Глава 14. ВИЗИТЕР
Глава 14. ВИЗИТЕР
Для себя он твердо решил, что прежде, чем переходить к активным действиям, далеко нелишне будет попытаться прибегнуть к одному, надо думать, довольно верному средству, а именно: переговорить с самим стариком МакНэром. Оставив Чарли и Рут на задней веранде, он отправился на поиски МакНэра и застал его сидящим на жерди изгороди загона, жуя табак и присматриваясь к небольшому недавно приобретенному стаду коров-двухлеток.
— Мак, я хочу поговорить с тобой.
— Тогда давай поговорим о коровах. Ты только взгляни, какие спинки у этих телок. Здорово, правда?
— Мне нужно поговорить с тобой о Рут.
— А что с Рут? Телята от этих коров наверняка будут весить не меньше тонны каждый. Так что ты хотел сказать мне о Рут?
— Мак, у меня такое подозрение, что Питер положил на неё глаз!
— Что ж, он знает толк в красоте. На неё приятно посмотреть, разве нет?
— Мак, но ведь она обручена с моим сыном!
— Слушай, что ты ко мне пристал с такой ерундой? Путь сама решает, за кого выходить замуж. Не хватало мне ещё этим голову забивать! Вот, к примеру, мой отец вечно так и норовил сунуть свой нос в мои дела. Черт возьми, Энди, и знаешь, что я тогда сделал? Сбежал из дома вместе с матерью Рут. И вовсе не потому, что не мыслил себе жизни без нее, а просто чтобы доказать своему старикану, что вполне могу жить своим умом.
Он усмехнулся.
— У моей девчонки есть своя голова на плечах. И я не собираюсь навязывать ей какое бы то ни было мнение — свое или чужое. Не хочу выдавать её замуж насильно. Вот и все. Путь уж будет так, как она решит сама! Не хочу, чтобы какой-нибудь проходимец женился на ней только из-за приданного и милого личика, а потом стал бы пинать её, словно собачонку, как это часто бывает! Нет уж. Твой Чарли мне нравится, и мне кажется, он вполне мог бы стать её мужем. Вполне мог бы. Не слишком умен; но своего опять-таки не упустит, а значит, кое-какое соображение имеется! Знает, как управляться с коровами, а значит, и о жене сможет позаботиться. Не может быть, чтобы из хорошего скотовода не получился бы хороший муж. Но только если бы он выбрала себе в мужья Питера, я бы тоже не стал возражать.
— Мак, ты хочешь выдать её за этого калеку?
— Я сказал, что не стал бы возражать, если бы она выбрала его. Конечно, при своем хорошем образовании он чересчур умен для нее. Возможно, прежде он был ей не пара, но теперь, когда он лишился возможности ходить своими ногами, я бы сказал, они сравнялись. Теперь он вполне мог бы жениться на ней. Она далеко не так умна, как он, но зато смела. Не сообразительна, но зато искренна. Вся в мать. Милое личико и пустая головка. Именно такие женщины и становятся самыми лучшими женами и заботливыми матерями. Да и не люблю я, когда бабы начинают думать слишком много!
У Энди Хейла не было никаких сил выслушивать все это дальше. Уяснив себе, что действия в данном направлении не принесут никакого результата, он перевел разговор в другое русло, заговорив о коровах, соглашаясь с тем, что стадо и в самом деле просто замечательное. На тропинке у него за спиной послышались чьи-то тяжелые шаги и незнакомый голос сказал:
— Привет, пап. Наверное, нам с тобой уже пора домой?
Энди резко обернулся. Этот глухой, суровый с надрывом голос принадлежал его мальчику, его Чарли, но в какой-то момент ему показалось, что перед ним стоит совершенно незнакомый человек. Голос изменился, на лице Чарли застыло выражение полного безразличия ко всему, а глаза горели безумным блеском, то и дело сменявшимся невыразимой словами печалью.
Первым молчание нарушил МакНэр, сказав:
— В чем дело, Чарли? Ты, что разругался с моей девчонкой?
— Не совсем разругался, — начал Чарли, — просто мы…
— Заткнись, Чарли! — перебил его отец. — Подожди до завтра и…
— Я только хотел сказать…
— Вот и не говори ничего, — приказал Энди Хейл. — Пока, Мак. Еще увидимся!
И он заторопился прочь, увлекая за собой Чарли.
— Ты не должен был затыкать мне рот перед МакНэром, — сказал Чарли. — Его это тоже касается.
— Чего это касается?
— Рут.
Энди Хейл почувствовал, что бледнеет.
— Сынок, — начал он, — только не вздумай сказать, что ты совершил какую-то непристойность!
— Да ничего я ей не делал. Это все она. Она больше не хочет меня видеть, отец. И знаешь почему?
— Это все Питер! — сказал мистер Хейл.
— Так ты уже знаешь, да? — сын пронзительно взглянул на него. — И как это ты только догадался, а, пап? Так точно, это Питер. Она была со мной немногословна. Я спросил у нее, как она может так вот сходу принимать столь поспешные решения. А она говорит, что ей было достаточно одной минуты в обществе Питера, чтобы понять, что к чему. И больше ей ничего не надо. Она уверена, что любит его, и никогда не сможет полюбить никого другого.
— Вот ведь бесстыжая молодая…
— Не вини её, отец! — сказал Чарли Хейл. — Она ни в чем не виновата. Это все Питер. Ты только посмотри на него. Ведь он знает обо всем на свете. А как он говорит! То он сама простота, а в следующий момент на него находит такое красноречие, которому позавидует сам губернатор штата. Все мои неприятности из-за него. Он оставил меня с носом. И теперь я…
— Что? — торопливо переспросил отец. — Что ты теперь собираешься делать, Чарли?
— Поеду в поле пасти коров… и… выслеживать отбившихся от стада… потому что это все, чему ты меня научил… и…
Его голос сорвался, и послышался громкий стон, очень похожий на всхлип. В конце концов, Чарли был ещё очень молод. Он пришпорил коня и помчался прочь, летя по дороге стремительным галопом.
Отец молча глядел ему вслед, на поднимавшееся над землей облако пыли, удалявшееся в сторону ручья и дороги, проходившей по берегу. А затем покачал головой и испустил протяжный вздох. Он никогда не мог себе представить, что настанет день, когда собственный сын бросит ему в лицо упрек за те житейские знания, которыми он так щедро делился с ним, и которые должны были бы заменить ему годы зубрежки в колледже. Но отец понимал и то, что сейчас сердце Чарли разрывалось от обиды, горя и стыда. И что Чарли будет делать сейчас — неужто так и смирится с поражением, поедет на пастбище и постарается поскорее позабыть обиду? Энди Хейл очень сомневался в том, что такое возможно!
Питер был в кузнице. Не будет преувеличением сказать, что он проводил здесь больше времени, чем в любой другой части быстро и с успехом восстанавливаемого им ранчо. Ему всегда нравилось работать с инструментами. Когда-то в далеком детстве, прошедшем на ранчо, он мог часами напролет стучать молотком, пробуя сколотить что-либо из досок, или же подолгу наблюдать за тем, как работает кузнец, живший тогда в Самнертауне, каждый раз подмечая для себя что-то новое и время от времени задавая толковые вопросы, если что-нибудь было непонятно. Кроме того, он всегда был не прочь поэкспериментировать.
Затем он уехал учиться в престижную школу Хантли, где была организована хорошо оборудованная мастерская, ибо директор школы был глубоко убежден, что каждый мальчик с детства должен овладеть хотя бы одним ремеслом! Эти занятия Питер посещал с особым удовольствием. И если на школьной спортивной площадке ему сопутствовали лишь какие-то мгновения счастья, то здесь он проводил многие часы, радуясь возможности поработать на токарном станке и постоять за наковальней.
Теперь на ранчо все было устроено с учетом особенностей его не совсем обычного состояния. Так, в кузнице он мог удобно устроиться на вращающемся высоком стуле, стоявшем между горном и печью, рядом с которой находилась рукоять мехов, все необходимые инструменты были разложены на расстоянии вытянутой руки, а кадка с водой была расположена так, чтобы он мог бы погрузить в неё раскаленное железо, а затем снова достать его оттуда длинными щипцами. В кузнице он чувствовал себя уютнее, чем в какой-либо иной части ранчо.
На следующий день после исторического визита Чарли и Рут МакНэр Питер сидел на своем высоком стуле, орудуя особым молотом, сделанным специально для него. Он удерживал его одной рукой, хотя этот инструмент весил никак не меньше двенадцати фунтов, а укороченная рукоятка была довольно толстой, как раз по его ладони. Грубая сила в кузнечном деле является не самым важным условием, и те, кто видел Питера за работой были неизменно удивлены той легкостью, с которой он управлялся со своим внушительным с виду инструментом. Широкие плечи и длинные, сильные руки ещё не могут служить достаточным объяснением всему. Здесь от мастера требовалось нечто большее, то ритмичное изящество, с которым выполняется работа.
Питер был занят тем, что ковал огромный железный брус, который толщиной был, пожалуй, никак не меньше его запястья. Его разгоряченное лицо было перепачкано в саже. Каждый удар тяжелого молота отдавался звенящим эхом, вырываясь за стены маленькой кузницы, и разносясь широкими волнами над загоном, долетая до самой дороги, где проезжавшие мимо люди придерживали лошадей и говорили друг другу:
— Это Питер Хейл в своей кузнице. Больше некому. Вы только посмотрите, как он он сумел преобразить это ранчо.
Можете не сомневаться в том, что Питер, со своей стороны, предвидел многие из этих восторженных комплиментов. Да и как могло быть иначе? Здесь, на ранчо, царила атмосфера, соединявшая в себе воедино жалость, уважение и восторг, что ощущалось даже в гораздо большей степени, чем в университете, где он все-таки был известной личностью. И Питер, несмотря на присущую его характеру твердость и некоторую суровость, обладал достаточной чуткостью к подобным вещам и умел радоваться им.
В самый разгар работы он заметил, что слева от него произошло еле заметное изменение в освещении. Выпустив из рук молот и молниеносно выхватив «Кольт», он стремительно развернулся на вращающемся сидении, наставляя дуло своего пистолета на грузную тушу мистера Майка Джарвина как раз в тот момент, как тот распахнул маленькую боковую дверь в кузницу!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.