Глава XVIII

Глава XVIII

Так радостно начал я мое путешествие вместе с моим покровителем в пути, шерифом Абд эль Керимом эль Бейдави, сводным братом Мохаммада, эмира джухейна, но, к моему удивлению, с чисто абиссинским типом внешности. Мне позже рассказали, что его мать была рабыней и вышла за старого эмира под конец его жизни. Абд эль Керим был среднего роста, худой, угольно-черный, но добродушный, двадцати шести лет, хотя выглядел младше, и на его остром подбородке был лишь крошечный пучок бороды. Он был беспокойным и деятельным, обладал простым, сальным юмором. Он ненавидел турок, которые презирали его за цвет кожи (у арабов мало расовых предубеждений против африканцев; это индийцы вызывают у них расовую неприязнь), и вел себя со мной очень весело и задушевно. С ним было трое или четверо его людей, все хорошо снаряжены; и мы путешествовали быстро, так как Абд эль Керим был знаменитым наездником, который считал вопросом чести покрывать расстояния на скорости втрое быстрее нормальной. Верблюд был не мой, и погода была прохладной и облачной, обещавшей дождь. Так что я не возражал.

После выезда мы три часа подряд ехали легким галопом. Это достаточно растрясло наши животы, чтобы в них появилось место для пищи, и мы остановились, поели хлеба и выпили кофе перед закатом, в то время как Абд эль Керим катался по ковру, борясь с одним из своих людей. Когда он устал, то сел; и они рассказывали истории и шутили, пока отдышались достаточно, чтобы встать и начать танцы. Все это происходило очень свободно, очень весело и совсем без важности.

Когда мы снова начали путь, бешеная часовая скачка на закате привела нас к концу Техамы и к подножию низкой цепи гор, скалам и песку. Месяц назад, возвращаясь из Хамры, мы прошли ее на юге; теперь мы пересекли ее вверх по вади Аджида, узкой, извилистой песчаной долине между горами. Так как несколько дней назад здесь проходил поток воды, дорога была достаточно твердой для наших запыхавшихся верблюдов; но подъем был крутой, и нам пришлось перейти на шаг. Это нравилось мне, но так бесило Абд эль Керима, что когда, через какой-то час, мы достигли водораздела, он снова бросил своего верблюда вперед и увлек нас сломя голову вниз по горам, сквозь уходящую ночь (к счастью, дорога была ровной, а под ногами — песок и галька) около получаса, пока земля не выровнялась, и тогда мы добрались до плантаций Нахль Мубарак, лежащих внизу, главных финиковых садов южных джухейна.

Приближаясь, мы видели через пальмы пламя и освещенный пламенем дым от множества костров, в то время как пустая земля отзывалась эхом на рев тысяч возбужденных верблюдов, залпов выстрелов или криков потерявшихся в темноте людей, которые разыскивали в толпе своих друзей. Так как мы слышали в Йенбо, что Нахль остался пустым, этот переполох означал нечто чуждое, быть может, враждебное. Мы тихо пробрались к краю рощи по узкой улочке, между глиняными стенами в человеческий рост, к безмолвной группе домов. Абд эль Керим толкнул первую дверь во двор слева, ввел верблюдов и стреножил их у стен, чтобы они остались незамеченными. Потом он сунул заряд в ствол винтовки и прокрался на цыпочках по улице, туда, откуда слышался шум, чтобы разузнать, что происходит. Мы ждали его, дорожный пот медленно высыхал на наших одеждах, пока мы сидели в ожидании прохладной ночью.

Он вернулся через полчаса и сказал, что Фейсал со своим верблюжьим корпусом только что прибыл, и нам надо выйти и присоединиться к нему. И вот мы вывели верблюдов и сели на них, и поехали цепочкой по другой тропинке между домами, справа от нас был сад поникших пальм. Там, где он кончался, стояла плотная толпа арабов и верблюдов, смешанных в дикой суматохе, и все они громко кричали. Мы протолкались через них и, спустившись по уклону, внезапно попали в русло вади Йенбо, на широкое открытое место: сейчас о его ширине можно было догадываться лишь по разбросанным линиям дозорных костров, мерцающих вдали друг от друга. Там было еще и очень сыро; липкий ил, оставшийся после потока воды, прошедшего здесь по мелкому дну два дня назад, еще покрывал камни. Наши верблюды почувствовали, что под ногами скользко, и двигались неуверенно.

Мы не могли заметить ни всего этого, ни чего-либо еще, кроме массы армии Фейсала, заполонившей долину от края до края. Горели сотни костров из терновника, и вокруг них арабы готовили кофе, ели, спали как убитые, закутанные в свои покрывала, сгрудившись рядом вперемешку с верблюдами. Такое множество верблюдов, оставленных просто так или связанных, на всей территории лагеря создавало неописуемый беспорядок; постоянно прибывали новые, и старые ковыляли к ним на трех ногах, ревя от голода и возбуждения. Выходили патрули, караваны разгружались, посреди всего этого сердито брыкались дюжины египетских мулов.

Мы пробились сквозь эту сумятицу, и на островке спокойствия в самом центре долины нашли шерифа Фейсала. Мы остановили верблюдов рядом с ним. На ковре, разложенном на голых камнях, он сидел между шерифом Шаррафом, каймакамом[53] Умарата и Таифа вместе взятых, его двоюродным братом и Мавлюдом, суровым, стремительным старым патриотом Месопотамии, теперь выступающим адъютантом. Перед ним секретарь на коленях записывал приказ, и в стороне еще один читал донесения вслух при свете посеребренной лампы, которую держал раб. Ночь была безветренная, воздух тяжелый, и незащищенный огонек держался твердо и прямо.

Фейсал, спокойный, как всегда, приветствовал меня улыбкой, пока не закончил диктовать. После этого он извинился за беспорядочный прием и махнул рабам, чтобы нас оставили наедине. Когда они удалились вместе с зеваками, перед нами на открытое место вырвался обезумевший верблюд, ревя трубным голосом и увязая в песке. Мавлюд ударил его по голове, чтобы он ушел прочь, но животное вместо этого толкнуло его; пучки травы для фуража, которыми верблюд был нагружен, развязались, и на молчаливого Шаррафа, на лампу и на меня обрушилась лавина сена. «Хвала Богу, — сказал Фейсал серьезно, — что это было не масло и не мешки с золотом». Затем он объяснил мне, какие неожиданности произошли на фронте за последние двадцать четыре часа.

Турки проскользнули мимо основной части арабских заградительных отрядов в вади Сафра по боковой дороге в горах и отрезали пути к отступлению. Люди племени гарб в панике незаметно ушли в ущелья с каждой стороны и скрылись через них по два — по три, беспокоясь за свои семьи, попавшие под угрозу. Турецкие всадники просочились в пустую долину через Дифранский перевал к Бир Саиду, где Галиб-бей, их командир, чуть не застиг ничего не подозревающего Зейда спящим в палатке. Однако предупреждение поспело как раз вовремя. С помощью шерифа Абдуллы ибн Таваба, старого воина из племени харитов, эмир Зейд достаточно долго сдерживал атаку врага, и в это время кое-что из его палаток и багажа погрузили на верблюдов и увезли. Затем он скрылся сам; но его войско превратилось в беспорядочную толпу беглецов, бешено несущихся в ночи к Йенбо.

Таким образом, дорога на Йенбо лежала открытой перед турками, и Фейсал прискакал сюда всего за час до нашего прибытия с пятью тысячами людей на защиту своей базы, пока не выстроена должная оборона. Его система шпионов разваливалась; гарб, потерявшие разум в темноте, приносили дикие и противоречивые донесения с той и другой стороны о силе турок, их движениях и намерениях. Он не имел представления, ударят ли они по Йенбо или удовольствуются удержанием проходов из вади Йенбо в вади Сафру, пока не бросят основную массу своих сил на побережье между Рабегом и Меккой. При любом повороте событий ситуация была серьезной: лучшее, что могло случиться — если присутствие Фейсала привлекло бы их сюда и заставило бы потерять больше времени на охоту за его армией, пока мы укрепили бы Йенбо. Тем временем он делал все, что мог, довольно энергично; поэтому я сел и стал слушать новости, а скорее — петиции, жалобы и вопросы, которые несли ему, а он в общих чертах их решал.

Шарраф рядом со мной вовсю работал зубочисткой между своими блестящими челюстями, подавая голос только раз или два за час, когда укорял слишком настойчивых просителей. Мавлюд то и дело наклонялся ко мне прямо через нейтральное тело Фейсала, с воодушевлением подхватывая, к нашей общей выгоде, любое слово из доклада, которое могло быть обращено в пользу мгновенной и правильной контратаки.

Это продолжалось до половины пятого утра. Стало уже очень холодно, когда туман из долины поднялся сквозь ковер и промочил нашу одежду. Лагерь постепенно замирал, потому что усталые люди и животные один за другим отходили ко сну; белый туман мягко стелился над ними, превращая костры в ленивые столбы дыма. Прямо за нами поднималась из тумана Джебель-Рудва, еще более крутая и ломаная, чем когда-либо, такая близкая в тихом лунном свете, что, казалось, нависала у нас над головами.

Фейсал, наконец, закончил срочную работу. Мы съели полдюжины фиников, удовольствие ниже среднего, и свернулись на мокром ковре. Пока я лежал там, дрожа, я увидел охрану из племени биаша — они подкрались к Фейсалу и осторожно накрыли его своими покрывалами, когда убедились, что он спит.

Час спустя мы, закоченевшие, встали, якобы на рассвете (слишком холодно было, чтобы дальше лежать и притворяться спящими), и слуги зажгли костер из пальмовых веток, чтобы согреть нас, пока мы с Шаррафом разыскивали какую-нибудь пищу и топливо. Со всех сторон еще приходили посыльные с дурными слухами о немедленной атаке; и лагерь был близок к панике. Поэтому Фейсал решил двинуться на другую позицию, отчасти — потому, что нас бы просто смыло отсюда, если бы где-нибудь в горах пошел дождь, а отчасти — чтобы занять умы своих людей и дать их силам какое-нибудь приложение.

Когда забили его барабаны, верблюдов поспешно навьючили. После второго сигнала каждый вскочил в седло и повернул налево или направо, оставляя широкий проход, по которому Фейсал поехал на своей кобыле, на шаг позади него — Шарраф, а затем Али, знаменосец, прекрасный дикарь из Неджда, с ястребиным профилем и лицом, обрамленным длинными косами черных как смоль волос, падающих с его висков. Он был кричаще одет и ехал на высоком верблюде. За ним толпой ехали шерифы, и шейхи, и рабы — и я — все вперемешку. Этим утром здесь было восемьсот человек охраны.

Фейсал ездил взад-вперед, разыскивая место для лагеря, и наконец остановился на дальней стороне небольшой открытой долины прямо к северу от деревни Нахль Мубарак; хотя дома настолько утопали в деревьях, что немногие из них можно было увидеть со стороны. На южном берегу этой долины, под скалистым возвышением, Фейсал разбил две своих скромных палатки. У Шаррафа тоже была личная палатка; некоторые другие вожди тоже пришли и жили рядом с нами. Охрана поставила свои будки и укрытия; а египетские артиллеристы остановились ниже, с нашей стороны, и красиво построили свои двадцать палаток в линию, чтобы они выглядели по-военному, как положено. Так через некоторое время у нас было множество людей, хотя вряд ли внушительное при подробном рассмотрении.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.