Рига. Шталаг-350

Рига. Шталаг-350

Через три дня Ольга отправилась в Ригу. Вероника встретила ее с некоторой опаской: сестры увиделись впервые в жизни, в детстве они обменялись парой писем, а здесь еще расспросы об Ольге в полиции, куда вызывали Веронику. Было от чего потерять покой в недавнем прошлом скромной деревенской девушке, устроившейся в Риге на фабрику.

При рассказе Ольги о ее походе, Веронику мучил один вопрос: почему сестра не осталась у отца в деревне? Ведь здесь, у меня в квартирке попросту тесно, думала она про себя. Ольга и ее инструктор в Москве предвидели этот естественный вопрос, и вслух Ольга как могла напирала на работу, которую только здесь и можно получить, не пойдет же она в деревне в батрачки. Положение выравнивал муж Вероники — Густав, блондин высоченного роста, работавший на одной с женой текстильной фабрике наладчиком станков. Как все большие люди, он был медлителен, оттого что, очевидно, все здоровяки с сорок шестым размером обуви вначале всегда примериваются, как им не задеть притолоку или шкаф с посудой. Он воспринял приход Ольги с присущим ему добродушием, ее тюремная эпопея вызвала у него жалость и желание как-то помочь этой девочке с советской стороны, попавшей в незавидную ситуацию. Тем более, что ею уже интересовались сыщики из полиции, которых Густав не переносил даже в бане, где они, снимая форму, дико гоготали, чтобы как-то выделяться на голом фоне. Вслух он повел линию на то, что вначале пусть 3 Ольга поживет здесь, а не понравится, то подберем что-нибудь иное.

Вероника на эту удочку попалась и стала возражать, как это может не понравиться, дескать, мы сестры, не к чужим же идти и снимать комнату. Очевидно, Густав хорошо усвоил, что его женой импульсивно двигает дух противоречия, и он рассеял ее колебания предложением от противного.

Утром 1 июля Густав пришел с рынка и, застав сестер спящими, стал тормошить их.

— Эй, вставайте, — скомандовал он, — сегодня большой праздник.

— Что ты мелешь? — подала голос Вероника.

— Праздник? — не поняла Ольга.

— Ровно год тому назад нас освободили, так что радуйтесь, поднимайтесь. У меня предложение — поехать в центр, посмотреть на победителей, поприветствуем их, — веселился Густав.

— Болтун, — сказала Вероника.

— Я не поеду. Без документов? Боюсь, — заявила Ольга.

— Брось дрейфить, — ободрил ее Густав, — сегодня они будут хрюкать от самодовольства как нажравшиеся свиньи. В торжественные дни все эти тыловые гниды расцветают, как лилии. До вечера будут орать песни в свою честь, хвастаться, как Ригу освободили.

Вероника поддержала мужа, и Ольга сдалась.

И вот они стояли в числе других зевак на улице, носящей имя Германа Геринга, и смотрели на кучку военных чинов, обходивших выстроившиеся шеренги солдат.

— Слушай, — тихо спросила Ольга, едва дотянувшись до уха высоченного Густава, — как раньше эта улица называлась?

— Кришьяна Валдемара. А что?

— Да так, мне все интересно, ведь первый раз здесь очутилась, а все по-немецки зовется. А что это за здание красивое?

— Академия художеств, во всяком случае до них, — кивнул он на немецких чинов, — там находилась.

«Ого, — подумала Ольга, — на девятом месяце вышла в направлении интересов товарища Яна. Какая я молодец! — и с симпатией посмотрела на Густава, вытащившего ее с Вероникой на представление.

— Густав, — спросила она, — кто эти генералы?

— Этих двоих теперь и в газетах, и в кинохронике постоянно показывают, других не знаю. Тот, что слева, в очках, толстая сука — почти тихо проговорил он и вовремя поправился, — полный — это рейхскомиссар Остланда Лозе, а в середине с лампасами на штанах — Келлер, генерал-полковник, командующий 16-й армией, наступавшей на Латвию, он теперь главный над всеми войсками в Остланде. Знаешь, что это за словечко?

— Знаю, дядька просвятил, — сказала она. Ольга во все глаза рассматривала немцев, проходивших маленькой кучкой мимо толпы с одной стороны, и выстроившихся солдат — с другой. Они были затянуты в красивые мундиры, на головах гордо несли фуражки с высокими тульями, их руки облегали перчатки. Сапоги, пряжки отливали блеском. Бонзы были торжественны, взирали на солдат с высоты своих чинов, их лица излучали надменность и недосягаемость победителей. Ей вспомнился фильм «Александр Невский», жестокий облик псов-рыцарей в громадных шлемах.

— Хорошо, посмотрели, пойдем погуляем. Хочешь? — прогудел на ухо Густав.

— Дойдем до Даугавы, ты же еще ничего не видела.

Они покружили по центру города, и Ольга вдруг широко открыла глаза. Перед ней был лепной фасад кинотеатра «Сплендид Палас», который она сразу узнала. Подумала, что теперь ходить сюда нечего. Рядом слышался бас Густава, что-то каламбурящего. Вероника прижималась к ней и старалась ее расшевелить. Постепенно облики виденных ею бонз стали как-то растворяться, она с удивлением рассматривала красивые дома на одной из улочек, куда привел ее Густав: львов с вытянутыми хвостами на доме, барельефы женских лиц на фасадах, сфинксов у подъезда, балкончики с причудливой лепниной, то вытянутые в эллипс, то круглые, как иллюминаторы, то узкие, как вертикальные бойницы, окна. Дома, как пояснила Вероника, занимала знать, квартиры в них состояли из десяти и более комнат. Ольга недоверчиво качала головой. Потом до нее дошло, что она идет по району, о котором толковал товарищ Ян.

— Послушай, как называется эта улица, — вдруг что-то подтолкнуло ее спросить минут через двадцать медленной ходьбы.

— Эта? — переспросил Густав. — Немцы называют ее Кайзердарза, а мы — улица Аусеклиса.

— Все он знает, — сказала Вероника.

«Добралась до цели, — мелькнула мысль у Ольги. — Как все просто, если не считать восьми месяцев остановки в вонючей тюрьме».

Около некоторых домов на этой улице, куда заходили и выходили редкие в этот праздничный день военные, шагали часовые.

— Пошли отсюда к реке, — сказала Ольга, — подышим свежим воздухом. И она потянула спутников из этого средоточия чиновничьего люда. Ей вспоминались уроки Яна, а тут еще тюремная справка в кармане.

Вечером за ужином Густав вдруг спросил:

— Помнишь ту улочку со львами и сфинксами?

— Еще бы не помнить, я такую красоту впервые в жизни видела, — ответила Ольга.

— На ней дом, в котором политическая полиция размещалась, — продолжил он.

— Густав, — сказала Ольга, — почему ты сразу не сказал? Мне не нужно сейчас там ходить. Если за мной следят, всякое могут подумать.

— Брось ты, следят. Кому ты нужна в такой день? Я тебе не сказал тогда, чтобы ты не пугалась, — извиняющимся голосом добавил он. — И полиция была там в буржуазное время. Из этого здания то ли выбросился сам, то ли выбросили Фрициса Гайлиса, комсомольца. Я его знал немного. Вот и все, что я хотел сказать.

Ольга с симпатией посмотрела на него.

— Полиция на той улице, верно, потому, чтобы охранять район богатеев, — простодушно добавила Вероника. — Так что не пугайся.

Ольга отходила от насыщенного событиями дня. После тюрьмы столько впечатлений сразу. Глаза ее искрились радостным блеском — наконец-то она, чужая, оказалась среди своих.