ГЛАВА III. НА «СУВОРОВЕ»

ГЛАВА III.

НА «СУВОРОВЕ»

Две эскадры кораблей, одетых в броню и с длинными стволами орудий, ощетинившимися в сторону противника, сближались с поразительной быстротой. Клубы чёрного дыма подымались из высоких труб и стлались по поверхности моря. Было что-то зловещее и грозное в этой картине, предшествовавшей самой большой битве на море, равной которой не было ещё в истории мира.

Большие морские бои не происходили с того времени, как уродливые корабли, похожие на самовары, с установленными на них котлами и паровыми машинами, сменили гордых парусных красавцев, бороздивших просторы морей и океанов. Жёсткие и тяжёлые листы стали и брони начали употребляться вместо лёгкого и упругого дерева для постройки кораблей. Длинные нарезные орудия заменили короткие пушки, заряжавшиеся с дула. Прогресс химии позволил заменить малоэффективный дымный порох и пироксилин взрывчатыми веществами большой бризантной силы (увы, не у снарядов, которыми была снабжена эскадра адмирала Рожественского). Размеры кораблей выросли в десятки раз, а количество команды, необходимой для беспрерывной службы, увеличилось в несколько раз. Вот при каких изменившихся условиях техники морские мастодонты того времени, выстроенные в длинные линии, встретились в сумрачный ветреный день, чтобы впервые испытать свойства нового оружия в решительном сражении.

Первый случай, когда современные паровые флоты смогли принять участие в большой морской войне, представился в Русско-японской войне. На наше несчастье, именно русский и японский флоты должны были стать опытными кроликами, на теле которых испытывались результаты прогресса в военно-морской технике за последние пятьдесят лет. И именно на нашу долю выпал жребий заплатить наиболее обильными потоками крови за драгоценный опыт, который дала Русско-японская война всем великим державам, обладавшим морскими силами. Этот опыт был необходим для дальнейшего развития и строительства флотов, и в первую очередь Владычице морей — Великобритании, так как именно английское техническое оборудование испытывалось на кораблях, укомплектованных японскими командами, но с многочисленными английскими советниками, переполнявшими штаб командующего японским флотом.

После боевой тревоги, сыгранной на русских кораблях, на них царила гробовая тишина. Палубы опустели. Каждый занял свой боевой пост внутри стеснённых рубок, башен, казематов, в душных кочегарках, у мерно работавших машин, в глубоких трюмах… Все, кто по своему служебному назначению могли, смотрели зачарованными глазами на быстро идущие неприятельские корабли, на развевающиеся на их мачтах огромные флаги с изображением красного солнца с расходящимися лучами и на клубы чёрного дыма, стлавшегося по морю и сливавшегося с туманом, который закрывал горизонт за японскими кораблями.

Зловещее затишье перед грозной бурей…

Предпринятое адмиралом Рожественским маневрирование перед началом боя, может быть, было хорошо задумано, но по своим результатам оказалось для нас неудачным. В критический момент встречи обоих флотов наша эскадра не была в законченной формации, готовой немедленно открыть по неприятелю сосредоточенный огонь. Правда, расстояние обоих флотов друг от друга ещё было большим, и русская эскадра имела время выровнять линию, если бы адмирал Того не сделал неожиданного манёвра, который поставил японскую эскадру в критическое положение и этим предоставил русским кораблям шанс нанести тяжёлые удары японскому флоту.

В боевой рубке «Суворова» было тесно и скученно. Самая толстая броня прикрывает боевую рубку, являющуюся мозговой коробкой корабля. Здесь сосредоточены все хрупкие и сложные механизмы, необходимые для управления кораблём, для руководства артиллерийским огнём или выпуска торпед. Это низкое помещение небольших размеров. Узкие прорези в стенках позволяют делать наблюдения за горизонтом. Обыкновенно в рубке тесно и для персонала, управляющего только кораблём. В рубке «Суворова» находился ещё и командующий эскадрой со своим штабом. Отсюда во время боя должны были исходить приказания для всей эскадры. Естественно, что в рубке «Суворова» не было места, где яблоку упасть. В ней царило сосредоточенное молчание. Ответственность момента и присутствие адмирала заставляли присутствующих сдерживать даже собственное дыхание.

Адмиралу, обладавшему крупной и тяжёлой фигурой, было неудобно в рубке. Ему приходилось широко расставить ноги и согнуть ещё больше сутулую спину, чтобы наблюдать в бинокль за неприятельским флотом через прорези в броне.

Его флаг-капитан, капитан 1-го ранга Клапье де Колонг, торопливо докладывает: «Ваше Превосходительство, „Миказа“ поворачивает в нашу сторону».

Рожественский ответил неторопливо, с расстановкой: «Вижу… Делает последовательный поворот… Очевидно, хочет лечь на параллельный курс с нами…»

Перерезав по носу русскую линию, японский флагманский корабль неожиданно повернул на сближение с русской эскадрой и лёг на обратный курс. За ним последовательно начали поворачивать все остальные корабли его линии. Сделав поворот, «Миказа» оказался в 32 кабельтовых (по японским наблюдениям) от русского флагманского корабля.

Голос адмирала Рожественского окреп и оживился: «Поднять сигнал: „Открыть огонь по головному“. Сделать пристрелку из левой шестидюймовой пушки».

В 1 час 49 минут пополудни «Суворов» открыл огонь по японскому флагманскому кораблю. Вслед за выстрелом из 6-дюймового орудия, давшим перелёт, весь «Суворов» опоясался дымками, вылетевшими из его носовых орудий и орудий левого борта.

За ним открыли огонь «Император Александр III», «Бородино» и «Ослябя». Последний корабль в этот момент своим корпусом закрывал вид на уже повернувшие японские корабли четвёртому броненосцу нашего первого отряда, «Орлу». По мнению адмирала Рожественского, это произошло потому, что интервал между «Бородино» и головным кораблём второго отряда, «Ослябей», оказался недостаточным, чтобы «Орёл» мог вступить в линию, соединяющую корабли первого и второго отрядов. Чтобы пропустить «Орёл», «Ослябе» пришлось замедлить ход до 4 узлов и, как некоторые утверждают (Новиков-Прибой), броненосец должен был остановиться, чтобы стать неподвижной мишенью для стрельбы японских кораблей, нанёсшей ему губительные удары.

В действительности, в момент открытия огня русская эскадра ещё продолжала идти в двух колоннах. Это согласно утверждают свидетели с кораблей второго и третьего отрядов. О том, что русская эскадра ещё продолжала идти в двух колоннах, когда начался бой, пишет в своём донесении о бое и адмирал Того. Адмиралу Рожественскому понадобился целый час времени, чтобы перестроиться в одну кильватерную колонну утром этого дня. Сейчас в его распоряжении было только 29 минут. Как свидетельствует капитан 2-го ранга Шведе, бывший старшим офицером на «Орле», адмиралу Рожественскому пришлось повернуть головной корабль первого отряда на общий курс со всей эскадрой, ещё не дойдя до линии строя судов второго отряда. Таким образом, «Ослябе» нужно было склониться вправо, чтобы лечь в кильватер «Орлу», но командир «Осляби», очевидно, предпочёл замедлить ход, чем поворачиваться кормой к противнику и уменьшить в два раза мощь своего артиллерийского огня.

Это последнее обстоятельство сыграло на руку адмиралу Того. Его намерением как раз было напасть на более слабую левую русскую колонну, и с этой целью он пересёк курс русской эскадры. И в тот момент, когда поворачивающиеся японские корабли делали полповорота, на створе их носовых орудий как раз находился идущий малым ходом «Ослябя». По нему был направлен огонь поворачивающихся японских кораблей. Эта стрельба оказалась очень удачной «Ослябя» получил сразу несколько попаданий, произведших тяжёлые разрушения. Броненосцу пришлось остановиться, чтобы справиться с поступлением воды в носовое отделение корабля, ещё до того времени, как он вступил в кильватер «Орлу». Об этом свидетельствует капитан 1-го ранга Борис Павлович Казмичев, который, бывши мичманом, командовал в бою кормовой башней 10-дюймовой артиллерии на этом броненосце.

Таким образом, в критический момент, явившийся результатом неосторожного поворота японского флота, когда русские корабли могли продольным огнём обстрелять поворачивающиеся в одной точке японские корабли и нанести им тяжёлый урон, русские корабли, вследствие неудачного перестроения, не смогли этим шансом воспользоваться. Расстояние ещё было слишком большим, чтобы в артиллерийском обстреле японских кораблей могли участвовать наши корабли с устаревшими орудиями, а новые русские корабли с дальнобойными пушками в это время уже ушли вперёд, ведя бой с уже повернувшими японскими броненосцами.

Тем временем море вокруг «Миказы» было всё во всплесках.

Находившийся на «Суворове» капитан 2-го ранга Семёнов вспоминает:

«Сердце у меня билось, как никогда за 6 месяцев в Порт-Артуре… Если бы удалось… Дай Господи… Хоть не утопить, хоть только выбить одного…

Я жадно смотрел в бинокль. Перелёты и недолёты ложились близко, но самого главного, т.е. попаданий, как и в бою 28 июля, нельзя было видеть; наши снаряды при разрыве почти не дают дыма, а кроме того, трубки их устроены с расчётом, чтобы они рвались, пробив борт, внутри корабля. Попадание можно было заметить только в том случае, когда у неприятеля что-нибудь подобьёт, свалит… Этого не было…

Минуты через две после открытия нами огня, когда за первыми двумя броненосцами успели повернуть и вторые два, японцы стали отвечать».

В противоположность нашим инструкциям стрельбы, пристрелку вёл один «Миказа» и затем передал правильное расстояние до цели остальным японским кораблям, которые сразу перешли на поражение. По мере выполнения поворота все четыре японских броненосца и один из японских броненосных крейсеров сосредоточили свой огонь по «Суворову». У русских кораблей не было точно разработанных инструкций, в каком порядке стрелять, и первые четыре броненосца, следуя сигналу адмирала Рожественского, сначала сосредоточили стрельбу по «Миказе», но затем, видя трудность корректировки одновременной стрельбы нескольких кораблей по одной цели, перенесли огонь на остальные японские корабли.

Стрельба японских броненосцев по «Суворову» началась, согласно записям капитана 2-го ранга Семёнова, с перелётов. «Некоторые из длинных японских снарядов на этой дистанции опрокидывались и, хорошо видимые простым глазом, вертясь, как палка, брошенная при игре в городки, летели через наши головы не с грозным рёвом, как полагается снаряду, а с каким-то нелепым бормотанием».

— Это и есть «чемоданы»? — спросил Семёнова лейтенант Редкин, командир кормовой 6-дюймовой башни правого борта, которая не могла стрелять по противнику, находившемуся с левого борта.

— Они самые…

«Однако меня тут же поразило, что „чемоданы“, нелепо кувыркаясь в воздухе и падая как попало в воду, всё-таки взрывались. Этого раньше не было. В Порт-Артуре японские снаряды так же плохо рвались, как и русские».

«После перелётов пошли недолёты. Всё ближе и ближе… Осколки шуршали в воздухе, звякали о борт, о надстройки… Вот недалеко, против передней трубы, поднялся гигантский столб воды, дыма и пламени… На передний мостик побежали с носилками. Я перегнулся через поручень кормового мостика.

— Мичмана князя Церетели [Георгия Ростановича]! — крикнул лейтенант Редкин, направляясь в свою башню».

Один из самых молодых флаг-офицеров Рожественского был одним из первых, пролившим кровь, первой жертвой потрясающей драмы, разыгравшейся среди мутных волн Японского моря.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.