16

16

В Вильно размещалась главная квартира Западной армии, коей командовал сам военный министр Барклай-де-Толли. Император Александр I выехал туда с многочисленной свитой еще 9 апреля. Кроме Барклая-де-Толли, с ним были министр иностранных дел граф Румянцев, принцы Ольденбургский и Виртенбергский, генералы Беннигсен, Фуль, Вольцоген и многие другие. Русский государь слыл непоседой, любил дальние поездки, но нынешнее его путешествие не походило на прежние. Оно было вызвано угрозой нападения на Россию наполеоновской армии.

В отношениях между двумя монархами Александром и Наполеоном, некогда называвшими друг друга «сердечными» друзьями, никогда не было искренности. Они вечно хитрили, стараясь выгадать из этой «дружбы» что-то для себя. Пойдя на Тильзитский договор, Александр надеялся с благоволения Наполеона укрепить могущество своей империи, приобрести новые земли. При переговорах Наполеон намекал что готов склонить к его ногам Турцию, и Александр тешил себя надеждой уже в недалеком будущем присоединить к России Молдавию, Валахию и, может быть, даже Константинополь. Обещания, однако, остались обещаниями, мечты мечтами. Склонять Турцию к ногам России Наполеон не стал. Правда, он позволил Александру отнять у Швеции Финляндию, но это позволение исходило главным образом из его желания покарать шведов за их союзничество с англичанами. Если не считать этой «подачки», Александр от Наполеона ничего не получил. Хуже того, желая заставить Россию жить в вечном страхе за свою судьбу, Наполеон замыслил против нее подобие дамоклова меча — возрождение «великой» Польши, полностью зависимой от Франции, такой Польши, которая присоединила бы к себе Литву и Белоруссию, после чего обратила бы внимание на земли, простиравшиеся до самого Черного моря.

Разлад между двумя монархами в европейских столицах заметили еще в начале 1810 года, когда Наполеону вздумалось подобрать себе подругу жизни. Устрашителю Европы очень хотелось сосватать сестру российского императора Анну Павловну, но с этим сватовством ничего не получилось, и ему пришлось остановить свой выбор на австрийской принцессе. Злые языки еще тогда сказали: "Наполеон Александру этого не простит, быть войне".

Сплетни сплетнями, но дело стало идти именно к тому, о чем говорили эти языки. Наполеон сделался агрессивнее, стал присоединять к своей империи новые земли, все ближе продвигаясь к границам России. Вскоре он захватил Голландию, перебросил к Балтийскому морю крупные вооруженные силы, а в герцогство Варшавское отгрузил 50 тысяч ружей, которые могли быть использованы против русских. Наполеон уже не называл Александра «сердечным» другом. Россия как союзница ему стала не нужна. У него появилась более надежная опора в лице Венского двора.

В Европе в это время пылали костры из английских товаров, бросаемых в огонь по призыву Наполеона. Французский повелитель предложил устроить такие же костры и в России, но ему в этом отказали. В Петербурге понимали, что такие костры не в интересах России. К тому же чувства российской императорской фамилии к этому моменту были сильно оскорблены. В декабре 1810 года в числе прочих территорий Наполеон захватил герцогство Ольденбургское — владение герцога, сын которого был женат на любимой дочери русского императора Екатерине. Александр выразил резкий протест, но ноты протеста Наполеоном даже не были приняты для ознакомления. Вскоре со стороны русского правительства последовало издание нового тарифа, в котором были значительно повышены пошлины на вина и предметы роскоши, которые ввозились главным образом из Франции. И без того накаленная обстановка накалилась еще больше.

15 августа 1811 года по случаю своих именин Наполеон устроил большой прием с участием всех дипломатических представителей. Император сидел на троне задумчивым. Но вот он увидел в толпе русского посланника князя Куракина, подошел к нему и, завязав с ним разговор, стал открыто обвинять русского императора в воинственных намерениях против Франции.

— Мой государь не имеет таких намерений, — возразил князь Куракин. — Он может только питать некоторую обиду…

— Я не верю, чтобы Александр мог обидеться на меня за присоединение Ольденбурга, — не дал ему договорить Наполеон. — Дело в другом — в Польше. Так знайте же, я не собираюсь восстанавливать Польшу, но если вы принудите меня к войне, я воспользуюсь Польшей как средством против вас.

Со стороны Наполеона это было открытой враждебной демонстрацией против России. После сего случая о возможности войны между Францией и Россией стали поговаривать уже в открытую.

…О политической обстановке в Европе Арапову рассказал по дороге в Вильно, разумеется в рамках дозволенного, государственный секретарь. Да Арапов и до этого уже кое-что слышал. Еще в Англии ему говорили, что войны с Францией русским не миновать, что Наполеон уже начал собирать для похода на Москву огромнейшую армию.

Вильно походил на осажденный город. В его предместьях стояли войска. Военные палаточные лагеря виднелись также у рощиц, примыкавших к предместьям. По дорогам тащились тяжелые обозы, скакали конные разъезды, а ближе к городу стояли полосатые будки сторожевых постов, непонятно для чего здесь поставленные.

Карету государственного секретаря у будок не задерживали. Она благополучно миновала все посты, въехала в город и остановилась у подъезда большого кирпичного дома под черепицей, окруженного с трех сторон зелеными насаждениями и такими же полосатыми будками, что стояли при дорогах. Здесь была резиденция самого императора.

— Вещи пока не трогать, — приказал лакеям Шишков, Арапову же сказал: — Я доложу о своем прибытии государю и вернусь. Подождите меня здесь.

У подъезда, кроме кареты государственного секретаря, стоял еще один экипаж — открытый тарантас, впряженный в пару лошадей. Возле экипажа беседовали между собой два генерала — один среднего роста, толстенький; другой — высокий, сухощавый, с крупным тонким носом на продолговатом лице и длинными усами, соединявшимися с темно-русыми пышными бакенбардами. Во всем его облике, особенно во взгляде быстрых веселых глаз, сквозило неуемное удальство, столь знакомое многим русским. Увидев Арапова в его непривычной для здешнего города флотской одежде, генералы прекратили беседу и выжидательно уставились на него.

— Не адъютант ли вы адмирала Чичагова? — обратился к нему тот, что с бакенбардами.

Арапов понял, что ему следует подойти к ним и объясниться. Нет, он не адъютант товарища министра, он морской офицер с эскадры Сенявина, выполнявший поручение Чичагова и приехавший сюда, чтобы доложить адмиралу о выполнении его поручения. Генералы переглянулись.

— Вы только что из Петербурга? Тогда вы еще ничего не знаете. Чичагов здесь жил две недели, после чего государь послал его в Бухарест командовать Дунайской армией.

— Чичагов — морской начальник, не может быть, чтобы ему дали сухопутную армию, — усомнился Арапов.

— В нашей матушке-России все может быть.

— Но там же Кутузов!

— Кутузов отозван и сейчас, говорят, тоже без дела, как и ваш Сенявин.

— Непонятно… — начал было выражать свое недоумение Арапов и замолчал, услышав рядом немецкую речь. Разговаривали проходившие мимо сутуловатый генерал средних лет и его адъютант.

— Не бойтесь, — засмеялся обладатель бакенбардов, — это барон Фуль, он ни слова не знает по-русски.

— А кто он такой?

— Один из главных военных советников государя. Говорят, — обратился генерал к своему товарищу, — сей господин составил план ведения войны с Наполеоном. Интересно, как отнесся к его плану государь?

— Об этом знают немногие, — отвечал его собеседник, — мне лично известно только, что государь приказал делать оборону в Дрисском лагере, а идея сия принадлежит барону Фулю.

— Где этот лагерь?

— На Западной Двине.

Арапов в недоумении покачал головой:

— Не понимаю… Это же отсюда на восток. Тогда зачем мы здесь, зачем тащатся сюда военные обозы? Если противник нападет на Вильно и мы станем отступать, он ворвется в самую Дриссу на наших же плечах!

— Ого! — со смехом воскликнул генерал с бакенбардами. — Оказывается, морские чины разбираются в делах инфантерии не хуже нас. Отныне я буду спокоен за Дунайскую армию: морской адмирал, взявшийся ею командовать, непременно приведет ее к победе.

На крыльце появился Шишков, и Арапов, оставив генералов, поспешил ему навстречу.

— Государь дозволил мне занять в доме две комнаты, — сообщил Шишков с довольным видом. — Пока вы не устроены, можете временно занять одну из них. Несите вещи на первый этаж, — крикнул он лакею, дежурившему у кареты. — Две комнаты слева от двери. Ящики с бумагами поставите в углу. — Отдав необходимые распоряжения лакею, он снова обратился к Арапову: — Кто эти господа, с которыми так мило беседовали?

— Скорее всего, штабные генералы, — отвечал Арапов. — Кстати, они мне сказали, что адмирала Чичагова здесь уже нет.

— Это правда, — вздохнул Шишков, — государь назначил его командующим Дунайской армией. Я узнал об этом только сейчас от графа Румянцева.

— Как же мне теперь быть?

— Я думаю, все устроится. Наберитесь терпения.

Комнаты, отведенные государственному секретарю, оказались не очень большими, но довольно уютными, с мебелью из мореного дуба. Шишков облюбовал себе побольше размерами, где, кроме кровати, стояли письменный стол и шкаф с книгами. Арапов разместился в смежной.

Шишков предупредил Арапова, что идет к графу Румянцеву на обед, вечером же он будет на балу, устраиваемом в честь государя.

— Располагайте своим временем как желаете, — сказал он на прощание. — И не стесняйтесь, пожалуйста, будьте как дома.

Арапов проводил его с грустной улыбкой. Государственному секретарю, конечно, хорошо. Пообедает отменно, да и бал у него впереди. А он, Арапов, сегодня довольствовался одним только легким дорожным завтраком. Было бы не худо и ему тоже пообедать. Он со вздохом пощупал в кармане кошелек: там оставалось всего около двух рублей. Богатство, что у нищего… Впрочем, на обед хватит и еще останется. Арапов посмотрел на себя в зеркало, оправил мундир и пошел в город искать харчевню.

Экипажа, возле которого беседовали генералы, и самих генералов у подъезда уже не было, должно быть, уехали. Не было и кареты, в которой Арапов прибыл вместе с государственным секретарем. Пусто было у подъезда. Только караульные солдаты оставались рядом со своими полосатыми будочками.

Выйдя за ворота, Арапов медленно зашагал по улице, посматривая по сторонам. Улица была тихая, застроенная в основном деревянными домами, напоминавшими постройки в русских провинциальных городах. Многие дома утопали в зелени.

Возле одного такого домика Арапов увидел группу солдат, которые по очереди, держа гусиный шаг, с ружьем на плече проходили по тропке — туда и обратно. Необычное зрелище настолько заинтересовало его, что он подошел к изгороди, где стояло несколько зевак из военных, и стал смотреть. Оказалось, солдаты вышагивали по тропке не просто ради забавы. Они показывали свое умение маршировать длинноволосому молодому человеку, стоявшему у окон домика.

— Кто это? — поинтересовался Арапов у унтер-офицера, оказавшегося с ним рядом.

— Великий князь Константин Павлович, — последовал ответ.

Между тем экзамен на марширование кончился. Великий князь велел солдатам выстроиться в одну шеренгу, после чего начал речь:

— Маршировать вы умеете, но вам и в другом надобно умение иметь. Неприятель, который на нас идет, дерзостен. Его ничем иным не возьмешь, кроме как умением и храбростью. Будьте храбрыми, стойте твердо, в баталии не разрывайте рядов. А ружья заряжаете проворно или нет? — вдруг спросил он, вспомнив, очевидно, что этого еще не проверял. — Ну-ка ты, крайний, покажи свое умение.

Солдат, стоявший на правом фланге, исполнил прием, который от него требовали.

— Хорошо, — остался доволен великий князь. — А теперь ложись и покажи, как целиться умеешь. — Солдат сделал и этот прием. — Не худо, но можно лучше. Смотри, как надо. — Великий князь взял у солдата ружье, лег на траву и стал показывать, в каком положении следует держать голову, грудь, где быть при прицеливании правой руке и пальцу.

Арапов пошел прочь. "И это брат императора, надежда трона! — с досадой думал он. — Неужели он притащился за столько верст для того только, чтобы заниматься таким пустым делом?"

Обед в харчевне не поднял его настроения. Чтобы унять досаду, он много ходил по городу и вернулся к себе только поздно вечером. Шишкова в своей комнате еще не было. Он попросил лакея принести чаю, выпил чашку и лег спать.

Сон не шел. Арапов лежал с открытыми глазами и думал о странном, ребяческом поведении великого князя, о странном прусском генерале Фуле, не нюхавшем пороха и тем не менее сделавшимся у императора главным военным авторитетом, о странном назначении адмирала Чичагова на пост командующего сухопутной армией, думал и о других странностях, увиденных в Вильно. Думал обо всем этом и чувствовал, как в душу вползает черная тоска. "Интересно, что сказал бы Ушаков, если бы оказался здесь?"

Из коридора в комнату Шишкова щелкнула дверь. Наконец-то секретарь вернулся. Значит, бал уже кончился и все разошлись спать. "И мне тоже пора спать", — приказал себе Арапов. Он закрыл глаза и больше их не открывал.

Его разбудил стук в дверь в комнату к Шишкову. Сразу же после стука он услышал голос из коридора:

— Ваше высокопревосходительство, государь требует. Срочно!

Раздался щелчок открываемого дверного замка, потом шумно задвигали стулом, потом послышалось, как захлопнулась дверь, как чьи-то легкие шаги стали удаляться по коридору, затем стало тихо. Арапов понял, что случилась что-то очень важное. Он встал и зажег свечу. Было два часа ночи. Ложиться уже не было смысла. До сна ли, когда сам государь не спит и секретаря своего на ноги поднял?

Шишков вернулся довольно быстро, но зашел сразу не к себе, а в комнату к Арапову — то ли ошибся дверями, то ли на свет заглянул. Лицо его было озабочено.

— Ужасные вести, — сказал он. — Французы вступили в наши пределы. Мне велено написать приказ армиям.

Он прошел через дверь, соединявшую комнаты, и сразу сел писать. Через полчаса появился снова, держа в руках исписанный лист бумаги.

— Я ужасно волнуюсь. Прочтите, не допустил ли ошибок?

Арапов взял из его рук бумагу и прочитал следующее:

"ПРИКАЗ НАШИМ АРМИЯМ.

Из давнего времени примечали мы неприязненные против России поступки французского императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные. Наконец, видя беспрестанное возобновление явных оскорблений, при всем нашем желании сохранить тишину, принуждены мы были ополчиться и собрать войски наши; но и тогда, ласкаясь еще примирением, оставались в пределах нашей империи, не нарушая мира, а быв токмо готовыми к обороне. Все сии меры кротости и миролюбия не могли удержать желаемого нами спокойствия. Французский император нападением на войски наши при Ковне открыл первым войну. Итак, видя его никакими средствами непреклонного к миру, не останется нам ничего иного, как призвав на помощь свидетеля и защитника правды, всемогущего творца небес, поставить силы наши противу сил неприятельских. Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу. Я с вами. На зачинающего Бог.

А л е к с а н д р.

В Вильне июня 13-го 1812".

— Мне трудно судить о стиле подобных документов, — сказал Арапов, прочитав проект приказа, — но мне кажется, здесь есть все, что необходимо.

Государственный секретарь взял бумагу, перекрестился и пошел с нею к императору.

Дом уже не спал. Слышались хлопанье дверьми, возбужденные голоса, со двора доносилось ржание лошадей. Тревога подняла всех. Да и рассвело уже совсем.

Арапов вышел во двор и стал умываться у кадушки с водой. "Неужели французы так близко? — недоумевал он. — А вчера об этом еще никто не знал…"

Когда он вернулся к себе, Шишков был уже в своей комнате. Заглянув к нему, секретарь сказал:

— Приказ государь подписал. Нам надобно собираться. Неприятель идет скорыми шагами.

— Разве Вильно оставляем?

— Здесь опасно. Государь решил отходить.

Шишков снова пошел наверх, на этот раз понес императору на подпись письмо наместнику в Петербурге графу Салтыкову, в котором тот извещался о нашествии наполеоновских войск. Арапов вышел на улицу, где уже толпились солдаты, слышались команды офицеров. На душе его было худо, худо от того, что до сих пор еще не определился к делу. Шишков, правда, обещал все устроить, но ему сейчас не до него…

— Капитан, — вдруг услышал он знакомый насмешливый голос, — еще не нашли своего адмирала?

Это был лихой генерал с бакенбардами, вчерашний знакомый. Он гарцевал на вороном коне, помолодевший, веселый, словно поднятая тревога была для него самым радостным событием.

— Адъютантом ко мне хотите?

Арапов пристально смотрел на него, пытаясь понять, шутит он или не шутит.

— Ну как, соглашаетесь?

— А справлюсь? Я же морской офицер…

Генерал захохотал:

— Если адмирал ваш командует сухопутной армией, почему бы и вам не испытать себя в нашем деле? Решайтесь, капитан, пока не тронулись. Моя бригада стоит через улицу. Запомните: бригада Кульнева.

Генерал поскакал дальше, а Арапов, проводив его взглядом, пошел в дом сказать Шишкову о своем намерении расстаться с ним. Он решил идти в адъютанты к усатому, чем-то понравившемуся ему генералу.