Глава V. Катрин Блюм

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава V. Катрин Блюм

От одного лишь прикосновения к этой бумаге, от одного лишь вида этого адреса дрожь пробежала по всему телу Бернара, словно он почувствовал, что в этом письме заключены новые, еще неизвестные ему несчастья.

Молодая девушка, которой было адресовано это письмо и о которой мы уже сказали несколько слов, была дочерью сестры дядюшки Гийома и, следовательно, двоюродной сестрой Бернара. Но почему у этой молодой девушки была немецкая фамилия? Почему она была воспитана не отцом и матерью? Как она оказалась в это время в Париже, на улице Бург-Лабе, в доме ¦ 15?

Обо всем этом мы хотим вам рассказать.

В 1808 году колонна немецких военнопленных, возвращаясь с полей сражений Фридланда и Эйлау, проходила через Францию. Во время своего пребывания во Франции они размещались на постой во французских домах — так же, как это делали и французские солдаты.

Молодой житель Бадена, тяжело раненный в сражении при Фридланде, был размещен на постой в доме дядюшки Гийома Ватрена, который в то время был женат около пяти лет и с которым жила его сестра, красивая девушка лет 17-18, по имени Роза Ватрен.

Рану молодого солдата, довольно тяжелую на тот момент, когда он вышел из полевого госпиталя, настолько ухудшили постоянные переходы, усталость и отсутствие ухода, что ему было предписано медиком и хирургом Вилльер-Котре, мсье Лекоссом и мсье Райнолем, жить в родном городе автора этого повествования.

Когда его захотели поместить в госпиталь, то молодой солдат выказал столь сильное сопротивление такого рода перемещению, что дядюшка Гийом, которого в то время звали просто Гийом, так как ему было около тридцати лет, сам предложил ему остаться в Фезандери note 24.

Так в 1808 году называлась усадьба Гийома, расположенная в четверти лье от города под сенью самых прекрасных и высоких деревьев в той части леса, которая называлась парком.

Столь сильное сопротивление Фридриха Блюма — так звали раненого, — тому, чтобы быть помещенным в госпиталь, было вызвано не только чистотой в доме, любезностью молодых хозяев, прекрасной усадьбой Фезандери и тем живописным видом, который открывался из окна его комнаты. Нет, вовсе не цветники около дома и зеленые деревья в лесу вокруг усадьбы так привязали молодого солдата к дому своих хозяев, а другой прекрасный цветок, который, казалось, вырос и был сорван в одном из этих цветников и который звали Роза Ватрен.

Со своей стороны, когда девушка увидела прекрасного, но такого бледного молодого человека, страдающего от невыносимой боли, которого уже хотели положить на носилки и отвезти в госпиталь, она пришла в такой ужас, что силы изменили ей. Найдя своего брата, она посмотрела на него со слезами на глазах и протянула к нему руки с такой мольбой, что хотя она не произнесла ни одного слова, ее молчание было красноречивее любых, самых проникновенных в мире слов.

Ватрен прекрасно понял, что происходило в душе его сестры. Но движимый не столько желанием девушки, сколько чувством жалости, которое всегда испытывают те, кто сам долго жил в уединении, к людям, которые находятся в одиночестве на чужбине, он согласился, чтобы молодой баденец остался в Фезандери.

Начиная с этого момента, словно по какому-то молчаливому согласию, жена Гийома Ватрена вернулась к ведению домашнего хозяйства и заботам о своем сыне Бернаре, которому тогда было три года, а Роза, этот прекрасный лесной цветок, целиком посвятила себя уходу за раненым.

Мы надеемся, что читатель простит нам несколько научных терминов, которые мы вынуждены употребить, чтобы сказать, что его ранение было вызвано пулей, которая, задев бедренную кость, застряла в мясистой части, что вызывало сильные боли.

Сначала хирурги думали, что у него раздроблена бедренная кость и хотели сделать операцию по извлечению пули; но эта операция ужаснула молодого человека не столько той болью, которую она могла вызвать, сколько тем, что он может на всю жизнь остаться калекой. Он заявил, что предпочитает умереть, и так как он имел дело с французскими хирургами, которым было почти все равно, умрет он или нет, его отправили в полевой госпиталь, где мало-помалу (я все еще пользуюсь научными терминами) пуля переместилась в мышечные органы и обросла жиром.

Между тем пришел приказ об отправлении пленных во Францию. Независимо от того, были ли они ранены или нет, пленных посадили на повозки и отправили к месту назначения, и Фридриха Блюма вместе со всеми. Таким способом он проделал двести лье; но когда он приехал в Вилльер-Котре, его страдания стали настолько невыносимыми, что он был не в состоянии двигаться дальше. К счастью, то, что он считал ухудшением, оказалось, наоборот, началом выздоровления. Пуля, видимо, или чем-то потревоженная, или под воздействием собственного веса прорвала оболочку и прошла через мускульные перегородки, задев при этом промежуточную ткань.

Понятно, что это чудесное выздоровление, когда тело само себя лечит за счет своих природных сил, не происходит мгновенно и безболезненно. Рана затянулась, но нарывала еще три месяца, затем постепенно наступило значительное улучшение. Он смог вставать, доходить до окна, а затем и до двери, потом стал прогуливаться среди деревьев, окружающих Фезандери, опираясь на руку Розы Ватрен.

Наконец, он почувствовал в том месте, где сгибается нога, движение какого-то инородного тела. Когда позвали хирурга, то он сделал лишь небольшой надрез, и в его руках оказалась пуля, которую считали смертельной.

Фридрих Блюм выздоровел.

Но после этого выздоровления оказалось, что в доме Ватрена появилось двое раненых вместо одного. К счастью, подоспел Тильзитский мир. С 1807 года на месте старого герцогства Вестфальского, епископства Падерборнского, Орна и Бильфольда было создано новое государство, к которому присоединили округи Верхнего Рейна и Нижнесаксонские земли, юг Ганновера, Гессена-Кассена и княжества Мальдебурга и Вердена.

Это королевство называлось Вестфалией. Оно продолжало оставаться мифическим во время спора с оружием в руках, и победы при Фридланде и Эйлау также не принесли разрешения этого вопроса. Вестфалия была признана Александром при Тильзитском мире, и с этого момента вошла в число европейских государств, оставаясь среди них только в течение шести лет.

Однажды утром Фридрих Блюм проснулся убежденным вестфалийцем, и, следовательно, союзником французского народа, а не его врагом.

Таким образом, серьезно встал вопрос, который волновал двух молодых людей уже более шести месяцев, то есть вопрос об их женитьбе.

Самое сложное препятствие исчезло; Гийом Ватрен был слишком хороший француз, чтобы отдать свою сестру человеку, призванному на службу против Франции, и который в один прекрасный день мог выстрелить в Бернара, которого его отец уже видел солдатом, сражающимся против врагов своей Родины. Но Фридрих Блюм стал вестфалийцем и, следовательно, — французом, и брак для молодых людей стал совершенно нормальным событием.

Фридрих дал честное слово храброго немецкого солдата вернуться через три месяца и уехал.

Расставание происходило со слезами, но лицо Блюма выражало такую преданность, что ни у кого не возникло сомнений в его возвращении. У него был план, о котором он никому не сказал. Он заключался в том, чтобы найти нового короля в Кесселе и подать ему прошение, в котором он излагал всю свою историю и просил назначить его лесничим в этом лесу, имеющем восемь лье в длину и пятнадцать лье в ширину, простирающемся от Рейна до Дуная, который назывался Черным лесом.

Этот план был простым и наивным, и именно в силу этой простоты и наивности он удался.

Однажды, стоя на балконе своего Замка, король увидел солдата с бумагой в руке, который, казалось, пытался добиться его расположения; он был в хорошем настроении, как и все короли, только что вступившие на трон и вместо того, чтобы просто приказать принести ему послание, он велел позвать солдата, который изложил ему на довольно хорошем французском языке содержание своего прошения. Король написал свое высочайшее позволение внизу просьбы, и Фридрих Блюм стал главным лесничим в округе Черного леса.

Трехмесячный отпуск, который давал возможность новому главному лесничему поехать к своей невесте, и пособие в 500 флоринов на расходы, связанные с этим путешествием, которые были даны вместе со свидетельством о назначении на новую службу, обеспечивали будущее наших молодых людей.

Фридрих Блюм попросил три месяца, а вернулся через шесть недель. Это было серьезным доказательством его любви, которое говорило само за себя, и у Гийома Ватрена не было больше никаких возражений.

Но у Марианны возникли достаточно серьезные возражения. Марианна была доброй католичкой, каждое воскресенье она ходила к мессе в церковь Вилльер-Котре и причащалась четыре раза в год во время праздников под руководством аббата Грёгуара.

По мнению Марианны, Фридрих Блюм был протестантом, и, следовательно, его душа была навеки погублена, а душа ее невестки серьезно скомпрометирована.

Позвали аббата Грёгуара.

Аббат Грегуар был прекрасным человеком, близоруким и слепым, как крот, ко всему, что относилось к области телесного зрения. Но эта внешняя близорукость и материальная слепота делали более острым его внутреннее зрение. Невозможно было глубже проникнуть в суть земных дел и небесных помышлений, чем достойный аббат, и я убежден, что никакой священник не был так верен данным им обетам самоотречения, как аббат Грегуар.

Аббат Грегуар ответил, что существует религия, которой нужно следовать прежде всего, — это религия души, и души молодых людей дали друг другу клятву вечной любви. Фридрих Блюм будет следовать своей религии, а Роза Ватрен — своей; дети будут воспитаны по правилам религии той страны, где они будут жить, и в день страшного суда, Бог, который являет собой воплощенное милосердие, удовольствуется только тем, — это была надежда достойного аббата, — что отделит не протестантов от католиков, а лишь только праведников от грешников. Это решение аббата Грегуара, которое поддержали — молодые и Гийом Ватрен, соединило три голоса в его пользу, в то время как противоположное мнение поддерживал только один голос, голос Марианны, и было условлено, что свадьба состоится сразу же, как только будут выполнены религиозные и гражданские формальности. Эти формальности заняли три недели, после чего состоялось бракосочетание Розы Ватрен и Фридриха Блюма в мэрии Вилльер-Котре, в книге записей которой можно увидеть дату этого события — 12 сентября 1809 года; в этот же день они были обвенчаны в церкви того же городка.

Отсутствие протестантского пастора задержало церковный брак до прибытия супругов в Вестфалию.

Месяц спустя, в тот же самый день, они были вновь повенчаны пастором Вердена, и все формальности, соединяющие два разных религиозных культа, были выполнены. Через десять месяцев родился ребенок женского пола, получивший имя Катрин и который, вернее, которая была воспитана в протестантской религии согласно правилам той страны, в которой она родилась. Три с половиной года продолжалось безмятежное супружеское счастье, а затем пришла печально известная кампания 1812 года, за которой последовала не менее ужасная кампания 1813 года.

Великая армия исчезла под российскими снегами и льдом Березины. Нужно было создавать новую армию: все те, кто уже состоял в списках, все те, кому еще не исполнилось тридцати лет, были поставлены под ружье.

Согласно этому декрету, Фридрих Блюм дважды становился солдатом: во-первых, его имя значилось в списках, и во-вторых, ему было только двадцать девять лет и три месяца. Может быть, тот факт, что порой старая рана давала себя знать, и послужил бы в глазах короля поводом для его освобождения от призыва в армию, но он об этом даже и не подумал. Он поехал в Кассел, представился королю, который его узнал, попросил разрешения служить, как и раньше, в кавалерии, поручил заботам короля свою жену и дочь, получил должность бригадира вестфалийских стрелков и уехал на поля сражений. Он был среди победителей при Люцине и Бауцине; он был среди побежденных и убитых при Лейпциге.

На этот раз саксонская пуля пронзила его грудь, и он упал, чтобы больше уже никогда не подняться среди шестидесяти тысяч раненых за этот день, в которых было выпущено сто семнадцать тысяч пушечных выстрелов, — на одиннадцать тысяч выстрелов больше, чем при Мальплаке. Как видно, с веками происходит прогресс!

Король Вестфалии не забыл своего обещания: вдове Фридриха Блюма, находящейся в слезах и трауре, была дана рента в триста флоринов, но начиная с 1814 года королевство Вестфалия перестало существовать, и король Жером перестал входить в число коронованных особ.

Фридрих Блюм был убит, сражаясь на стороне французской армии, в ту эпоху реакции этого было достаточно для того, чтобы его вдова не чувствовала себя хорошо в Германии, которая начинала подниматься против нас.

И она пустилась в путь вместе с остатками французской армии, которая переходила через границу, и однажды утром, с ребенком на руках, постучалась в дверь дома своего брата Гийома. Мать и ребенок были приняты с той добротой, которую золотые сердца, подобные этому, всегда сохраняют для других, ибо таково их предназначение. Маленькая девочка, которой было три года, стала сестрой девятилетнего Бернара, а ее мать снова поселилась в той комнате, где лежал на постели раненый Фридрих Блюм, и из окна которой были видны приусадебные деревья большого леса и которые раньше находились под охраной Фридриха Блюма.

Увы! Бедная женщина была больна гораздо более серьезно, чем ее муж; усталость и горе способствовали появлению воспаления легких, которое перешло в скоротечную чахотку и, несмотря на все заботы и уход, которыми ее окружали невестка и брат, она умерла.

Таким образом, в 1814 году, то есть в возрасте четырех лет, маленькая Катрин Блюм осталась сиротой.

Конечно, она была сиротой только официально, потому что Гийом Ватрен и его жена заменили ей родителей, хотя, как известно, потерянных родителей вернуть невозможно. Но она обрела в юном Бернаре брата еще более нежного и преданного, чем если бы это был ее родной брат. Дети росли, совершенно не волнуясь о политических переменах, происходящих во Франции, которые два или три раза существенно повлияли на материальное положение их родителей.

Наполеон отрекся от власти в Фонтенбло, затем через год он вернулся в Париж, второй раз потерпел поражение после Ватерлоо, отплыл в Рошфор, был отправлен в ссылку и умер на скалистом острове Святой Елены, но в их глазах эти великие перемены не имели того смысла, который в один прекрасный день им придаст история.

Единственное, что волновало семью, спрятавшуюся среди густой листвы, куда доходило лишь слабое эхо тех событий, которые волновали мир, известий о жизни сильных мира сего, заключалось в том, что герцог Орлеанский, восстановленный в своих правах и снова ставший владельцем леса Вилльер-Котре, оставил за Гийомом Ватреном должность главного лесничего этой местности.

Его не просто сохранили на этом посту, но даже повысили в должности: после трагической смерти лесничего Шорона Ватрен был переведен из лесничества Пипиньер в лесничество Шовиньи и, покинув свою усадьбу в Фезандери, он переселился в Новый дом по дороге в Суассон.

В этом лесничестве ему стали платить на сто франков больше, что явилось существенным улучшением материального положения старого лесничего.

К этому времени Бернар вырос, и в 18 лет был назначен помощником лесничего. А в день своего совершеннолетия он стал лесничим, и ему было назначено жалованье 500 франков в месяц.

Теперь общая сумма доходов семьи составила 1400 франков в месяц, которые, вместе с бесплатным жильем и возможностью охотиться, позволяли жить в достатке.

Увеличение доходов существенно отразилось на жизни семьи. Катрин Блюм отправили в пансион в Вилльер-Котре, где она получила хорошее образование и постепенно превратилась из простой крестьянки в городскую девушку. Кроме того, во время пребывания в пансионе, красота ее настолько расцвела, что в шестнадцать лет Катрин Блюм считалась одной из самых прелестных девушек в Вилльер-Котре и его окрестностях. И тогда братская привязанность, которую в юные годы Бернар испытывал к Катрин, незаметно превратилась в любовную страсть. Однако ни один, ни другой не отдавали себе полностью отчета в своем чувстве; каждый, со своей стороны, понимал, что он любит другого все больше и больше, и так оно и было в период детства и юности. Ни один не задумывался о том, что происходит в его душе, до того самого момента, когда появились обстоятельства, которые доказывали, что они так же крепко связаны своим чувством, как два цветка, растущие из одного стебля.

Выйдя из пансиона, то есть когда ей было четырнадцать лет, Катрин Блюм поступила на учебу в мастерскую мадемуазель Риголо, первой белошвейки и модистки в Вилльер-Котре. Она оставалась там в течение двух лет и при этом обнаружила столь незаурядные способности и столь тонкий вкус, что мадемуазель Риголо заявила, что если Катрин Блюм проведет год или полтора в Париже, чтобы перенять столичный стиль, то она не побоится со временем передать ей свое дело, причем не за немедленный, наличный расчет, а с выплатой двух тысяч ливров в год в течение шести лет.

Это предложение было слишком важным, чтобы не вызвать серьезных размышлений у Гийома Ватрена и его жены.

В конце концов было решено, что Катрин, которой мадемуазель Риголо дала рекомендательное письмо к своей подруге в Париж, поедет туда и поселится у нее, чтобы провести в столице восемнадцать месяцев.

Улица Бург-Лабе, может быть, не была самой модной и красивой, но на ней жила подруга мадемуазель Риголо, и уже самой Катрин предстояло исправить то негативное влияние, которое могли оказать на нее привычки и вкус буржуа, живущих на этой улице. И только тогда, когда Бернар и Катрин должны были расстаться, они поняли, насколько сильна их любовь и что это страсть влюбленных, далекая от привязанности брата к сестре.

Они обменялись обещаниями постоянно думать друг о друге, писать друг другу, по крайней мере, три раза в неделю и хранить непоколебимую верность; скрытные, как всякие настоящие влюбленные, они сохранили в своих сердцах тайну их любви, в которой они еще сами не полностью отдавали себе отчет.

Во время 18 месяцев отсутствия Катрин Бернар получил два отпуска по четыре часа каждый, чему он был обязан покровительству инспектора, который по-человечески любил и ценил как работников обоих Ватренов. Бернар использовал их для поездок в Париж, которые еще больше укрепили чувство, связывающее молодых людей.

Наконец, пришел день возвращения, и чтобы отпраздновать это событие, инспектор дал разрешение загнать кабана.

Именно поэтому Франсуа встал в три часа утра, чтобы поднять зверя, сделал отчет дядюшке Гийому, который тот воспринял по-своему, поэтому все лесничие из округа Шовиньи, друзья и, несомненно, гости Нового дома, встретились в условленном месте, которое называлось Прыжком Оленя, и поэтому Бернар хотел встретить Катрин нарядный, причесанный, завитой, улыбающийся и радостный, пока письмо, которое ему показал Матье Гогелю, в одно мгновение не превратило эту улыбку в недовольную усмешку, а эту радость — в беспокойство!