Глава восемнадцатая. Ответственность

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава восемнадцатая. Ответственность

А где же эта жизнь, где страшная мука? Неужели ничего не осталось? Неужели никто не ответит за это? Вот так и забудется без слов? Травка выросла.

Василий Гроссман

Историк, регистрирующий достоверные факты и их контекст, не может не судить о них. История мира – и есть суд мирской. Этот вердикт Шиллера может сегодня показаться чрезмерно напыщенным. И тем не менее все так: установление фактов безусловно включает в себя выяснение общественной ответственности за них.

В случае с кулаками, умершими или высланными в 1930–1932 гг., все ясно. Они стали жертвами сознательной правительственной акции против «классового врага». Коммунистические власти обсуждали необходимость «уничтожения» пяти миллионов человек еще до того, как акция была запущена в ход.[1] Даже сам Сталин, оправдывая и цели, и намерения, все же признал впоследствии масштабность этой массовой расправы. Но когда дело доходит до великого голода 1932–1933 гг., здесь и в то время делались огромные усилия – и продолжаются они в какой-то степени по сей день – чтобы затемнить и затуманить правду о нем.

Первой линией обороны стал вопль о том, что никакого голода нет. Это была официальная линия советского правительства. На Западе, как мы видели в главе 17-й, она проводилась в жизнь советскими дипломатами и западными журналистами, а также и теми, кто был обманут или подкуплен советским властями. Внутри же страны советская пресса в целом игнорировала голод, хотя от случая к случаю публиковала опровержение или отрицание сообщения какого-нибудь «наглого иностранного клеветника». Стали называться антисоветской пропагандой вообще всякие разговоры о голоде. Это запрещалось даже в самих районах голода. И ко всему прочему, сам Сталин провозгласил, что никакого голода не существует.

Эта линия годами оставалась официальной версией. Даже теперь в советских научных и исторических работах упоминания о голоде встречаются редко и обычно носят косвенный характер – хотя в некоторых советских художественных произведениях на эту тему можно обнаружить поразительную искренность.

На Западе все это возымело свое действие: некоторые с готовностью поверили официальной линии, а другие стали думать, что существуют две противоречивые версии, ни одна из которых не имеет за собой убедительных доказательств. Поэтому рассказы о голоде либо вовсе отрицались, либо, по меньшей мере, легко забывались – теми, кто был к такой забывчивости склонен.

Однако вообще все сообщения о голоде замолчать было все же очень трудно. Поэтому второй линией обороны стало двуличие: нехватка продовольствия, мол, действительно существовала и даже возрос «коэффициент смертности», но виноваты в этом оказались сами крестьяне с их неподатливостью и нежеланием сеять и жать так как надо. А госпоставки зерна, которые требовало с них советское правительство, объяснялись нуждами армии, поскольку якобы ожидалась война с Японией.

Признание «роста коэффициента смертности» было разрешено журналистам, проводившим просоветскую линию, тем, которые, как мы видели, были способны утверждать, что голода вовсе не было – лишь два миллиона дополнительных смертей! Но и в этом случае старались сбить общественность с толку, утверждая, что такие цифры не означают в России чрезмерно большого числа смертей. «Противодействие крестьянства» перекликалось с официальной линией: кулаки, мол, саботировали урожай всеми возможными путями, и это тоже хорошо использовалось на Западе.

Вместе взятые эти две линии составили третью – признание того, что, действительно, имело место явление, какое большинство людей сочло бы за голод, но советские власти не были в нем виноваты, и вдобавок голод не был таким уже серьезным, как изображает его злостная пропаганда.

И тут Сталин получил в свое распоряжение лучшее средство, чтобы помешать любой критике. То есть, если о голоде и стало известно, то одно лишь существование его само по себе еще не доказывает ответственность ни Сталина, ни партийного руководства. Бывало и в прошлом много случаев голода, и правомерно допустить, что наступил еще один, вызванный, как и прочие, естественными причинами, возможно, усугубленный политикой правительства, но не имелось никаких оснований думать, что правительство вызвало голод намеренно, коль скоро это не было точно доказано.

Именно в этой, не столь уж бессмысленной, посылке мы встречаемся со сложностью нашей проблемы.

* * *

Но, прежде всего, давайте зададимся вопросом, действительно ли руководство знало о голоде.

Мы знаем наверняка, что украинские коммунисты были информированы о положении вещей. Чубарь, Хатаевич, Затонский, Демченко, Терехов, Петровский посещали деревню и видели собственными глазами, как обстоят дела. Они всегда знали, что норма госпоставок была слишком велика, а теперь они видели голод. Известно, что Чубарь, отвечая на вопрос участников конференции в Киеве, знает ли правительство Украины о голоде, сказал: «Правительство знает о нем, но ничего не может сделать»[2].

Один из крестьян видел Петровского, проходившего по деревне мимо трупов и умирающих[3]. Тот даже обещал толпе голодных крестьяне деревне Чернухи поговорить обо всем в Москве, но, вероятно, не сделал этого[4]. Когда директор фабрики сказал Петровскому, что его рабочие говорят о пяти миллионах уже умерших от голода, и спросил, что он должен отвечать им, ему было сказано: «Ничего не отвечай! То что они говорят, – правда. Мы знаем, что умирают миллионы. Это несчастье, но славное будущее Советского Союза оправдает его. Ничего не говорим им!»[5]

Нам также известно, что высокого ранга московские сталинисты тоже знали о голоде. Молотов посетил украинскую сельскую местность в конце 1932 года, и, по имеющимся сведениям, районные власти доложили ему, что зерна нет и население голодает[6]. Известно, что Каганович был зимой в Полтаве и получил такую же информацию от ветеранов местной компартии, которые вскоре были из нее исключены[7]. Что касается остальных членов Политбюро, то, по рассказам Хрущева, первый секретарь Киевского обкома Демченко обратился к Микояну с вопросом, знают ли Сталин и Политбюро о том, что происходит на Украине. Демченко рассказал Микояну, что на железнодорожный вокзал в Киеве прибыл поезд, загруженный трупами, которые подбирали на всем протяжении железнодорожного пути от Полтавы.[8]

Сам Хрущев говорит: «Мы знали… что люди умирают в огромных количествах»[9]. Это означает, что высокие партийные круги, где он постоянно бывал в Москве, знали обо всем. На самом деле, когда ветеран революции Федор Раскольников, служивший советским послом в Болгарии, бежал на Запад, он послал Сталину открытое письмо, где черным по белому было написано, что внутри партии прекрасно знали, как он выразился, об «организованном» голоде.[10]

Наконец, мы знаем, что сам Сталин был достаточно хорошо информирован.

Терехов, первый секретарь Харьковского областного комитета, сказал Сталину, что голод бушует, и просил прислать хлеба. По какой-то непонятной аномалии Терехов был одним из немногих украинских аппаратчиков, избежавших ежовского террора, обрушившегося на страну через несколько лет после голода, и потому в хрущевские времена он смог воспроизвести всю эту историю в «Правде». В ответ на его искреннее сообщение Сталин бросил: «Нам говорили, товарищ Терехов, что вы хороший оратор. По-видимому, вы еще и хороший рассказчик, вы сочинили такую басню о голоде, думая напугать нас, но вам это не удастся. Не лучше ли вам оставить пост секретаря обкома и ЦК Украины и перейти в Союз писателей? Там вы сможете сочинять свои басни, и дураки их будут читать.»[11]

(Во время голода 1946 года имела место подобная же сцена, когда, как рассказывает Хрущев, Сталин послал Косыгина в Молдавию, и тот, вернувшись, рассказал ему о почти повсеместном недоедании и дистрофии. Сталин «взорвался и накричал на Косыгина» и «еще долго после этого» насмешливо звал его «брат-дистрофик».)[12]

Нет сомнения, что, отвечая издевкой Терехову, Сталин не мог не поверить ответственному партийному чиновнику и считать, что тот просто фантазирует, рискуя карьерой и даже большим. Он просто давал таким образом всем понять, что на партсобраниях не будет позволено даже упоминаний о голоде.

Судя по контексту, вмешательство Терехова состоялось на январском пленуме ЦК в 1933 году или в связи с ним. Почти наверняка Терехов выступил не по собственной инициативе, а от имени украинских руководителей, которые, как мы видели, разделяли его отношение к происходящему и стремление найти хотя бы какое-то понимание в Москве. В равной мере и ответ Сталина нельзя считать искренним или проистекающим от подлинной, хотя и безумной веры в то, что не было никакого голода. Если бы это было так, то естественно ожидать, что в ответ на такое сообщение высокого партийного чина, при том, что сам он по каким-либо причинам не имел представления об этих фактах, последовало бы какое-то расследование и при необходимости личное посещение районов, о которых шла речь.

Не возникает ни малейшего сомнения в аутентичности доклада Терехова Сталину. Известно о целом ряде обращений к Сталину именитых представителей украинского народа.

Рассказывают, что Иона Якир, командующий Украинским военным округом, лично просил Сталина выделить зерно для раздачи крестьянам, но его приструнили, повелев заниматься своими военными делами. Командующий Черноморским флотом тоже, говорят, поднимал этот вопрос, и снова безуспешно.[13]

Есть сведения о том, что Чубарь как председатель Украинского совета народных комиссаров «обратился к Сталину за продуктами хотя бы для умирающих от голода детей, но получил ответ: „Никаких разговоров на эту тему“ (то есть „никаких замечаний“).[14] Реакция Сталина была логичной. Послать помощь – значило бы признать существование голода и тем самым отклонить представление о том, что зерно прячут кулаки. Более того, накормить детей и дать взрослым погибать от голода – значит создать административные проблемы…

И еще один человек обращался к Сталину с этим – его жена Надежда Аллилуева.[15] Сталин позволил ей учиться в техническом вузе, на факультете текстильного производства. Студенты, мобилизованные помогать в ходе коллективизации и посланные в сельские районы, рассказывали ей о массовом терроре в надежде, что она сумеет что-то сделать. Они говорили ей о полчищах осиротевших детей, побирающихся в поисках пищи, и о голоде на Украине. Когда она рассказала обо всем Сталину, думая, что он плохо осведомлен, тот отмахнулся от всего, назвав это «троцкистскими слухами». И наконец, двое студентов рассказали ей о людоедстве и о том, что они сами принимали участие в аресте двух братьев, торговавших трупами.

Когда она рассказала Сталину и об этом, он выругал ее за то, что она собирает «троцкистские сплетни», и приказал Паукеру, начальнику его охраны, арестовать преступных студентов, а ОГПУ и Комиссии партийного контроля – провести специальную чистку среди студентов всех вузов, которые принимали участие в коллективизации.[16] Ссора, которая привела к самоубийству Надежды Аллилуевой 5 ноября 1932 года, видимо, и произошла на почве неприятных Сталину рассказов.

Помимо всего прочего, как мы отмечали, Сталин получал доклады ОГПУ о миллионах, умирающих от голода. 

* * *

Сталин в любое время мог приказать раздать крестьянам зерно из резервов, но он дождался поздней весны, зная, что голод уже свирепствует вовсю.

То, что Сталин был хорошо осведомлен о голоде, не является прямым доказательством, что голод изначально планировался им. Но упорная приверженность политике, которая вела к голоду уже после того, как тот вполне о себе заявил, требование и далее строго держаться именно этой политики, говорит, что Сталин считал приемлемым для себя оружие голода и пользовался им против такого врага, как кулаки-националисты.

Сознательный характер операции убедительно проявился еще до того, как она была запушена в ход. Когда сталинский режим приступил к неумеренной реквизиции зерна в конце 1932 года, за плечами у властей уже был опыт 1918–1921 гг. И тогда такая неумеренная реквизиция тоже закончилась страшным голодом, Если к ней прибегали снова, то не из-за недостатка понимания сути дела в Кремле.

Еще более убеждает нас и то, что украинское руководство совершенно четко называло Сталину норму, утвержденную на 1932 год, «чрезмерно завышенной», более высокой, чем где бы то ни было (кроме Дона, Кубани, Нижней Волги и других районов голода). Значит, к этому времени Сталин уже твердо знал, к какому результату приведет операция.

Тот факт, что посевное зерно для следующего урожая было впервые отобрано у украинского села ранней осенью 1932 года и хранилось в городах, ясно указывает: власти понимали, что оно будет съедено, если оставить его в колхозных амбарах. Это означает – они заранее знали: никаких запасов крестьянам оставлено не будет.

Нельзя также предполагать, что голод или завышенные цифры зернопоставок были запланированы для наиболее продуктивных хлеборобных областей – то есть что это была только ошибочная или порочная экономическая политика. В богатом русском центральном сельскохозяйственном районе голода не было, а в это же время в бедных зерном областях той же Украины, таких как Волынь или Подолия, голод был такой же, как в остальных частях республики.

Но, может быть, самым убедительным доводом в пользу нашей посылки о преднамеренном характере голода является тот факт, что граница Украины с Россией была блокирована, чтобы не допустить проникновения хлеба на Украину.[17] «На всех границах Украины стояли войска, чтобы не дать украинцам бежать с Украины.»[18] В поездах и на железнодорожных станциях сотрудники ОГПУ проверяли пассажиров, требуя командировочное удостоверение.[19] Последняя станция между Киевом и границей, Михайловка, была окружена вооруженными отрядами ОГПУ, и все, у кого не было специального разрешения, задерживались и помещались в товарные поезда, которые утром отправлялись обратно в Киев.[20] Конечно, некоторым удавалось проскочить. «Люди пускались на невероятные трюки, прибегали к вымышленным историям, только для того, чтобы уехать» в Россию «купить хоть что-нибудь съедобное в обмен на последнюю меховую шубу, ковры, полотно, чтобы вернуться домой с продуктами и спасти своих умирающих от голода детей».[21]

В России, как было широко известно, дела обстояли иначе. «Стоило только пересечь границу, и тут же за пределами Украины условия сразу же оказывались лучшими»[22]. Тогдашний редактор главной одесской ежедневной газеты Иван Майстренко позднее описал две деревни по обе стороны русско-украинской границы. В украинской деревне было отобрано все зерно целиком, а в русских деревнях норма поставок была вполне приемлемой[23]. Таким образом, те, кому удавалось пересечь границу, могли достать хлеб. Но на обратном пути из РСФСР где только было возможно их обыскивали и хлеб отбирали[24]. Один украинский крестьянин, который ранее был мобилизован на работу железнодорожником в Московской области, услышал, что дома у него голодают, и в апреле 1933 года уехал из Москвы, везя с собой 79 фунтов хлеба. Но в Бахмаче, на русско-украинской границе, 70 фунтов были конфискованы, остальные девять ему разрешили провезти как прописанному в Москве рабочему, а у ехавших с ним двух украинских крестьянок, которые тоже пытались провезти хлеб, отобрали все, что у них было, да еще задержали[25] .

Люди, везшие с собой хлеб, пробирались в пустые вагоны, которые возвращались после доставки в Россию украинского зерна, но и эти поезда прочесывали специальные рейды, как официальные с целью изъятия хлеба и ареста, так и поездные бригады, которые требовали у крестьян взятки.[26]

Существовали и другие преграды. Железные дороги в это время были перегружены. Те, кто хотел попасть в Орел (РСФСР), чтобы купить хлеб, должны были делать на обратном пути пересадку в Лозовой, где приходилось ждать попутного поезда по две недели и дольше. Пока они ждали, купленный хлеб съедался и снова наступал голод, и люди валялись, умирая, на станции.[27]

Самым существенным здесь является наличие четких приказов не пускать украинских крестьян в Россию, где можно было достать продукты, а когда им удавалось преодолеть чинимые препятствия – приказов перехватывать на пути домой и отбирать добытое. Такие приказы могли быть даны только на самом высоком уровне и имели они одну-единственную цель.

Вспомогательным, но тем не менее немаловажным аргументом в пользу нашей посылки является то обстоятельство, что, как мы видели, наступление с помощью голода на сельское население Украины сопровождалось широкомасштабным наступлением на украинскую культуру и религиозную жизнь, а также уничтожением украинской интеллигенции. Как уже отмечалось, Сталин видел в крестьянстве оплот национализма, и здравый смысл требует от нас усматривать в этот двойном ударе по украинскому национальному существованию не простое совпадение.

* * *

В более общем смысле ответственность за избиение «классового врага» и уничтожение «буржуазного национализма» может быть возложена на марксистские концепции в той форме, какую придала им коммунистическая партия и как воспринял их Сталин.

Мотивы практической реализации решений партии были различны. Восприятие идеи «классового врага» естественно лишало эти решения гуманности. Утех, кто испытывал сомнение, часто брала верх их мистическая преданность «линии партии». Такая преданность усугублялась пониманием того, что невыполнение приказов приведет к чистке недостаточно жестких лиц (исполнение приказов, кстати, не служило аргументом защиты на Нюрнбергском процессе).

Поэтому даже такие люди, как Косиор и Чубарь, которые испытывали сомнения, а скорее и просто уверенность в том, что политика Москвы приводит к бедствию, все-таки проводили ее в жизнь.

Что касается личной вины самого Сталина (а также Молотова, Кагановича, Постышева и других), то верно, что, как и в случае ответственности Гитлера за Катастрофу европейского еврейства, мы не можем документально подтвердить его ответственность, то есть не можем подтвердить существование прямого указа, в котором Сталин распорядился бы о введении голода.

Единственное, что могло бы послужить ему защитой в данной ситуации – предположение, что Сталин приказал запланировать завышенные реквизиции, просто игнорируя существующее положение вещей, но не имея субъективно дурных намерений. Но это противоречит всему, что было нами проанализировано.

Можно добавить, что запрет иностранным корреспондентам посещать районы голода является на самом деле еще одним молчаливым признанием того, что власти знали об истинном положении вещей.

Итак, мы можем подвести следующие итоги:

1. Причиной голода были установленные Сталиным и его соратниками завышенные нормы реквизиции зерна.

2. Украинские партийные руководители с самого начала заявили Сталину и его соратникам, что эти нормы чересчур завышены.

3. Тем не менее, нормы не изменили и приступили к осуществлению госпоставок, и тогда начался голод.

4. Украинские руководители доложили о голоде Сталину и его соратникам. Кроме того, правда стала известна ему и его соратникам и от других лиц.

5. Тем не менее, реквизиции продолжались.

Таковы основные положения. Можно привести и вспомогательные доказательства:

6. Хлебные пайки, хотя и очень низкие, были введены в городах, но никакого, даже самого минимального снабжения продуктами, не было установлено для сел.

7. В районах голода хлеб находился в зернохранилищах, но крестьянам, несмотря на их бедственное положение, его нe выдали.

8. Был отдан приказ, который проводился в жизнь со всей старательностью – не пропускать крестьян в города и выгонять их оттуда, если они в них проникали.

9. Был отдан приказ и проводился в жизнь – не допускать, чтобы легально купленная пища могла быть перевезена через границу между двумя республиками: РСФСР и Украиной.

10. Факт существования голода, в том числе особо страшного голода, полностью установлен очевидцами – высокими коммунистическими чинами, местными активистами, иностранными обозревателями и самими крестьянами. Тем не менее, всякое высказывание о его существовании в Советском Союзе было объявлено преступлением. Представители СССР за границей получили распоряжение отрицать наличие голода. И по сей день феномен голода не признается в официальной советской литературе (хотя он подтверждается с недавнего времени – достаточно редко – в некоторых советских художественных произведениях).

Единственно возможным оправданием можно было бы считать то, что Сталин и его соратники просто не знали о голоде. Но это невозможно утверждать в свете всего сказанного выше.

Вывод: они знали, что указы 1932 года приведут к голоду; они знали, когда голод уже наступил, что результаты указов таковыми и окажутся. Тем не менее были отданы приказы, которые делали невозможным всякое смягчение голода, и обеспечивалось их действие в определенных ограниченных ими районами.

Когда речь заходит о мотивах, нельзя не отметить, что особые меры против Украины и Кубани увязывались и шли параллельно с гласными кампаниями против национализма в этих, районах. В этих и других районах, пораженных голодом, очевидная задача властей непосредственно в аграрной сфере сводилась к тому, чтобы сломать там дух крестьян в регионах наиболее упорного сопротивления коллективизации. Что касается партии, то конечным результатом, как и вероятным политическим намерением, было устранение из ее рядов элементов, недостаточно дисциплинированных в деле подавления собственных буржуазно-гуманных чувств.

Таким образом, факты установлены, мотивы однозначны и совместимы со всем, что нам известно о сталинской ментальности. Вердикт истории не может быть иным, чем признание ответственности виновных. Более того, пока не появится искреннего советского исследования всех этих событий, молчание сегодняшних властей должно безусловно рассматриваться как знак солидарности со всем, что было тогда совершено, или оправданием этого преступления.