Глава IX За Днепром

Глава IX

За Днепром

Подготовка заднепровской операции затянулась почти на месяц. Большие трудности представлял сбор необходимого понтонного материала, в котором в Крыму испытывался большой недостаток. Подготовка операции выполнялась в условиях крайней секретности, так как успех нашей переправы зависел в большой степени от ее неожиданности. При выборе места переправы – наведение понтонов – пришлось произвести сложную рекогносцировку берегов Днепра, которые в измененных своих местах (плавнях) ежегодно, во время весеннего половодья, меняют свои очертания. В двадцатых числах сентября было приступлено к наводке моста через Днепр, в районе Ушкелки в излучине Днепра, где его течение (с востока на запад) поворачивает на юго-запад.

Расположение наших частей к этому времени было следующее:

от Азовского моря в район Бердянска, через Верхний Токмак и севернее Александровска до Большой Знаменки на Днепр 1-ая армия генерала Кутепова, причем на восточном секторе армии – Донской корпус, на северном– 1-ый армейский корпус и Кубанская казачья дивизия, подтянутые в район Александровска;

от Большой Знаменки до устья Днепра – II-ая армия, в составе 2-го и 3-го армейских корпусов и конного корпуса (1-ая конная дивизия и Терско-Астраханская бригада).

Противник, разгромленный в середине сентября на мариупольском, волновахском и синельниковском направлениях, активности на этих участках не проявлял. Деморализованные части XIII-ой советской армии уклонялись от сопротивления с нашими частями и, видимо, накапливали резервы для будущих боевых действий. Конница XIII-ой советской армии (5-ая кубанская, 7-ая и 9-ая кавалерийские дивизии) продолжала вести усиленные разведки на восточном участке фронта.

Перед фронтом II-ой армии генерала Драценко противник сосредоточил крупные силы: в никопольском районе – II-ую конную армию под командой бывшего войскового старшины Донского войска Миронова, на каховском плацдарме и по правому берегу Днепра, в его нижнем течении – пополненные части VI-ой советской армии. Несмотря на тщательно поставленную агентурную разведку, противнику не удалось выяснить заранее место нашей переправы через Днепр, но, ожидая наше движение в западном направлении, красное командование сосредоточило по правому берегу Днепра наиболее сохранившиеся части южного фронта. На бериславское направление спешно подходила с юго-западного фронта (из Галиции) I-ая конная армия Буденного. Появление «буденовской» армии на южном фронте, можно было ожидать около 10-го октября; до ее подхода и приведения в порядок, необходимо было разбить никопольскую группу противника – II-ую конную армию, подкрепленную пехотными частями VI-ой и XIII-ой советских армий, и каховско-бериславскую группу – VI-ую советскую армию, чтобы обеспечить за собой правый берег Днепра, для дальнейшего движения на Украину.

Согласно моей директиве от 20-го сентября, генералу Кутепову ставилась задача:

обеспечивая себя со стороны Таганрога, каменноугольного района, Чаплина и Синельникова, в ночь на 24-ое сентября форсировать Днепр в районе Александровска и, выставив заслон на екатиринославском направлении и закрепившись на правом берегу Днепра, большей частью конницы наступать на фронт Долгинцево – Апостолово;

генералу Драценко – с 3-им и конным корпусом и 42-ым донским стрелковым полком, в ночь на 25-ое сентября форсировать Днепр на участке Никополь – Софиевка Нассауская и, направив конницу для захвата станции Апостолово, ударить в тыл каховской группе красных;

генералу Витковскому – обеспечивая сальковское и перекопское направления, в ночь на 25-ое сентября овладеть каховским плацдармом, после чего форсировать течение Днепра ниже Бериславля, содействуя генералу Драценко в разбитии каховской группы.

Вследствие незаконченной частями I-ой армии перегруппировки – начало заднепровской операции отложено было на одни сутки. В ночь на 25-ое сентября Корниловская и Марковская дивизии под сосредоточенным артиллерийским и пулеметным огнем красных, переправились вброд, выше пояса, с острова Хортица (в районе Александровска) на правый берег Днепра, овладели высотами последнего и, захватив в плен части 3-ей стрелковой дивизии красных, двинулись: марковцы на Розенталь-Розенгардт, в северо-западном направлении, корниловцы – на Шенберг, в юго-западном направлении. Кубанская казачья дивизия под командой генерала Бабиева, форсировав Речище, прорвалась в Токмаковку. Противник отходил под нашими ударами на всем этом фронте. В то же время (24-го сентября) противник навел понтонный мост из Никополя на остров Орлов и приступил к переправе на левый берег Днепра частями 1-ой стрелковой дивизии. 42-ой донской стрелковый полк под натиском противника вынужден был отойти за реку Конскую, на фронт Малая Знаменка – Водяное. К ночи на 26-ое сентября понтонный мост через Днепр в районе Ушкелки был готов и 7-ая пехотная дивизия начала переправу.

В течение 26-го и 27-го сентября части 3-го армейского корпуса, поддержанные передовыми частями конного корпуса, с боем заняли фронт Покровское – Грушевка. 27-го сентября все наши части переправились на правый берег Днепра. До вечера 27-го сентября противник продолжал вести упорные атаки на фронте Водяное – М. Знаменка, переправив на левый берег Днепра до бригады пехоты, но получив сведения об обходе Никополя с северо-востока ударной группой 1-го армейского корпуса (Корниловской и Кубанской казачьей дивизиями), красные стали оттягиваться на правый берег Днепра, 42-ой донской стрелковый полк перешел в наступление и утром 28-го сентября занял южную окраину Никополя. Одновременно с северо-востока ворвались в Никополь части Кубанской казачьей дивизии генерала Бабиева и преследовали красных, отходивших в северном направлении.

В течение 26-го сентября 3-ий армейский корпус продвигался с упорным боем в направлении Чертомлык – Перевозное. Конный корпус под начальством генерала Науменко выдвинулся к Шолохову, откуда свернул на восток на соединение в никопольском районе с Кубанской казачьей дивизией генерала Бабиева. Терско-Астраханская бригада 27-го сосредоточилась на линии железной дороги Никополь – Апостолово, в районе железнодорожного моста через реку Бузулук, взорвав его. При движении Корниловской и Кубанской дивизий от Кичкасской переправы в никопольский район они вели бой с частями 1-ой и 3-ей стрелковых дивизий и 2-ой и 21-ой кавалерийских дивизий (II-ой конной армии). Конные части противника от решительных столкновений уклонялись. Совершая в то же время обходное движение в район Никополя, конный корпус генерала Науменко перехватил тылы никопольской группы красных и забрал большие трофеи (за 28-ое сентября взято более 3000 пленных, 8 орудий, 6 броневиков, бронепоезд и прочая добыча).

Вечером 28-го сентября части 1-ой конной дивизии вошли в связь с Кубанской казачьей дивизией в районе Никополя.

29-го сентября конная группа, в составе 1-ой конной дивизии, Кубанской казачьей дивизии и Терско-Астраханской бригады, выступила под командой генерала Бабиева на Апостолово, с задачей разбить находившегося там Противника, разрушить железнодорожный узел и двинуться в юго-западном направлении в тыл каховской группы красных. Операция развивалась успешно.

Между тем, стремясь задержать наше наступление, грозившее основной коммуникационной линии II-ой конной и VI-ой армии, противник повел наступление с востока (против I-ой армии генерала Кутепова) и от Каховки и Херсона. Этим маневром, – зажима в клещи, применявшимся неоднократно в течение летней компании в Северной Таврии, красное командование рассчитывало отвлечь наши силы от выполнения поставленных им задач. Тесня правофланговые части генерала Кутепова, противник продвигался в общем направлении на Мелитополь. Несмотря на настойчивые просьбы командующего I-ой армией о возвращении ему переданных во II-ую армию корниловцев и 42-го донского стрелкового полка, я оставался непреклонен. Последние могли быть возвращены генералу Кутепову лишь по завершении возложенной на них задачи – содействия переправе II-ой армии, 28-го сентября на крайнем нашем правом фланге (мелитопольское направление) красные, тесня наши слабые части, подошли на один-два перехода от Мелитополя. Свободных резервов у нас не было. Но переправа частей II-ой армии была уже закончена, никопольская группа красных разгромлена и конная группа генерала Бабиева вышла в тыл врага.

Тогда я отдал приказ о передаче Корниловской дивизии и 42-го донского стрелкового полка из II-ой армии генерала Драценко в I-ую армию генерала Кутепова. Корниловская дивизия 29-го сентября у Никополя переправилась на левый берег Днепра и двинулась на восток. В александровском районе части I-ой армии с правого берега Днепра отводились на левый берег; переправы уничтожались. На поддержку Донскому корпусу в район Гуляй-Поля двинута была Дроздовская дивизия; наступление на мелитопольском направлении было остановлено запасным полком Корниловской дивизии. Через несколько дней красные были отброшены по всему фронту I-ой армии; положение под Каховкой и в районе Херсона было восстановлено местными резервами.

Между тем II-ая армия генерала Драценко продолжала выполнять свою задачу. Действиями командующего II-ой армией я был весьма доволен. Генерал Драценко действовал вяло, нерешительно, как бы ощупью. Чувствуя отсутствие ясного определенного решения, твердого руководства командующего армией…

Части 3-го армейского корпуса, выступившие 29-го сентября из Покровского для перегруппировки, были встречены конницей красных со стороны Шолохова. В свою очередь красная конница была атакована во фланг конной группой генерала Бабиева, следовавшей из Никополя, но от боя уклонилась и отошла на северо-восток. Со стороны Фирсовки на Бабино повели наступление части 52-ой стрелковой дивизии, но были с большими потерями отброшены. После боев, в течение 29-го сентября, конная группа генерала Бабиева расположилась на ночь в районе х. Неплюевского (1-ая конная дивизия) и в Чертомлыке (Кубанская казачья дивизия и Терско-Астраханская бригада). Перед фронтом генерала Бабиева были обнаружены все части II-ой конной армии Миронова (2-ая, 16-ая и 21-ая кавалерийские дивизии и отдельная кавалерийская бригада).

Части 3-го армейского корпуса продолжали топтаться на месте, ведя бой на линии хутора Перевозные – Подстепное – Николайталь – Мариинское. Последнее селение было нами занято. Я телеграфировал 30-го вечером генералу Драценко, требуя решительного движения вперед и указывая, что нерешительными действиями своими он грозит сорвать весь первоначальный успех. Наша воздушная разведка обнаружила начатое красными очищение каховского плацдарма. Я отдал приказ частям генерала Витковского на рассвете 1-го октября атаковать каховскую позицию.

Ночью меня разбудили. Генерал Драценко доносил, что натолкнувшись на правом берегу Днепра на крупные силы противника, понеся тяжелые потери и не желая подвергать армию гибели, он вынужден был отдать приказ об отступлении обратно на левый берег… Вся операция шла насмарку.

На рассвете части генерала Витковского перешли в наступление. Однако штурм укрепленной каховской позиции 1-го октября был отбит. Наши части, дойдя до проволоки, продвинуться дальше не могли, залегли и несли тяжелые потери от жестокого артиллерийского огня. Отряд танков, прорвавшийся в Каховку, почти целиком погиб. Данные воздушной разведки об очищении каховского плацдарма оказались ошибочными.

Несмотря на повторные запросы штаба II-ой армии в течение всей ночи подробностей происшедшего на правом берегу Днепра получить не удалось. Было выяснено лишь, что отход армии прикрывается кубанскими стрелками доблестного генерала Цыганка с севера и самурцами и терскими пластунами со стороны Фирсовки с запада. Конница в полном беспорядке, артиллерия и обозы беспрерывной лентой тянутся по мостам на левый берег Днепра.

В девять часов утра была получена короткая телеграмма генерала Драценко:

«Вчера 30 сентября снарядом убит генерал Бабиев». Все стало ясно. Со смертью любимого вождя умерла душа конницы, исчез порыв, пропала вера в собственные силы. Положение не мог спасти принявший командование и почти тотчас же раненый генерал Науменко. Смятение овладело полками. Части на рысях стали отходить к переправам. Ободрившийся противник перешел в наступление. Смятение в рядах расстроенной конницы увеличилось. Восстановить порядок было невозможно. Все устремилось к переправам. На узких лесных дорогах, в плавнях, смешались отходившая конная и пехотная части… Потрясенный всем виденным, растерявшийся генерал Драценко отдал приказ об отходе всей армии на левый берег Днепра.

К вечеру 1-го октября части закончили переправу. Понтонный мост был разведен и подтянут к левому берегу Днепра. Утром 2-го октября на лодках переправились на наш берег прикрывавшие переправу самурцы и терцы. Заднепровская операция кончилась.

Правильно задуманная, тщательно подготовленная и планомерно развивавшаяся операция закончилась неудачей. Причиной этой неудачи, помимо случайной, привходящей – смерти генерала Бабиева, являлись неудачные действия командующего II-ой армией генерала Драценко. Последний с исключительным гражданским мужеством и подкупающей честностью сам признал это, прося освободить его от должности командующего армией. Заместителем ему я наметил генерала Абрамова, приказав, впредь до его прибытия, в командование армией вступить командиру 3-го корпуса генералу Скалону.

2-го октября мною была отдана директива:

генералу Скалону, оставаясь командиром 3-го корпуса и объединив командование 3-им корпусом и Терско-Астраханской бригадой, удерживать линию Днепра от Большой Знаменки до Дмитровки;

генералу Науменко с конным корпусом в составе 1-ой и Кубанской дивизии, перейти в район В. Серагозы – Новоалександровка;

штабу II-ой армии теперь же перейти в Мелитополь;

генералам Скалону, Науменко и Витковскому перейти в подчинение генералу Кутепову.

26-го сентября были получены сведения о заключении поляками перемирия. Военные действия на польском фронте приостанавливались, красное командование получило возможность все свои силы бросить на нас. В то же время переговоры представителей моих с французским правительством давали основание надеяться на то, что последнее не оставит нас без помощи. Струве сообщил, что им ведутся успешные переговоры о предоставлении нам Францией займа и что в ближайшее время можно рассчитывать на помощь военным снабжением. В ближайшие дни французский верховный комиссар с военной миссией выезжал в Крым. Представители польского правительства в Крыму продолжали заверять об искреннем желании поляков войти в соглашение с нами, давая понять, что достигнутое перемирие лишь вынужденная уступка Англии, что до заключении мира еще далеко. Прибывшая из Севастополя утренняя газета помещала интервью с дипломатическим представителем польской военной миссии в Крыму князем Любомирским.

«В Севастополь прибыл из Варшавы член местной польской военной миссии князь В. С. Любомирский. В беседе с нашим сотрудником князь Любомирский коснулся ряда злободневных вопросов.

Заключение перемирия с большевиками было вызвано рядом обстоятельств. Польское правительство не хотело ни мира, ни перемирия. Польский народ, несмотря на тяжелую русско-германскую войну, все время происходившую на территории Польши, также полон ненависти к большевикам и готов продолжить войну. Перемирие было заключено главным образом потому, что западные государства, кроме благородной Франции, не только не оказывали помощи Польше, но даже настаивали на превращении войны с совдепией.

Причина такого рода политики заключалась в следующем. Возрождавшаяся после войны промышленность лихорадочно требовала сырья… Сырья, которое раньше доставляла Россия, теперь уже не было и пробел этот никем не заполнялся. Запад думал, что если с совдепией будет заключен мир, то из России тотчас же потекут реки меда и молока. Большевистский гипноз был слишком силен и из-за него запад не видел действительности. Помимо этой главной причины на заключение перемирия повлияли также обстоятельства чисто технического характера. Чехи не пропускали в Польшу снаряжения и снарядов. Данциг также задерживал все, направлявшееся в Польшу. Польские войска терпели большой недостаток в снарядах, несмотря на помощь, оказываемую доблестной Францией. Все это вместе взятое заставило польское правительство заключить если не мир, то хотя бы перемирие». По вопросу о союзе Польши с генералом Врангелем князь Любомирский заявил:

«Руководящие польские круги чрезвычайно сочувственно относятся к заключению союза с генералом Врангелем. Я убежден, что этот союз будет заключен в самом ближайшем будущем».

Если польские армии и прекратили военные действия, то все же, затягивая переговоры с целью приковать силы красных на западном фронте, польское правительство оказало бы нам существенную поддержку.

30 сентября (12 октября) генерал Шатилов телеграфировал Базили:

«В виду возможности прекращения военных действий на польском фронте вопрос о скорейшем сформировании 3-ей Русской армии в Польше приобретает исключительное значение. Армия эта, перейдя на русскую территорию, могла бы начать самостоятельную операцию из проскуровского района, имея конечной целью выйти на Днепр на линию Черкассы – Киев. При таком продвижении соединение с другими русскими армиями, базирующимися на Крым, обеспечено. Для осуществления намеченной здесь операции 3-ей армии необходимо добиться от поляков:

1) разрешения немедленно же приступить к формированию; 2) возвращения казакам конского состава и седел; 3) предоставления материальной части, технических средств, обмундирования, лошадей и прочего; 4) временно принять армию на полное довольствие. Кроме того необходимо, чтобы польская армия, перед приостановлением военных действий, заняла бы такое положение, чтобы обеспечить левый фланг 3-ей армии при ее операции на Днепр, для чего желательно продвижение центра польской армии по меньшей мере на Фастов – Коростень, какую линию желательно держать как демаркационную. Это единственный выход из того тяжелого положения, в которое будет поставлена Русская армия в случае прекращения военных действий на польском фронте. Немедленное формирование казачьих дивизий из сдавшихся казаков приобретает при этом первостепенное значение.

Главнокомандующим одновременно командируется в Польшу ряд генералов и полковников для занятия командных казачьих должностей. В случае если бы формирование 3-ей армии оказалось бы неосуществимым или же при прекращении военных действий на польском фронте она не могла бы быть созданной достаточно сильной для самостоятельных действий, то Главнокомандующий приказал принять меры к быстрейшей эвакуации всего боеспособного элемента из Польши в Крым. Севастополь 30 сентября, № 008922. Шатилов».

Связь наша с поляками была чрезвычайно затруднительна. Переговоры приходилось вести исключительно через французов. Попытки установить радио-связь с Варшавой успехом не увенчались. Несмотря на все ходатайства, союзные верховные комиссары решительно отказывали допустить установку нашей радио-станции на территории русского посольства в Буюк-Дере.

Как ни мало доверял я нашим «иностранным друзьям», однако все же не оставлял надежды, что польское правительство, под давлением Франции, будет возможно долее оттягивать заключение мира, дав нам время закончить формирование армии на польской территории или по крайней мере перебросить русские войска в Крым.

Получение свежих пополнений, военного снабжения и осуществление намеченного займа дали бы возможность продолжить борьбу. В предвидении этого, удержание в наших руках Северной Таврии являлось существенно необходимым. Отход в Крым за перешейки не только обрекал нас на голод и лишения, но, являясь признанием невозможности продолжать активную борьбу, создавал угрозу лишения нас в дальнейшем всякой помощи со стороны Франции. Засев в Крыму, мы перестали бы представлять угрозу советскому правительству и тем самым теряли всякий интерес в глазах западных держав.

С другой стороны неудача заднепровской операции неминуемо должна была отразиться на дух войск. Новые тяжелые потери еще ослабили состав частей. Пополнений на месте взять было неоткуда. Угроза со стороны каховского плацдарма продолжала висеть над нами. Противник на всем фронте беспрерывно усиливался.

На мариупольском направлении были только что обнаружены части вновь прибывшей 5-ой кубанской кавалерийской дивизии, сформированной на Кубани, I-ая конная армия «товарища» Буденного, в составе 4-ой, 6-ой, 11-ой и 14-ой кавалерийских дивизий и особой отдельной кавалерийской бригады к 1-му октября подошла в район Александрия – Елисаветград, где начала пополнение запасными кавалерийскими частями. Конницу Буденного можно было ожидать на одном из участков правого берега Днепра в десятых числах октября. С подходом I-ой конной армии силы противника должны были превзойти наши в 3–3,5 раза, а численность конницы оказалась бы в пять раз больше нашей. При этом противник значительно превосходил нас артиллерией и техническими средствами.

1-го октября, накануне отдачи моей директивы, я пригласил на совещание генералов Шатилова и Кутепова. Я предложил моим ближайшим помощникам всесторонне обсудить вопрос – принимать ли нам бой впереди крымских дефилэ, или, очистить Северную Таврию, отойти за перешейки. Приняв во внимание всю совокупность условий, мы пришли к единодушному решению бой в Северной Таврии принять. Это была последняя ставка. Всякое другое решение предопределяло неизбежный конец.

В ночь на 2-ое октября я выехал в Севастополь. Перед самым отходом поезда из Мелитополя было получено донесение о налете прорвавшейся конницы красных на Б. Токмак. Здесь противник захватил часть обозов и взорвал восемь вагонов со снарядами. В Б. Токмаке находился проездом в Донской корпус донской атаман генерал Богаевский. Он едва не был захвачен в плен и должен был бежать пешком со своим адъютантом. На рассвете противник, преследуемый нашей воздушной эскадрильей, поспешно отошел.

В Севастополе меня ждало известие о подписании мира поляками. Мир заключен был между советской Россией и Украиной с одной стороны и Польшей с другой и признавал независимость Украины и Белоруссии. Обе стороны отказывались от возмещения расходов. Польша получила вознаграждение за имущество, вывезенное начиная с 1-го августа 1914 года. Договор о прелиминарных условиях мира подписан был еще 29 сентября (12 октября) и интервью польского дипломатического представителя, помещенное в газетах 1-го октября, было дано уже после подписания мирного договора. Поляки в своем двуличии остались себе верны.

В широких слоях населения известие о заключении Польшей мира не произвело особого впечатления. Большинство по-видимому не отдавало себе отчета о значении этого обстоятельства для нашей борьбы. Столь же мало учитывали по-видимому и неуспех нашей заднепровской операции. Сообщенные сводкой ставки сведения о захваченных нами за пятидневную операцию трофеях – 13 500 пленных, 27 орудий, 6 бронеавтомобилей и 1 бронепоезд, исключали в представлении населения возможность общего неуспеха. Со своей стороны мною было сделано все, чтобы неудача операции не получила бы широкой огласки. Теперь более чем когда либо необходимо было поддержать заграницей уверенность в прочности нашего положения.

4-го октября состоялось последнее заседание финансово-экономического совещания в моем присутствии. Я благодарил членов совещания за помощь их правительству юга России и выразил уверенность, что по отъезду заграницу, члены совещания будут помогать русскому национальному делу. Упомянув о тяжелой борьбе, которую нам приходится вести, о лишениях, которые испытывает армия, я вскользь заметил, что значительное превосходство противника, получившего ныне возможность бросить на нас все свои силы и острый недостаток в снабжении, может заставить нас отойти в Крым, «но в дальнейшем, оправившись и отдохнув, мы вновь возобновим борьбу». Предвидя возможность неблагоприятного исхода предстоящего решительного сражения в Северной Таврии, я исподволь подготовлял к этому.

5-го октября финансово-экономическое совещание закончило свою работу, наметив ряд практических мероприятий в разных областях финансового и промышленного дела, и вынеся резолюцию, что в небывало тяжелых условиях нашей работы, правительство юга России достигло значительных успехов и шло единственно правильным путем.

Резолюция совещания.

«Созванное правительством юга России финансово-экономическое совещание, закончив рассмотрение вопросов, предложенных на его обсуждение, а равно возникших при ходе его работ, считает своим долгом сделать из всех данных, сообщенных ему правительством и полученных им от местных торгово-промышленных организаций, следующий заключительный вывод:

Общее экономическое положение земель, занятых Русской армией, оказывается, при непосредственном соприкосновении с действительностью, несравненно лучшим, нежели это представляется в западной Европе, не только иностранцам, но даже и проживающим там русским людям.

Производительные силы края и платежные силы населения используются в настоящее время скорее недостаточно и с избытком покрывают текущие расходы управления.

Средства нужны лишь для покрытия чрезвычайных военных издержек и в особенности для снабжения армии, крепкой духом, идущей к близкой окончательной победе и нуждающейся исключительно в материальном снаряжении и обмундировании. Для этой цели необходимо обеспечить заграничные кредиты, что ускорит торжество над противником и откроет возможность в дальнейшем, вместе с расширением территории, прочно укрепить финансовое положение. Тогда же возможно будет устранить то единственное ограничение свободы частной торговли, которое введено ныне правительством для вывоза зерна за границу, в обмен на валюту. Соглашаясь с невозможностью по обстоятельствам военного времени ныне же снять это ограничение, совещание высказывает уверенность, что недалеко то время, когда правительство и в этой области осуществит, признаваемую им самим, необходимость открыть полный простор свободному соревнованию и частной инициативе.

В заключение финансово-экономическое совещание не может не преклониться перед громадностью того труда, того военного и гражданского подвига, который совершается ныне правительством юга России и перед достигнутыми им в короткий срок успехами: в крае, опустошенном войной и большевистскими приемами управления, быстро крепнут основы свободной хозяйственной жизни и обновленного гражданского строя».

В тот же день у меня был ужин в честь участников совещания. С речами выступали: П. Л. Барк, В. П. Рябушинский, В. И. Гурко, Н. А. Ростовцев, граф П. Н. Апраксин и И. И. Тхоржевский. Блестящую, исключительную по силе речь произнес В. П. Рябушинский.

6-го октября я получил телеграмму атамана Семенова, ставшего во главе борьбы на Дальнем Востоке:

«Оценив настроение казаков, инородцев и крестьян, населяющих российскую восточную окраину, я пришел к неуклонному решению, во имя блага Родины, не только признать Вас как главу правительства юга России, но и подчиниться Вам, на основаниях преемственности законной власти, оставаясь во главе государственной власти российской восточной окраины, главного командования и выборным походным атаманом казачьих войск – Забайкальского, Амурского, Уссурийского и перешедших на ту же территорию во главе с их войсковыми правительствами – Енисейского, Сибирского, Оренбургского и Башкирского.

Отрезвление сельского населения, вкусившего прелести большевизма уже началось: прибывают добровольцы, казаки, инородцы, крестьяне. Части моей армии находятся в Забайкалье. Уссурийском крае и северной Монголии. От имени своего и подчиненных мне войск и населения – приветствую Вас в великом подвиге служения Родине.

Главнокомандующий и походный атаман генерал-лейтенант Семенов».

5-го октября состоялись похороны доблестного генерала Бабиева. Печально шел я за гробом старого соратника. Не стало еще одного из стаи славных. Еще одно славное имя внесено в длинный список русских витязей, кровью своей омывших позор родины.

6-го октября прибыла на броненосце «Provence» французская миссия, во главе с верховным комиссаром графом де Мартель. На пристани был выставлен почетный караул от Гвардейского казачьего дивизиона. Прибывших приветствовали от моего имени начальник военного управления генерал Вязьмитинов и т. д. начальника управления иностранных сношений Б. А. Татищев.

На следующий день утром я принимал графа де Мартель в присутствии помощника моего В. А. Кривошеина, и.д. начальника управления иностранных сношений Б. А. Татищева и начальника штаба генерала Шатилова. Граф де Мартель прибыл в сопровождении командующего средиземной эскадрой, державшего свой флаг на броненосце «Provence», адмирала де Бон, его начальника штаба, начальника французской военной миссии генерала Бруссо и начальника штаба последнего полковника Бюкеншюца.

Вручая свои верительные грамоты, граф де Мартель обратился ко мне со следующей речью:

«Возлагая на меня представительство при Вашем Превосходительстве, в качестве верховного комиссара французской республики, мое правительство имело целью подтвердить то значение, которое оно придает союзу и тесной дружбе, не перестававшей связывать между собой французский и русский народы, несмотря на все пережитые испытания. Мы не можем забыть неоценимых услуг, оказанных нам Россией в начале войны, когда первые волны германского нашествия нахлынули на наши границы. Мы знаем, что Брест-Литовский мир был делом рук определенного меньшинства, которое одно лишь и несет ответственность за свое предательство. Франция никогда не вступала на путь соглашательства с советской властью, поставившей себя, по собственному желанию, вне законов признаваемых всеми.

Франция решительно становится в ряды истинных сторонников свободы, права и порядка. Именно это сознание воодушевляло Францию, когда она с чувством искреннего расположения приветствовала создание вокруг Вашего Превосходительства демократического правительства, относящегося с уважением к национальным меньшинствам и опирающегося на армию, тесно связанную с народом.

Франция, которая и по сей день залечивает раны, нанесенные ей войной, которая сама еще заканчивает восстановление разрушений на собственной территории, приняла решение оказать вам в полном объеме свою нравственную поддержку, а также и материальную помощь в пределах возможного.

Вам известны чувства, которыми воодушевлен президент республики в отношении России. Со своей стороны, глава французского правительства, г. Лейг, в следующих словах, произнесенных в парламенте, ясно определил свою политику: „мы высказываем пожелание“, сказал он, „чтобы русский народ, столь заслуживающий благородного и могущественного существования, обрел вновь спокойствие, порядок и благонравие“.

С этим именно чувством я прибыл в Крым. Являясь точным выразителем намерений французского правительства и искренним другом русского народа, я предоставляю в распоряжение Вашего Превосходительства мое сердечное сотрудничество и искреннюю помощь». Я ответил на речь графа де Мартель:

«Господин верховный комиссар.

С глубоким удовлетворением приветствую я на русской земле представителя Франции, с которой национальная Россия так тесно связана традиционными чувствами дружбы и привязанности. В вашем лице я хотел бы выразить живейшую признательность правительству республики за почин, который она приняла на себя, заявив о своей солидарности с делом возрождения России.

В ту минуту, когда презренный заговор ниспроверг всякий законный строй в России и привел ее к позорной капитуляции перед врагом, русские патриоты предприняли борьбу против изменников родины. Эта борьба длится уже почти три года и мы твердо намерены довести ее до конца, движимые не духом завоевания, а непреклонным решением освободить русский народ от тирании, которая тяготеет над ним и дать ему возможность свободно определить свою будущую судьбу.

Господин верховный комиссар, вы можете рассчитывать у нас на самый сердечный прием и на живейшее с нашей стороны стремление содействовать вам в выполнении возложенной на вас высокой задачи». Французский верховный комиссар произвел на меня и на А. В. Кривошеина довольно неблагоприятное впечатление. Весьма неблагоприятно был поражен я, увидев в числе его ближайших помощников полковника Бюкеншюца, неблаговидная роль которого в Сибири, в дни, когда граф де Мартель представлял правительство Франции при адмирале Колчаке, была мне хорошо известна. Полковник Бюкеншюц усиленно заигрывал с враждебными адмиралу Колчаку эсэровскими кругами. Неблагоприятное впечатление еще более усиливалось тем, что в составе миссии находился майор Пешков, бывший русский офицер, в Великую войну сражавшийся в составе французских войск, приемный сын большевистского прислужника Максима Горького.

В тот же день в 4 часа я отдал графу де Мартель ответный визит на «Provence». 8-го октября я давал миссии обед. Присутствовали: граф де Мартель, с состоящими при нем лицами, начальник военной миссии генерал Бруссо с начальником штаба майором Этьеван и членами миссии, адмирал де Бон со своим штабом, А. В. Кривошеин, начальник штаба генерал Шатилов, начальник военного управления генерал Вязьмитинов, вр. и. д. начальника управления иностранных сношений Б. А. Татищев, начальник управления финансов М. В. Бернацкий, генерал от кавалерии Драгомиров, прибывший из Константинополя генерал-лейтенант Лукомский, контрадмирал Евдокимов, контр-адмирал Николя и корреспондент газеты «Matin» Шарль Риве.

Я приветствовал графа де Мартель, подняв бокал за здоровье президента республики, за его правительство, и за величие и процветание Франции. На мою речь граф де Мартель ответил в следующих выражениях:

«Генерал. Сердечно благодарю Вас за ваше искреннее приветствие. Я глубоко тронут приемом, оказанным мне в Крыму, как представителю правительства французской республики. Вы совершенно справедливо вспомнили о том времени, когда Россия и Франция сражались рука об руку за общее дело. На полях битвы между ними протянулись новые щиты связующей дружбы. Война, потрясая весь мир, повлекла за собой целый поток страданий и горя. Россия, понесшая вместе с союзниками значительную долю великих испытаний, до сих пор еще не обрекла спокойствия и мира. Сейчас она борется против тирании незначительного меньшинства, которое под видом ложно понятого гуманизма стремится восстановить самую страшную диктатуру и вместе с тем препятствует русскому народу свободно выявить свою волю и самостоятельно определить свои национальные стремления. Франция, противница всякой тирании, не колеблясь, сделала свой выбор. Этот выбор пал на тех, кто оказался верным заключенному союзу и принятым в прошлом международным обязательствам, на тех, кто стремится дать русскому народу истинно свободный государственный строй. Им Франция окажет свою полную нравственную поддержку и всю материальную помощь, которую вправе от нее ожидать. Опираясь на широкие демократические начала и относясь с должным уважением к стремлениям меньшинств, сражающихся также против большевиков, вы можете полагаться на их действительную помощь. Вы можете быть уверены в торжестве дела, за которое вы боретесь. Каковы бы ни были предстоящие еще испытания, ваша доблестная армия, сражающаяся за право и справедливость, уже доказала свою уверенность в победе.

Генерал, я поднимаю бокал в честь ваших славных воинов и их блестящего вождя. Я пью за ваши успехи, за окончательное освобождение великой союзной и дружественной нам России».

После обеда я обходил группы гостей. Залитый ярким светом зал, цветы, блестящие мундиры, оживленные речи… Я подошел к генералу от кавалерии А. М. Драгомирову.

– «Ну вот, мы и вышли на большую дорогу», приветствовал меня генерал.

Я постарался ответить любезной фразой. Мысли были далеко, там в Северной Таврии, где готовилось решение нашей участи. Среди блестящей сутолоки дня сердце томили тяжелые предчувствия.

9-го октября адмирал де Бон давал мне завтрак на броненосце «Provence», отходившем в этот день в Константинополь. Адмирал де Бон, прелестный старик, производил чарующее впечатление. Искренний друг России, он впоследствии, в дни нашего изгнания, остался таковым же. После завтрака А. В. Кривошеин и я долго беседовали с адмиралом де Бон, графом де Мартель и генералом Бруссо, излагая наши нужды и пожелания. Адмирал де Бон из Константинополя должен был немедленно поехать в Париж, где и надеялся добиться удовлетворения наших насущных нужд.

Переговоры в Париже о займе успешно продолжались.

Маклаков телеграфировал:

«Струве просит передать: 20-го октября был принят председателем совета Лейгом, 22-го президентом республики. Последнему изложил финансовое положение, план займа. Отношение весьма благоприятное и полная надежда на успех. Факт приема следует огласить, умолчав о плане займа».

В Крым направлялся транспорт «Рион» с теплой одеждой для войск, артиллерийскими припасами и пр. Казалось, долгожданная помощь приходила. Не поздно ли?

С флота поступали сведения о беспрерывном подходе свежих частей противника. Кроме 1-ой конной армии «товарища» Буденного, направлявшейся к Бериславлю в районе Александровска, прибыла из Пскова 30-ая стрелковая дивизия. Все свободные резервы красного командования из внутренних округов и Западной Сибири, предназначавшиеся на польский фронт, теперь направлялись на юг. Многочисленные отряды «батьки» Махно, доселе работавшие в тылу красных, теперь, учуя возможность поживиться в Крыму, переходили на сторону советских войск. Силы противника ежедневно увеличивались. В Александровск прибыл с западного фронта штаб IV-ой красной армии, дивизии которой были разбиты поляками во время варшавской битвы и частично интернированы в Германии.

Сама природа, казалось, становилась против нас. Наступили небывалые в это время года морозы. Войска, почти раздетые, жестоко страдали от холода, появились обмороженные. Количество простудных заболеваний резко возросло. Полки таяли.

Бросая все свои свободные силы на юг, красное командование принимало одновременно меры для усиления работы своей в нашем тылу. За последнее время вновь оживилась деятельность зеленых, усилилась работа и по военному шпионажу, руководимая регистрационным отделом («Регистродом») кавказского фронта, расположенным в Ростове-на-Дону. Этот «Регистрод» через свои регистрационные пункты №№ 5 и 13, расположенные в Темрюке (кубанской области) и через особые пункты («Ортчк») на побережье Таманского полуострова, высылал ряд разведчиков, направляя их на Темрюк-Тамань, а затем через узкий Керченский пролив на побережье Керченского полуострова и далее в Крым и этим же путем принимал их обратно.

В течение месяца в городе Керчи и в прилегающем к нему районе было арестовано шесть советских шпионов и раскрыта организованная большевиками на нашей территории «служба связи» с таманским берегом, располагавшая в Керчи и в поселке Юргаки (на Азовском море) тайными станциями, снабженными сигнальными ракетами, сферическими зеркалами для оптической сигнализации и материалами для химического письма. У одного из этих шпионов между прочими документами было найдено также предписание «связаться с Мокроусовым» и «явка», т. е. указание как найти сего последнего.

Руководимая опытной рукой генерала Климовича работа нашей контрразведки в корне пресекала попытки противника. Неприятельские агенты неизменно попадали в наши руки, передавались военно-полевому суду и решительно карались. Борясь всеми мерами с попытками противогосударственной работы и неизменно утверждая суровые приговоры военно-полевых судов, я в то же время постоянно стремился поддержать значение суда, как органа свободного, независимого от административной власти, как бы высоко ни были поставлены ее представители.

9-го октября был издан приказ, окончательно устанавливающий самостоятельность военно-судебного ведомства, доселе в лице главного военно-морского прокурора все еще подчиненного начальнику военного управления и обязанного руководствоваться по военно-морским вопросам указаниями начальника морского управления.

– «Находя ныне», говорилось в приказе, «своевременным развить основные положения, изложенные в приказе моем от 6-го апреля с. г. за № 2994, в смысле надлежащего разграничения деятельности власти судебной и административной, приказываю:

1. военное и военно-морское ведомство выделить из подчинения начальникам военного и морского управлений;

2. главному военному и военно-морскому прокурору и начальнику военного и морского судного отдела военного управления впредь именоваться главным прокурором армии и флота и начальником военного и военно-морского судебного ведомства, с непосредственным подчинением мне;

3. военный и морской судный отдел военного управления переименовать в канцелярию начальника военного и военно-морского судебного ведомства».

Французская миссия устраивалась в отведенном ей особняке, граф де Мартель делал визиты должностным лицам, а полковник Бюкеншюц и майор Пешков сговаривались с милыми их сердцу «оппозиционными» правительству «демократическими» группами.

Не успев очнуться от угара, охватившего их на заре русской революции, группы эти остались чуждыми всем перепитиям нашей борьбы. Стоя слепо на платформе «защиты завоеваний революции», суливших им дешевые миражи личного почета и влияния, лица были склонны видеть угрозу этим «завоеваниям» в каждом мероприятии правительства, если таковое рождалось независимо от их инициативы. К числу таких групп следует отнести некоторые общественные организации (земская и городская), часть профессиональных союзов и наиболее крупную из кооперативных организаций – «Центросоюз», с его филиалами – «Центросекцией», «Днепросоюзом» и «Здравосоюзом».

Организации эти с первых дней мартовского переворота пополнявшие «как правило» свой состав исключительно лицами, имевшими «общественно-революционный стаж», укомплектовывали свои учреждения в огромном большинстве такими элементами, которым идеология прикрывшихся легким флером большевиков или «полубольшевиков» была более родной, чем идеология Русской армии, вынужденной во имя успеха той борьбы, которую она вела не на жизнь а на смерть, стать на принцип военной диктатуры.

Группы эти не стеснялись под шумок оказывать покровительство, а иногда и просто протягивать руку нашим врагам в случаях, когда им казалось, что это не противоречит их «партийной этике», а иногда и просто торговым интересам.

В этом последнем отношении особенно заслуживает быть отмеченной деятельность «Центросоюза» и его филиалов, поименованных выше. Еще в период 1919 года, когда во власти Добровольческой армии находились города Одесса, Киев и Харьков, было документально установлено, что «Центросоюз», «Центросекция» и «Днепросоюз» являются контрагентами советского правительства, получают субсидии от советской власти и выполняют задания таковой по доставке товаров и фуража красной армии и в губернии северной России. Осмотром книг «Центросоюза» и Харьковского отделения Московского народного банка было установлено, что «Центросоюз» получил 50 000 000 рублей от советского правительства, а в местных складах «Центросоюза» были обнаружены товары, заготовленные для советской России. Из других кооперативных организаций особенным вниманием советской власти пользовались «Центросекция» (кооператив для рабочих), «Днепросоюз» и «Здравосоюз», которые получали крупные субсидии от советов и, обслуживая сих последних, привлекали к этой работе и те свои филиалы, которые находились на территории Русской армии.

Иллюстрацией деятельности находившихся в Крыму органов «Центросоюза» по обслуживанию ими интересов большевиков, может служить изъятый выемкой в сентябре 1920 года в Керченской конторе «Центросоюза» «план общей работы на 1920 год», препровожденный в названную контору управляющим таврической конторой «Центросоюза» Добровольским, при датированном 20-го февраля 1920 года писем члена южного правления того же союза г. Ионова, в котором были указаны следующие задачи:

1. закупка сырья и отправка такового в необратимом виде в северные губернии и заграницу;

2. выработка фабрикатов и отправка их на север для дальнейшей обработки на фабриках «Центросоюза»;

3. окончательная обработка продуктов и отправка их в готовом виде в северную Россию.

Эта переправка в северную Россию производилась частью через Батум и Грузию, а иногда путем сосредоточения товаров в таких пунктах, которые эвакуировались Добровольческой армией, причем оставляемые товары перечислялись конторой «Центросоюза» обслуживающей советскую Россию.

Декретом советского правительства от 20-го марта 1920 года, все кооперативные организации советской России обращены были в «потребительские коммуны». Та же участь постигла и главное управление «Центросоюза», находящееся в Москве, которое было обращено в главный орган снабжения советской России. Главари «Центросоюза», естественно, не пожелали добровольно расстаться со своими капиталами и самостоятельностью, но были принуждены к тому силой и репрессиями. На некоторое время сохранила свою самостоятельность лишь заграничная организация этого союза («Иноцентр»), находящаяся в Лондоне и возглавляемая: Беркенгеймом, Зальгеймом и Ленской, а также и контора, находящаяся в Крыму.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.