Глава 2. … И отвергнуто
Глава 2. … И отвергнуто
Уоллис рассчитывал на бумаге эффект такой бомбы, покрывая цифрами многие страницы. Наконец он решил, что 10–тонная бомба, взорвавшись в воде, проделает в дамбе дыру диаметром около 1000 футов.
Но уйдет ли бомба в грунт так глубоко, как предсказывают вычисления? Уоллис рассчитал эффект взрыва 10–тонной бомбы на глубине 40 футов. В теории она должна выбросить около 12000 тонн грунта, оставив кратер глубиной 70 футов и диаметром 250 футов. Он попытался рассчитать, сколько понадобится людей и техники, чтобы заровнять такую воронку. Оказалось, что при круглосуточной работе это займет не меньше 14 дней! И представьте себе, что такая бомба попадет на сортировочную станцию! Или на важную железнодорожную линию, канал или шоссе!
Однако Уоллис не слишком восторгался. Ни один бомбардировщик в мире не мог поднять бомбу весом 10 тонн. А бомбы по 5 тонн были слишком малы, чтобы уничтожать такие цели.
Он снова взялся за карандаш и бумагу. Ему были известны ограничения в конструкции самолетов 1940 года, и через пару недель Уоллис выяснил, что можно построить 50–тонный бомбардировщик, который будет нести бомбу в 10 тонн на расстояние 4000 миль со скоростью 320 миль/час на высоте 45000 футов. Он набросал примерную спецификацию и назвал его «Бомбардировщик Победы».
Его методический ум не пропускал ничего. А если на высоте 40000 футов будут облака, которые закроют цель? Погода должна быть достаточно ясной 1 день из 3. Этого хватит.
Сможет ли бомбардир различить маленькую цель с высоты 40000 футов? Уоллис нашел отчет, в котором говорилось, что объект диаметром в несколько футов виден с высоты 35000 футов.
Ветры? Стратосферные ветры достигают скорости 200 миль/час. Он снова обратился к методике наводки бомб и решил, что при существующем оборудовании ветер не помешает.
Однако прицеливание так и оставалось проблемой, ведь большая часть бомб шла мимо. Поэтому Уоллис решил, что следует создать новый бомбовый прицел. И тогда увеличение высоты будет не слишком серьезной помехой. Специальные тренировки помогут класть бомбы достаточно близко к цели, чтобы уничтожить ее.
Была некая красота в этой 10–тонной бомбе. Ей не обязательно было попадать прямо в цель! Ударная волна в грунте была настолько сильной, что даже близкий разрыв должен был уничтожить цель. И еще одно. Взрыв огромной бомбы на глубине 130 футов не приведет к образованию воронки. Возникнет огромная подземная каверна. Если положить такую бомбу рядом с мостом или виадуком, и если сотрясение почвы не разнесет его на куски, подземная каверна обрушит его опоры. Дверца открывается — хлоп! Мост рушится в яму.
Но была еще одна возможность. Кажется, самая серьезная. Несколько таких бомб, правильно нацеленных, могут подрезать корни военной экономики страны. Это означало конец кошмарным ковровым бомбежкам а 1а Герника, при которых приходилось буквально засевать целый район мелкими бомбами, которые не могли причинить серьезного вреда промышленности. Но при этом убивали массу людей!
Но пока это была только революционная заумная теория. Армия, авиация и флот недолюбливали сложные революционные сногсшибательные теории. Следующей проблемой — и, возможно, самой сложной — было заставить выслушать эту теорию и согласиться с ней. Уоллис потратил несколько недель, приводя в порядок бумаги. Потом он отправился к своим знакомым в КВВС и министерстве авиационной промышленности. Но. Но было время Дюнкерка. И никого не интересовало новое мощное оружие.
Бумаги Уоллиса по «бомбе—землетрясению» у чиновников вызывали, как правило, 3 варианта эмоций:
1. Теплый интерес.
2. Непонимание.
3. Тактичную насмешку.
Понял Уоллиса только один человек, который сделал все, что мог, — Артур Теддер. Однако он был всего лишь вице—маршалом авиации, спокойным разумным человеком, покуривающим трубку и прикованным к своей конторке в Уайтхолле. Ему еще было далеко до заместителя Эйзенхауэра — лорда Теддера, маршала КВВС, начальника штаба КВВС. Он представил проекты бомбы и «бомбардировщика победы» нескольким высокопоставленным чиновникам, но единственным результатом были повсеместные выражения вежливого и непреодолимого бездействия. Тогда это было единственной защитой перегруженных работой чиновников от некомпетентных и непрактичных изобретателей. Все в стране работало с предельным напряжением сил, и сейчас в стадию реализации вошел проект прекрасного четырехмоторного бомбардировщика. Поэтому отвлечение сил на работу над «бомбардировщиком победы» привело бы к катастрофическими последствиям, так как он требовал значительно больше времени и сил. Это автоматически ставило крест и на «бомбе—землетрясении», так как даже в перспективе не виделось самолета, который мог бы сбросить ее с предписанной Уоллисом высоты 40000 футов. Новые бомбардировщики, скорее всего, просто не подняли бы ее. И даже подняв, не сумели бы доставить к цели или набрать высоту более 20000 футов, что было совершенно недостаточно.
Затем 19 июля Уоллис получил срочный вызов к лорду Бивербруку, который являлся министром авиационной промышленности. Если «Бобра» (Beaver — Beaverbrook) что—то заинтересует, эти работы резко ускоряются. Уоллис первым же поездом отправился в Лондон, перевел дыхание в большой приемной. Затем открылась высокая дверь, и молодой человек произнес:
— Лорд Бивербрук сейчас примет вас, сэр.
Уоллис вскочил, схватив под мышку свои вычисления, и перешагнул через порог. Его немного трясло от волнения. Он увидел невысокого человека с широким подвижным ртом, сидевшего, слегка сгорбившись, в своем кресле. Скорость, с которой все случилось, потрясла Уоллиса, так же, как само происходящее. Никаких реверансов, никаких прелиминариев. Он еще находился посреди комнаты, когда коротышка спросил:
— Вы поедете в Америку для меня?
— На мгновение Уоллис замер. Потом собрался.
— Я предпочел бы остаться здесь, сэр.
— Что вы можете сделать для меня здесь? — Вопрос сверкнул, точно клинок.
— Создать 10–тонную бомбу и бомбардировщик победы, чтобы нести ее, сэр.
Уоллис почувствовал себя немного увереннее. Коротышка коротко глянул на него.
— Что это даст?
— Окончит войну, — просто ответил Уоллис. — Бомба—землетрясение. Я принес все расчеты, — он показал все бумаги.
— Верю, не сейчас. Посмотрите на это, — Бивербрук протянул ему пачку газетных вырезок. — Посмотрите и возвращайтесь завтра.
После этого Уоллис потерял нить беседы, потому что беседы не было. Он оказался за дверью. Вся встреча заняла едва 40 секунд. Когда он собрался с мыслями, то испытал разочарование, подобное удару. Бивербрук никогда не слышал о его идеях. Ему требовалось нечто совсем другое. Автоматически Уоллис пошел прочь. Только оказавшись перед дверью, он вспомнил об остальном, в том числе о газетах.
В руках вырезок не было. Уоллис обшарил карманы. Там тоже ничего не оказалось. Он даже не знал, чего хотел Бивербрук и зачем приглашал на завтра. Он не может вернуться и спросить, в чем дело… Уоллис вздрогнул при подобной мысли. В панике он принялся обшаривать карманы и наконец в самом последнем нашел—таки вырезки. Как раз, когда надежда уже почти растаяла. Уоллис достал бумагу и прочитал ее.
Это было сообщение из Америки о работах над герметичными кабинами для высотных полетов. «Бобер», очевидно, хотел, чтобы Уоллис на месте ознакомился с этими работами.
Какое разочарование! Уоллис уже работал над герметичными кабинами и знал, как их делать. Он отправился назад в Уэйбридж.
На следующий день он снова встретился с Бивербруком. На сей раз он был опытнее и не так волновался. Уоллис сказал министру, что располагает всей необходимой информацией по герметичным кабинам, и нет никакой нужды ехать в Америку.
— Хорошо, — согласился Бивербрук. — А как насчет 10–тонной бомбы?
Уоллис кратко пересказал ему суть дела. Это было трудно для ученого, которого всегда заносит в технические подробности. Однако он сумел быть кратким и ясным. Бивербрук заинтересовался.
— Вы знаете, как нам сейчас трудно, — сказал он. — Bce это только теория. Мы должны остановить работы над другими важнейшими вещами, и все может завершиться неудачей.
— Этого не может быть, — упрямо ответил Уоллис.
— Все равно нам придется остановить какие—то работы.
— Это оправдает себя.
— Не слишком ли долго? — спросил «Бобер». — 10–тонная бомба и бомбардировщик вдвое крупнее любого существующего звучит как далекое будущее.
— Мы уже спроектировали 2–тонные и 6–тонные бомбы на тех же принципах. Мои «Веллингтоны» вполне могут нести 2–тонные бомбы, — ответил Уоллис. — Новые четырехмоторники могут поднять и 6–тонные бомбы. Все будет готово через год.
— Хорошо, я переговорю с моими экспертами об этом, — пообещал Бивербрук. — Если это не приведет к слишком большому расходу ресурсов, вы получите шанс.
Уоллис вышел, преисполненный надежды. Он провел несколько дней, упрощая чертежи. 9 августа на поезде он отправился в Шеффилд, чтобы посоветоваться со специалистами—металлургами относительно прочного корпуса. Он должен быть достаточно крепким, чтобы выдержать удар на скорости 1000 миль/час и не расколоться при этом. В то же время он должен быть как можно легче, чтобы в него удалось втиснуть побольше взрывчатки. Проектирование больших бомб всегда сложное занятие, однако начался германский воздушный блиц, и на долгое время о них просто позабыли.
На поверхности мало что происходило, но за сценой кипела работа под мощным правительственным прессом. До Уоллиса долетали лишь отдаленные раскаты, особенно от его ярого союзника Артура Теддера. Такой—то и такой—то заинтересовались идеей. Такой—то и такой—то выразили сомнения. Потом пришла еще пара конвертов. Одно письмо было от коммодора авиации Пата Хаскинсона, седовласого плотного человека, возглавлявшего конструкторский департамент министерства авиационной промышленности. Оно было примечательно тупой агрессивностью, с которой Хаскинсон заталкивал новое вооружение в прокрустово ложе. Но большую часть времени Хаскинсон занимался десятками других проблем, потом бомба попала в его дом. Хаскинсон выжил, но ослеп.
Уоллис думал, что перспективы более благоприятны. Сэр Чарльз Крейвен, исполнительный директор Виккерса, симпатизировал ему, и он чувствовал себя достаточно уверенным, чтобы 1 ноября написать Бивербруку и предложить начать работы над 10–тонной бомбой и бомбардировщиком победы.
Потом Теддер был отправлен возглавить Средневосточное Командование КВВС, и Уоллис потерял свою самую умную опору и главного ходока в Уайтхолл. Вскоре после этого Крейвен прислал за ним.
— Я боюсь, у меня не слишком хорошие новости для вас, — сказал Крейвен как можно мягче. — Авиационный совет не верит в большие бомбы. Они предпочитают бомбовые ковры.
— Но разве они не ВИДЯТ, что может сделать большая бомба? — умоляюще спросил Уоллис.
— Очевидно, нет. Они говорят, что по своему опыту знают: 4 бомбы по 250 фунтов лучше, чем 1 бомба в 1000 фунтов. И уж подавно 22000 фунтов.
— Разве они не понимают моих вычислений?
Крейвен на это не ответил. Он дипломатично сказал, что у членов совета, возможно, просто нет ВРЕМЕНИ продраться сквозь цифирь. Может, это и было правдой. Он также мягко добавил:
— Они говорят, что кое—кто полагает 10–тонную бомбу просто безумием.
Уоллис отправился в Уэйбридж в ярости. Однако наутро большая часть злости пропала, на ее место пришло упрямство. Он начал писать обоснование своей 10–тонной бомбы и назвал его «Записка по атакам промышленной мощи Оси». Это было немного туманно, как и любят ученые. Особенно вводит в заблуждение слово «записка», так как подобный документ часто оказывается толще книги.
Как, например, записка Уоллиса. Он начал с теории поражения врага путем уничтожения источников энергии, потом перешел к утомительным деталям физических свойств целей, ударных волн, взрывов, пробивающей способности, конструкции бомб, проектам самолетов, отношению вес/заряд, проблемам прицеливания, возможному эффекту, ремонтным возможностям. Он покрывал множество страниц графиками, формулами и вычислениями. Это был вынужденный подход — дать такое ясное объяснение, чтобы даже дурак мог проследить шаг за шагом, что сулит эта математика.
«Записка» отняла у Уоллиса несколько месяцев. Затем он перепечатал ее, размножил и разослал 70 видным ученым, политикам и военным.
Результат не заставил себя ждать. К нему явился сотрудник Секретной Службы, держа под мышкой одну из копий «Записки».
— Вы послали это мистеру такому—то? — спросил он.
— Да, — ответил Уоллис. — И что?
— Я боюсь, вам не следовало этого делать, мистер Уоллис.
— Почему?
— Это очень секретная вещь. С подобными вещами следует обращаться очень аккуратно, с ними можно знакомить только избранных. Мистер такой—то был крайне удивлен, получив этот документ по почте. Мы тоже озабочены. Я, конечно, понимаю, что вы не хотели…
— Я послал это по 70 адресам, — спокойно ответил Уоллис. Секретный агент побелел.
— Семьдесят?! — возопил он. — СЕМЬДЕСЯТ?!!! Кто? Как? Куда? Кому? Вам не следовало так поступать. Это страшнейший секрет.
— Да неужели? — холодно осведомился Уоллис. — Когда я показал это избранным персонам, они сказали, что я спятил. Меня сочли чокнутым, а все это назвали пустой болтовней.
Агент Секретной Службы только и смог выдавить:
— О—о…
Он попросил имена всех 70. Уоллис отдал список, и секретный агент отбыл в Лондон для дальнейшего расследования. Он—то знал, что ему полагается делать.
Через пару дней он появился снова.
— Все в порядке, — сказал он. — Мы решили, что открытая рассылка такого большого количества экземпляров — лучшая форма маскировки. Никто и не подумает, что это секретно. Но только не делайте этого еще раз.
Уоллис тяжко вздохнул.
— Я надеюсь, в этом не будет необходимости, сказал он. Инцидент был исчерпан.
Через несколько дней появилось еще одно следствие. Одну копию получил полковник авиации Уинтерботэм, который служил в Сити и отвечал за нестандартные методы ведения войны. Он нашел предложение заманчивым и вызвал Уоллиса. Уоллис объяснил ему детали. Уинтерботэм заразился его энтузиазмом. Он знал сэра Генри Тизарда, который был научным советником в министерстве авиационной промышленности, и предложил его вниманию бумаги Уоллиса.
Тизард внимательно изучил их. Как ученый, он без труда разобрался в сложнейших вычислениях. Он отправился к Уоллису в Уэйбридж.
— Я лучше сформирую комитет, чтобы все изучить в деталях, — пообещал он. — Нужно достаточно твердое заключение экспертов. Я думаю, вы это понимаете. Мне придется отвлечь ресурсы от других важных проектов, если мы намерены заняться этим. Поэтому будет разумно иметь твердую уверенность в успехе.
— Конечно, — согласился Уоллис. У него пела душа.
Вскоре после этого Уоллис встретился с комитетом. Во главе его стоял доктор Пай, руководитель исследовательского отдела министерства авиации. Уоллис объяснил свои идеи и описал предполагаемое воздействие уничтожения дамб на германскую военную промышленность. Имелся только один подходящий период для их разрушения — май месяц, когда водохранилища полны после таяния снегов и весенних дождей, еще до того, как будут открыты затворы плотин и вода летом будет спущена по каналам. Тогда будут достигнуты наибольшие затопления, наиболее серьезные потери воды и энергии. Доктор Пай сказал, что комитету потребуется несколько дней, чтобы рассмотреть все это.
Через неделю Уоллис снова встретился с комитетом, чтоб выслушать приговор. Самые черные опасения быстро рассеялись. Отзыв был благоприятным. Когда его зачитывали Уоллис испытал легкое разочарование. Они решили передать вопрос другому комитету. Его работа будет более целенаправленной, и его следует назвать «Комитет по воздушным атакам дамб».
Снова в комитет вошли ученые и инженеры. Они проявили больший интерес, так как германские бомбы, хотя и были лучше британских и уничтожили тысячи англичан, показали полную беспомощность мелких бомб. Например, машиностроительный завод получил 7 попаданий 250–фн бомб, в результате были повреждены только 24 станка из 500. За исключением 2, все были отремонтированы, и производство возобновилось почти немедленно. Так как прицеливание было крайне неточным, 75 % бомб ложились мимо.
— Имея большие бомбы, вам не нужно добиваться прямого попадания, — убеждал Уоллис. — Я думаю, что 10–тонная бомба, упавшая в 50 футах от цели, имеет отличный шанс пробить дыру в такой дамбе, как Мён. А близкое попадание — вещь достаточно простая.
Один из членов комитета, доктор Гленвилл из Дорожного исследовательского комитета в Хармондсуорте, предложил построить модель дамбы и испытать в уменьшенном масштабе все теоретические предположения. Уоллис с восторгом согласился.
Следующие несколько месяцев все время, которое удавалось урвать от основной работы у Виккерса, Уоллис помогал Гленвиллу. Они построили дамбу в 50 раз меньше, чем в Мёне, из крошечных бетонных кубиков, которые изображали огромные строительные монолиты реальной дамбы. Модель имела длину 30 футов, 33 дюйма высоты и толщину 2 фута. Низкая стена изгибалась между земляными берегами, укрытая от нескромных глаз в глухом саду.
С одной стороны модели они налили лужу, изображая озеро. Уоллис взорвал несколько унций гелигнита под землей в 4 футах от модели, чтобы изобразить взрыв 10–тонной бомбы в 200 футах от цели. Вылетел столб воды и грязи, от модели отскочили несколько кубиков, и этим все кончилось.
— Плохо, — сказал Уоллис. — Давайте взорвем поближе.
Он взорвал новую порцию гелигнита в 3 футах от дамбы. Повреждения оказались немногим больше. Следующий заряд взорвался в 2 футах, но все ограничилось поверхностными царапинами.
На расстоянии 12 дюймов (то есть 10–тонная бомба в 50 футах от дамбы) гелигнит вызвал пару поверхностных трещин. Однако они были слишком малы, чтобы серьезно повредить дамбу. Они подорвали еще несколько зарядов, но кумулятивный эффект оказался ничтожным.
Прошло несколько месяцев со дня первой встречи с комитетом. Уоллис мог видеть, что их пыл постепенно гаснет. Гленвилл построил новую модель, а Уоллис испытывал более крупные заряды, чтобы понять, что же МОЖЕТ разрушить модель на расстоянии. Однажды несколько унций гелигнита выбросили водяной столб, перехлестнувший стену сада. Когда пена опала, они увидели воду маленького озера, хлещущую в разломанную дамбу. Бетонные кубики треснули и развалились, получилась та самая брешь, которой жаждал Уоллис. Он пересчитал заряд, который с расстояния 50 футов разрушит дамбу Мёна. Ответ был ужасным. 30000 фн новой взрывчатки RDX. Ученому не требовались карандаш и бумага, чтобы понять, что это означает.
30000 фн — это примерно 14 тонн. И это только взрывчатка. Вес оболочки из легированной стали еще 40000 фн. Итого — 70000 фн, более 30 тонн. Даже бомбардировщик победы, существовавший пока только на бумаге, мог поднимать всего 10 тонн.
На следующем заседании комитета были подведены итоги. Их нетрудно было угадать. Уоллис не получил разрешения.
Тогда он начал думать, что бомба должны взорваться прямо НА стене дамбы. Ударная волна будет гораздо сильнее, поэтому понадобится меньше взрывчатки. Меньше будет и корпус бомбы.
Но как добиться прямого попадания огромной бомбой? Да еще в нужную точку — достаточно глубоко, чтобы возникла ударная волна, большая часть которой обрушится на стену дамбы. А если нужно несколько бомб, как положить все их достаточно точно? Торпеда? Но все дамбы защищены прочными сетями. Вы можете сбросить бомбу очень низко, чтобы уменьшить ошибку, но тогда бомба пойдет почти горизонтально. Попав в воду, она срикошетирует, что тоже не слишком хорошо. Если вы сбросите ее достаточно высоко, чтобы она падала круто, прицеливание будет неточным. Уоллис размышлял над этой проблемой несколько дней.
Он не помнит точно, когда именно его осенила идея. Он вспоминал последний отдых перед войной в Дорсете. Ребятишки играли в обычную игру на воде. И неожиданно возникла идея, такая безумная, что он сам несколько дней пытался отвязаться от нее. Позднее люди говорили, что только такой сумасшедший, как Уоллис, мог придумать нечто подобное.
Уже зная реакцию людей на бред, Уоллис никому не раскрывал детали, даже своему приятелю Матту Саммерсу, старшему пилоту—испытателю Виккерса. Именно он испытывал старую военную лошадку «Веллингтон». Капитан Саммерс был типичным экстравертом и не мог принять всерьез причудливую идею. Совершенно неспособный промолчать, Уоллис осторожно сказал:
— Матт, я думаю, у меня появилась идея относительно этих дамб. Кое—что мне подсказали мои сорванцы во время последних каникул.
Уоллис напустил на себя таинственность и ничего больше не сказал. Саммерс, с любопытством посмотрев на него, нашел его «очень возбужденным».
Уоллис провел трубу в сад своего дома в Эффингеме, устроил пруд и укрыл его забором и принялся играть в детские игры. Чиновники, если бы они его увидели в этот момент, решили бы, что совершенно правильно назвали Уоллиса сумасшедшим. Он соорудил из гнутых палок странный аппарат и часами играл, мокрый и счастливый от того, что идея работала.
В день встречи с комитетом по воздушным атакам дамб он поехал в Лондон пораньше и позвонил в квартиру председателя, доктора Пая. С глазу на глаз он объяснил новую теорию, да так горячо, что Пай не рассмеялся, хотя и выглядел немного ошалевшим.
— Я не стал этого говорить остальным, — сказал Уоллис. — Они решат, что это бред.
— Да, — кивнул Пай. — Я тоже так думаю. Что вы от меня хотите?
— Дайте мне время рассчитать, какое количество RDX требуется, чтобы пробить дыру в стене дамбы Мёна при прямом попадании.
Пай отложил заседание комитета, не раскрывая секрета Уоллиса. Члены комитета собрались крайне неохотно. Они знали о результатах последних испытаний. Уоллис походил на кота на горячей крыше, однако комитет утвердил еще один тур испытаний.
Гленвилл построил для него новую дамбу. Уоллис начал с маленьких зарядов, погружая их в воду и взрывая на бетонных плитках. Эффект был потрясающим, в буквальном смысле слова. Он крушил стену за стеной, отыскивая наименьший потребный заряд. Скоро он знал, что при контактном взрыве с водяной забивкой капля в несколько унций гелигнита пробивает нужную дыру в бетонной стене толщиной 6 дюймов. Из опытов Уоллис рассчитал, что требуется всего 6000 фн RDX, чтобы пробить дамбу Мёна. При этом вес оболочки составлял немного больше 3000 фн, что давало вес бомбы всего 9500 фн. Меньше 5 тонн. Новый четырехмоторный «Ланкастер» мог без проблем доставить ее в Рур.