Поручик Батоли и потомки «кровавого барона»
Поручик Батоли и потомки «кровавого барона»
Камиль Гижицкий принадлежал к тем людям, которых слепой рок забросил в центр Азии, в край гор, степей и пустынь. В момент начала Первой мировой войны Гижицкий был свежеиспеченным выпускником иезуитской гимназии в Хирове. Уже студентом Политехнического института в Мюнхене его мобилизовали в австрийскую армию. Фронт, плен, лагерь, чешский корпус, V польская дивизия в Сибири под руководством генерала Валериана Чума — это дальнейшие эпизоды биографии молодого подпоручика саперов. После капитуляции V дивизии он находился в Минусинске, где руководил небольшой фабрикой сельскохозяйственных инструментов. Заметив интерес чекистов к своей особе, он сбежал в тайгу Урянхайского края и через горы Танну-Ола пробрался в Монголию. Там его мобилизовали в третий раз. Отказ грозил военным судом на месте. Кровавый барон очень нуждался в людях с техническим образованием. Принудительная служба под руководством полубезумного и верящего в гадания «Дедушки», как называли начальника Азиатской конной дивизии, оставила после себя глубокие впечатления и сильные эмоции. Их хватило бы на всю жизнь. Гижицкий описал их в изданных в 1928 году во Львове воспоминаниях «Сквозь Урянхай и Монголию». Оссендовский и Гижицкий должны были встретиться еще в Урге, поскольку первый собирался передать поручику технологию производства гранат с удушливым газом. После поражения Унгерна Гижицкий работал в Маньчжурии военным инструктором. Позднее он участвовал в зимней экспедиции генерала Пепелаева на реке Лене. Из нее вернулись очень немногие. Он возвратился на родину, по дороге посетив Аннам, как тогда называли Вьетнам, и Океанию, а также западное побережье Африки. Африка осталась его любовью до гробовой доски. Участие в сафари с кинокамерой позволило ему окончательно забыть о кошмаре, который он пережил в Азиатской конной дивизии. Отличный кавалерист и любитель-охотник был, как оказалось, натуралистом. Критики никогда не говорили, что «он отходит от истины и недооценивает читателей».
Уже после возвращения из Африки он прислал Оссендовскому библиографический список по Монголии и рассказывал о своих личных проблемах. В одном из писем Гижицкий говорит: «Мой монгольский шаман, который предсказал, что меня ждет 40 бед — был прав. В рождественский Сочельник на меня наехал локомотив, но меня отбросило в снег так, что, к счастью, я собрал свои кости. В другой раз при побелке квартиры взорвалось ведро с нега шеной известью, и я чудом спас свои глаза». В середине 30-х годов он стал консульским агентом в Marsylii, а вскоре плантатором в Либерии. Помощь и поддержка Оссендовского принесли свои плоды. Доктор Нвамди Азикиве, первый президент независимой Нигерии под конец 30-х годов, тогда молодой журналист, в публиковавшихся в США статьях атаковал Польшу за притязания на свободу Либерии!
Государственные сферы II Речи Посполитой были заинтересованы в получении новых рынков сбыта, стратегических источниках сырья, иностранных территориях и даже попытках урегулирования еврейского вопроса через массовое переселение за море граждан Моисеева вероисповедания. Внимание Морской и колониальной лиги концентрировалось в основном на определенных районах Южной Америки, Мадагаскаре (часть острова в определенный период даже намеревались купить у Франции) и Либерии.
Узнав о приближающейся войне, Камиль Гижиц-кий возвращается в Польшу. Он участвует в движении Сопротивления. Выполняя сложнейшие задания Отдела пропаганды Главного штаба Армии Крайо-вой, он часто выступает в мундире офицера вермахта. Играть такую роль ему очень помогает отличное знание немецкого языка. Он использует для конспирации псевдоним «Батоли». Перешагнув пятидесятилетний юбилей, он не утратил кавалеристской фантазии. После освобождения он обосновался с женой во Вроцлаве. Там появились его книги: «Змеиная гора», «Письма с архипелага Саломона», «В погоне за Мвой», «Хебанова любовь», «Львица Уанга, или Нил — река великих приключений».
Оссендовский несколько раз приглашал Камиля принять участие в экспедиции. Ничего удивительного: старые знакомые, которых объединяют пережитые вместе драматические события в Монголии. Молодой подпоручик и солидный ученый, политик, журналист и литератор нашли общий язык.
А если Камиль Гижицкий был тот, кто знал, где спрятано золото Унгерна или, может, он сам его спрятал? В последнем письме Унгерн-Штернберга, адресованном семье, упоминается о некоем поляке из его окружения, который знает, где находится тайник.
Целых три, если не больше, представителя рода Ун-герн-Штернбергов пребывало в Польше в 1944–1945 гг. Артур Доллерт, Роман Александер, погибший в Познани в 1945 году, и Юрген. Мы забыли о полковнике Константине, родном брате «кровавого барона». Он погиб в мае 1945 года. Может быть, каждый из них искал того поляка. Антоний Фердинанд Оссендовский был человеком известным, и установить его место проживания не составляло большого труда.
Оссендовский не был закадычным другом «кровавого барона». Лично они общались очень мало — около двух дней. Во время своего пребывания в Урге, он боялся за свою жизнь. И близкого контакта с начальником Азиатской конной дивизии он избегал. Очевидно, их объединяла общая цель — борьба с большевизмом. Но методы, которые использовал барон, он не одобрял. Неизвестно, как проходила встреча Артура Доллерта с Антонием Оссендовским в подваршавском Жулвине. По мнению свидетелей, она длилась достаточно долго. Вопрос должен быть важным, если оба посвятили ему столько времени. Пришли ли они к соглашению? Скорее всего целью одного из Унгерн-Штернбергов могли быть поиски информации и приблизительных данных о месте нахождения монгольского клада. Искатели обращались к Оссендовскому, а он мог рассказать только то, что сам знал, то есть немного. Ему не верили, когда он рассказывал о ловле щук, ползающих от озера к озеру, но естествоведам Уссурийского края известны путешествия рыб от одного водоема к другому, появившихся в результате обильных осадков, когда большие пространства суши и зарослей камыша заливаются водой..
В тот зимний предпраздничный вечер писатель мог говорить правду. Барон не доверял ему сокровищ Азиатской конной дивизии. Транспортировка золота на такое большое расстояние, как до Хайлар или Харбина, не под силу одному человеку. Снабжение его конвоем мало что дало бы, так как в Варге тогда уже правил личный враг Унгерна генерал Чжан Кий-Ю, который был бы не прочь завладеть богатством.
В секретариате Союза польских писателей мне дали адрес лауреата литературных наград, сотрудника редакций журналов «Новые сигналы» («Nowe Sygnaiy») и «Одра». На письмо ответила его жена. К сожалению, ее муж находился в больнице, а в 1968 году скончался. Таким образом, пропал, может быть, последний след.
«К моему мужу, — говорит Алина Гижицкая, — уже после того, как он вернулся из Африки, это было примерно в 1963 или 1964 году, — приезжали два господина. Они просили, — чтобы он рассказал им, где спрятаны какие-то бумаги, документы и ящики из этой его монгольской дивизии. Они даже обещали, что устроят ему поездку в Монголию или Китай. Но муж уже тогда плохо себя чувствовал и не принял предложение. Они разговаривали в кабинете. Я сначала сделала им кофе, а потом читала книгу в другой комнате».
Может быть, Камиль Гижицкий хотел указать какой-то след своим псевдонимом: Цаган Толгой — Белая вершина. Он утверждал, что клад был спрятан в Восточной Монголии, на границе с Китаем, недалеко от берегов озера Буир-нур. Или в том самом районе, о котором вспоминал Оссендовский. Он действительно мог не располагать точной информацией о месте нахождения клада, но участвовал в этом деле непосредственно. Он был одним из немногих офицеров, которым барон доверял.
Я еще раз возвращусь к содержанию трех писем о «кладе». Особенно к последнему от 1958 года. Обращает внимание уверенность, с которой Гижицкий выступает против версии о закапывании клада Азиатской конной дивизии, версии, опубликованной на страницах журнала «Вокруг света» («Dookola Swiata»). Он аргументирует это тем, что ламаистский обычай запрещает копать землю, считающуюся святой. Он вспоминает, что не так давно монголы носили обувь с загнутыми кверху носами, чтобы исполнить это предписание. Конвоиры не имели ни лопат, ни времени, и закопанный клад должен был быть сразу же обнаружен. Потомки номадов найдут в степи след хромого коня двухнедельной давности, а также свежевскопанную землю.
Подробное изучение карт позволило найти группу холмов Табун Тологой по дороге к Барге. Один из них носит название Каган Тологой. В той части Монголии находится много гор с пещерами и гротами природного происхождения. Взрывной заряд, помещенный у входа одной из них после внесения туда ящиков мог навсегда закрыть вход внутрь. Роман Унгерн фон Штернберг живет в песнях номадов. Он оставил после себя долгую память. Она жива до сих пор.