3. Соблазн антикоммунизма и политтехнологии Третьего Рейха

3. Соблазн антикоммунизма и политтехнологии Третьего Рейха

Мы должны неустанно видеть перед собой облик гитлеровца: это та мишень, в которую нужно стрелять без промаху, это – олицетворение ненавистного нам. Наш долг – разжигать ненависть к злу и укреплять жажду прекрасного, доброго, справедливого. (Писатель Илья Эренбург[15])

Среди попавшихся на удочку нацистского антикоммунизма можно назвать многих представителей русской эмиграции. Например, архимандрит Иоанн (Шаховской), впоследствии епископ Сан-Францискский, 29 июня 1941 года в газете «Новое Слово» (№ 227/356) приветствовал нападение Германии на СССР: «Кровь, начавшаяся проливаться на Русских полях с 22 Июня 1941 года, есть кровь, льющаяся вместо крови многих и многих тысяч Русских людей, которые будут скоро выпущены из всех тюрем, застенков и концлагерей Советской России. Одно это уже исполняет сердце радостью. Лучшие Русские люди будут скоро отданы России. Лучшие пастыри будут отданы Церкви, лучшие ученые – Русской науке, лучшие писатели – народу, отцы – детям своим и дети – родителям; к женам вернутся с далекого севера любимые мужья; сколько друзей разосланных вновь соединятся… Невозможно себе представить сколько будет радости людям… Промысел избавляет Русских людей от новой гражданской войны, призывая иноземную силу исполнить свое предначертание.

Кровавая операция свержения Третьего Интернационала поручается искусному, опытному в науке своей Германскому хирургу. Лечь под его хирургический нож тому, кто болен, не зазорно. У каждого народа есть свои качества и дары. Операция началась, неизбежны страдания, ею вызываемые. Но невозможно было Провидению далее выжидать свержения безбожного интернационала рукою сосланных и связанных на всех своих местах Русских людей. Невозможно было долее ждать, что за эту задачу возьмутся те, так называемые „христианские“ правительства, которые в недавней испанской борьбе были и материально и идеологически не на стороне защитников Христианской веры и культуры. Обессиленные и закрепощенные по лагерям, заводам и колхозам Русские люди были бессильны подняться против международной атеистической силы, засевшей в Кремле. Понадобилась профессионально-военная, испытанная в самых ответственных боях, железно-точная рука Германской армии. Ей ныне поручено сбить красные звезды со стен Русского Кремля. И она их собьет, если Русские люди не собьют их сами. Эта армия, прошедшая своими победами по всей Европе, сейчас сильна не только мощью своего вооружения и принципов, но и том послушанием высшему зову, Провидением на нее наложенному сверх всяких политических и экономических расчетов. Сверх всего человеческого действует меч Господень.

Новая страница Русской истории открылась 22 Июня, в день памяти Всех святых, в земле Русской просиявших. Не ясное ли это даже для самых слепых знамение того, что событиями руководит Высшая Воля. В этот чисто Русский (и только Русский) праздник, соединенный со днем Воскресения, началось исчезновение демонских криков „Интернационала“ с земли Русской… Внутреннее воскресение зависит от сердца человеческого; оно подготовлено многими молитвами и терпеливым страданием. Чаша исполнена до краев. „Великое землетрясение“ начинает „колебать основание темницы“ и скоро „у всех узы ослабеют“ (Деян. 16.26). Скоро, скоро Русское пламя взовьется над огромными складами безбожной литературы. […]

Иван Великий заговорит своим голосом над Москвой, и ему ответят бесчисленные Русские колокола. Это будет „Пасха среди лета“, о которой 100 лет тому назад, в прозрений радостного духа пророчествовал великий святой Русской земли, преподобный Серафим.

Лето пришло. Близка Русская Пасха…».[16]

Как дико сейчас читать эти слова, которые, наверное, кто-то в 1941 году читал со слезами на глазах.

Впрочем, отрезвление у большей части эмиграции наступило достаточно быстро: как только стали приходить известия из России об оккупационной политике немцев, а из лагерей просочились сведения о массовой гибели военнопленных. Всего за 1941 – 1945 гг. в нацистской неволе погибло около 3,5 миллионов бывших советских солдат и офицеров. Поэтому даже те русские, да и представители других народов СССР, которые шли в коллаборационистские формирования, в большинстве своем не испытывали восторга от идеологии национал-социализма или поведения гитлеровцев по отношению к населению Восточной Европы.

Зато на немцев, особенно в первый год войны, все это оказывало едва ли не магическое воздействие.

К тому же, обработка народа шла достаточно интенсивно и высокопрофессионально.

Начнем с того, что превосходным пропагандистом был сам вождь НСДАП Адольф Гитлер. Уже в начале 1920-х годов он понял значение пропаганды и описал его в книге «Моя борьба», особое внимание уделяя пропаганде военной.

Позже, на основании его «трудов», выступлений, анализа «наследия» Геббельса и других практиков идеологического воздействия на массы, теоретик журналистики и публицистики Дофифат сформулировал принципы нацистской пропаганды: «Принципов приводилось два – оба со ссылкой на „Майн кампф“ Гитлера. Они гласили: 1) гуманность и красота „не могут находить применения в качестве масштаба пропаганды“ (слова в кавычках – цитата из „Майн кампф“); 2) пропаганда „вечно должна адресоваться только массе“ (цитата из „Майн кампф“), из чего следует, что „она не научное поучение“.

„Из этого вытекают, – констатировал позже диссертант доктора Дофифата, – основные законы публицистики:

I основной закон – закон умственного упрощения…

II основной закон – закон ограничения материала…

III основной закон – закон вдалбливающего повторения…

IV основной закон – закон субъективности…

V основной закон – закон эмоционального нагнетания…“

При этом объективное выяснение истины квалифицировалось – опять-таки со ссылкой на Гитлера – как „доктринерское простодушие“».[17]

Иными словами, вопрос об истинности пропаганды сознательно оставлялся за скобками.

Закон умственного упрощения означал, что любая сложная мысль, объясняющая то или иное явление, сводилась до простой схемы, понятной любому человеку. То же самое касалось и лексики пропагандистов – слова должны были быть понятны каждому, за исключением разве что умственно неполноценных людей (для которых гитлеровцы разработали программу «эвтаназии»).

Закон ограничения материала был тесно связан с первым законом. Если о каком-либо предмете рассказывать подробно, давать о нем много информации, то, во-первых, объект воздействия просто «утонет», запутается в ней, потеряет интерес к пропагандистским материалам. Это снизит общий эффект влияния на массы. Во-вторых, если человек обладает большим объемом информации о том или ином явлении, то индивида становится сложно убедить, что только одна точка зрения на это явление – верная.

Субъективность присутствует во всех пропагандистских материалах, причем в двух аспектах.

Во-первых, при составлении листовки или текста радиовыступления учитывается субъективный настрой людей, для которых пропаганда предназначена.

Геббельс в 1928 году говорил: «Выступая в провинции, я говорю совсем не так, как в Берлине, а для людей в Байрейте (города Рихарда Вагнера) я нахожу совсем другие слова, чем для берлинцев. Все это – дело жизненной практики, а не теорий».[18]

То же самое относится и ко внешне- и внутриполитической пропаганде: русским о России рассказывали одно, а немцам о России – часто совсем другое.

Во-вторых, автор преднамеренно субъективен, то есть ему не важно, что представляет собой на самом деле предмет, о котором он повествует.

Геббельс откровенно говорил: «Пусть сколько угодно говорят о том, что наша пропаганда – крикливая, грязная, скотская, что она нарушает все приличия – плевать! В данном случае все это уже не так уж важно. Важно, что она вела к успеху – вот и все!».[19]

Эмоциональное нагнетание необходимо, как для того, чтобы поддерживать у человека постоянный интерес к тому, о чем рассказывает пропаганда, так и для того, чтобы информация легче входила в голову. Когда говорят эмоции и чувства, разум молчит. Возбужденный человек гораздо легче совершает необдуманные поступки: а именно к таковым его подталкивали руководители Третьего Рейха. К тому же эмоциональная возбужденность очень сильно изменяет поведение человека, даже повседневное. Как правило, происходит мобилизация организма, всплеск сил… И эти силы умелый политик, особенно в тоталитарном государстве, может легко направить в нужное ему русло.

Силой тоталитарной пропаганды является ее массовость и всеохватность.

В Третьем Рейхе существовала опробованная в «годы борьбы» (1922-1933) и моментально внедренная на государственном уровне система тотальной (полной) промывки мозгов.

Однако, нацистская пропаганда была менее «тоталитарной» (всесторонней, подавляющей, всеохватной), чем, скажем, советская. Все же она допускала больший плюрализм: за прочитанную советскую листовку немца не расстреливали, а многие вражеские листовки примерно до 1943 года просто перепечатывались в немецкой печати с «разоблачением». Представить себе такое в сталинском Советском Союзе невозможно.

В некоторых аспектах немцы допускали и большую правдивость. Например, если сравнить реальные данные о немецких потерях за 1941 года с теми данными, которые публиковались в нацистской или коллаборационистской печати, то, к удивлению, можно обнаружить идентичность цифр в военном дневнике главы немецкого генштаба Франца Гальдера и в какой-нибудь газетенке «Свободное Гадюкино». Да и данные о потерях Красной армии в 1941 году немцы в печати ничуть не преувеличивали – публиковали то, что выходило согласно донесениям.

Может быть, дело тут не столько в разнице систем, сколько в разных этапах гитлеровского и сталинского тоталитаризмов. Еще до прихода к власти нацисты демократическим путем дважды получали большинство мест в Рейхстаге: в те годы они находились в оппозиции и никакой всеохватности пропаганды у них не было. Эту динамику оппозиционного движения гитлеровцы не успели потерять и к 1944 году, а в сталинском СССР энергичных и ярких большевиков в основном «вычистили» или даже истребили в 1930-е годы. Да и сама система власти закостенела и потеряла революционный порыв, который еще был ей присущ в 1920-е годы. А у нацистов все это сохранилось до самого конца «Тысячелетнего» Рейха.