насколько позволяют обстоятельства, пойти навстречу взглядам русской делегации, с которыми мы ознакомились из хода переговоров». В первом пункте контрпредложения Германия обязывалась, как только мир будет заключён и демобилизация русской армии закончится, очистить занятые русские области, «поскольку это не будет противоречить статье 2-й».

В статье же 2-й, предложенной немцами, значилось:

«Так как российское правительство, в соответствии со своими принципами, провозгласило для всех без исключения народов, входящих в состав Российского государства, право на самоопределение вплоть до полного отделения, то оно принимает к сведению заявления, в которых выражена воля народов, населяющих Польшу, Литву, Курляндию и части Эстляндии и Лифляндии, о их стремлении к полной государственной самостоятельности и к выделению из Российской федерации.

Российское правительство признаёт, что эти заявления при настоящих условиях надлежит рассматривать как выражение народной воли, и готово сделать вытекающие отсюда выводы».

После этого Кюльман спросил, не согласится ли советское правительство вывести свои войска из всей Лифляндии и Эстляндии, чтобы дать местному населению возможность соединиться со своими единоплеменниками, живущими в занятых немцами областях. Генерал Гофман осведомился, как обстоит дело с самостоятельностью Финляндии. Через несколько мокнут генерал Гофман задал вопрос, в каком состоянии находится пассажирское сообщение с Украиной. Советская делегация выразила недоумение по поводу такого вопроса. В ответ Гофман пояснил, что от Украинской Центральной рады поступило сообщение о выезде в Брест-Литовск украинской делегации. Генерал хотел бы знать, каким путём прибудет делегация, для того чтобы позаботиться об установлении с ней телеграфной связи.

Маневр немцев был ясен. Оккупацию Польши и Прибалтики они хотели прикрыть ссылками на национальную политику советской власти; эти области, согласно принципу самоопределения, якобы отделились от России, и дальнейшая их судьба является собственным их делом. А генерал Гофман уже без всякой дипломатии, по-солдатски грубо дал понять, что в случае протеста Советской России против неё будет двинута Украина.

Германская дипломатия приоткрыла свои карты; империалисты обнаружили свои хищнические замыслы. Советская делегация прервала переговоры, решив выехать в Петроград. Спохватившись, не слишком ли рано сброшена маска, германская делегация поспешила смягчить впечатление, созданное её требованиями. Под предлогом ознакомления советской делегации с предварительным проектом мирного договора 28 (15) декабря созвано было заседание политической комиссии мирной конференции. Проект был прочитан, но уже без спорных параграфов по территориальным вопросам. При этом Кюльман поднял вопрос об Аландских островах, настаивая на соблюдении старого договора, по которому эти острова ни в коем случае не подлежат укреплению.

Вечером состоялся пленум мирной конференции. Все рассыпались в любезностях перед советской делегацией. Болгары уверяли, что ей должно быть благодарно человечество. Турки называли русских замечательными дипломатами. Говорилось о новой эре в истории международного права, о творцах мира. Словом, делалось всё, чтобы поддержать всё ту же иллюзию «демократичности и миролюбия» победителей, а также делового характера конференции.

Советская делегация выехала в Петроград.

2. ВТОРОЙ ПЕРИОД МИРНЫХ ПЕРЕГОВОРОВ

Использование Германией предателей из Украинской Центральной рады. Во время перерыва в работе конференции Наркоминдел снова обратился к правительствам Антанты, приглашая их принять участие в мирных переговорах. Антанта попрежнему не ответила. Перед советским правительством встал вопрос, как быть дальше с Германией, которая уже показала свои когти. Ленин предложил перенести переговоры в Стокгольм или другой нейтральный город. Из нейтральной страны можно было легче демонстрировать советскую политику мира перед народами воюющих стран. В нейтральной стране советская делегация была бы свободнее от стеснительного надзора немцев, а её радиосообщения не перехватывались бы противником. Отпала бы и военная цензура немцев, которые фактически контролировали даже все переговоры по прямому проводу.

О перенесении переговоров советская делегация беседовала ещё в Брест-Литовске с Кюльманом и Черниным. Те ответили, что возражают против переговоров в нейтральной стране, но готовы по окончании конференции выехать в Россию, чтобы подписать мир не на оккупированной территории, а, например, в Пскове. Тогда Ленин решил настаивать на перенесении переговоров. 2 января 1918 г. (20 декабря) председателям германской, австро-венгерской, турецкой и болгарской делегаций была послана телеграмма, в которой советское правительство настойчиво предлагало перенести переговоры в Стокгольм. Вместе с тем в. телеграмме подчёркивалось, что формулировка германского блока по территориальным вопросам противоречит принципу свободы самоопределения наций, даже в том ограничительном его толковании, которое дано в декларации немцев от 25 (12) декабря.

Телеграмма советского правительства вызвала переполох в лагере противника, особенно в Австро-Венгрии. «Настроение как у нас, так и у германцев весьма подавленное, — писал в своём дневнике Чернин. — Нет сомнений, что если русские решительно прервут переговоры, положение станет весьма тягостным. Единственный выход из положения заключается в быстрых и энергичных переговорах с украинской делегацией».

Советской делегации была послана телеграмма, решительно отклонявшая перенесение мирных переговоров из Брест-Литовска. Делегация ожидается в Бресте не позже 5 января (23 декабря), подчёркивалось в ответе.

4 января (22 декабря) германский канцлер Гертлинг в своей речи в бюджетной комиссии германского Рейхстага сообщил о требовании советского правительства перенести мирные переговоры из Брест-Литовска в нейтральную страну. Он заявил, что германское правительство на это не согласилось. Гертлинг выступил с протестом против содержащихся в советской прессе обвинений Германии в аннексионистских захватах. Попутно он информировал о прибытии в Брест-Литовск делегации Украинской Центральной рады. Тем самым недвусмысленно давалось понять, что возможны отдельные переговоры с Украиной.

4 января (22 декабря) от советского правительства пришла телеграмма с сообщением, что оно продолжает настаивать на перенесении переговоров. Но так как все делегации уже прибыли в Брест-Литовск, то и советская делегация выезжает туда же, в уверенности, что там легче можно будет договориться о новом месте переговоров.

Прибытие телеграммы из Петрограда сразу повысило настроение дипломатов Германии и Австро-Венгрии. «Было занимательно наблюдать, — писал Чернин, — с каким восторгом это известие было встречено немцами; лишь внезапное и бурное веселье, охватившее всех, показало, какой над ними висел гнёт, как сильно было опасение, что русские не вернутся».

Что касается Украины, то по отношению к ней интересы Германии и Австрии не совпадали. 2 января (20 декабря) в Германии состоялось совещание между верховным командованием и главой правительства, после чего открылось заседание тронного совета. Линия Кюльмана в Бресте была одобрена. Теперь предстояло внести ясность в вопрос о судьбах оккупированных территорий и прежде всего Польши. Вопрос этот обсуждался не раз в течение всей войны. Верховное командование Германии настаивало на полном присоединении отторгнутых от России окраин к Германии. Кюльман стоял также за присоединение окраин к Германии. Однако он высказывался против открытой аннексии, а предлагал прикрыть её добровольным соглашением с оккупированными странами.

Масла в огонь подлил генерал Гофман. Он боялся разбавить однородность немецкого населения империи присоединением всей Польши. Поэтому он предлагал ограничиться исправлением германской границы за счёт отдельных частей Польши. На аудиенции у Вильгельма II Гофману удалось убедить императора в преимуществе своего варианта. На тронном совете Вильгельм II поддержал точку зрения Гофмана. Это вызвало протесты Гинденбурга и Людендорфа. Гинденбург грозил уходом, требовал отставки Гофмана. Кюльман предложил Людендорфу самому поехать в Брест, чтобы принять участие в переговорах, но тот заявил, что его поездка была бы лишней затеей: «он там может только напортить». Обсуждение продолжалось несколько часов. В конце концов Вильгельм II отказался уволить Гофмана, а по вопросу о Польше принял точку зрения Гинденбурга. Это решило спор. Оставалось уговорить Австро-Венгрию пойти на эту комбинацию.

Однако в Австро-Венгрии к ней отнеслись отрицательно. В начале войны Германия предлагала отдать Польшу Австро-Венгрии в обмен за компенсацию в виде таможенной унии или вечного таможенного союза с Германской империей и особого соглашения о железных дорогах и военных делах. Но в тот период Австро-Венгрия высказалась против присоединения Польши. Возможно, при этом играло роль то соображение, что без Франции, Англии и России решение польского вопроса не может быть окончательным. Притом же в некоторых кругах Австро-Венгрии считали более тесный союз с Германией слишком дорогой компенсацией за Польшу: боялись попасть в полную зависимость от Германии. Сыграл свою роль и протест Венгрии, ибо включение Польши в состав двуединой империи в виде третьего самостоятельного её члена превратило бы двуединую монархию в триединую и грозило умалением влияния Венгрии в делах Габсбургской империи. Так или иначе, в начале войны Австро-Венгрия не приняла «подарка» Германии.

С течением времени обстановка изменилась. Уход Тиссы с поста председателя совета министров Венгрии ослабил сопротивление со стороны Венгрии: австро-венгерские деятели стали склоняться к мысли о присоединении Польши. Но по мере продвижения Германии на восток её собственные аппетиты возрастали. Немцы потребовали, чтобы австрийцы оставили Люблин. Австрийцы сопротивлялись. Союзные дипломаты спорили, интриговали в Польше, шпионили друг за другом. Дело осложнялось тем, что польские деятели, с которыми велись переговоры, требовали восстановления Польши, включая Галицию, а эта область находилась в руках Австро-Венгрии. Был момент, когда Австро-Венгрия соглашалась отдать Галицию Польше; но зато австрийцы хотели получить в обмен Румынию. «Так как невозможно было сломить сопротивление, исходящее от генерала Людендорфа, — признавался Чернин, — то в дальнейшем мы временно останавливались и на идее присоединения к Австро-Венгрии Румынии вместо Польши».

Но у Германии были свои виды на Румынию. Чтобы сломить сопротивление Австро-Венгрии, немцы согласились на переговоры с украинской делегацией, надеясь разыграть украинскую карту и против Советской России и против Австро-Венгрии.

Деятели Украинской Центральной рады вели в это время сложнейшую интригу. На Украине находились представители Антанты. Они давали деньги Раде и всячески натравливали её против Советской страны. Поддерживаемая этими агентами, Центральная рада помогала русской контрреволюции — генералам Каледину и Дутову, не пропускала советских войск, направляемых для борьбы с мятежными генералами, разоружала советские отряды. Словом, Рада действенно включилась в контрреволюционный блок.

17 (4) декабря 1917 г. советское правительство потребовало от Центральной рады прекратить эту враждебную работу. В случае неполучения удовлетворительного ответа Совнарком предупреждал, что будет считать Раду в состоянии открытой войны против советской власти. Опасаясь возмущения народных масс, Центральная рада, имевшая уже соглашение с представителями Антанты и получившая от них денежные авансы, предложила и советской власти начать переговоры. 2 января 1918 г. (20 декабря 1917 г.) Совнарком постановил принять предложение Рады.

Буквально в эти же дни украинские дипломаты вступила в переговоры и с представителями Германии и Австро-Венгрии. Получилось любопытное положение: Центральная рада вела переговоры сразу с тремя взаимно исключающими сторонами. Немцы ухватились за столь универсальных дипломатов и ускорили их прибытие в Брест-Литовск. Предварительные переговоры с украинцами вёл Гофман. Делегаты Рады знали, что против их правительства поднялся народ. Они видели, как быстро уменьшается территория, над которой властвует Рада. Только иностранные штыки могли их спасти. Они готовы были пойти на любое предательство, лишь бы добиться вооружённой помощи Германии. Они обещали дать немцам хлеб, продовольствие, руду, отдать под немецкий контроль железные дороги, при одном условии — поскорее двинуть немецкие войска на Украину.

Гофман быстро разобрался, с кем имеет дело. Генерал решил сначала использовать украинских дипломатов против Австро-Венгрии. Гофман недвусмысленно подсказывал украинцам, как себя вести, что запрашивать. Украинские предатели претендовали на присоединение Холмщины, Буковины и Восточной Галиции. Гофман разъяснил им, что они хватают через край: о Холмщине ещё может итти речь, но требовать присоединения австро-венгерских провинций — это уже слишком. Представители Рады прикусили языки. По указанию Гофмана они согласились добиваться лишь Холмщины; Буковина и Восточная Галиция должны были образовать самостоятельную австро-венгерскую коронную территорию под владычеством Габсбургов. Оба эти проекта явно были на-руку немцам, ибо ставили в затруднительное положение Австро-Венгрию. Если бы Австро-Венгрия согласилась на отделение Холмщины от Польши и на присоединение её к Украине, она тем самым вызвала бы резкое раздражение у поляков. С другой стороны, создание самостоятельной коронной территории из Галиции и Буковины усилило бы национальное движение среди других национальностей Австро-Венгрии, что вело к ослаблению двуединой монархии. Так Гофман с помощью изменников Украины добивался уступок со стороны Австро-Венгрии в польском вопросе. Он из-за кулис дирижировал марионетками и сам любовался своей же работой. Он писал по поводу позиции украинцев: «Они прекрасно знали, что ничего не имеют га собой, кроме возможной немецкой помощи; они прекрасно отдавали себе отчёт и в том, что их правительство представляет собой фиктивное понятие. И всё же в своих переговорах с графом Черниным они твёрдо держались своих ранее выставленных условий и не уступали ему ни на йоту».

Чернин, конечно, понимал, что представители Рады — только марионетки в руках немцев. Отчаянное положение с продовольствием в Австро-Венгрии вынуждало Чернина добиваться скорейшего договора с Украиной. Но расплачиваться за её хлеб приходилось дорогой ценой: нужно было двинуть на Украину армию, с жадностью прислушивающуюся к переговорам о мире, и уступить ряд областей. Чернин упирался.

Переговоры с украинцами затягивались. Пришлось даже отложить открытие конференции. Кюльман и Чернин приехали на конференцию 4 января (22 декабря), а первое её заседание состоялось только 9 января (27 декабря).

Германская дипломатия переходит в наступление. Перед самым открытием конференции Кюльман и Чернин снова решили сообща наметитьлинию поведения, чтобы не повторилось замешательство, имевшее место в самом начале переговоров в связи с выступлением советской делегации. После тщательного обсуждения всех возможных ходов остановились на следующем решении: предупредить возможный удар со стороны советской делегации и нанести его самим. Были распределены роли, намечен тактический план. В ход предполагалось пустить все виды оружия — выступления дипломатов и угрозы военных.

Как только открылась конференция, слово взял Кюльман. Он напомнил, что по предложению русской делегации в переговорах был сделан десятидневный перерыв, чтобы привлечь к ним и другие страны. Срок этот истёк 4 января 1918 г. в 12 часов ночи. Ни от одной из основных участниц войны не поступило заявления о присоединении к мирным переговорам.

«Как следует из содержания сообщения союзных держав от 25 (12) декабря 1917 г., — говорил Кюльман, — одно из самых существенных условий, которые были в нём поставлены, это — единогласное принятие всеми враждующими державами условий, одинаково обязательных для всех народов.

Неисполнение этого условия повлекло за собой последствие, вытекающее как из содержания заявления, так и из истечения срока: документ стал недействительным».

Оговорка, внесённая Кюльманом в декларацию держав Четверного союза от 25 (12) декабря 1917 г., выручила немцев. Теперь, опираясь на неё, они отказывались от присоединения к советской формуле мира «без аннексий и контрибуций».

Не давая никому возразить, Кюльман сразу после этого перешёл к вопросу о перенесении переговоров в нейтральную страну. Он объявил «окончательное решение держав Четверного союза, не подлежащее отмене». Переговоры будут продолжаться в Брест-Литовске. Что касается обещания перенести окончательное подписание мира в Россию, данного в «необязательной форме», как подчёркивал Кюльман, то он «ради международной вежливости» не возражает против подписания договора в другом месте. Закончил свою речь Кюльман протестом против нелойяльного тона советской прессы в отношении Германии, что якобы подвергает опасности мирные переговоры.

Вслед за Кюльманом выступил Чернин. Он также высказался против перенесения переговоров в Стокгольм. Это невозможно, во-первых, по причинам технического характера: из Бреста все делегации связаны прямым проводом со своими столицами.

«Ещё важнее, однако, второй мотив, — говорил Чернин. — Вы, милостивые государи, в своё время пригласили нас на всеобщие мирные переговоры. Мы приняли приглашение и пришли к соглашению относительно основ всеобщего мира. Оставаясь верными принятым основам, вы поставили союзникам десятидневный ультиматум. Ваши союзники вам не ответили, и сегодня речь идёт не о всеобщем мире, но о мире сепаратном между Россией и державами Четверного союза».

Вслед за Черниным выступили от Турции Талаат-паша и от Болгарии Попов. Оба заявили о полном согласии с предыдущими ораторами.

«Удар в лоб», как выражался Чернин, состоял в том, что германские и австро-венгерские империалисты прямо заявили советским представителям: довольно разговоров о всеобщем мире, дело идёт только о сепаратном мире между нами и вами. За министрами иностранных дел выступили военные представители. Первым поднялся генерал Гофман с резким протестом против радиотелеграмм и воззваний советского правительства, обращенных к германским войскам. Военные делегаты австро-венгерской, болгарской и турецкой делегаций присоединились к этому протесту.

Поведение военных придавало выступлению немецких дипломатов характер ультиматума.

На следующем заседании, 10 января (28 декабря), Кюльман выдвинул вперёд украинцев. Они огласили декларацию Центральной рады. В этом документе заявлялось, что власть Совнаркома не распространяется на Украину. Поэтому и мир, заключённый Совнаркомом, не обязателен для Украины. Центральная рада будет вести- переговоры самостоятельно.

Едва Голубович, председатель делегации Центральной рады, закончил чтение, как Кюльман спросил председателя советской делегации: «Намерен ли он и его делегация и впредь быть здесь единственными дипломатическими представителями всей России?»

Дальнейшими вопросами Кюльман настойчиво добивался ответа, следует ли считать украинскую делегацию частью русской делегации или же она является представительством самостоятельного государства.

Дипломатическое наступление немцев достигло своей цели только вследствие предательства Троцкого, который возглавлял советскую делегацию во втором периоде переговоров, с 9 января (27 декабря). Троцкий знал, что против Центральной рады поднялось восстание, что Рада фактически находится в состоянии войны с Советской Россией. Ясно было, что дни Рады уже сочтены. Тем не менее Троцкий признал украинскую делегацию самостоятельной. Тем самым он изменнически пошёл навстречу германским империалистам.

Вечером 10 января у Чернина с Кюльманом и Гофманом вновь состоялось совещание по вопросу о дальнейшей линии поведения. Генерал Гофман настаивал на продолжении угрожающего нажима на советскую делегацию. «Нужно ещё раз хорошенько ударить по голове», — восклицал он. Но оба министра предлагали перейти к более спокойному обсуждению, рассматривать условия параграф за параграфом, откладывая в сторону всё неясное. Такой тактики требовал прежде всего тот факт, что переговоры с украинцами ещё не завершились из-за грызни между Германией и Австро-Венгрией. К тому же из Украины поступали сведения о выступлениях против Центральной рады, территория которой катастрофически сокращалась. По предложению Кюльмана, обсуждение отдельных пунктов договора перенесено было в политическую комиссию.

На первом же заседании политической комиссии советская делегация вновь потребовала начать с обсуждения территориальных вопросов. Она заявила, что основное разногласие касается судеб Польши, Литвы и Курляндии. Отправляясь в Брест-Литовок, советская делегация пригласила с собой представителей трудящихся этих стран. Они ждут, что скажет им конференция. Кюльман вновь отвёл советское предложение. Пусть приехавшие займутся пока экономическими и правовыми вопросами, заявил он.

Конференция топталась на месте. Каждый пункт вызывал споры.

Длительные дискуссии шли по поводу отдельных формулировок. При этом оказывалось, что немцы и австрийцы не всегда договаривались о согласованных выступлениях. В статье 1, заявлявшей о прекращении войны, имелась формулировка: «Оба государства решили впредь жить в мире и дружбе». Советская делегация предложила снять эту формулировку, ибо она имеет чисто декларативный характер. Немцы и австрийцы запротестовали.

Кюльман предлагал: «оба народа решили впредь жить в мире».

Советская делегация: «оба государства решили».

Немцы: «обе нации решили».

Советская делегация: «Здесь написано «оба договаривающихся государства»».

Кюльман, начиная уже раздражаться, твердит: ««обе нации решили». Поэтому я и удивляюсь, что вы так сильно возражаете… Приемлема ли для вас редакция: «обе нации»?»

Советская делегация: «оба народа».

В спор вмешивается Чернин: «Редакция «оба народа» невозможна, потому что в Австро-Венгрии живёт много народов».

Кюльман разъясняет, что речь идёт о Германии и России. Чернин настаивает на такой редакции, которая подошла бы и для Австро-Венгрии.

Кюльман повторяет, что проект формулировки имеет в виду германо-русские отношения и потому гласит: «обе нации».

Чернин: «Я ничего не имел бы против того, чтобы сказать «договаривающиеся стороны»». И дальше в том же духе.

Два дня тянулись переговоры в комиссиях. Одновременно Германия и Австро-Венгрия продолжали тайные сношения с Украиной.

Предъявление условий мира. Замедление мирных переговоров раздражало германское верховное командование. Каждый новый день отсрочки подписания мира всё больше разлагал армию. Генерал Людендорф писал: «Переговоры не двигались с места. Таким способом, каким они велись в Бресте, вообще нельзя было добиться мира, а возможно было лишь ещё больше подорвать наши моральные силы». Людендорф бомбардировал Гофмана телеграммами. «Я сидел, — писал Людендорф, — в Крейцнахе, как на углях, и нажимал на генерала Гофмана, чтобы он ускорил переговоры».

Гофман требовал от Кюльмана и Чернина предоставления ему возможности выступить. Целые дни, по свидетельству Чернина, сидел он над подготовкой своей речи. Несколько раз Гофман порывался подняться. 12 января (30 декабря), утром, он снова выступил с протестом против рассылки советской делегацией радиограмм и распространения на фронте советской прессы. Наконец, случай для нового «удара по голове» как будто представился.

Вечером 12 января, на заседании политической комиссии, советская делегация огласила свои формулировки по спорным вопросам. Она требовала, чтобы правительства Германии и Австро-Венгрии категорически подтвердили отсутствие у них намерений включить в территорию Германии или Австро-Венгрии какие бы то ни было области бывшей Российской империи. Решение вопроса о будущей судьбе самоопределяющихся областей должно проходить без всякого внешнего давления, в условиях полной политической свободы. Голосование должно производиться после вывода из этих областей чужеземных войск и по возвращении на родину беженцев и выселенцев. Окончательное решение о государственном устройстве этих областей осуществляется путём всенародного референдума.

Гофман вскипел. «Я должен, — резко заявил он, — прежде всего протестовать против тона этих заявлений. Русская делегация заговорила так, как будто бы она представляет собой победителя, вошедшего в нашу страну. Я хотел бы указать на то, что факты как раз противоречат этому: победоносные германские войска находятся на русской территории».

В пространной речи, уснащённой злобными выпадами против советской власти, генерал Гофман изложил историю «соглашения» между Германией, с одной стороны, Литвой и Курляндией — с другой. Закончил генерал объяснением, почему германское правительство отказывается очистить оккупированные районы:

«…И из технически-административных соображений верховное германское командование должно отклонить очищение Курляндии, Литвы, Риги и островов Рижского залива. Все эти области не обладают органами управления, не имеют судов и органов судебной защиты, не имеют железных дорог, телеграфа и почты. Всё это создано Германией и управляется Германией.

Равным образом в ближайшем будущем эти народы не будут в состоянии иметь свои собственные войска или милицию из-за отсутствия соответствующих органов, которые могли бы создать всё это».

По Гофману выходило, что немцы застали в Литве и Латвии чуть ли не дикую страну, без дорог и почты. Взбешённый генерал явно потерял чувство меры. Даже делегаты германского блока с трудом скрывали своё смущение. Чернин писал по этому поводу: «Гофман произнёс свою несчастную речь. Он работал над ней целые дни и очень гордился ею. Кюльман и я не скрыли от него, что она достигла только того, что раздражила против нас тыл».