Глава десятая Борьба Антанты и Австро-Германского блока (1908 ― 1911 гг.)
Глава десятая Борьба Антанты и Австро-Германского блока (1908 ? 1911 гг.)
Англо-германское морское соперничество. Образование Антанты свидетельствовало о том что англо-германский антагонизм оказался глубже англо-русских и англо-французских противоречий. Англия вынуждена была признать Германию главным своим врагом и перед лицом немецкой опасности договариваться с франко-русской стороной. Один из руководящих чиновников лондонского Форейн офис, Эйр Кроу, в меморандуме от 1 января 1907 г. достаточно ярко обрисовал характер англо-германских отношений. «В то время как великий канцлер, — писал Кроу, разумея Бисмарка, — заставлял Англию уступать требованиям, которые были неприемлемы скорее по форме, чем по существу, и вёл себя подобно Ричарду III,ухаживающему за лэди Анной, — его преемники явно пришли к убеждению, что их основная цель заключается в том, чтобы добиваться от Англии важных уступок путём оскорбительных угроз и докучливого приставанья… Отношение Германии к нашей стране после 1890 г. может быть уподоблено действиям профессионального шантажиста, занимающегося вымогательством, угрожающего своим жертвам, в случае отказа, какими-то неопределёнными, но ужасными последствиями… Первенство Германии на море, — продолжал Кроу, — не может быть совместимо с существованием Британской империи. И даже если бы Великобритания исчезла, соединение в руках одного государства величайшей военной мощи на суше и на море вынудило бы весь мир объединиться, чтобы избавиться от этого кошмара. Приобретение колоний, пригодных для немецкой колонизации в Южной Америке, нельзя примирить с доктриной Монро, являющейся основным принципом политического символа веры Соединённых штатов. Создание немецкой Индии в Малой Азии в конечном счёте зависит от германского господства на морелибо от завоевания Германией Константинополя и стран, находящихся между Босфором и её нынешними юго-восточными границами. Правда, каждый из этих грандиозных планов кажется невыполнимым при современных международных условиях; однако похоже на то, что Германия носится со всеми ими сразу, сама нагромождая, таким образом, на своём пути препятствия и развязывая силы сопротивления встревоженного мира».
Кроу был весьма невысокого мнения об искусстве германской дипломатии. «Поведение Германии лишь доказывает, — заключал он, — как мало логики, последовательности и целеустремлённости содержится в этой бурной деятельности, в тех ошеломляющих выходках и в том пренебрежительном отношении к чувствам других наций, которые столь типичны для последних актов германской политики».
Статс-секретарь Форейн офис сэр Эдуард Грей и король Эдуард VII выразили своё согласие с мыслями, изложенными Кроу в этом документе.
Особенно беспокоило англичан развитие германского военного флота. После кризиса 1905–1906 гг. Англия и Германия ещё более усилили гонку морских вооружений. В 1905 г. в Англии был заложен броненосец нового типа, названный «Дредноут» (отсюда — общее название однотипных кораблей). Британское адмиралтейство думало, что созданием более мощных боевых судов оно усилит морское превосходство Англии. Оно полагало, что в течение ряда лет немецкие верфи не смогут начать постройку дредноутов. Адмиралтейство ошиблось: Германия очень быстро приступила к их сооружению. В 1908 г. в строю и на верфях в Англии было 12 дредноутов. В этом же году Германия спустила на воду свои первые дредноуты в количестве четырёх, а всего в постройке имела их уже восемь или девять. Между тем соотношение броненосцев старого типа было — 63 (Англия): 26 (Германия). С появлением дредноутов корабли старого типа значительно обесценивались. Морское соперничество начиналось теперь с нового старта — с постройки первого дредноута. Уже в 1906 г. германский Рейхстаг принял закон, гласивший, что все новые броненосцы должны быть кораблями типа «Дредноут». Одновременно прошло новое увеличение состава военно-морского флота на 6 больших крейсеров и одну минную эскадру. В 1908 г. срок службы линейных кораблей был сокращён с 25 до 20 лет, и в зависимости от этого и темп строительства был ускорен: раньше на основе закона 1900 г. в Германии в среднем ежегодно спускалось на воду по два броненосца; за 8 лет (1900–1907 гг. включительно) их было построено 16 единиц. Отныне же ежегодно до 1912 г. предполагалось спускать на воду по 4 корабля типа «Дредноут» с соответствующим числом крейсеров и миноносцев. Морское первенство Англии, таким образом, было поставлено под серьёзную угрозу.
Надо было показать английскому общественному мнению, что в возрастании налогов и в усилении военной опасности виноваты немцы. С этой целью английское правительство решило обратиться к Германии с предложением ограничить строительство новых судов. Если немцы не согласятся, можно будет говорить английскому народу, что он страдает по вине германских милитаристов. Если же предложение будет принято — на что шансов, правда, мало, — то будет закреплено существующее соотношение сил на море, пока ещё обеспечивавшее преобладание Англии. Таковы были расчёты английского правительства. В наиболее эффектной форме с трибуны мирового масштаба английская дипломатия выступила с предложением ограничения морских вооружений в 1907 г. на второй Гаагской конференции. Германское правительство и в Гааге и в других подобных случаях отвечало неуклонным и грубым отказом.
В августе 1908 г. Эдуард VII посетил Вильгельма II в Кронберге. Короля сопровождал Гардинг. Даже германофильски настроенные историки, как американец Фей, признают, что в дипломатических переговорах с английскими гостями Вильгельм держал себя крайне непримиримо: Гардинг пытался было уговорить кайзера ограничить темпы морских вооружений. Но разговор кончился тем, что Вильгельм угрожающим тоном заявил: «Тогда мы будем воевать, ибо это вопросы национальной чести и достоинства». Гардинг поспешил переменить тему беседы.
Некоторые немецкие дипломаты, воздерживаясь от столь вызывающего отказа от переговоров, прибегали к маневру, который заранее обрекал на неудачу всякие попытки английской дипломатии склонить Германию к соглашению. Они запрашивали за ограничение морских вооружений непомерную цену, требуя от Англии разрыва Антанты с Францией и Россией в качестве предпосылки для сокращения военно-морского строительства. Что это требование было уловкой, явствует из признания германского посла в Лондоне. «Я обострил бы без надобности отношения, — писал граф Меттерних незадолго до свидания в Кронберге, — если бы обнаружил перед ними (перед британскими министрами), что мы никогда и ни в каком случае не согласимся на заключение договора об издержках на флот. Но цену, которую я за него назначил, сэр Эдуард Грей заплатит нам не так-то легко».
Зная, что кайзер и Тирпиц не пойдут на ограничение вооружений, Меттерних старался дипломатически замаскировать непримиримость немецкой политики.
Английские попытки добиться ограничения морских вооружений кайзер квалифицировал с истинно прусской грубостью как «наглость, которая граничит с оскорблением германского народа и его императора». Так гласили пометки Вильгельма на донесении Меттерниха.
После неудачных попыток договориться с Германией английская дипломатия публично заявила о решении строить по два корабля на каждый германский — «два киля против одного».
Борьба за Балканы и Турцию в начале XX века. Морское соперничество являлось не единственным проявлением англо-германского антагонизма. Одновременно развёртывалась и борьба за преобладание на Ближнем Востоке. После получения концессии на Багдадскую железную дорогу Германия усиленно работала над тем, чтобы закабалить Турцию и превратить её в свою колонию. Со своей стороны и султан Абдул-Гамид думал укрепить свой пошатнувшийся трон с помощью германского правительства и немецкого капитала, чтобы найти в них опору против национально-освободительного движения славян на Балканском полуострове, против армян в Малой Азии, против арабов, а также против прогрессивных элементов самого турецкого народа.
Германский империализм тем охотнее поддерживал деспотический режим «кровавого султана», что в правящих кругах союзницы Германской империи — Австро-Венгрии — всё сильнее нарастала ненависть к славянству.
В 80-х годах прошлого века ошибки царского правительства позволили Австро-Венгрии укрепить своё положение в Сербии и Болгарии. Однако политика австрийских ставленников, как короля Милана в Сербии или Стамбулова в Болгарии, ясно показала, что Австрия, а вместе с ней и её союзница Германия являются злейшими врагами славянской национальной независимости. В конце концов даже князь Фердинанд — немец, посаженный на болгарский трон руками Австрии, — вынужден был искать примирения с Россией. В результате в 1896 г. со стороны России последовало признание Фердинанда болгарским князем. Ещё круче повернула в сторону России Сербия: слишком очевидным представлялось, что только там могли найти поддержку национальные чаяния сербского народа.
В 1903 г. в Белграде произошёл государственный переворот, и династия Обреновичей уступила место Карагеоргиевичам. За этим событием последовало чрезвычайное усиление национальной пропаганды, направленной не только против Турции, но и против Австро-Венгрии. В начале 1906 г. между Австро-Венгрией и Сербией началась таможенная война. В Австрии усилилось влияние кругов, которые стремились, пользуясь ослаблением России, дать южнославянскому вопросу радикальное разрешение; это означало — захватить сербские области Балкан и включить их в состав монархии Габсбургов, перестроив её на началах либо триализма, либо федерализма. Такова была старая программа австрийских феодально-клерикальных и военных кругов. Эти планы поддерживали и влиятельные группы венской финансовой олигархии, заинтересованные в экономической эксплоатации Балкан. Во главе этого течения стали наследник престола эрцгерцог Франц-Фердинанд, начальник генерального штаба фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф и отчасти министр иностранных дел Эренталь.
Эренталь, Конрад фон Гетцендорф и Франц-Фердинанд замышляли в первую очередь аннексию Боснии и Герцеговины, оккупированных Австрией в 1878 г. на основе статьи 25-й Берлинского трактата, но ещё остававшихся под номинальным суверенитетом Турции. Таким актом они рассчитывали положить конец надеждам сербского народа на воссоединение этих областей с Сербией. В качестве последующего этапа намечалась превентивная война против Италии и Сербии и «аннексия Сербии». «Если наши войска, — писал Гетцендорф, — будут в Нише, если мы там будем господами, то наше влияние будет обеспечено — в юго-западной части Балкан в особенности, но также на Балканах вообще». Эренталь несколько колебался насчёт войны с Италией. Но в общем он разделял замыслы Конрада фон Гетцендорфа. Он только, пожалуй, предпочёл бы вместо захвата всей Сербии отдать часть её болгарам. После этого, «в момент благоприятной обстановки в Европе, мы наложим руку на ещё сохранившуюся часть Сербии. Тогда у нас будут надёжные границы». Разжигание сербо-болгарского антагонизма занимало видное место в политических замыслах Эренталя. Во всяком случае, он был убеждён, наравне с Конрадом фон Гетцендорфом, что Сербию необходимо ликвидировать. Как он поведал немецкому статс-секретарю иностранного ведомства Шёну, нужно «полное уничтожение сербского революционного гнезда».
Если бы Германии удалось окончательно закабалить Турцию, а её австро-венгерской союзнице — осуществить задуманные планы на Балканском полуострове, весь Ближний Восток со всеми его человеческими и материальными ресурсами оказался бы под пятой германского империализма. С этим не могла примириться Англия, которая всегда рассматривала страны Ближнего Востока как мост из Европы в Индию. Не могла допустить этого и Россия: подчинение Турции и Балкан влиянию Германии и Австрии означало бы угрозу для безопасности всего русского юга от Черноморского побережья до закавказской границы. Россия не желала отказаться от своей роли покровительницы славян. Не могла она взирать равнодушно ни на водворение немцев на Босфоре, ни на постройку стальной колеи, по которой можно будет подвозить оружие и войска из Константинополя и даже прямо из Берлина почти к самому армянскому нагорью. Не удивительно, что, несмотря на разделявшие их противоречия, Англия и Россия оказывались заинтересованными в том, чтобы дать отпор германскому проникновению на Восток.
Английское правительство активно противодействовало германской экспансии в Турции. Оно использовало при этом разные пути. Прежде всего оно обратилось к чисто финансовому воздействию. В апреле 1903 г. английские банкиры отказались участвовать в финансировании Багдадской дороги. Между тем общество Багдадской железной дороги имело от турецкого правительства полную гарантию прибыльности этого предприятия. Это требовало от Турции значительных средств, а денег у неё не было. Достать их она могла, только повысив некоторые налоги и прежде всего таможенные пошлины. Но в силу существовавшего в Турции режима капитуляций Турция не располагала таможенной независимостью: ввозные пошлины были установлены в 8 % стоимости товара. Поднять их Турция могла не иначе, как с согласия великих держав. Однако Англия решительно отказывалась дать согласие на повышение пошлин. Франция и Россия, невзирая на всю напряжённость англо-русских отношений, полностью разделяли английскую точку зрения по вопросу о таможенной надбавке. Таким образом, тормозилось финансирование Багдадской железной дороги, которое для берлинского денежного рынка и без того оказалось не особенно лёгким делом.
Наконец, Англия воспользовалась волнениями, которые в 1902–1903 гг. возникли в Македонии, чтобы произвести сильный политический нажим на султана. Как известно, в 1903 г. в Мюрцштеге Россия и Австрия договорились о программе реформ в Македонии. В ту пору, хотя и по разным мотивам, оба правительства были заинтересованы в том, чтобы хоть временно притушить македонское движение и не дать снова закипеть балканскому котлу. Английская дипломатия в лице лорда Ленсдауна выдвигала программу более радикальных реформ. План её был рассчитан на то, чтобы лишить султана почти всякой реальной власти в Македонии. Теперь Англия возобновила свой нажим на продавшегося Германии султана. Она снова подняла македонский вопрос. При этом английская дипломатия стремилась добиться поддержки России, чтобы совместным давлением принудить султана изменить свою внешнеполитическую ориентацию. В июне 1908 г. в Ревеле состоялось свидание Эдуарда VII с Николаем П. Короля сопровождали помощник статс-секретаря Форейн офис Гардинг, адмирал Фишер, генерал Френч. Гардинг убеждал Извольского поддержать английскую программу реформ в Македонии. В этой связи было выпущено коммюнике, в котором сообщалось, что между Россией и Англией достигнуто полное согласие по всем международным проблемам.
В ходе дискуссии по македонскому вопросу Извольский старался придать английской программе более умеренный характер. Он не скрыл от своего британского собеседника, что Россия опасается военного превосходства Германии. Ввиду этого, говорил русский министр, Россия должна вести свою политику «с величайшей осторожностью в отношении Германии и не давать ей повода думать, что сближение России с Англией приведёт к соответствующему ухудшению отношения России к Германии». Гардинг соглашался, что не следует понапрасну раздражать немцев. Он признал, что для России «осторожность ещё более необходима», чем для Англии. Поэтому он советовал русскому правительству озаботиться скорейшим восстановлением военной мощи своей страны. «Нельзя упускать из виду, — говорил Гардинг, — что вследствие слишком значительного увеличения германской морской программы в Англии создалось глубокое недоверие к будущим намерениям Германии. Это недоверие будет со временем обостряться по мере осуществления германской морской программы и возрастания налогового обложения в Англии, вызываемого необходимыми военно-морскими контрмероприятиями. Через 7 или 8 лет может возникнуть кризисное положение, в котором Россия, если она будет сильна в Европе, может стать арбитром в деле мира и оказать гораздо большее влияние на его обеспечение, нежели любая Гаагская конференция».
Итак, царской России надлежало ещё восстанавливать свою мощь, ослабленную неудачной войной с Японией и потрясениями 1904–1905 гг. А пока её противники спешили воспользоваться благоприятным моментом для укрепления своих позиций на Балканском полуострове. В первую очередь принялась за это австрийская дипломатия.
Эренталь приступил к этой задаче в начале 1908 г. Он выдвинул проект сооружения железной дороги от австрийской границы через Ново-Базарский санджак к Салоникам. Эта дорога должна была обеспечить Австрии путь к Эгейскому морю. 27 января 1908 г. Эренталь публично заявил о своём плане. Выступление Эренталя вызвало в России крайнее возбуждение. Дорога на Салоники упрочила бы влияние Австрии во всей западной половине Балканского полуострова. По выражению Извольского, «осуществление австрийского плана привело бы к германизации Македонии». Ясно было, что Россия не может остаться безучастной к проекту австрийского министра. 3 февраля в Петербурге было созвано совещание министров. На нём Извольский предложил использовать сближение с Англией, дабы отказаться от чисто оборонительной политики, которой держалась Россия на Востоке в течение последних лет. Ещё в 1907 г., во время переговоров с англичанами, Извольский добивался согласия Англии на изменение международно-правового режима проливов. Он хотел, чтобы Россия получила право на свободный проход через проливы своих военных судов как из Чёрного моря в Средиземное, так и обратно. Тогда Англия уклонилась от формального соглашения по этому вопросу. Но Грей не отнял у Извольского некоторых надежд на будущее. Эти-то надежды и руководили Извольским, когда он ставил вопрос о более смелой политике России на Ближнем Востоке. Однако остальные русские министры, являвшиеся участниками совещания, единодушно отвергли предложение Извольского. Товарищ военного министра Поливанов указал на военную неподготовленность России, вооружённые силы которой не были ещё реорганизованы после поражения на Дальнем Востоке. Возражал и министр финансов Коковцев. Но с особой решительностью восстал против воинственных замыслов Извольского Столыпин. Через несколько дней, 10 февраля, Совет государственной обороны принял следующее решение: «Вследствие крайнего расстройства материальной части армии и неблагоприятного внутреннего состояния необходимо ныне избегать принятия таких агрессивных мер, которые могут вызвать политические осложнения».
Таким образом, Извольскому приходилось ограничиться применением дипломатических средств. Он начал с того, что противопоставил австрийскому железнодорожному проекту собственный контрпроект. Извольский намечал сооружение дороги от одного из адриатических портов Албании к Дунаю. Эта линия должна была дать Сербии выход к морю, экономически и политически независимый от Австро-Венгрии. Тем самым ослаблялась кабала, в которой Австро-Венгрия держала Сербию. Ясно, что проект Дунайско-Адриатической железной дороги был крайне невыгоден для австрийцев. Англичане обещали поддержать проект Извольского при условии, что Россия будет заодно с Англией в вопросе о реформах в Македонии. Теперь наступала очередь Эренталя предаваться смятению по поводу железнодорожного строительства на Балканах.
В эти самые дни, летом 1908 г., когда шёл торг из-за железнодорожных проектов и из-за реформ в Македонии, в Турции произошла буржуазная революция. 3 июля в Македонии, в крепости Ресна, восстал гарнизон, поднятый офицерами-младотурками по сигналу центрального комитета этой партии. В ночь на 24 июля султан был вынужден принять конституцию. Великим визирем стал англофил Киамиль-паша. То была победа Англии
Русско-австрийское соглашение в Бухлау в 1908 г. Турецкая революция побудила Эренталя поспешить с осуществлением своих давно задуманных планов. Падение всевластия Абдул-Гамида означало переход Турции от курса на Германию к ориентации на Англию. Эренталь боялся, что новое турецкое правительство, опираясь на Англию, потребует возвращения Боснии и Герцеговины. С другой стороны, момент внутреннего кризиса в Турции Эренталь считал наиболее удобным для покушения на её территорию. Не только соперник — Россия, но и объект грабежа — Турция — переживали момент, для войны отнюдь не подходящий. Австро-венгерское правительство решило, что настало время аннексировать Боснию и Герцеговину.
Ленин тогда же, в 1908 г., разоблачил захватнические замыслы империалистов, указывая, что они «продолжают политику, которая самым очевидным образом представляет из себя политику раздела Турции».
Эренталь лелеял хитроумный план. Он решил захватить Боснию и Герцеговину с соизволения России. Если бы ему удалось убедить царское правительство согласиться на аннексию, то это, надеялся Эренталь, скомпрометировало бы Россию в глазах всего южного славянства и подорвало бы её влияние на Балканах. Сверх того согласие России, конечно, облегчило бы для Австрии и осуществление самой аннексии обеих провинций. Ради всего этого можно было обещать России согласие Австрии на изменение режима проливов: ведь сделай только Россия серьёзную попытку добиться свободного прохода через Босфор и Дарданеллы для своих военных кораблей, — и конфликт с Англией и Турцией был бы налицо. А что могло быть приятнее такого конфликта для Австрии и Германии? Особенно желателен был он в момент, когда Турция ускользала из-под немецкого влияния, а Англия и Россия установили общую линию поведения в целом ряде ближневосточных проблем. На счастье Эренталя и всего австро-германского блока, как раз в вопросе о проливах англичане русским не уступали. Теперь, после младотурецкой революции, Англия сделалась в вопросе о проливах ещё менее податливой, чем во время переговоров об англо-русской Антанте год тому назад: с появлением у власти Киамиля Англия надеялась упрочить своё влияние в Турции. Ввиду этого английская дипломатия вовсе не желала осложнять отношения с Турцией постановкой вопроса о проливах. По мнению Эренталя, Извольский охотно должен будет принять из рук Австрии право проводить русские военные корабли через проливы. Расчёты Эренталя имели некоторое основание.
Ещё 2 июля 1908 г. Извольский переслал Эренталю записку по балканскому вопросу. В ней он в общем высказывался за сохранение существующего положения на Балканах. При этом он подчёркивал, что вопрос об аннексии Боснии, так же как и вопрос о проливах, имеет общеевропейское значение. Россия и Австро-Венгрия не вправе вдвоём пересматривать Берлинский трактат. Однако ввиду особой важности балканских вопросов для России и Австрии Извольский изъявлял согласие обсудить их «в дружественном духе» с австро-венгерским правительством. Эренталь пригласил Извольского посетить его в замке Бухлау. Извольский принял приглашение. 15 сентября 1908 г. в Бухлау состоялось свидание обоих министров: Между ними было достигнуто устное соглашение. Австро-Венгрия обязывалась не возражать против открытия проливов для русских военных судов: взамен этого Россия соглашалась на аннексию Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией. Свои пожелания в отношении режима проливов Извольский (согласно записи Эренталя) изложил в Бухлау следующим образом: «В случае, если Россия сочтёт нужным предпринять шаги с целью добиться свободного прохода через Дарданеллы для отдельных русских военных судов, Австро-Венгрия обещает соблюдать благожелательную и дружественную позицию. Разумеется, что такое изменение существующего права не должно ни в какой мере затрагивать независимость и безопасность Оттоманской империи; другим государствам, расположенным по берегам Чёрного моря, будут предоставлены такие же права». Обе стороны решили не возражать, если Болгария объявит о прекращении своей вассальной зависимости от турецкого султана. Эренталь уверял в своём отчёте о переговорах в Бухлау, будто он сказал Извольскому, что аннексия Боснии и Герцеговины может быть провозглашена Австрией уже в начале октября. «Во всяком случае он будет мною своевременно предупреждён об этом», — так передаёт сам Эренталь содержание тех заверений, которые он дал Извольскому, Этого обещания Эренталь не выполнил. Даже из записи Эренталя совершенно ясно, что Извольский потребовал компенсаций для Сербии и Черногории за счёт Австро-Венгрии. Эренталь отклонил это требование. Извольский поставил и вопрос о созыве международной конференции для оформления намеченного пересмотра Берлинского трактата. По обоим этим вопросам — о компенсациях для Сербии и о конференции — в Бухлау не было достигнуто ясной договорённости, но несомненно, что Извольский выдвигал эти требования как предпосылки своего согласия на аннексию Боснии и Герцеговины.
Из Бухлау Извольский отправился в круговую поездку по Европе, чтобы получить и от других держав такое же согласие на изменение режима проливов, какого он только что добился от Эренталя. 26 сентября Извольский встретился в Берхтесгадене с Шёном, статс-секретарём германского ведомства иностранных дел. Извольский заявил Шёну, что хотя Россия очень хотела бы открыть проливы для своих военных кораблей, но сейчас момент неподходящий для того, чтобы немедленно же поднимать вопросы, поставленные в Бухлау. Так, например, провозглашение независимости Болгарии может вызвать турецко-болгарскую войну. В случае, если Болгария будет разбита, России придётся её защищать, а между тем она не расположена втягиваться в войну. С другой стороны, Россия не может допустить и захвата Константинополя болгарами или греками в случае поражения Турции. Шён в мало обязывающих выражениях дал понять русскому министру, что Германия не будет возражать против открытия проливов, но в свою очередь потребует за это компенсаций.
Из Берхтесгадена Извольский отправился в Дезио. Там он встретился с итальянским министром иностранных дел Титтони. Извольский заявил ему, что согласие России на аннексию Боснии и Герцеговины обусловлено одновременным разрешением вопроса о проливах и компенсацией Сербии и Черногории. Проект аннексии Боснии привёл Титтони в ярость. Что же касается русских планов в отношении проливов, то к ним Титтони отнёсся по существу положительно: он лишь поставил условием, что Россия в свою очередь даст своё согласие на захват Триполи Италией. Некоторое время спустя Титтони заявил в Парламенте, что в Дезио была достигнута полная согласованность русской и итальянской точек зрения. Так составился заговор империалистических держав против младотурецкой Турции в целях её частичного раздела. С гениальной проницательностью, по отрывочным данным, проникавшим в прессу, В. И. Ленин разоблачил на страницах партийной печати «состоявшееся уже предварительно соглашение в коренном, т. е. в выступлении против младотурецкой революции, в дальнейших шагах к разделу Турции, в пересмотре под тем или иным соусом вопроса о Дарданеллах». Таким образом, не имея в ту пору почти никаких документов, Ленин вскрыл основы соглашения, состоявшегося при свиданиях Извольского с Эренталем, Шёном и Титтони.
Из Дезио Извольский направился во Францию. Подъезжая к Парижу, он на одной из станций вышел из вагона и купил свежие газеты. Из них он с изумлением узнал, что Австро-Венгрия не сегодня-завтра объявит об аннексии Боснии и Герцеговины. И действительно, 6 октября был обнародован рескрипт императора Франца-Иосифа на имя Эренталя о присоединении Боснии и Герцеговины к австро-венгерской монархии. Очевидно, Эренталь решил поставить Извольского и весь мир перед совершившимся фактом. Извольский понял, что Эренталь его обошёл. Правда, он обещал России свободный проход через проливы; это было дороже, чем превращение бессрочной оккупации двух турецких провинций в их аннексию. Однако Извольскому нужно было ещё много похлопотать для получения своей доли австро-русской сделки; между тем Эренталь уже держал в руках австрийскую часть добычи.
В Париже Извольского ожидали новые неприятности. Правда, французский министр иностранных дел Пишон на словах сочувственно отнёсся к русским планам. Однако он не выказал ни малейшего желания активно помочь их осуществлению. Что было особенно важно, он тут же подчеркнул необходимость согласия Англии. Извольский двинулся в Лондон.
Но там он встретил решительный отказ. Грей заявил, что не исключает возможности пересмотра статута проливов; однако момент для обсуждения этого вопроса ещё не наступил. Грей ссылался на английское общественное мнение. Оно-де недовольно русской политикой в Персии. В действительности позиция Грея объяснялась проще. Младотурецкая революция сулила усиление английского влияния в Константинополе. Английская дипломатия рассчитывала, что теперь она легче сможет оторвать Турцию от Германии. При таких условиях в Лондоне полагали, что поднимать вопрос о проливах несвоевременно. Да и вообще английская дипломатия не собиралась даром дать России своё согласие на изменение правового режима проливов. Грей сказал, что англичане охотно поли бы на открытие проливов для всех держав, т. е. чтобы и Англия могла вводить свой флот в Чёрное море.
После свидания с Греем Извольский потерял надежду добиться своей цели в отношении проливов. Но он решил в таком случае либо заставить и Австро-Венгрию отказаться от своей добычи, т. е. от аннексии Боснии и Герцеговины, либо же добиться компенсаций для Сербии. В этом он встретил горячую поддержку со стороны Грея. Руководитель английской дипломатии полностью разделял возмущение Извольского по поводу политических приёмов Эренталя. Грей тотчас уведомил венское правительство, что «нарушение или изменение условий Берлинского трактата без предварительного согласования с другими державами, из которых Турция в данном случае затронута больше всех, никогда не может быть ни одобрено, ни признано правительством его величества». Король Эдуард VII ещё яснее выразил своё мнение. Он заявил австро-венгерскому послу, что аннексия наносит удар новому турецкому режиму. Это, конечно, весьма приятно немцам: ведь захватом Боснии австрийцы как бы показывают Турции, что пока султан дружил с ними и с немцами, он был застрахован от таких вероломных актов насилия, как односторонняя отмена международного договора.
Когда Извольский изложил Грею план созыва конференции участников Берлинского трактата для принятия решения по поводу самочинных действий Австро-Венгрии, английский министр живо подхватил эту мысль. С помощью конференции он, во-первых, мог ущемить союзника Германии. Во-вторых, он оказывал услугу России, чем надеялся смягчить неприятное впечатление, созданное в Петербурге его позицией по вопросу о проливах. Наконец, в-третьих, он надеялся привлечь на свою сторону Турцию, по меньшей мере добыв ей какие-либо компенсации за отнятые провинции. Поэтому Грей горячо поддержал проект международной конференции.
В борьбе с Эренталем Извольский мог опереться и на Сербию. Там поднялась волна национального протеста против захвата Австрией населённых сербами областей. Извольский ободрял сербов, обещая им помочь добиться компенсаций; однако тут е он предупреждал, что сейчас необходимо избежать войны, но Россия ещё не оправилась от понесённого ею поражения.
Турции возмущение против Австрии было не меньше, чем Сербии. Турки начали бойкот австрийских товаров.
Извольский не отрицал, что дал Эренталю согласие на аннексию. Но он утверждал, что обусловил этот акт предварительным созывом международной конференции. Поскольку аннексия Боснии и Герцеговины нарушает Берлинский трактат, постольку, заявлял Извольский, согласия одной России недостаточно; необходимо добиться того же от всех держав, участвовавших в Берлинском конгрессе. Извольский уже выработал и программу конференции. Любопытно, что о статуте проливов он там даже не упомянул.
Франция в вопросе о конференции пошла за Англией и Россией. Италия также поддерживала Антанту, не желая допустить усиления Австро-Венгрии.
Выяснилось, что Эренталь обманул не одного только Извольского. Титтони тоже стал жертвой недобросовестности австрийского министра. Извещая Титтони об аннексии обеих турецких провинций, Эренталь сослался на переговоры, которые он незадолго перед тем вёл с Титтони в Зальцбурге. В своём ответе Титтони резко и решительно опроверг утверждение Эренталя, будто в Зальцбурге он дал австрийскому министру согласие Италии на аннексию. «При наших переговорах в Зальцбурге, — писал Титтони, — вы мне сказали, что с вашей точки зрения проблема Боснии и Герцеговины должна быть разрешена между Австро-Венгрией и Турцией, не нося международного характера. Но вы не сообщили мне о вашем намерении осуществить аннексию. Я не считал её ни вероятной, ни близкой и поэтому не высказывался на этот счёт».
Австро-Венгрия официально заявила, что отказывается передать вопрос об аннексии на международное обсуждение. Австрийское правительство поясняло, что могло бы пойти на созыв конференции лишь при том условии, если бы все её участники заранее обязались не возражать против совершённого им акта. Германия безоговорочно поддерживала Австрию. 8 декабря Бюлов объявил это публично. Он известил австро-венгерское правительство, что в случае осложнений оно может твёрдо рассчитывать на помощь Германии. В инструкциях, 28 октября 1908 г. преподанных Бюловым германскому послу в Петербурге, указывалось, что неудачи русской политики являются следствием поворота России в сторону Англии. Эта инструкция свидетельствует о том, что Германия преследовала ту же цель, которую с самого начала имел в виду и Эренталь: оторвать Россию от Антанты, дав ей почувствовать, какие тяжёлые удары может ей нанести Германия. То было повторением приёмов германской дипломатии в отношении Франции в дни марокканского кризиса. Пурталес достаточно откровенно высказал Извольскому, что антирусская позиция Германии является последствием присоединения России к Антанте. Россия, выбирая между Германией и Антантой, склонилась на сторону последней. Это её дело. Но пусть не удивляется, если Германия сделала из этого свои выводы. Вильгельм II на донесении Пурталеса об этой беседе сделал пометку; «Наконец-то Извольский услышал правду».
На антиавстрийское движение, поднявшееся в Сербии, Австро-Венгрия ответила военными приготовлениями. Это произошло в декабре 1908 г. Одно время можно было опасаться, что Австрия нападёт на Сербию. Конрад фон Гетцендорф с большой откровенностью рассказал о том, как протекали события.
«4 и 17 января 1909 г., — повествует он, — у меня были совещания с бароном Эренталем.
На первом совещании барон Эренталь присоединился к моему мнению, что конфликт с Сербией должен быть решён силой оружия. Ведь через каких-нибудь 2–4 года Россия и Италия будут в состоянии прийти сербам на помощь. Тогда мы можем оказаться вовлечёнными в войну с Россией, с Италией и на Балканах одновременно. Этого во что бы то ни стало надо избегать.
Однако на совещании 17 января Эренталь совершенно изменил своё мнение, заявив, что присоединение Сербии неосуществимо, так как мы не в состоянии переварить Сербию; он сказал, что задачей его политики является только всестороннее обеспечение аннексии Боснии и Герцеговины.
Он добавил, что дальнейшее могут сделать его преемники. Барон Эренталь не принял при этом во внимание, что не может быть и речи об обеспечении аннексии до тех пор, пока Сербия продолжает существовать в качестве второго Пьемонта. У меня не было никаких сомнений в том, что он изменил своё мнение под влиянием венгерских кругов. Последние противились присоединению к монархии новых южнославянских областей, из страха, что это создаст опасный противовес мадьярскому элементу. Такая точка зрения постоянно и упорно отстаивалась с венгерской стороны и в последующие годы, в особенности графом Тиссой».
В угоду венграм Эренталь выдвинул план раздела Сербии между Австрией, Болгарией и Румынией.
К этому времени в Турции произошли новые перемены. Киамиль-паша был устранён от власти. 26 февраля 1909 г. австрийской дипломатии с германской помощью удалось добиться крупного успеха. Состоялось соглашение с турецким правительством. За 2,5 миллиона фунтов стерлингов Турция отказалась от своего номинального суверенитета над Боснией и Герцеговиной. За это Австро-Венгрия в свою очередь отказывалась от оккупации Ново-Базарского санджака, право на которую было ей предоставлено Берлинским конгрессом. Австрия давала также своё согласие на повышение турецких пошлин и на отмену режима капитуляций. Однако обе последние уступки приобретали силу лишь после того, как все остальные заинтересованные державы изъявят на это своё согласие. А до этого было ещё далеко.
Между тем возбуждение в Сербии и в России всё возрастало. Военные мероприятия Австрии и протесты Сербии сопровождались ожесточённой австро-русской полемикой в прессе и в дипломатической переписке. Положение настолько обострилось, что 17 марта в Петербурге в Совете министров поставлен был на обсуждение вопрос о возможности войны. Министры и на этот раз пришли к выводу, что Россия не готова и воевать не может. Однако именно ввиду неподготовленности России в Австро-Венгрии усиливалось течение в пользу превентивной войны против Сербии. В своих мемуарах Конрад фон Гетцендорф достаточно откровенно, без дипломатических околичностей обосновывал необходимость войны. «Корнем всех зол для Австро-Венгерской монархии, — писал начальник генерального штаба, — были её отношения с Сербией и стоящей позади Сербии Россией… Всё остальное имело второстепенное значение. Путь, который я себе всегда представлял, заключался прежде всего в достижении мирными средствами длительного государственного объединения Сербии с Габсбургской монархией. Если бы Сербия, однако, отклонила объединение и продолжала бы питать свои, враждебные монархии, замыслы, что и имело место, то тогда выходом должно было бы явиться военное разрешение вопроса в соответствующий момент. Я указывал на это уже в 1906 г., при моём назначении начальником генерального штаба; в 1908–1909 гг. я считал момент подходящим для внесения ясности во взаимоотношения с Сербией, имея в виду, что с течением времени шансы неизбежного расчёта с ней будут (для Австрии) лишь ухудшаться».
Германия подстрекала Австрию, поддерживая партию эрцгерцога и Конрада фон Гетцендорфа. В январе — марте 1909 г. состоялся обмен письмами между начальниками германского и австрийского генеральных штабов Мольтке (младшим) и Конрадом фон Гетцеидорфом. В этих письмах австро-германский договор 1879 г. получил новое истолкование, в своё время решительно отвергнутое Бисмарком. Мольтке с ведома и согласия канцлера Бюлова значительно расширил германские обязательства. Он обещал Австро-Венгрии, что Германия будет считать за casus foederis даже и такой австро-русский конфликт, который будет вызван не прямым нападением России на Австрию, а хотя бы вмешательством России в австро-сербские осложнения. Вот что Мольтке писал 21 января:
«Необходимо иметь в виду, что может наступить такой момент, когда придёт конец долготерпению монархии (Австро-Венгерской) по отношению к сербским провокациям. Тогда ей не останется иного выхода, кроме вторжения в Сербию. Я полагаю, что лишь такое вторжение может вызвать активное выступление России. В этом случае для Германии наступит casus foederis».
В том же письме Мольтке предвидит почти неизбежное вмешательство Франции в войну Германии и Австрии против России. В переписке Мольтке с Конрадом фон Гетцендорфом намечался общий стратегический план войны против Франции, России и Сербии с учётом различных вариантов возможного поведения Италии. По существу этот обмен письмами между начальниками генеральных штабов был равносилен военной конвенции. Оба кайзера — Вильгельм и Франц-Иосиф, оба министра — Эренталь и Бюлов — одобрили все условия, изложенные в письмах начальников генеральных штабов.
20 февраля Эренталь известил Бюлова, что мобилизация и выступление против Сербии намечены на середину марта. Сербии будут предъявлены требования: отказаться от притязаний на компенсации, от протеста против аннексии и дать заверения, что она не питает агрессивных замыслов против Австро-Венгрии. Если Сербия не удовлетворит этих требований, Австрия вручит ей ультиматум, а в случае его отклонения последует война. Эренталь указывал, что огромное значение будет иметь воздействие из Берлина на Петербург.
Поддерживая Австро-Венгрию, Бюлов думал не только об укреплении союза с ней. Он рассчитывал, что Россия не устоит перед его угрозами, уступит и тем самым продемонстрирует свою слабость. Германское правительство надеялось таким путём ослабить влияние России на Балканах и в Турции. Итак, боснийский вопрос перерастал в борьбу великих держав за преобладание на Ближнем Востоке.
21 марта 1909 г. Бюлов поручил своему послу в Петербурге графу Пурталесу потребовать от Извольского ясного ответа: готова ли Россия безоговорочно согласиться на отмену параграфа 25 Берлинского трактата, признать аннексию Боснии и Герцеговины и добиться того же от Сербии, или же намерена упорствовать и дальше. «Вы должны, — писал Бюлов послу, — в твёрдой форме заявить Извольскому, что мы ожидаем точного ответа — да или нет». Уклончивый или неясный ответ будет рассматриваться как отказ. В случае же такового, угрожающе добавлял Бюлов, Германия «устранится», т. е., иначе говоря, предоставит Австро-Венгрии напасть на Сербию. «Ответственность за все дальнейшие события, — заключал Бюлов, — падёт тогда исключительно на г. Извольского». Если Извольский будет продолжать настаивать на созыве конференции, то Германия сочтёт это за попытку затянуть ответ, равносильную отклонению германского «предложения».
22 марта Пурталес предъявил эти требования Извольскому. Форма их напоминала ультиматум. В тот же день, 22 марта, Австро-Венгрия объявила «состояние тревоги» для 7-го и 43-го корпусов.
Извольский ответил Пурталесу, что раньше, чем дать столь серьёзный ответ, он обязан доложить царю. Министр ясно видел, что перед ним поставили альтернативу: или уступка, или австрийское вторжение в Сербию. В тот же день после доклада Извольского Николай II телеграфировал кайзеру, что Россия принимает германские требования.
Так царское правительство капитулировало перед германским шантажем. 29 марта в Австро-Венгрии была объявлена частичная мобилизация пяти корпусов. 31 марта 1909 г. сдала свои позиции и Сербия. Она сочла себя вынужденной заявить, что аннексия Боснии и Герцеговины не нарушает её прав. Германская дипломатия торжествовала.
Однако её победа была в значительной мере лишь кажущейся. Несмотря на то, что временная слабость России была продемонстрирована перед балканскими народами, русское влияние в Сербии подорвано не было. Это понятно: Сербии негде было искать поддержки, кроме как у России и её союзницы Франции. Ещё важнее было другое. Грубое вмешательство Бюлова в пользу Австро-Венгрии до крайности обострило отношения между Германией и Россией. Разумеется, это было отнюдь не безопасно для победительницы.
Русская дипломатия не замедлила взять свой реванш. В октябре 1909 г. в Италии, в Раккониджи, состоялось свидание Николая II с итальянским королём Виктор ом-Эммануилом III. Здесь Извольский и Титтони оформили ту сделку, основы которой были намечены ещё в Дезио. Россия и Италия договорились совместно противодействовать австрийской экспансии на Балканах. На дипломатическом языке это было выражено следующим образом:
«1. Россия и Италия должны стремиться в первую очередь сохранить status quo на Балканском полуострове.
2. При всех случайностях, могущих возникнуть на Балканах, они должны придерживаться применения национального принципа, содействуя развитию балканских государств в целях устранения всякого иностранного преобладания.
3. Обе стороны обязуются сообща противодействовать всем противоположным стремлениям».
Далее, Италия обязывалась «относиться благожелательно к интересам России в вопросе о проливах». Со своей стороны царская дипломатия обещала такую же «благожелательность» «к интересам Италии в Триполитании и Киренаике». Соглашение в Раккониджи осталось секретным. Оно было симптомом дальнейшего отхода Италии от Тройственного союза.
Инцидент в Касабланке.
В 1908 г. произошло новое обострение марокканского вопроса. Франция использовала Алхесирасский акт, чтобы постепенно прибрать Марокко к рукам. В предлогах недостатка не было. Брат марокканского султана Мулай-Гафид поднял мятеж и захватил марокканский престол. При происшедших беспорядках был убит один французский подданный. Это событие явилось поводом для оккупации французскими войсками смежных с Алжиром областей Марокко. Несколько позже, в августе 1908 г., французы оккупировали порт Касабланку с прилегающей территорией.