XIII. Гарольд-англичанин

XIII. Гарольд-англичанин

Слабо вздрогнуло сердце Англии и часто забилось под твоими властными словами.

Витьер

Прервем ненадолго повествование и посмотрим, каковы действительные причины и результаты войн. С этой точки зрения наиболее вероятным представляется существование в обществе определенных сил, способных заявить о себе, только опережая в развитии, превосходя численно, побеждая в бою своих соперников. Война — это конфликт набирающих силу и жизнеспособных идей и идей отживших и готовых отмереть. Люди постигая истину, яснее осознают проблемы, стоящие перед человечеством, сам по себе прогресс становится возможным с большей степенью свободы отдельной личности или нации только путем безжалостного отбрасывания отживших мнений. Лишь путем новых комбинаций рас, нового утверждения старых, непокоренных сил королевство приобретает или, скорее, демонстрирует силу. Когда люди заявляют, что человечество может двигаться лишь по кругу, что мир потерял многое, а опыт человечества подобен смене сезонов и существует лишь воспроизводство, не развитие, то следует внимательнее присмотреться к тому, как (путем комбинаций, стимулирующих примеров, силы духа и божественных великих целей) весь мир каждый год приближается к своему высшему уровню, достигая каких-либо благоприятных целей. Войны могут оказаться запоздалыми, однако во время нанесения удара, несомненно, могут поднять целые нации на более высокий уровень, либо готовя к новому росту, либо смешивая новое со старым. Генералы армий точно так же, как гражданские служащие, следующие за войском, являются следствием великих перемен, а не их причиной. И никогда не велось войны, которая не была бы свидетельством того, что один элемент в ней перерос другой и вынужден проявить себя. Первое следствие войны случайно и временно, вторичное воздействие является связующим звеном в длинной цепи духовного образования и развития мира.

Путаясь в замысловатых переплетениях рассказов о взаимоотношениях Гарольда и Вильгельма с их обещаниями, клятвами и пониманием позиций друг друга в отношении трона Англии, попытаемся добраться до сути. Безусловно, Вильгельм знал, что Гарольд надеялся сменить на троне Эдуарда Исповедника. В каком-то смысле никто так не подходил для этого, как он, — никто не знал и не любил Англию больше, чем он, и не беспокоился так о ее благосостоянии. Он сражался за нее, будучи сыном своего отца, и взоры многих англичан с юга повернулись бы в его сторону, если бы вопрос о преемнике публично обсуждался в Витенагемоте(Витенагемот — совет старейшин при короле. — Прим. перев.). Его наверняка пытались опорочить, и у него должны были быть завистники, однако нет сомнения, что он был выдающимся человеком в Англии и имел право на признание соотечественников. Королевство передавалось не по наследству, у Эдуарда не было наследников. Эдуард доверял Гарольду. Возможно, он намекнул, что собирается рекомендовать мудрого графа в качестве преемника, хотя то же самое он обещал Вильгельму, когда Гарольд находился в изгнании, а двор Годвина заканчивал срок бесчестия и ссылки.

Похоже, Эдуарду пришлось пережить промежуточный период недоверия со стороны обоих выдающихся кандидатов на престол. Однако англичане хранили память об Эдуарде Айронсайде, и из Венгрии для вступления на престол вызвали Эдуарда Аутло, изгнанника и законного наследника. Было много веселья, и некоторое время жена принца и его прелестные дети, сын и две дочери, были всеобщими любимцами, вызвав вспышку лояльности, которая слишком скоро угасла. Увы! Несчастный Эдуард вернулся из своего длительного изгнания лишь затем, чтобы вскоре тяжело заболеть и умереть в Лондоне, и вновь умом короля Эдуарда Исповедника завладели мысли о сомнительном будущем своего королевства.

С другой стороны, если довериться нормандским источникам, которые не всегда оставались не подтвержденными английскими историками, то следует учитывать не только возражения, но и поддержку притязаний Гарольда. Эдуард, похоже, больше склонялся к кандидатуре нормандского кузена, который один, казалось, был в состоянии управлять Англией достойно, держа в руках ее завистников. Великие английские графы были фактически королями в своих провинциях, которым недоставало согласия; вдоль границ в определенных районах были нередки вспышки враждебности, и существовали глубокие противоречия между датчанами графства Нортамберленд и южанами. Датчане с материка сами мечтали вернуть королевство, которое принадлежало их великому правителю Кнуду, — существовала вероятность гражданской войны или иностранного вторжения, а это требовало сильной руки. Желание Гарольда стать королем противоречило английским традициям. Он не принадлежал к королевскому роду, был лишь одним из английских графов и в определенном смысле имел на корону не больше прав, чем остальные. Леофрик и Сивард считали его человеком, вмешивающимся не в свои дела, не имеющим права стоять над ними. Один историк пишет: "Внуки Леофрика, который правил половиной Англии, вряд ли подчинились бы власти равного. Никто, если он не принадлежал к древнему королевскому роду, никогда не мог занять англосаксонский трон".

Гай, граф Понтиви

И в заключение рассказа об этом неудачливом "последнем из саксонских королей", следует упомянуть о тех ужасных обременительных для Англии последствиях, неизбежных, если бы Гарольд вышел победителем, а не побежденным в битве при Гастингсе. Слабость Англии была в недостатке единства и в существующей системе местного самоуправления.

Существует два или три правдоподобных рассказа о цели поездки Гарольда в Нормандию. Иногда невозможно проследить этот период истории ни в английских, ни в нормандских хрониках, когда трудно найти даже упоминание об одних и тех же событиях. Каждый историк имеет такие разные доказательства и конечные цели, что только после тщательного изучения и всевозможных догадок можно дать более или менее достоверный отчет о втором визите Гарольда и его последствиях. Какое-то время можно прислушиваться к рассказу о том, что Гарольда послал Эдуард, чтобы объявить: английская корона будет отдана нормандскому герцогу в соответствии с рекомендациями; или удивляться невероятному рассказу о том, что сын Годвина, Вульфнот, и его внук Хакон все еще удерживались Вильгельмом в качестве заложников, хотя задолго до этого семья Годвина была официально восстановлена в правах и наделена владениями. Предполагается, что Гарольд отправился требовать их освобождения, хотя Эдуард мрачно предупредил его об угрожающих опасностях и предательстве.

Наиболее вероятным объяснением является следующее: Гарольд отправился в увеселительную прогулку с кем-то из членов семьи или во Фландрию, или куда-то еще в своей стране, но корабль потерпел кораблекрушение и был прибит к берегу в районе Понтиви. Все сходится к этому, хотя мы точно не знаем, куда он конкретно направлялся и какими были его тайные цели.

В те дни кораблекрушения были обычным явлением, и чем известнее был спасенный человек, тем больший требовался выкуп. Если вспомнить, что многие из тех грубых обычаев при кораблекрушениях сохранялись вплоть до недавнего времени в Англии, трудно рассчитывать на милосердие субъектов вроде графа Понтиви. Странно было бы увидеть мягкость, проявленную этим мелким тираном. Гарольд был брошен в тюрьму и много страдал, прежде чем герцог Нормандии получил его послание и пришел к нему на выручку.

А сейчас представим Вильгельма Завоевателя, сидящего во дворце в Руане и занятого делами церкви и государства. Он возмужал, на его лице печать размышлений и заботы, чего не было тогда, когда он посещал Англию. Его волосы поредели из-за частого ношения шлема, а его откровенный учтивый взгляд, который был присущ ему в молодости, уступил место колючему и настойчивому, хотя он готов улыбаться, когда того требуют обстоятельства. В то же время это человек, который еще мог мягко обращаться со знатью, и шутка была его оружием и инструментом, если только не бессознательной привычкой. "Более велик по виду, чем по духу", — говорит один историк, который пишет об этом периоде его карьеры с английской точки зрения. Нормандский джентльмен жил в те дни роскошно, был достойным преемником римского патриция времен расцвета империи, он еще не ослабел и простота или экстравагантность не унижали его, хотя мы с изумлением узнаем о том, что доблестные преемники Рольфа Гангера очень зависели от горячих ванн и погружение в холодную воду было для них достаточно серьезным наказанием.

Но мы забыли представить великого герцога норманнов, когда он сидит в своих королевских палатах и слушает посланца пленного графа западных саксов. Это был момент огромного значения, поскольку с помощью ветра и волн Гарольд попал под его власть. Сейчас он должен был действовать осторожно и использовать талант стратега и искусство интриг наилучшим образом. С каким интересом, должно быть, свидетели этого события наблюдали за его лицом и ждали ответа. Посланник с мольбой в голосе рассказывает об ужасном положении Гарольда, описывая голод, мучения и саму смерть, которой граф смотрел в лицо, пытаясь вырваться от жестокого графа Понтиви, удерживающего великого англичанина в темнице как простого грабителя. Возможно, он хочет получить больший выкуп или действует, коварно игнорируя дружбу хозяина Нормандии с Англией.

Выслушав, Вильгельм с суровой учтивостью отвечает. Он говорит, что глубоко расстроен, узнав о несчастьях графа. Но он может поступать в этом вопросе лишь как принц с принцем. Это верно, что Гай из Понтиви является его человеком и вассалом. Но верно и то, что Гай управляет побережьем и устанавливает собственные законы. Потребуются большие средства, чтобы выкупить благородного узника, но дело должно быть улажено осторожно, поскольку Гай очень вспыльчив. Его можно легко спровоцировать, и он пришлет в Руан голову Гарольда без тела. Тем не менее он готов отдать половину богатств нормандского герцогства, если необходимо решить такой вопрос, как освобождение английского графа.

Фитц-Осберн, сенешаль(сенешаль — главный управляющий королевским дворцом во франкском государстве. — Прим. ред.) герцога, Малет де Гравилль и благородные джентльмены, присутствующие в палате, высказывают одобрение, когда посланец почтительно удаляется. Они уже почувствовали интригу, в духе лучших нормандских традиций, и по лицу Вильгельма видят, что он неожиданно получил желаемый контроль над событиями.

Гарольд был освобожден после продолжительных маневров, необходимых или притворных, и, когда он предстал перед Вильгельмом, это был благодарный человек, который был перед ним в долгу за свое освобождение от опасностей и неудобства и долг этот измеряется огромной суммой денег и ценными земельными угодьями.

Мон-Сен-Мишель

Невозможно сегодня подозревать, что Гай из Понтиви и Вильгельм были в сговоре друг с другом. Когда был уплачен выкуп, потерпевший кораблекрушение граф стал очень дружелюбен и даже настоял на том, чтобы проехаться с веселой компанией рыцарей к месту, куда прибыл в сопровождении великолепной свиты нормандский герцог встретить своего выдающегося гостя. Вильгельм на время отложил в сторону обременительные формальности дворцового этикета и поспешил к воротам замка, чтобы помочь Гарольду спешиться. Он приветствовал его с сердечной теплотой, как друг. Гарольд был ослеплен великолепием, с которым его принимали при самом могущественном в этой части света дворе. Добившись по крайней мере временного признания своих силы и прав, Вильгельм вправе был рассчитывать, что если Гарольд станет королем, то не забудет об этом. Несомненно, во время этого неудачного для Гарольда посещения Нормандии его везде выставляли как компаньона великого герцога, его почетного друга и гостя. В любом случае визит Гарольда дал двору занятие, и можно подметить много интересных проявлений жизни знатных норманнов, так же как и примитивные, почти на уровне животных, условия жизни низших классов, страдающих под бременем правления Вильгельма. Следует признать, что суровость законов предотвращала большие беспорядки, которые в другие времена царили в низших слоях общества: у людей было меньше сил и возможностей причинить вред друг другу или государству.

Никакая другая удача, выпавшая на долю герцога в то время, не могла сравниться по значимости с этой, — быть благодетелем Гарольда, и он галантно играл эту роль. Не только герцог, но и герцогиня обращались с гостем с необыкновенной любезностью, и он мог непосредственно знакомиться с жизнью двора. Если бы Гарольду хватило мудрости, он помчался бы обратно в Англию, подняв все паруса. Однако вместо этого он оттягивал момент отбытия, в равной степени готовый восхищаться подвигами норманнов на поле боя и при дворе и показывать своим гостеприимным хозяевам, чего может стоить английская доблесть. Он принял участие на стороне герцога в какой то незначительной экспедиции против мятежных бретонцев, однако составить какое-либо представление об этом предприятии весьма трудно. До нас дошло только предание о необыкновенной силе Гарольда: когда нормандская армия пересекала глубоководную реку Косной, впадающую в море у стен Мон-Сен-Мишеля, некоторых солдат смыло волной, и Гарольд спасал их без всякого напряжения, просто вытягивая их своими длинными руками из воды.

В одной из старых хроник есть сдержанное сообщение о том, что земли Бретани были пожалованы Карлом Простоватым Рольфу, поскольку Рольф настолько опустошил Нормандию, что там с трудом можно было найти место для проживания. Во времена экспедиции Вильгельма Бретань, без сомнения, переживала период энергичного удаления всего живого с ее плодородных холмов и долин. Ничто не нравилось бретонцам больше, чем война, и когда они не объединялись против какого-нибудь иноземного врага, то проводили время, грабя и убивая друг друга Граф Конан, теперешний агрессор, был сыном графа Бретани Алана, опекуна Вильгельма. Некоторые из бретонцев лояльно относились к нормандскому господству. Печально известный древний город Дол, так же как и Динан, один за другим были оставлены мятежниками. Динан был уничтожен огнем, любимым оружием норманнов, однако позже мы обнаруживаем, что оба города остались бретонскими, а союзники норманнов вернулись в свою страну. Где-то в хрониках вскользь говорится о появлении армии из Анжу, которая должна была выступить на стороне бретонцев, однако нормандские хроникеры об этом ничего не рассказывают.

Древние дома в Доле

Невозможно точно установить дату этой кампании, вполне вероятно, что против Бретани проводилась не одна экспедиция. Еще труднее узнать что-нибудь бесспорное о знаменитой клятве, которую Гарольд дал Вильгельму и за нарушение которой он был так сурово наказан впоследствии. Тем не менее, хотя мы и не знаем конкретно, что это была за клятва, самые упорные сторонники Гарольда никогда не отвергали факт принесения клятвы, и с английской стороны также нет противоречий по этому поводу. Лучшие друзья Гарольда обходили эту тему молчанием. Если прислушаться к нормандским версиям, то наиболее популярным объяснением было следующее: Гарольд заключил помолвку с одной из дочерей Вильгельма, которая наверняка была слишком юна во время его посещения (или посещений) Нормандии, и некоторые писатели заявляют, что причина ссоры объясняется его отказом сдержать обещание.

Существует также список, по прочтении которого уступки в отношении английского графа кажутся маловероятными. Гарольд, оказав почести герцогу, формально стал его человеком. Он даже признал его притязания на трон Англии после смерти Эдуарда Исповедника. Более того, он обещал блюсти интересы Вильгельма в Англии, немедленно отдать ему во владение замок в Дувре с правом организации там нормандского гарнизона. Вильгельм в свою очередь согласился оказывать своему новому вассалу большой почет, постепенно отдавая половину своего будущего королевства. Когда была дана эта удивительная клятва, Гарольда спровоцировали поклясться на мощах нормандских святых, которые хранились в сундуке и использовались в особых случаях. Учитывая предрассудки и благоговейный страх, который люди того времени испытывали к подобным символам, этот не самый благовидный поступок со стороны Вильгельма был совершен, чтобы выбить Гарольда из колеи. Г-н Вэйс пишет: "Его била мелкая дрожь, когда он дотронулся до сундука, хотя он и не знал, что в нем находилось. И какие мучения он испытал, когда понял, каким ужасным обетом невольно связал свою душу!"

Таким образом, Гарольд вернулся в Англию вассалом герцога и его будущим зятем — так говорится в хрониках. Однако стоит задуматься, так ли это, особенно после того как выяснилось, каким образом Гарольд стал должником герцога, с каким коварством был связан сетями, когда он еще был в неволе. Вильгельм из Пуатье, хроникер, писавший во времена Завоевателя, повествует о том, что Гарольд был человеком, для которого неволя была отвратительнее, чем кораблекрушение. Нет ничего удивительного в том, что он, став частью стратегии, был готов дать любые обещания, чтобы добиться освобождения.

Заговор с клятвой над реликвиями придает делу другую окраску, и все же, даже если бы Гарольд был на какое-то время ослеплен властью и великолепием Вильгельма, можно сомневаться, оставил ли бы он свои амбиции править Англией. Он уже был достаточно значительной фигурой дома, чтобы играть роль подданного и льстеца, даже если его хозяином был могущественный герцог норманнов и он прибыл из отсталой страны к прелестям и изысканности нормандского двора. Какова бы ни была клятва, данная Гарольдом в Байе, вполне определенно, что впоследствии он нарушил ее, а его враги использовали эту ошибку в интересах не только государства, но и церкви. Это привело к жестокой схватке, ставшей для Гарольда трагической.

Теперь нормандские рыцари были убеждены в том, что их доспехи прочны, а нормандские солдаты — что у них достаточно хороших стрел и луков. Вероятно, данные Гарольдом обещания были тайной и слухи о них переходили из одного уголка герцогства в другой. Во время длительных пеших походов и по ночам при свете костров живо обсуждались возможные кампании, поскольку, хотя великий герцог Вильгельм, будучи их солдатом, направил свою неудержимую силу через Ла-Манш и получил такого ценного союзника, было маловероятно, что Англия упадет в его руки, как созревшее яблоко с ветки. Крепла уверенность в том, что предстоят сражения, однако было за что сражаться. Мелкие вылазки против соседей Нормандии едва ли стоили внимания ее армии. Люди, подобные солдатам герцога, были способны на что-то большее, чем на такие действия по наведению порядка. Кроме того, не было забыто раздражение тех вытолкнутых из Англии Годвином и его сторонниками джентльменов, которые не хотели упустить шанс рассчитаться за старые обиды.

Прошло несколько месяцев, и из Англии пришло известие, что благочестивый король Эдуард вскоре собирается покинуть этот мир. Он уже прославился как чудотворец и провидец. Благоговейным шепотом рассказывали о том, как он отдал свой перстень нищему, который появился перед ним, прося подаяние, посреди толпы, собравшейся при освящении церкви. Нищий исчез, но в ту же ночь несколько английских паломников по пути в Иерусалим оказались без укрытия, в опасности вблизи Святого города. Вдруг из пустоты возникла группа псаломщиков, несущих две свечи перед старцем, как если бы он был послан с миссией церкви. Он остановился, чтобы спросить пилигримов, откуда они пришли и куда направляются. Затем он привел их в город, в пристанище, а на следующее утро сказал, что он святой Иоанн Евангелист. Более того, он дал им кольцо Эдуарда Исповедника с наказом отнести его обратно в Англию. Через шесть месяцев Эдуард будет допущен в рай в награду за свою чистую и благочестивую жизнь. Чудесным образом послание было доставлено королю той же ночью, и с тех пор он молится и постится больше чем когда-либо, поторапливая строителей великого Вестминстерского аббатства, с тем чтобы перед смертью увидеть этот священный памятник своего служения Богу.

Можно представить, что нормандские лорды и джентльмены, слушая этот рассказ, крестились и молились за святого короля. Однако в следующую минуту можно представить также, что они начинали переглядываться (что можно истолковать как нетерпеливое ожидание того, что может последовать за уходом Эдуарда).

Дважды в год, на Пасху и на Рождество, английский король надевал корону и проводил собрание знати в Витенагемоте. В тот год собрание старейшин проводилось при королевском дворе в Вестминстере, а не в Глоусестере, с тем чтобы освятить церковь святого Петра, новый храм, к которому внимание Эдуарда Исповедника было приковано больше, чем к управлению своим королевством.

Однако в те торжественные дни, которых он ждал так долго, силы быстро покидали его, и потому королева Эдит, дочь Годвина, вынуждена была занять его место на церемониях. В описаниях этого дня немало сведений о величественном здании, воздвигнутом набожным Эдуардом. На многие годы он предоставил этому храму десятую часть своих доходов. С гордостью вспоминая о нормандских церквях, которые он видел в молодые годы, он сделал Вестминстер их достойным соперником, лучшей церковью Англии. В самом начале нового года (старейшины Совета еще не успели разъехаться по домам) тело Эдуарда Исповедника, последнего сына Водена, понесли к его последнему прибежищу. Он правил в течение двадцати трех лет и к тому времени был уже дряхлым стариком.

Теперь, на исходе осени,

Когда дуют зимние ветры,

В свои последние деньки,

Он собрал тлеющие угольки жизни.с

Пока он умирал в своем королевском дворце в Вестминстере, все беспокоились не столько о короле, сколько о неопределенности будущего страны. Гарольд был как бы помощником короля в течение нескольких лет и взял на себя многие практические обязанности правительства. Он многое сделал в борьбе с валлийцами и был лучшим командующим и воином, чем когда-либо Эдуард. Ни у кого уже не было надежды на выздоровление Эдуарда Исповедника, и в любой момент нация могла оказаться без короля. Молодой сын Афелинга был слабым и некомпетентным человеком, к тому же иностранцем. И только неисправимые романтики могли мечтать о том, чтобы он стал хозяином Англии. Ходили тысячи слухов, у каждого были свое мнение и предубеждение, и наконец все с облегчением вздохнули, когда пришла весть о том, что святой король умер во дворце, назначив преемником Гарольда. Народ охотно поддержал такое назначение: теперь, когда Эдуард умер, он стал по-настоящему святым. В тот же день в соборе на острове Торни состоялись похороны и коронация, последняя воля короля была законом для народа.

Свершилось. Люди прекратили шептаться по углам, что Гарольд является человеком нормандского герцога и может вновь продать Англию в руки тех алчных фаворитов, которых святой король в свое время пригрел на груди, как змей. Не было опасности для Гарольда среди графов, была радость от того, что великий шаг к преемственности сделан и утвержден Советом старейшин. Однако собрание затягивалось, и никто не подозревал, что в конце этих знаменательных дней оно будет распущено уже другим королем Англии.

В свои последние часы король сделал пророчество (у него были видения и вещие сны). Он сказал, что великие беды постигнут Англию за грехи и что ее графы, епископы и аббаты были не кем другим, как слугами дьявола в глазах Бога, что в течение года и одного дня вся земля от края до края опустеет от огня и меча. Почти сразу после этого он поручил своих нормандских друзей заботам Гарольда, явно не подозревая эту силу в будущих набегах. Справедливости ради следует отметить, что некоторые знатные норманны были верны ему и Англии. Эта сцена у ложа умирающего печальна и торжественна. Там были Норманн Роберт Сталлер, незаконный архиепископ Стиганд, надежда Англии Гарольд и его сестра-королева, которая сейчас в трауре и очень беспокоится о своем царственном муже, доставлявшем ей столько горя холодным отношением, ссылкой и отчужденностью, заставляя ее страдать. Сейчас он ее любит и доверяет ей в этот последний день своей жизни, и ее женское сердце смягчается. Он даже поручает ее заботам Гарольда и дает напутствие, чтобы она не теряла королевского достоинства.

В одной из хроник говорится, что Эдуард, умирая, изрек, что переходит от земли смерти к земле жизни, и хроника добавляет: "Святой Петр, его друг, открыл перед ним врата рая, а его любимый святой Иоанн провел его к Божественному Величеству". Стены, возведенные Эдуардом, сменились другими, не многое от прежнего аббатства дошло до настоящего времени, однако сохранились часть фундамента и одна-две арки. Его могила находится в священном месте, и до сих пор в его Вестминстере, месте захоронения многих королей со времен Завоевателя, читают молитвы и поют гимны, которые он любил.