Монгольский кондотьер
Монгольский кондотьер
Предреволюционная Монголия разделялась на западный и восточный аймаки. Административным центром первого был Улясутай, которым управлял китайский наместник. Улясутай совсем не походил на город в европейском значении этого слова. На утоптанной, как глиняный пол, «улице» гнили отходы, смердели человеческие экскременты, валялись дохлые кошки и крысы. Вдоль дорог торчали столбы с головами преступников. Тела же сбрасывались в ближайший овраг. Так, впрочем, поступали и с более уважаемыми гражданами. Ламаистские традиции запрещали копать землю, считавшуюся святой. Функции же могильщиков выполняли собаки-людоеды. В Улясутае Оссендовский сразу попадает в са мую гущу событий:
«Попав в город, мы тут же окунулись в пучину политических страстей. Монголы яростно протестовали против вмешательства Китая в дела их страны. Взбешенные китайцы требовали в ответ выплату налогов за весь период существования монгольской автономии, с таким трудом вытребованной у Пекина. Русские колонисты, издавна селившиеся вокруг городов, больших монастырей или становищ кочевников, разбились на враждующие группировки. Из Урги поступило сообщение, что русский генерал барон Унгерн фон Штернберг возглавил войско и сражается за независимость Внешней Монголии. Русские офицеры и беженцы создавали вооруженные отряды, против чего протестовали китайские чиновники, но что одобряли монголы. Большевики, встревоженные формированием этих отрядов, послали свои войска к монгольской границе. Из Иркутска и Читы то и дело спешили в Уля-сутай и Ургу большевистские курьеры с разного рода предложениями к китайским комиссарам. Китайская администрация в Монголии потихоньку вступила в тайный сговор с большевиками и выдала им русских беженцев, нашедших прибежище в Кяхте и Уланкоме, тем самым грубо нарушив международные законы. Затем большевики провозгласили Ургу коммунистическим городом. Русские консулы бездействовали. В районе Косогола и долины Селенги произошли вооруженные столкновения Красной Армии с антибольшевистскими формированиями. Китайские власти распорядились ввести войска в монгольские города и разослать по всей стране карательные отряды, и в довершение всего китайские военные в поисках крамолы проводили крупномасштабные обыски, не гнушаясь при этом кражами.
Вот в такую атмосферу окунулись мы после трудного и опасного путешествия по Енисею, Урянхайскому краю, Монголии, земле торгутов, провинции Ганьсу и Кукунорской равнине».
В городе кипела жизнь. Русские, китайские и американские фирмы проворачивали здесь оптовые операции. За бесценок они скупали у монголов скот, кожу, верблюжью шерсть. Караваны шли на запад через Кобдо и перевал Улан-Дабан до Бийска и Барнаула или на юг до Иркутска. Существовал и третий путь — на восток к портам Желтого моря, но транссибирская дорога со временем сделала его ненужным. После поражения Колчака в Улясутай начали массами наплывать жители бывшей царской империи, по тем или иным причинам чувствовавшие себя в опасности. Забытый путь в Калган ожил. По нему двигались толпы беженцев. Они не имели никаких документов. Гонимые страхом и отчаянием, они шли куда глядели глаза. Почти у всех было оружие, но только некоторым из них удалось вывезти из России или приобрести по дороге какой-нибудь капитал.
Традиционная гостеприимность, которая всегда была присуща жителям монгольских степей, подверглась тяжелейшему испытанию. Так как беженцам нечем было платить, продуктов, лошадей и проводников они добывали силой. В предреволюционной России азиаты считались чем-то низшим. Недавним царским офицерам трудно было об этом забыть. Скрипя зубами, они приспосабливались к постановлениям все еще правящей в Монголии китайской администрации. Та же все менее доброжелательно смотрела на проблематичных иностранцев и без всяких церемоний, под любым предлогом, сажала их в тюрьмы. Оставшиеся же на свободе, чувствуя опасность, начали создавать отряды для местной самообороны вместе с русскими колонистами, заселившими почти весь юг Монголии. Многие думали, что дни китайского правления уже сочтены. Среди по селенцев большинство отдавали предпочтение большевикам. В поисках единомышленников обе стороны втягивали в интриги как китайцев, так и монголов. Атмосфера все больше накалялась, когда в восточных аймаках начал устанавливать порядок барон Унгерн.
Роман Максимилиан фон Унгерн-Штернберг происходил из древнего рода балтийских баронов, легендарным родоначальником которого, возможно, был сын Рюриковича, изгнанного с Галицкой Руси. Необузданный, вспыльчивый, зачастую безумный, этот офицер не сделал карьеры в царской армии. Его выслали, а точнее, сослали в самый отдаленный «зеленый гарнизон» империи — в Забайкалье, в казацкие станицы над Амуром. Тем не менее он верил в свою историческую миссию. Когда в 1911 году в Китае была свергнута маньчжурская династия, он появился в Монголии, стараясь примкнуть к рядам Дамби Джамцана, астраханского калмыка, который, переодевшись в ламу, призывал к освобождению Монголии от китайцев. Верхом в одиночестве он проехал много тысяч километров по монгольской степи. Он знал страну, людей, их язык, веру и обычаи. Степная аристократия издавна твердила, что это не Монголия должна принадлежать Китаю, а Китай Монголии. Унгерн знал об этом и верил в себя. Во время одного из отпусков в семейном кругу он разоткровенничался: «Там, в центре Азии, отношения такие, что если уметь крутиться, то можно стать даже императором Китая». В истории этого государства записано, что когда-то обычный разбойник основал известную и великую династию. В этот раз история не повторилась.
В 1910 году будущий «хан» некоторое время служил в отряде охраны русского консульства в Урге. Спустя пару лет он становится военным инструктором в монгольской армии. Женился ли он на некой маньчжурской княжне и оставил ли потомка, как утверждают некоторые биографы, точно неизвестно.
Русский консул в Кобдо не дал согласия на вступление Унгерна в повстанческие отряды в роли инструктора. Видно, барон не пользовался доброй славой. Однако он остался в монгольских степях. Начало войны принесло долгожданные перемены в судьбе пропадающего в глуши казацкого есаула, авантюриста и кондотьера по натуре. Унгерн соглашается на службу в донском полку казаков, находящихся на территории Восточной Пруссии. Потом он служит в сформированной в Туркестане «Дикой дивизии». Воюет в Карпатах под руководством чем-то похожего на него барона Врангеля. Когда большевики пришли к власти, он вернулся в Забайкалье. После поражения белых офицеров официальная пресса Дальневосточной республики опубликовала характеристику барона. Она была написана в
1917 году: «В военном плане он является отличным, бесстрашным и способным справиться с любыми обстоятельствами офицером. В моральном плане его нужно упрекнуть в постоянных запоях, во время которых он совершает поступки, недостойные офицерского мундира. Из-за склонности к алкоголю он был переведен в резерв, согласно подтвержденному мной постановлению старших офицеров полка. Подписано: Полководец барон Врангель».
Унгерн получает высшие военные знаки отличия, поголовно вырезает взятых в плен австрийцев. Влезает в дикие авантюры по любому поводу. Начальству этого хватило, чтобы отправить его в отставку.
В актах предвоенного Министерства иностранных дел под грифом «Секретно» сохранилась докладная записка об организации русских монархистов в Польше. Она вкратце представляла деятель ность эмигрантского «Комитета внепартийного объединения» под руководством Врангеля. Обращает на себя внимание следующий фрагмент:
«Попытка фактического участия в монархической акции была предпринята членом Комитета объединения в Польше полк. Унгерном-Штернбер-гом, который завербовал группу из ста с лишним военных на лесные работы в Карпатах и Восточной Малой Польше на границе с Чехией (скорее всего, в Бесчадах. — Прим. авт.). Только после прибытия группы на место предполагаемых работ завербованным людям объяснили, что им нужно отправиться в Венгрию. В случае монархического переворота они должны были с оружием в руках свергнуть Габсбурга. После свержения барон Унгерн бросил этих людей без средств к существованию».
Для атамана забайкальских казаков Григория Семенова тот факт, что его приятель и соратник склонен к поступкам, недостойным звания офицера, не имел большого значения. В Маньчжурии ему требовались люди. Бурятский народный отдел Временного правительства в эмиграции хотел объединить всех буртов. Попытки преображения буртов в стан казаков не прошли. Из армии Колчака и Капелля прибывали десятки тысяч разбитых военных частей. Атаман формирует три корпуса, вооруженные и экипированные посредством испытанного союзника — Японии.
Барон Унгерн был его правой рукой. В начале 1918 года при помощи солдат из монгольского племени он занял Хайлар, главный город Барги. До ближайшего полустанка от Хайлар около 300 км.
Полковник Унгерн начал быстро продвигаться вверх по служебной лестнице. Раздает многочисленные смертельные приговоры. Судит каждого, на кого падает хоть тень подозрения в пособничестве революционерам. Экономя боеприпасы, он приказывает сжигать жертвы в топках паровозов. Живьем! Одновременно он ведет достаточно гибкую политику по завоеванию общественного мнения. В Хайдаре он жертвует дом на нужды польского католического прихода. Сомнительно, чтобы он испытывал симпатию к католицизму. Балтийские немцы в царской России были одними из жесточайших преследователей поляков. Он попросту искал центры, на которые мог бы опереться. Поляки были ему временно нужны. Под конец того же года он находится в Даурии, где участвует в создании бурятской офицерской школы. Из нее выйдут будущие эмиссары с панмонгольской идеей и члены Союза русских фашистов, действовавшего до 1945 года.
Белые не защитили черносотенных порядков «матушки России» в Забайкалье. Зелено-белый флаг сибирских казаков перестал развеваться над полями наиболее кровопролитной Гражданской войны. Не помогли интервенты, благословения православных патриархов и сабля Собеского, которую получил от казаков генерал Иванов-Ринов, наследник атамана Семенова.
Прежде чем атаман сбежал в Маньчжурию, он отправил Унгерна в отставку. А может быть, барону надоело выполнять приказы какого-то выскочки и он решил действовать самостоятельно? Сформировав из семеновских остатков восемь сотен казаков, он притаился над Орхоном.
То, что делали унгерновцы с китайцами, красными пленными, арестованными либо по доносу, либо по подозрению, трудно выразить словами. Специалисты по отправке ближних на тот свет считали, что жертва должна чувствовать, что умирает. Их закапывали по горло в землю, оставляя на произвол судьбы в безлюдной степи под палящими солнечными лучами, бросали связанными в муравейник, разрывали лошадьми, жарили или варили живьем, по ливали водой на морозе или медленно душили с помощью специально изобретенной машины. Все это не исчерпывало арсенала чудовищной изобретательности живодеров.
Генерал Роман фон Унгерн-Штернберг реализовал первый этап своих планов. Невиданная жестокость и террор, конфискация табунов лошадей и стад иного скота для нужд армии, безжалостный грабеж местных жителей резко сократили лагерь феодалов и ламаистских священнослужителей, которые до тех пор его поддерживали. Они, в общем, уже добились своей цели: устранили китайцев. Теперь следовало избавиться от этого авантюриста.
По мнению одного монгольского историка, унгерновцы забрали 4635 верблюдов, 40 171 лошадь, 26 407 голов крупного рогатого скота, 100 729 овец и коз, а также разного вида предметы ценностью на 415 157 ланов серебра (1 лан = 37,7 грамма). В Ур-ге были приобретены значительные запасы боеприпасов, продовольствия, мундиров и различных военных предметов. Был конфискован целый депозит государственного банка, а также была частично взята контрибуция с населения.
Барон постепенно развивает дипломатическую работу. Продолжаются интенсивные приготовления к коронации Богдо-гегена в качестве единовластного правителя Монголии. Письма и посланники кружат между Лхасой, Токио, Лондоном и Вашингтоном. Были щедро одарены влиятельные князья монгольских и тибетских племен. Барон отдает себе отчет в том, что он не может рассчитывать только на собственные силы, что он должен действовать в согласии с капиталистическими странами, которые, несмотря на поражение Колчака и его наследника Деникина, не отказались от идеи свергнуть власть большевиков.
В конце мая 1921 года белогвардейские остатки, притаившиеся около границы России в Уссурийском крае, Маньчжурии и Восточном Туркестане, все чаще дают о себе знать. В то же время японский генштаб направляет 175 тысяч солдат и значительную часть военного флота на Дальний Восток для подкрепления своей армии.
В Монголии фактически всю власть сосредоточил в своих руках «хан» Унгерн. С помощью феода-лов-союзников он проводит рекрутский набор. Он учит армию, главной ударной силой которой станут в дальнейшем две бригады Азиатской конной дивизии, сгруппированные из контрреволюционно настроенных забайкальских и оренбургских казаков. Всего он имеет под своим командованием около 11 тысяч сабель из 21 отряда и 37 карабинов. Он тесно контактирует с Семеновым, получая от него из Хай-лара, как сообщает газета «Известия» в номере от 15 мая 1921 года, только в течение одного месяца 200 подвод с оружием.
Но попытка повернуть колесо истории не удалась. Безумный налет и попытка перерезать Транссибирскую магистраль заканчиваются поражением. Барона оставляют союзники, массово дезертируют солдаты.
Озлобленные и униженные офицеры поднимают бунт. Макеев пытается застрелить «бога войны». Не удается. Барон бежит в степь. Там его поймают монголы и передадут конному разведчику подразделения кавалерии Красной Армии под командованием Константина Рокоссовского.
2 октября 1920 года барон во главе Азиатской конной дивизии пересёк границу Монголии и сделал первую неудачную попытку взять Ургу. После поражения он сменил тактику. Он устроил совещание с представителями монгольской аристократии. За освобождение арестованного китайцами Богдо-гегена — «Живого бога» они обещают помочь Унгерну. К Азиатской конной дивизии присоединяется конница восточных аймаков. Небольшую помощь оказывают и японцы.
В конце января — начале февраля 1921 года продолжались бои за Ургу. «Правление» унгерновцев в Урге — это сплошная полоса террора, пыток и экзекуций. Балтийский барон хотел основать орден «буддийских рыцарей-крестоносцев». В Монголии просыпается суеверный страх. Однако некоторые видят в Унгерне освободителя от китайского гнета. Он был ханом, наследником великогр Чингиза, о котором складывались песни и сказания. На пальце барон носил перстень со свастикой.
Однако иллюзии быстро рассеялись. Край, опустошенный китайцами, был не в состоянии вынести растущих затрат на реализацию воздушных планов «кровавого барона». Вынесение безотлагательных приговоров военных судов, растущий гнет со стороны помещиков и постоянные реквизиции провоцировали простых людей все чаще прислушиваться к пропаганде красных.
В начале марта 1921 года в пограничном городе Троицкосавск состоялся первый съезд Монгольской народной партии, которая насчитывала тогда всего около двухсот членов. Однако эта партия обрела поддержку со стороны северного соседа. Достоин внимания тот факт, что еще во время заседания съезда Китай обратился к советским властям с просьбой о вступлении в Монголию Красной Армии.
10 апреля того же года созванное в эмиграции Монгольское временное правительство, желая избавиться от Унгерна и его сподвижников, также обратилось за помощью к Красной Армии и военным отрядам Дальневосточной республики.
Барон, предупреждая врагов, собирался ударить первым. Он мобилизовал все силы и усиленно искал союзников. 20 апреля 1921 года Азиатская конная дивизия выходит из Урги и направляется на север. Тем временем вся южная граница Сибири находится в огне. После первой стычки, сохраняя видимость покорности и дисциплинированности, отряды белых становятся бандитскими группировками. Теперь каждый из них заботится только о спасении своей жизни. Они изменяют «кровавому барону» и бросают его. Сам же он будет воевать до конца. Смерти он не боялся, как будто знал, когда она наступит. Он верил предсказаниям.
Процесс и суд над наследником Чингисхана происходил в Новониколаевске. Приговор мог быть только один. Он был выполнен 17 апреля 1921 года.
Антоний Оссендовский познакомился с «кровавым бароном» в монастыре над Орхоном. Он провел в Урге 9 дней. За это время он выслушал исповедь и родные саги жестокого балтийского бандита. Он был свидетелем экзекуций над большевистскими комиссарами и гаданий лам. На следующий день после ухода Азиатской конной дивизии на север, 21 мая 1921 года, он уехал из Урги.
Их первая встреча состоялась в самом начале мая 1921 года в примонастырском поселке Ван-Хурэ, расположенном на тракте между Улясутаем и Ур-гой. Унгерн прибыл сюда на свидание с Резухиным и Казагранди и остановился в юрте Рибо — тот был тогда врачом 2-й бригады. В эту юрту и велено было явиться Оссендовскому. Будучи наслышан о страшном бароне, он на всякий случай сунул за обшлаг рукава ампулу с цианистым калием, чтобы отравиться, если Унгерн прикажет его казнить, как незадолго до того по подозрению в шпионаже был зарублен полковник Филиппов, спутник и товарищ Оссендовского.
У входа в юрту стоял адъютант Резухина, капитан Веселовский. За поясом у него был заткнут револьвер без кобуры, в руке он держал обнаженную шашку, которой зарубил Филиппова. Лужа крови еще не впиталась в землю перед юртой.
«Не успел я переступить порог, — вспоминает Оссендовский, — как навстречу мне кинулась какая-то фигура в красном монгольском халате. Человек встряхнул мою руку нервным пожатием и также быстро отскочил обратно, растянувшись на кровати у противоположной стены.
— Кто вы такой? — истерически крикнул он, впиваясь в меня глазами. — Тут повсюду шныряют большевистские шпионы и агитаторы!».
Между тем Веселовский неслышно вошел в юрту и остановился за спиной Оссендовского. Шашку он по-прежнему держал в руке, не вкладывая ее в ножны и ожидая, видимо, что с этим посетителем приказано будет поступить так же, как с предыдущим. Но барон внезапно сменил гней на милость. Как пишет сам Оссендовский, он уцелел только благодаря привычке к самообладанию. Отчасти это могло быть и так, однако, скорее всего, он вовремя успел напомнить барону о каких-то своих заслугах в борьбе с красными или связях с известными Унгерну лицами.
В «Истории Монгольской революции 1921 года» (проф. Ширендыба), изданной в Улан-Баторе, можно найти фамилию Оссендовского. Ему посвящено одно предложение, оканчивающееся эпитетом «авантюрист».
Интересный ракурс этого периода жизни писателя представлен в опубликованных в Москве в 1969 году воспоминаниях бывшего работника русской купеческой организации в Монголии А.В. Бурдукова. Вспоминая осень и зиму 1920 года, Бурдуков пишет:
«Вместе с белыми беженцами в Улясутай прибыл проф. Фердинанд, поляк, который попал в Сибирь через Урянхайский край и где-то по дороге присоединился к отрядам белых. Опытный политик и закоренелый противник Советской России, создавая себе окружение, играл в опасные игры. Интриган хвастался, что якобы после окончания Русско-японской войны 1904–1905 гг. он был вместе с всемогущим тогда царским министром Витте при подписании соглашения в Портсмуте. Он объединил вокруг себя польских беженцев и активных русских белых бандитов. После того как он нашел подступ к китайским и монгольским властям в Улясутае, он начал играть роль посредника между ними».
Легко понять, какую действительно роль играли русские колонисты в автономной с 1911 года, но все же остающейся зависимой от «Центрального государства» Монголии. В иркутских архивах найдены депеши и записи Бурдукова, информирующие о численности китайских гарнизонов в Кобдо и Улясутае, настроениях среди местных жителей и политической ситуации.
После Октябрьской революции 1917 года автор воспоминаний был назначен представителем крупной торговой фирмы «Сибцентросоюз». Это назначение подписал 2 декабря 1920 года Игнацы Майский, бывший дипломат и многолетний посол СССР в Великобритании, руководитель Сибирской комиссии государственного плана в Новониколаевске. Такие фирмы, как «Сибцентросоюз» или «Монго-левск», препятствовали наплыву китайского капитала в Монголию и полному овладению экономикой края пришельцами с юга.
Белые, все чаще прибывающие в Улясутай, начали подозревать Бурдукова в проведении вражеской пропаганды, вооружении колонистов, а также в тай ных связях с «Советами» Сибири с целью введения Красной Армии в Монголию. Такие, во всяком случае, обвинения получали китайские власти.
Когда кровавая унгерновская авантюра подошла к концу, прибывшие в Улясутай белые в страхе перед взбешенными Унгерном китайцами организовали мощный отряд самообороны под руководством полковника Михайлова. Самым близким советником полковника стал «ликвидированный» по приказу Унгерна Оссендовский.
21 мая 1921 года Унгерн издает часто цитируемый историками «Приказ № 15», обращенный к «русским отрядам на территории Советской Сибири». В нем идет речь о том, что после избавления от китайцев и установления власти Богдо-гегена Монголии достанется роль центра для выступления против красных в Дальневосточной республике.
В 9-м пункте «Приказа № 15» была подчеркнута необходимость ликвидации всех евреев и большевиков вместе с их потомством так, «чтобы не оставлять хвостов»; в пункте 17 говорилось о передаче власти в военных гарнизонах и интендантстве, в меру возможности… в руки поляков.
Бурдуков пишет, что этот приказ редактировал Оссендовский и, желая окончательно погубить противника в глазах советских читателей, в конце книги прибавляет, что Оссендовский «внушил дегенерату Унгерну мысль о восстановлении дома Романовых, а сам на полученные от него средства поехал на восток за царем Николаем Романовым, место пребывания которого было якобы известно только ему одному. Натравив таким образом дикого барона на евреев и на тех русских, которые не хотели вступать в конфликт с советской властью, он благополучно добрался до Америки, где написал клеветническую книгу на Советский Союз. Нажив на обмане и клевете не одну сотню долларов, этот проходимец вернулся в Польшу».
Однако характерное «классовое» видение не помогло Бурдукову. Воспоминания были опубликованы лишь тридцать лет спустя после исполнения смертного приговора над автором.
Но не будем забегать вперед. Если верить Оссен-довскому, то Унгерн сначала собирался отправить его на тот свет, как и других членов комитета самообороны в Улясутае. Диктаторы всегда в первую очередь ликвидировали неудобных свидетелей собственных шагов. Особенно если эти люди знали всю подоплеку событий, а кроме того, владели пером.
В случае с Оссендовским было что-то особенное, так как «кровавый барон» не только позволил ему уйти из Урги, но даже допустил по отношению к нему некую фамильярность.
Следующая их встреча состоялась в Урге. Проезжая по улице, барон заметил Оссендовского, пригласил его сесть в автомобиль и привез к себе в юрту. Там гость осмелился напомнить хозяину, что в Ван-Хурэ тот обещал помочь ему добраться до какого-нибудь порта на тихоокеанском побережье. На это Унгерн ответил по-французски: «Через десять дней я начну действия против большевиков в Забайкалье. Очень прошу вас до той поры остаться при мне. Я столько лет вынужден находиться вне культурного общества, всегда один со своими мыслями. Я бы охотно поделился ими…» Оссендов-ский, естественно, согласился и, по словам Перши-на, «напоследок сделался чем-то вроде советника при Унгерне и усиленно подогревал его оккультизм». Но, рассказывая барону о могущественных владыках Агарты и сочувственно выслушивая его монологи о «проклятии революции», предсказанном еще Данте и Леонардо да Винчи, Оссендовский преследовал цель сугубо практическую — вырваться из Урги в Китай, к очагам цивилизации, к морю, к железной дороге. Об этом тогда мечтали все русские беженцы в Монголии, но Унгерн под страхом смерти никому не разрешал покидать столицу. Собственно говоря, Оссендовский в своей книге и не скрывает этих планов. Он ни словом не обмолвился о том, каким способом удалось ему добиться желаемого. Между тем он был столь же фантастическим, как сама фигура ургинского диктатора, как жизнь, в которой только такой способ и мог оказаться действенным.
Оссендовский рассказывает, что Унгерн, выступая в поход на север, сдержал обещание и отправил его на восток вместе с караваном, идущим к китайской границе. Через двенадцать дней пути караван без приключений достиг Хайлара — видимо, пограничные посты были подкуплены.
Очень сомнительно, что Оссендовский приложил руку к «Приказу № 15», так как был знаком с Ун-герном только 9 дней. Барон, будучи хозяином жизни и смерти на территории Монголии, контролируемой Азиатской конной дивизией, огласил несколько сот распоряжений и приказов. Он спокойно мог сам отредактировать этот приказ, в крайнем случае приказать это сделать кому-либо из штабных служащих.
Оссендовский, распространяясь позднее о своей роли в проведении конференции в Улясутае, которая могла дать возможность команде уйти в Китай без лишнего кровопролития и передать власть монгольской администрации, вспоминал Бурдукова как делегата, пособничествовавшего большевикам. Он писал, что вместе с другим поляком, представителем американской фирмы, ему удалось «убедить (Бурдукова. — Прим. ред.) в том, что его начинания закончатся либо пулей во лбу, либо петлей на шее». Теперь мы знаем причину антипатии этих двух господ.
Делегация Дальневосточной республики, прибыв на переговоры в США, привезла опубликованную на страницах газет «Pekin» и «Tientsin Times» корреспонденцию барона Унгерна с его агентами. В читальном зале Нью-Йоркской публичной библиотеки можно ознакомиться с ее содержанием. Особенно интересным является последнее письмо под номером 986, высланное 20 мая 1921 года некоему Григорию. Оно содержит что-то вроде политического кредо. Его адресатом, вероятно, являлся атаман Семенов. Обратим внимание на дату: именно в этот день Азиатская конная дивизия оставила Ургу, двинувшись на север, а Оссендовский направился на восток, именно туда, где находился получатель корреспонденции. Вероятно, что он ее перевозил. Предоставим слово барону:
«Азиатская конная дивизия. Урга, 20 мая 1921 г. № 986.
Григории, я хотел бы сообщить тебе о событиях в Монголии. Теперь нет революционных китайских отрядов на территории наших действий. Их главные силы были разбиты и полностью уничтожены. Серьезная кампания, имевшая цель соединить Внутреннюю и Внешнюю Монголию и включить в состав Великой Монголии племена Восточной и Западной Монголии, была проведена с большим успехом, и я уверен в конечном триумфе Вогдо-гегена и моих стараний. Теперь главное внимание я концентрирую на провинциях Восточной Монголии, которые должны служить барьером перед революционной агрессией Китая, и после этого останутся средства для аннексии Западной Монголии. Согласно принятому плану, эти провинции не будут подчиняться Совету министров в Урге, но сохранят автономию как новые аймаки со своими собственными судами, правом и административными структурами, а также общественными обычаями. Только военное и финансово-экономическое единство в благословенном Богдо-гегеном оборонном союзе. Цель этого союза двояка. С одной стороны, это возможность соединения всех племен монгольского происхождения вокруг одного центра, с другой стороны, военная и моральная охрана от гнилого Запада, который остается под влиянием безумной революции и потерял мораль во всех своих проявлениях, как физических, так и духовных. Что касается Кобдо и Урянхая — за них я спокоен. Жители этих регионов, древние тувинцы и сойоты, готовы присоединиться к нам, испытывая на себе иго Китайской республики и тяжелой руки коммунистов и большевиков.
Следующим этапом в революционном движении является Азия, движение под лозунгом „Азия для азиатов“ означает создание Королевства Центральной Монголии, которое должно соединить все племена монголов. Мне удалось установить контакт с киргизами через высланное письмо влиятельному лицу, бывшему члену Думы, очень образованному киргизскому патриоту и потомку ханов Золотой орды, которая господствовала от Иркутска до Волги. Подобным методом ты должен управлять событиями в Тибете из Пекина, китайском Туркестане и в первую очередь в Sinkiangu. <…>.
Необходимо спасти Китай от революционной смерти посредством возрождения маньчжурской династии, которая так много сделала для монголов и которая приобрела бессмертную славу. <..>.
Я начинаю перемещаться на север и в скором будущем начну действовать против большевиков. Если только мне удастся дать мощный и решительный импульс всем отрядам и людям, продолжающим борьбу с коммунистами, и как только я увижу организованное восстание в России под предводительством порядочных и преданных своему делу людей, я направлю свои действия на Монголию и объединенные с ней провинции с целью реставрации маньчжурской династии, которую я считаю единственным центром борьбы с мировой революцией. <…> Будущее России, разбитой морально, духовно и экономически, ужасно и невообразимо. [Восток] единодушно поднимается против духа революции. Теперь этого нельзя ожидать от западных держав. Их беспокоит только сохранность их капитала и собственности с принятием революционных сил. <..> Вывод один: революция победит, культура высшего порядка падет в руинах перед атакой грубой, алчной и невежественной толпы, охваченной революционным безумством и уничтожением, ведущим к мировому иудаизму. Философия их религии — око за око — внедрена в жизнь, а каноны Талмуда призывают использовать любые методы для достижения цели евреев: уничтожения государств и наций. Обрати особое внимание на действия еврейских капиталистов, участвующих в нашей работе. <…> Пожалуйста, уговори Фушана, товарища по партии курильщиков опиума, чтобы он выслал мне автомобилем опытного монгольского дипломата, он мне необходим. Мне также нужен подходящий представитель объединенных китайских магометан. Также необходимо, чтобы вышеназванный Фу-шан повлиял на богатых князей, генералов-монархов и купцов, чтобы они приобрели типографию и начали издавать хорошую газету, провозглашающую реставрацию монархии под жезлом маньчжурской династии. <…>.
Если ты случайно имеешь доступ к беспроводной станции, сообщи нашей радиостанции в 9 часов утра по харбинскому времени „J.U.T“, используя код „Восток“, а я соединю.
P.S. Не спи там, проснись. Что поделывает мой чародей? Все, что он предсказывал, сбылось. Чахар, которого я к тебе посылал, оказался преступником и подлецом. Не верь ни единому его слову. Доверяй „профессору“.
Искренне ваш барон Унгерн».
Пять месяцев спустя, 26 сентября 1921 года, корреспондент информационного агентства Рейтер телеграфировал из Шанхая: «Семенов объявил войну Меркулову и выехал в Америку. Генерал Семенов прибыл в Шанхай из приамурской области, без денег. Его лишили звания атамана, данное Советом (Радой) казаков. Он утверждает, что уезжает в Америку с дипломатической миссией, и надеется, что вернется весной. В последнее время у генерала было много проблем. Предыдущей весной, когда войска интервентов заняли Владивосток, я, переодевшись, доехал до города, где был свидетелем президентских выборов своего конкурента — Меркулова. В результате борьбы этих двух людей была упущена власть белых в Восточной Сибири. Ищущий приключений лихач генерал Унгерн-Штернберг был предоставлен своей судьбе на границе между Монголией и Дальневосточной республикой. Маленькая армия Унгерна была разбита отрядами красных, которые ударили, когда сориентировались, что неоткуда ждать помощи. Как следует из „Московских известий“, он был схвачен врагами и расстрелян. Бессмысленная жертва барона Унгерна-Штерн-берга и его армии, парализованная инициатива белых во Владивостокском округе, сдержанное отношение японцев к белогвардейцам — это результаты конфликта Семенов — Меркулов». Братья Меркуловы, богатые сибирские купцы, продержались у власти недолго.
Истинная причина, по которой японцы оставили барона на произвол судьбы, не могла быть известна корреспонденту. Развитый военный флот «Страны Цветущей Весны» требовал все больше жидкого горючего. Возможность использования сахалинских нефтяных месторождений стоила любых жертв. Их использовали противники последнего монгольского хана. От имени Дальневосточной республики переговоры проводил министр иностранных дел этого эфемерного буферного явления Юрин Джевалтов-ски. Он обещал уступить. Ему поверили. В большевизме он окончательно разочаровался лишь четыре года спустя и вернулся в Польшу, где при достаточно загадочных обстоятельствах окончил свою жизнь. У ЧК были длинные руки.
Нефтяные и газовые месторождения на Сахалине Москва позволила эксплуатировать фирме «MITSUI» лишь на рубеже веков. Мало известно о том, каким образом и откуда флот и авиация Японии снабжались горючим во время Второй мировой войны.
Забайкалье и Даурия для ссыльных из Европы не были раем. Они терпели бедствия, страдания и муки, какие только можно приготовить ближнему. Революция смела царские порядки, смела также большинство следов их пребывания, стараний, труда и успехов. После ее победы Забайкальский край стал архипелагом ГУЛАГа. Лишь отдельные тубыльцы нанимались на работу в рудники. Умирали очень быстро.
Для Антония Фердинанда Оссендовского в течение первых декад его взрослой жизни Дальний Восток был территорией увлекательных научных путешествий и исследований. Он свободно передвигался, имел личные контакты и заводил дружеские знакомства. Об этом свидетельствует тот факт, что уже после поражения Колчака в начале июня 1921 года его снеова выбрали секретарем Восточного отдела Российйского географического общества во Владивостоке.
Гримгорий Семенов в конце 30-х годов основал Союз — русских фашистов в империи Маньчжоу-Го. Он отдавал себе отчет в том, что русский народ в своем большинстве верил красным, нежели белым, на стороне которых были лишь относительно небольшая группа городской интеллигенции и казаки. После окончания Первой мировой войны международная ситуация также изменилась не в пользу белых. Эиволюция произошла быстро. Некоторые европейские государства, например Франция, еще в 1919 году начали переговоры с большевиками о принятии общих действий против «националистических» движений в России. Реализаторами этого курса о стали комиссар граф Мартел и главнокомандующий коалиционными войсками в Сибири генерал Яряин. Их отношение к генералам Колчаку и Врангелю было настолько однозначным, что не нужно было искать каких-то других аргументов для подтверждения враждебности Франции по отношению к белым. Такое мнение отразилось в изданных в Китае в 1938 году воспоминаниях мыслителя, доктора философии, политика и полиглота атамана Григория Семенова. Это подтверждают также документы, которыми он располагал. Восемь лет спустя его казнили чекисты.
Оссендовский направляется в Китай и Японию. Он отдыхает от недавних опасных приключений, посещает города, интересуется памятниками культуры и I архитектуры…
В немногих библиотеках мира можно найти экземпляр журнала «Эхо Дальнего Востока», изданного в Токио на английском, польском и японском языках. Те, которые мне удалось найти, были октябрьскими номерами (№ 2 и № 3) за 1921 год. В одном из них было напечатано пламенное воззвание о спасении тысячи польских детей, погибающих от голода и разных болезней, оставленных на произвол судьбы на чужих, холодных, ужасных и бескрайних просторах Сибири. Обращение под названием «Смерть идет» было подписано: «Профессор Политехнического и Сельскохозяйственного институтов, доктор Антоний Оссендовский. 8 сентября 1921 года. Токио».
Почти в то же время Оссендовский встречается с американским журналистом Левисом Стантоном Паленом, который увлекался его рассказами. Пален сразу же предложил свои услуги по редактированию и переводу написанной по-русски новой книги Оссендовского. Предложение было принято. В английской версии книга называлась «Звери, люди и боги».