Глава XCVI

Глава XCVI

Насир атаковал станцию Хеза по-старому, перерезав пути с севера и с юга за ночь до того и открыв внезапный огонь по зданиям, когда рассвело достаточно, чтобы видеть. Расим был артиллеристом, а артиллерией была наша крупповская древность, побывавшая в Медине, Веджхе и Тафиле. Когда турки ослабели, арабы вторглись на станцию, и бени-сахр соревновались с ховейтат, кто будет первым.

У нас, разумеется, не было убитых, как всегда при подобной тактике. Хорнби и Пик превратили это место в груду развалин. Они взрывали колодцы, резервуары, паровозы, насосы, здания, три моста, подвижной состав и около четырех миль рельсов. На следующий день Насир двинулся на север и разрушил станцию Фарайфра. Пик и Хорнби продолжали работу в этот день и на следующий. В целом это было, похоже, наше крупнейшее разрушение. Я решил отправиться и посмотреть на него сам.

Со мной вышла дюжина моих людей. Под хребтом Рашедия мы подошли к одинокому дереву, Шеджерат эль Тайар. Мои хаурани натянули поводья под его колючими ветками, на которых были развешаны множество клочков одежды, пожертвованной путниками. Мохаммед сказал: «Твой черед, о Мустафа». Мустафа неохотно спешился, постепенно снял с себя одежды, почти обнажившись, и лег, согнувшись, над неровной пирамидкой. Остальные сошли с верблюдов, сорвали по колючке и всей компанией торжественно вонзили их (твердые и острые, как медь) глубоко в его тело, и оставили там. Аджейли глядели на эту церемонию, раскрыв рты, но, прежде чем она закончилась, соскользнули вниз, как обезьяны, непристойно усмехаясь, и всадили свои колючки, стараясь сделать больнее. Мустафа молча дрожал, пока не услышал, как Мохаммед сказал: «Вставай», — употребив женский род. Он печально вытащил колючки, оделся и снова взобрался в седло. Абдулла не знал причин такого наказания: а хаурани явно не желали моих расспросов. Мы добрались до Хезы и нашли Насира с шестью сотнями людей, скрывшихся за скалами и кустами от возможной атаки врага с воздуха — при таких атаках были убиты многие. Одна бомба упала в водоем, когда из него пили одиннадцать верблюдов, и разбросала их, убитых, по кругу возле воды, среди сорванных цветов олеандра. Мы написали вице-маршалу воздушных сил, Сальмонду, прося ответного удара.

Железная дорога все еще была в руках Насира, и, когда у Хорнби и Пика была взрывчатка, они отправлялись туда. Они взорвали выемку путей и практиковались в новом способе подрыва рельсов, переворачивая их каждый отрезок, когда он был перерезан. От Султани на севере до Джурфа на юге, повреждения расширялись. На четырнадцать миль. Насир в полной мере понимал важность поддержания своей активности, и можно было уверенно надеяться на ее продление. Он нашел удобную и защищенную от бомб пещеру между двумя известковыми утесами, которые резко вырастали из зеленых холмов. Жара и мухи в долине еще не стали невыносимыми. Там текла вода, пастбища были плодородны. Позади лежало Тафиле, и, если бы Насир почувствовал сильное давление, ему стоило только послать весточку, и всадники-крестьяне из деревень, на своих крепких пони, оглушительно бряцая колокольчиками, стеклись бы на помощь со всей округи.

В день нашего прибытия турки выслали отряд верблюжьих войск, кавалерии и пехоты, чтобы отвоевать Фарайфру первым контрударом. Насир сразу же вышел им навстречу. Пока его пулеметы сдерживали турок, абу-тайи бросились на сотню ярдов за обрушенную стену, что была единственной защитой, и отрезали верблюдов и несколько лошадей. Когда бедуинам попадались на глаза верховые животные, можно было считать их потерянными.

Затем я был с Аудой, у развилки долины, когда туда донеслось фырканье и вздохи моторов «мерседесов» над головой. Природа замерла перед господствующими звуками; даже птицы и насекомые притихли. Мы проползли между упавшими валунами и услышали, как первая бомба упала внизу, в долине, где в двадцатифутовых зарослях олеандра был скрыт лагерь Пика. Машины летели в направлении к нам, так как следующие бомбы упали ближе; а последняя — прямо перед нами, с брызгами, пылью и ревом, рядом с нашими связанными верблюдами.

Когда рассеялся дым, двое из них бились на земле в агонии. Человек без лица, у которого из края окровавленной плоти вокруг шеи брызгала кровь, крича и спотыкаясь, шел к нашим скалам. Он вслепую натыкался на все вокруг, спотыкался и цеплялся, протягивая руки и обезумев от боли. Вдруг он бесшумно упал, и мы, отпрянувшие от него, осмелились подойти ближе; но он был мертв.

Я вернулся к Насиру, который был в безопасности в своей пещере с Навафом эль Фаизом, братом Митгаля, главы бени-сахр. Вертлявый Наваф был так исполнен гордыни и так заботился о ней, что мог пасть до любой подлости в частных делах, лишь бы сохранить достоинство публично; но тогда он был сумасброден, как весь клан Фаиза, так же ненадежен и болтлив: глаза его то и дело вспыхивали.

Наше довоенное знакомство было втайне возобновлено год назад, когда трое из нас пробрались после заката в их богатые родовые палатки под Зизой. Фаваз, старший над кланом фаиз, был знатным арабом из комитета дамасской группы, сделав себе имя в партии независимости. Он принял меня с прямыми речами и гостеприимно, хорошо накормил и принес нам после беседы самые богатые из своих одеял.

Я проспал час или два, когда озабоченный голос зашептал мне в ухо, сквозь пропахшую дымом бороду. Это был Наваф, брат Фаваза, сообщивший, что, притворившись нашим другом, тот послал всадников в Зизу, и скоро здесь будут войска. Нас явно поймали в ловушку. Мои арабы сели на своих местах, готовясь сражаться, как звери, загнанные в угол, и, по меньшей мере, убить кого-нибудь из врагов, прежде чем умрут сами. Такая позиция мне не нравилась. Когда дело доходило до физической схватки, голыми руками, я был пас. Во мне восставала неприязнь к любому прикосновению, большая, чем страх смерти и поражения: возможно, это был след одной подобной схватки в годы юности, вселившей в меня стойкий страх перед физическим контактом: а может быть, я так почитал свой дух и презирал свое тело, что не хотел быть обязанным второму сохранением первого.

Я шепотом спросил совета у Навафа. Он отполз через занавеску; мы последовали за ним, волоча мои немногочисленные вещи в легких седельных мешках. За следующей палаткой, его собственной, стояли на коленях взнузданные верблюды. Мы осторожно взобрались в седло. Наваф вывел свою кобылу и повел нас, с заряженной винтовкой на бедре, к железной дороге, а за ней — в пустыню. Там он направил нас по звездам к нашей предполагаемой цели, на Баир. Через несколько дней шейх Фаваз был мертв.