12. Величайшая в мире крепость

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

12. Величайшая в мире крепость

Хотя в то время большая часть Кавказского региона, включая Грузию и Армению, прочно находилась в руках Николая и была официально включена в состав Российской империи, в горах на севере продолжалось ожесточенное сопротивление мусульманских племен. Предстояло еще покорить две главных области — Черкессию на западе и Дагестан на востоке. Не воюя более с турками или персами, русские генералы теперь бросили всю силы на покорение воинственных жителей двух этих оплотов сопротивления. Это заняло гораздо больше времени, чем они рассчитывали, так как местные командиры демонстрировали блестящие способности к ведению войны в горах и лесах. А кроме того, у них нашелся неожиданный союзник.

Дэвиду Уркварту тогда было 28 лет. В результате опыта, приобретенного им в ходе войны греков за независимость, где он участвовал как доброволец, Уркварт стал испытывать горячие симпатии к туркам. В 1827 году он вместе с восемьюдесятью другими англичанами отправился в Грецию, чтобы помочь изгнать турок, но вскоре обнаружил, что лишился всяких иллюзий по поводу греков. Его вновь обретенная привязанность к туркам, чьей храбростью и прочими качествами он искренне восхищался, привела к тому, что он стал испытывать столь же страстную антипатию к их старым врагам — русским. Уркварт получил образование во французской военной академии и в Оксфорде. Он обладал блестящим талантом пропагандиста, который теперь направил против Санкт-Петербурга. Вскоре он стал ведущим английским русофобом. В качестве дополнительного преимущества он использовал наличие друзей в высших сферах общественной жизни, включая самого короля. В результате правительство пользовалось его услугами в целом ряде секретных дипломатических миссий на Ближнем Востоке. В ходе одной из них, оказавшись в Константинополе, он увлекся черкесскими делами.

Незадолго до того исчезла угроза султанскому трону со стороны Мохаммеда Али, и русские неохотно согласились вывести из Константинополя свои войска, хотя прежде попытались заставить турок дорого заплатить за свои услуги. По условиям договора, подписанного летом 1833 года, Турция превращалась — по крайней мере в глазах Уркварта и его друзей-русофобов — в нечто большее, чем простой протекторат царя. К беспокойству Лондона, вскоре обнаружилось что согласно секретному приложению турки должны были, если русские того потребуют, закрыть Дарданеллы для всех иностранных военных кораблей, исключая русские. Таким образом, в случае войны русские обладали для своего мощного Черноморского флота исключительным правом прохода через турецкие проливы.

Британский министр иностранных дел Пальмерстон был взбешен этим обстоятельством и направил в Санкт-Петербург энергичный протест. Теперь он задумался, не лучше ли иметь на турецком троне грозного Мохаммеда Али, который начал попытки установить дружеские отношения с Англией, нежели бездеятельного и вялого султана. Его настроение не улучшилось, когда пришел ответ русских на его протест. В нем говорилось, что они просто сделали то, что Британия давно хотела сделать, но не смогла. Пальмерстон отверг ответ как «легкомысленный и оскорбительный», хотя знал, что он был до неприличия близок к правде. Однако это отнюдь не поправило стремительно ухудшавшихся отношений между двумя державами.

Новости о том, что Санкт-Петербург значительно увеличивает свой флот, подтвердили усиление честолюбивых долгосрочных замыслов русских, и Британский королевский флот также стал расти, чтобы иметь возможность противостоять этому вызову. Триумфальные победы русских над турками и персами в 1828 и 1829 годах и секретное соглашение по Дарданеллам делали ситуацию угрожающей. В такой атмосфере почти все, даже самый тривиальный факт, служило делу русофобов.

Таковы были общие настроения, когда Дэвид Уркварт взялся защищать права черкесов. Сначала он установил контакты с их вождями во время пребывания в Константинополе в 1834 году, а потом совершил тайную поездку по их горным крепостям, причем оказался там первым из своих соотечественников. Черкесские вожди, люди бесстрашные, но простодушные, были глубоко поражены визитом посетителя из огромного внешнего мира, который говорил от имени — как они в этом убедились— такой могущественной державы, как Британия. Он весьма приободрил их и дал ряд советов, а они стали просить его остаться и возглавить борьбу против русских. Уркварт, однако, отказался, указав, что будет гораздо полезней им в Лондоне. Домой он вернулся убежденным, что моральный долг Британии заключается в том, чтобы предотвратить покорение русскими этого маленького горского народа, который никому ничем не угрожал и так напомнил ему его родную Шотландию. В значительной степени в собственных интересах Британии было помочь кавказским племенам выбить русских с этого жизненно важного плацдарма, с которого могли подвергнуться вторжению Турция, Персия и, возможно, даже Индия. Не просто же так один русский генерал описал Кавказ как «величайшую в мире крепость».

Уркварт сдержал слово, данное друзьям, и с его пера стал слетать поток статей, памфлетов и репортажей, пропагандируя их дело и всячески проклиная русских. На следующий год он опубликовал книгу «Британия и Россия », в которой предупреждал об экспансионистских целях России на Ближнем Востоке и в Центральной Азии. Он предсказывал, что первой будет проглочена Турция. «Вся Оттоманская империя немедленно перейдет от нас к ней, к тому времени она станет нашим явным врагом, — писал Уркварт. — Вооруженные силы, оружие, границы, крепости, сокровища и флот Турции, сейчас призванные действовать против России, станут действовать против нас — вымуштрованные, объединенные и направляемые ею. Поглотив Турцию, Россия затем поработит Персию. Персы, народ многочисленный, терпеливый и воинственный, будут Россией обучены и направлены без каких-либо проблем и больших затрат». Уркварт нимало не сомневался, против кого они будут направлены. Склонных к грабежам персов не придется долго уговаривать, если пообещать им в качестве трофеев баснословные сокровища Индии.

Россия, писал он в заключение, «выбирает свой момент… она не может просчитаться и упустить такой момент, как этот. На этом сосредоточены весь ее ум, энергия и ресурсы. Она начнет свое наступление только тогда, когда будет полностью уверена в успехе». Ни одна из этих мыслей не была полностью оригинальной. Первым, кто задумался о призраке Оттоманской империи, захваченной русской армией, был сэр Роберт Вильсон, тогда как мысль об использовании Санкт-Петербургом для вторжения в Индию персов высказана Киннейром за семнадцать лет до этого. Но с тех пор многое изменилось. Предупреждение Уркварта пришлось на тот момент, когда складывалось впечатление, что Россия снова пришла в движение. Дополнительно к увеличению своих флотов русские значительно усилили свое присутствие на Кавказе — плацдарме, с которого почти наверняка можно было начать любое дальнейшее продвижение в Турцию или Персию. Теперь, когда русофобия достигла небывало высокого уровня, Уркварт не испытывал недостатка в охотных слушателях.

Нет ничего удивительного, что имея столь влиятельных друзей, как Вильям IV, турецкий султан и лорд Понсонби, в то время посол Британии в Турции, Уркварт был в 1836 году назначен в турецкую столицу первым секретарем британского посольства. Но Уркварт был не тот человек, чтобы позволить своим новым дипломатическим обязанностям отвлечь его либо от его русофобской деятельности, либо от поддержки дела Черкессии. Именно к тому периоду, когда он служил в Константинополе, относится знаменитое тогда, но давно уже забытое дело судна «Виксен» (лисица. — Прим. пер.). В это время, хотя Черкессия была еще далеко не покорена, русские объявили ее своей суверенной территорией, полученной от Турции по мирному договору. Под предлогом изоляции региона в связи со вспышкой чумы они ввели на Черном море строгую блокаду своей береговой линии.

Британия не признала этого заявления, но правительство не чувствовало себя достаточно сильным, чтобы открыто бросить России вызов. Уркварт был взбешен тем, что рассматривал как уступку Пальмерстона усилиям Санкт-Петербурга по покорению храбрых черкесов, а также его слабохарактерностью. Ведь он не выступил против блокады, целью которой было воспрепятствовать поставкам на Кавказ британских товаров, а возможно, и оружия. Чтобы найти выход, Уркварт убедил некую английскую судоходную компанию послать одно из своих судов — «Виксен» с грузом соли из Константинополя в порт Суджук Кале в северной части черкесского побережья. Это была преднамеренная провокация, направленная на то, чтобы выяснить, как далеко готовы зайти русские в утверждении своих притязаний на Черкессию. Уркварт надеялся, что если судно перехватят, это воспламенит общественное мнение на родине и заставит правительство предпринять против русских прямые действия по защите своего торгового флота. Это потребует отправить в Черное море британские военные корабли и одновременно поставит под вопрос новое секретное русско-турецкое соглашение о Дарданеллах. Если же, с другой стороны, русским захватить «Виксен» не удастся, это покажет, что их можно заставить отступить, если действовать достаточно решительно. Заодно это покажет, что можно продолжить военные поставки осажденным черкесам.

В ноябре 1836 года «Виксен» покинул Константинополь и направился через Черное море на восток. Едва ли его выход в море остался незамеченным Санкт-Петербургом: друзья Уркварта в газетах позаботились о том, чтобы оно получило самое широкое освещение в прессе. Уркварт, как и его друзья-заговорщики, явно надеялся, что судно перехватят. Они верили, что теперь остановить возвышение России можно, только раскрыв карты и Лондона, и Санкт-Петербурга. Поначалу события развивались блестяще: после двух дней торговли в порту Суджук Кале командир русского брига арестовал судно. Новости о его захвате были должным образом переправлены в Лондон корреспондентами английских газет, по большей части работавшими в Константинополе друзьями Уркварта. Как и ожидалось, новости вызвали глубокое возмущение прессы и общественного мнения, хотя мало кто из англичан имел хоть малейшее представление о том, где находится Черкессия. Антирусские газеты, временно лишенные материалов, как и предсказывалось, проглотили наживку Уркварта. Пока «Таймс» ругала правительство за то, что оно позволяет русским «насмехаться над малодушием Англии», «Эдинбург Ревю» исследовала более широкие последствия кризиса. «Когда черкесы будут побеждены, — заявляла газета, — Кавказ будет открыт, и Персия окажется предоставленной милости Санкт-Петербурга… В результате мы увидим, как границы России одним махом придвинутся на 1200 миль к нашим индийским границам».

Пальмерстон сам не в меньшей мере был взбешен незаконным захватом английского судна; началась резкая переписка с Санкт-Петербургом. Министра иностранных дел в равной степени раздражали и Уркварт, и его друзья-русофобы, которые, по его убеждению, за всем этим стояли. Он пытался заблокировать назначение Уркварта в Константинополь, но ни для кого не было тайной, что это назначение одобрил король, и коллеги по кабинету министров Пальмерстона не поддержали. Однако, убежденный в своей правоте, он немедленно постарался сделать так, чтобы нарушителя отозвали в Лондон прежде, чем он нанесет еще больший ущерб англо-русским отношениям. В то же время в турецкой столице Уркварт и его друзья с нетерпением ждали реакции английского правительства на арест и конфискацию «Виксена».

Примерно в это же время русские начали утверждать, что английские агенты работают среди черкесов, снабжают их оружием, служат советниками и поощряют к сопротивлению. В самом деле, они заявили, что помимо груза соли на «Виксене» было найдено оружие, предназначенное для мятежников. Русские были настолько встревожены возможным влиянием этого на ход войны, что их командующий опубликовал предупреждение черкесам, укрывающим иностранцев в своих горных гнездах. «Находящиеся среди вас англичане, — заявлял он, — просто беспринципные авантюристы. Они пришли не для того, чтобы помочь делу черкесов, а чтобы присоединить Черкессию к Британии. Поэтому их следует схватить и уничтожить. У самих же черкесов, — говорил он, — должно быть достаточно мудрости, чтобы сложить оружие, ведь не было еще страны, которая ввязалась бы в войну с Россией и победила. Разве вы не знаете, — спрашивал он, — что если небеса рухнут на землю, то русские смогут поднять их на своих штыках? Для кавказских племен будет гораздо лучше, если ими станет править царь, а не английский король. Но если они станут слушать англичан и продолжат сопротивление, то не вина русских, если их долины и дома будут преданы огню и мечу, их горы растоптаны в пыль».

Как смогли убедиться русские в течение следующей четверти столетия или даже больше, чтобы запугать черкесов, одних помпезных речей было мало. Они еще долго продолжали сопротивляться, даже когда прочие кавказские народы покорились. Но в одном генерал был прав. В самом деле, в тот момент среди черкесов действительно находились англичане. Один из них, Джеймс Лонгуорт, специальный корреспондент сочувствовавшей делу черкесов газеты «Таймс», приехал специально для того, чтобы увидеть, как они преуспевают против русских в борьбе Давида с Голиафом. Его товарищ Джеймс Белл также симпатизировал черкесам. Это именно он, пусть даже неразумно, арендовал «Виксен», чтобы поддержать дело черкесов. Поддержанный Урквартом, он, подобно Лонгуорту, принял русский вызов, чтобы стать свидетелем этой войны и попытаться удержать ее в заголовках газет на родине. Разумеется, он беспокоился за судьбу своего судна и груза и пытался найти их следы.

За месяцы, проведенные с муджахеддинами под самым носом у русских, эти двое смогли убедиться в исключительном благоговении, испытываемом черкесами по отношению к «Дауд Бею», как они именовали Дэвида Уркварта. Когда более двух лет назад тот высадился на их берег, он нашел их разделенными и дезорганизованными. Чтобы организовать и координировать их сопротивление, он немедленно занялся созданием центрального командования. Он же написал для них декларацию независимости, которая, как он заверил, была широко опубликована в Европе. Со своей стороны, дожидаясь со своими хозяевами новостей по поводу ответа британского правительства на захват «Виксена» и заявления Санкт-Петербурга о присоединении Черкессии, Лонгуорт и Белл могли предложить черкесам поддержку и советы. В то же время они имели возможность наблюдать некоторые бои, и Лонгуорт писал о них в свою газету, помогая таким образом удерживать внимание общественности к делу черкесов.

Сначала, пока бои шли в приграничной зоне, русские попытались сломить сопротивление, используя свою казачью кавалерию. Но имея за спиной опыт столетий войн в горах и лесах, а также прекрасно зная местность, черкесы показали себя более чем равными противниками русских. Они были лучше обеспечены и вооружены, чем казаки, и почти столь же опытны и безжалостны в бою. В результате русским командирам вновь пришлось задуматься. Следующим их шагом стало использование пехоты, поддержанной артиллерией, тогда как казаки охраняли ее фланги. В этом случае они получали возможность осторожно продвигаться по вражеской территории, разрушая по мере своего продвижения деревни и уничтожая урожай.

После отчаянных попыток прорвать русские ряды, в ходе которых, как рассказывал Лонгуорт, «самые лучшие и самые смелые воины становились жертвой своей собственной безрассудности», черкесы также сменили тактику. Вместо того чтобы искать встречи с русскими лицом к лицу, они научились заманивать их в искусно устроенные засады и ловушки, нападать неизвестно откуда на своих быстрых лошадях и как можно быстрее исчезать. После этого русские стали использовать крупную картечь, предшественник шрапнели. «Их пушки, — жаловался один черкес Лонгуорту, — вместо того, чтобы выстрелить одним ядром, которое обычно свистело у нас над головами… теперь выплевывают их десять тысяч, причем самое маленькое из них разрывает и уничтожает все вокруг». Если бы только, умолял он, англичане могли снабдить нас таким же оружием, русские войска «не смогли бы больше держать строй, а когда бы они рассеялись, наша кавалерия делала бы с ними все, что захотела, как это бывало раньше».

Англичане поняли, что сопротивление на Кавказе не ограничивается Черкессией. За горами на востоке на каспийском побережье Кавказа такая же борьба против русских шла в Дагестане. Там ее возглавлял мусульманский имам Шамиль, пользовавшийся невероятным почтением и являвшийся гением партизанской тактики. Однако Дагестан был далеко, и там не оказалось Уркварта, который бы его пропагандировал, и Лонгуорта, который бы его описывал. Так что тамошняя война осталась незамеченной в Европе. Но если англичане еще не слышали о Шамиле, царские генералы его хорошо знали, потому что никакие обычные военные приемы против него, казалось, не срабатывали. Понадобилось свыше двадцати лет непрерывных боевых действий, прежде чем Шамиль был побежден, и еще пять лет, прежде чем было подавлено сопротивление черкесских племен. Эта кампания чрезвычайно дорого обошлась России как в смысле денег, так и в смысле человеческих жизней, но она вдохновила некоторых из ее величайших писателей и поэтов, включая Толстого, Пушкина и Лермонтова. Однако все это отстояло еще очень далеко от описываемого момента, когда Лонгуорт и Белл ждали сообщений из Лондона о том, как разрешится дело «Виксена».

Когда новости наконец-то дошли до них в форме вырезок из газеты «Таймс», они оказались глубоко разочаровывающими. Ясно было, что британское правительство не хотело раздувать большой скандал из-за захвата судна, чтобы не рисковать ввязаться из-за этого в войну с Россией. К ярости русофобов, Пальмерстон решил, что если Черкессия русским и не принадлежит, то порт Суджук Кале, где арестовали судно, является их территорией. К тому времени Уркварт получил приказ вернуться в Лондон, где был уволен за создание конфронтации между двумя державами, официально являющимися союзниками. Никто из друзей Уркварта не был достаточно влиятелен, чтобы за него заступиться, а король Вильям IV за месяц до того заболел и умер. Уркварт в свою очередь принялся усиленно атаковать Пальмерстона, утверждая, что тот был подкуплен русским золотом. Он даже пытался добиться отставки министра иностранных дел за предательство, но из этого ничего не вышло.

Новость о том, что Великобритания отступила, поставила Лонгуорта и Белла в крайне затруднительное положение. Ведь они неоднократно уверяли своих хозяев, что те скоро получат поддержку самой могущественной нации в мире, видимо, будучи сами твердо в этом убеждены. Решение Пальмерстона явилось особенно тяжелым ударом для Белла, так как теперь тому пришлось расстаться со всякой надеждой вырвать свое судно из рук торжествующих русских. Оба они решили, что, оставаясь там, многого не добьешься, но обещали своим кавказским друзьям продолжить борьбу в Англии. Действительно, оба опубликовали подробные отчеты о своих приключениях и опыте общения с муджахеддинами. В то же время, хотя Пальмерстон помешал Уркварту в его попытке вызвать столкновение между Британией и Россией, тот по возвращении со свежими силами принялся бороться за дело русофобов и, помимо всего прочего, организовал контрабандные поставки оружия для черкесов. Джон Беддли в своей классической работе «Завоевание Кавказа русскими», опубликованной в 1908 году, в значительной степени связывает успехи черкесов «с этими усилиями». Однако он обвиняет Уркварта и его сторонников в затягивании таким образом войны, которую черкесы никогда не могли бы выиграть, и ободрении их ложными надеждами на будущую поддержку Англии.

Возможно, Уркварт прошел бы в парламент, где продолжил бы свою кампанию против Пальмерстона и попытки сместить его с должности за предательство, а также продолжил свою антирусскую деятельность. Но постепенно его увлекли другие дела, и в конце концов слабое здоровье заставило перебраться в швейцарские Альпы. Как главный русофоб того времени, он многое сделал для того, чтобы восстановить британское общественное мнение против Санкт-Петербурга и углубить растущую пропасть между двумя державами. В самом деле, современные советские историки возлагают определенную вину за сегодняшние проблемы Кавказа на британское вмешательство в регионе и даже утверждают, что Шамиль был британским агентом. Разумеется, сопротивление, которое встретили там русские, удержало их от дальнейшей военнной экспансии и несколько лет действовало как ограничитель их честолюбивых намерений в остальных частях Азии. Потому благодаря Уркварту и его друзьям Кавказ стал частью поля битвы Большой Игры.

* * *

Несмотря на обвинения Уркварта, Пальмерстон был кем угодно, но не ставленником Санкт-Петербурга. Он разделял подозрения Уркварта относительно намерений русских, но был далек от убеждения, что русские представляют угрозу интересам Британии. Главным источником этой его уверенности был лорд Дюрхем, тогдашний английский посол в Санкт-Петербурге. Дюрхем был убежден, что кажущаяся военная мощь России носит исключительно оборонительный характер и что царь Николай не в том положении, чтобы потворствовать своим собственным тайным экспансионистским мечтаниям Иностранные авантюры требовали огромных ресурсов, которыми, как знал Дюрхем от своих тайных агентов в Санкт-Петербурге, Россия просто не располагала. «Мощь России сильно преувеличена», — писал Дюрхем в марте 1836 года в одном из своих донесений, его Пальмерстон потом охарактеризовал как одно из самых блестящих донесений, которое когда-либо получали в министерстве иностранных дел. «Нет ни одного элемента силы, который не уравновешивался бы соответствующей… слабостью, — продолжал он, — фактически ее сила носит исключительно оборонительный характер. Укрытая как неприступной крепостью тем, чем наградила ее природа — климатом и пустынями, — Россия непобедима, в чем убедился на собственном опыте Наполеон, дорого заплатив за этот урок».

Но не все в министерстве иностранных дел были так же, как и Дюрхем, убеждены в неспособности России к агрессивным действиям. Среди тех, кто разделял опасения Уркварта, но не одобрял его методов, были британский посол в Константинополе лорд Понсонби, и сэр Джон Макнейл, вновь назначенный посланник в Тегеране, которому довелось по пути к месту нового назначения до самой столицы Оттоманской империи добираться вместе с Урквартом. Макнейл давно работал в Персии, несколько лет прослужил в Тегеране под руководством сэра Джона Киннейра и наблюдал, как там за счет Британии растет влияние России. Русские всерьез подозревали, что он был замешан в смерти несчастного Грибоедова, когда их посольство восемь лет назад было атаковано толпой. Правда, никаких доказательств этого не существовало. Человек больших способностей, не говоря уж о честолюбии, Макнейл впервые прибыл в Тегеран как врач дипломатической миссии, но быстро показал, что обладает большой дипломатической проницательностью.

Дожидаясь своего назначения в качестве посланника, Макнейл написал книгу, в которой подробно описал территориальные притязания России со времен Петра Первого как в Европе, так и в Азии. Опубликованная по настоянию Пальмерстона анонимно, она вышла в 1836 году под названием «Прогресс и нынешнее положение России на Востоке» и долгое время была наиболее доказательным образчиком литературы Большой Игры. Книга содержала большую складную карту, показывавшую пугающее усиление русской экспансии за предыдущие полтора века. К карте была приложена также таблица, показывающая рост населения России в результате этих аннексий и других приобретений. Всего же со времен вступления на престол Петра число подданных царя увеличилось почти в четыре раза — с 15 миллионов до 58 миллионов человек. В то же самое время русские границы придвинулись на 500 миль к Константинополю и на 1000 миль к Тегерану. В Европе русские приобретения за счет Швеции были больше того, что теперь оставалось от этой некогда могущественной державы, тогда как приобретения за счет Польши по площади почти равнялись всей Австрийской империи. Все это находилось в решительном противоречии с картиной чисто оборонительной политики России, нарисованной лордом Дюрхемом из Санкт-Петербурга.

«Любая часть этих обширных приобретений, —писал Макнейл, — была получена вопреки мнению, желаниям и интересам Британии. Расчленение Швеции, раздел Польши, захват турецких провинций и тех земель, что были отделены от Персии, — все это наносило вред британским интересам». Русские, добавлял он, достигли всего хитростью, добиваясь своих целей посредством «последовательных вторжений, ни одно из которых не казалось достаточно важным, чтобы из-за него разорвать дружеские отношения с великими державами Европы». Это было описание процесса, который в грядущие годы будет вновь и вновь повторяться Санкт-Петербургом в Центральной Азии.

Следующими двумя целями России, предсказывал Макнейл, должны были стать такие больные близнецы, как Персидская и Оттоманская империи, ни одна из которых не была в состоянии противостоять решительной атаке царских армий. Если Турция покорится Санкт-Петербургу, это будет представлять серьезную угрозу интересам Британии в Европе и на Средиземном море, тогда как оккупация Россией Персии может окончательно решить судьбу Индии. Его прогноз был мрачен, но с ним согласились многие ведущие стратеги, а также все русофобы и пресса. Они были убеждены, что следующий шаг России — это всего лишь вопрос времени, и только жребий решит, будет он направлен против Турции или Персии.

Прибыв на свой новый пост, Макнейл обнаружил» что влияние России при дворе шаха стало даже гораздо сильнее, чем перед его отъездом в Лондон. В лице графа Симонича, генерала русской армии, а теперь представителя Санкт-Петербурга в Тегеране, он столкнулся с грозным и не слишком щепетильным противником. Но Макнейл, и сам не новичок в политических интригах, был решительно настроен сделать все, что в его силах, чтобы расстроить игру царя Николая. В самом деле, вскоре после его прибытия в Персию русские скрытно принялись передвигать войска в сторону Герата и Кабула — двух главных ворот, ведущих к Британской Индии. Большая Игра была близка к тому, чтобы вступить в новую и более опасную фазу.