Глава 4 «Царевич» Петр

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 4

«Царевич» Петр

Самозваный царевич Петр Федорович, появившийся на Тереке еще при жизни Отрепьева, сам рассказал историю своей жизни: первый раз — во время своих зарубежных странствий в декабре 1606 года и во второй раз — перед боярским судом год спустя. Первая версия подробно изложена в письме оршанского старосты А. Сапеги королю, датированном январем 1607 года. Сапега записал рассказ Петра сразу после беседы с ним. Показания самозванца перед боярским судом были обнародованы московскими властями в приложении к царской грамоте от 19 октября 1607 года. Сопоставление двух версий позволяет составить подробное жизнеописание мнимого внука Грозного.

В отличие от Григория Отрепьева Петр не имел подле себя ни кремлевских монахов, ни царских придворных, которые бы могли помочь ему сочинить подходящую легенду. Попав за рубеж, Петр изложил Сапеге историю, носившую отпечаток фольклора. Родителями его, утверждал самозванец, были царь Федор Иванович и царица Ирина Годунова. В момент рождения царица, чтобы спасти сына, сообщила правителю Борису Годунову, будто от нее родился полумедведь-получеловек. Поверив сестре, правитель на время успокоился. Однако Ирина, желая надежнее укрыть сына Петра от грозившей ему смерти, повторно обманула Бориса. Она передала младенца бабе-вдове Анне Васильевой в подмосковном государевом селе Братошино. Та положила Петра у дороги, а потом при людях взяла его в свой дом как сироту. У бабы царевич жил, пока «не набрался разуму». Тем временем Ирина вновь обвела брата вокруг пальца, сказав ему, что родила не мальчика, а девочку. Вслед за тем Борис отравил царя Федора и убил посохом сестру царицу, после чего подросший Петр «пристал» к астраханскому стрельцу Федору и провел два года в Астрахани. Самозванец ничего не мог сказать, от кого он узнал о своем царском происхождении. Такой вопрос не приходил ему в голову, видимо, в силу умственной ограниченности. Какие бы фантастические сведения о себе ни сообщал Петр, он все же не мог уйти от опыта собственной жизни. Перед боярским судом самозванец назвал свое подлинное имя — Илейка Коровин и показал, что родился и воспитывался в семье бабы Ульяны, вдовы торгового человека Тихона Юрьева из Мурома. Живя в Муроме, вдова «без венца» прижила сына Илью от посадского человека Ивана Коровина. Илейка остался сиротой после того, как Иван Коровин умер, а мать по приказу сожителя постриглась под именем старицы Улицы в девичьем Воскресенском монастыре. Торговый человек Т. Грознильников подобрал сироту едва ли не на дороге и увез в Нижний Новгород, где определил сидельцем в свою лавку. Через три года Илейка сбежал от купца и стал служить наймитом-казаком на стругах, плававших с товарами по Волге из Астрахани в Казань и Вятку. Перед судом Илья вспомнил, как годовал в Астрахани, а жил у астраханского стрельца Харитона. (За рубежом самозванец нарочно исказил имя своего астраханского благодетеля.) Позднее Илья плавал на торговом судне в Нижний Новгород, а затем на стрелецком судне на Терек. Там он нанялся в стрелецкий приказ и участвовал в походе на Тарки 1604 года, а по возвращении из похода поступил в холопы на двор к сыну боярскому Г. Елагину.

Будучи за рубежом, самозванец должен был учитывать, что польские власти не желали вступать в какие бы то ни было соглашения с болотниковцами и не позволяли вербовать солдат для московского «царя». Поэтому, повествуя о своей жизни, «царевич» ни слова не сказал об участии в повстанческом движении в России. Перед боярским судом Петр придерживался той же линии. Перезимовав на дворе у Г. Елагина, Илейка бежал под Астрахань, где его «взяли казаки донские и волжские». Исаак Масса отметил, что с зимы 1604/05 года Астрахань была осаждена казаками, выступившими на стороне Лжедмитрия I. Осада продолжалась до весны. Не позднее мая 1605 года астраханский воевода известил терских воевод, «что у них в Астрахани от воров, от казаков стала смута великая и для того им людей послать (на Терек. — Р.С.) немочно».

Илейка отличался непостоянством и то и дело менял хозяев. Он вспоминал, как «из-под юртов, от казаков, ушел в Астрахань, а в Астрахани побыл с четыре недели, а из Астрахани вышел к казакам же и пришел де яз к козаку Нагибе…». Таким образом, беглый холоп либо не сразу примкнул к повстанцам, либо был послан ими в Астрахань как лазутчик. Старый казак Нагиба стал впоследствии одним из видных атаманов в войсках Болотникова.

Гулящий человек на Волге, боярский холоп, а потом вольный казак — такая биография была типичной для казаков. Однажды Илейке Муромцу удалось побывать в Москве. Эта поездка относится к числу загадочных эпизодов его жизни. За рубежом Петр утверждал, что решил пробраться из Астрахани в Москву, когда там на трон взошел его дядя Дмитрий. Он упросил купца Козла взять его с собой в столицу и даже открыл ему свое царское имя. В Москву он якобы прибыл на другой день после гибели Дмитрия (т. е. 18 мая 1606 года) и почти четыре месяца прожил там у мясника Ивана на Покровской улице. В этом случае подлинный факт Илейка украсил вполне сказочными подробностями. Давая показания суду, Муромец назвал десяток имен хозяев и нанимателей, указав места работы, но в своем строго хронологическом повествовании умолчал о поездке в Москву. Однако, давая дополнительные показания, самозванец признал, что приезжал в столицу из Нижнего Новгорода и жил там от Рождества Христова до Петрова дня у церкви Владимира в Садах на дворе у подьячего Дементия Тимофеева.

Илейка не уточнил времени поездки в Москву, но в его хронологическом рассказе можно обнаружить примерно полугодовой пробел — от времени «зимовки» у Елагина и бегства под Астрахань до времени возвращения в Астрахань с воеводой Хворостининым летом 1605 года. Илейка лишь кратко упомянул, что служил тогда «в товарищах» у Нагибы, который «отказал» его казаку Наметке, а дальше отправился вверх по Волге с казаком Неустройко по прозвищу Четыре Здоровья. Внезапное немногословие Илейки объяснялось тем, что в первой половине 1605 года донские и волжские казаки участвовали в примечательных событиях. Во-первых, они захватили воевод в Царицыне и привезли их в лагерь Отрепьева под Орлом. Во-вторых, вместе с донцами волжские казаки окружали Лжедмитрия I в момент его вступления в Москву. С редкой наивностью Илейка старался доказать посредством умолчаний и лжи, что он никогда не сражался на стороне еретика Гришки. Там Илейка утверждал, будто на Волге присоединился к войску князя И. Хворостинина, якобы посланного в Астрахань Борисом Годуновым. На самом деле Хворостинин был послан в поход Лжедмитрием I против астраханских воевод, остававшихся верными династии Годуновых. Если Илейка не перепутал дат и действительно покинул Москву в Петров день, то отсюда следует, что он вступил в столицу вместе с отрядами сторонников Лжедмитрия I, а покинул вместе с И. Хворостининым, отправленным против астраханцев.

Хворостинин прибыл в Астрахань в конце лета 1605 года, а затем направил казачий отряд на Терек. Илейка попал в этот отряд и вместе с терскими казаками зимовал на Тереке. Деньги, заслуженные на царской службе, быстро разошлись, а с наступлением весны казаки стали думать о походе на Каспий в устье Куры, рассчитывая пограбить там турецкие купеческие суда. В случае, если добыча будет мала, казаки намеревались наняться на службу к персидскому шаху Аббасу. Однако в конце концов казачий круг отверг планы морского похода. Атаман Федор Бодырин собрал подле себя 300 казаков и предложил им отправиться в разбойный поход на Волгу, а для этого избрать из своей среды «царевича». Показания Петра дают надежное основание для суждения о пружинах самозванческой интриги, возникшей на этот раз всецело на народной почве. Стали 300 казаков, рассказал Петр, «опроче всего войска тайно приговаривати, чтоб итить на Волгу, громить судов торговых, а выбрать де и назвать царевичем… меня, Илейку, или Митку».

Итак, казаки решили выдвинуть из своей среды самозванца, чтобы оправдать затеянный разбой. В походе на Волгу «царевичу» отводилась роль не столько народного вождя, сколько предводителя воровской шайки. Кандидатами в царевичи старые казаки выбрали сына астраханского стрельца Митьку и Илейку Муромца, служивших у них в «молодых товарищах». «Товарищи» исполняли всякую черную работу в казацких куренях и целиком зависели от покровителя. «Царевич» должен был быть достаточно молодым, а атаманы получали гарантию того, что реальная власть останется у них в руках. Из двух претендентов только Илейка бывал в Москве, что и решило дело в его пользу. Так излагал обстоятельства своего избрания сам Илейка-Петр. Однако можно догадаться, что его избрание было обусловлено другими причинами. Он служил в войсках Лжедмитрия I и, по-видимому, участвовал в московском походе.

Затею атамана Федора Бодырина поддержал атаман Гаврила Пан. Их отряды соединились на реке Быстрой. Терский воевода Петр Головин потребовал выдать самозванца, но терские казаки отказали ему и ушли на Каспий, где к ним присоединились «все казаки из юртов». Находившийся в Астрахани воевода И. Хворостинин отказался «для грабежу» пустить в город «племянника» своего государя с казаками, иначе говоря, он не дал мятежникам разграбить Астрахань. Тогда казаки двинулись к Царицыну, грабя все на своем пути.

Миновав Самару и Свияжск, атаманы узнали о перевороте в Москве и гибели «Дмитрия». Эта весть положила конец их разбойному походу на Волгу. Спустившись вниз по реке до Камышенки, казаки преодолели Переволоку и укрылись на Дону. Петр громил суда на Волге и вел форменную войну против воевод Лжедмитрия I. Все это помогает объяснить, почему Петр оставался на Дону несколько месяцев, отказываясь присоединиться к отрядам донских казаков, которые начиная с лета 1606 года один за другим отправлялись в Путивль на помощь Болотникову.

Восставший народ верил в то, что «Дмитрий» жив и находится в пределах России. Следуя молве, города письменно уведомляли друг друга: «А государь наш царь и великий князь Дмитрей Иванович всея Русии ныне в Коломне». Двое монахов-лазутчиков, посланных из Москвы в окрестности Коломны, повстречали мятежников, и те поклялись, что сами видели «Дмитрия». Царь Василий велел посадить на кол пленного «вора», и тот, умирая, твердил, что «Дмитрий» жив и находится в Путивле. Не имея возможности опровергнуть факт гибели Лжедмитрия, восставшие толковали, что в Москве действительно убит расстрига Гришка, а истинный царевич находится с ними.

Для дворян царская власть была источником всяких благ. По традиции только государь мог жаловать поместья и чины. Ни один дворянин не мог вступить во владение поместьем без ввозной грамоты, адресованной непосредственно от царя к крестьянам, названным поименно. Болотников мог обещать дворянам милости «Дмитрия», но их не удовлетворяли обещания. Царь Василий давал надбавки к поместному окладу и жаловал деньги как дворянам, так и рядовым детям боярским за каждую рану, за доставку языков и т. д. Покидая «воровской» лагерь, дворяне имели возможность немедленно получить от Шуйского щедрые пожалования.

После неудачных переговоров с московским посадом вожди повстанцев осознали, что отсутствие «Дмитрия» может погубить все дело. Болотников многократно писал грамоты в Путивль, требуя ускорить возвращение «царя» из Польши. Начиная с июня путивльский воевода Г. Шаховской, мистифицируя население, многократно заявлял, что «Дмитрий» приближается к Путивлю и с ним идет большое войско. Его словам перестали верить. Оказавшись в трудном положении, Шаховской принял решение, отвечавшее повсеместным ожиданиям народа. Он отправил гонцов от себя и от путивлян на Дон к «царевичу Петру Федоровичу». Некоторое время «Петр» с казаками держался в Монастыревском городке под Азовом, а затем на стругах пошел на Северский Донец. Тут, но словам «Петра», к казакам прибыл гонец с грамотой «от князя Григория Шаховского да ото путивлцов ото всех». Как видно, посад в Путивле играл еще большую роль в повстанческом движении, чем московский посад в царском лагере. «Все» жители Путивля настойчиво просили «Петра» идти «наспех в Путимль, а царь Дмитрий жив, идет со многими людьми в Путимль».

Казачий отряд прибыл в Путивль приблизительно в ноябре 1606 года. Второй раз за свою историю город превратился в «царскую» резиденцию.

Появление в Путивле «царевича Петра» с войсками неизбежно повлекло за собой перемены в лагере восставших. Вольное казачество все больше превращалось в руководящую силу движения. Ядро войска «Петра» составляли терские и волжские казаки. К ним присоединились отряды донских казаков, а к началу 1607 года в Путивль прибыло запорожское войско, по некоторым сведениям насчитывающее 7 тысяч человек.

Повстанческий лагерь «Петра» разительно отличался от лагеря Отрепьева в Путивле. Лжедмитрий I не жалел усилий, чтобы привлечь на свою сторону дворянские верхи. С иными настроениями явился в Путивль «царевич» Петр. Терские и волжские казаки участвовали в войне с Годуновым. Некоторые из них вступили вместе с Лжедмитрием I в Москву. Но «добрый царь» не оправдал их надежд. Вину за это казаки всецело возлагали на «злых бояр». «И стало де на Терке меж казаков, — показал Петр перед судьями, — такие слова: *Государь де нас хотел пожаловати, да лихи де бояре, переводят де жалованье бояре, да не дадут жалованья». Казаки, посадившие самозванца на трон и некоторое время несшие караулы в Кремле, очень точно обрисовали положение дел. Именно бояре настояли на роспуске казачьих повстанческих отрядов и удалении их из Москвы.

Отрепьев был дворянином по происхождению и некоторое время, хотя и недолго, учился в латинских школах в Польше. К тому же он обладал даром редкого лицедея и умел произвести впечатление на пленных дворян, являясь перед ними в окружении польских советников. В юности Отрепьев посещал царский двор, будучи слугой бояр Романовых, а затем патриарха Иова. По происхождению самозванец был дворянином, и пленники могли видеть в нем своего.

Илейка Коровин происходил из посадских людей и по своим манерам и языку был типичным простолюдином. Ему было значительно труднее, чем Отрепьеву, добиться повиновения от пленных дворян, воспринимавших неловкую игру казацкого «царевича» как грубый маскарад. Некоторые из пленников узнавали в ближних людях «царевича» своих беглых холопов. (Среди инициаторов самозванческой интриги был беглый холоп князя Трубецкого казак Василий, а сам «царевич» Петр до принятия царского имени служил в товарищах у казака В. Семенова, холопа боярина В. Черкасского, находившегося в то время в путивльской тюрьме.) Все эти обстоятельства благоприятствовали кровопролитию в Путивле.

Водворение «Петра» в Путивле сопровождалось своего рода переворотом. «Царевич» явился в сопровождении казаков, с полным основанием считавших его своим ставленником и не желавших отказываться от власти. Старому путивльскому руководству пришлось основательно потесниться.

Поход «Петра» в Поволжье весной 1606 года сопровождался восстанием в ряде поволжских городов. «Чернь» выступала в поддержку самозванца, тогда как воеводы оказывали ему сопротивление. Осенью 1606 года события развивались аналогичным образом. На пути в Северскую землю отряд «царевича» должен был пройти через город Царев-Борисов, находившийся в руках воевод Шуйского. Город имел превосходные укрепления и артиллерию. Его гарнизон был одним из самых многочисленных на юге России. В крепости сидел воевода М. Г. Сабуров. Этот «лихой боярин» был хорошо известен вольным казакам. Терские и волжские казаки не забыли, сколько крови они пролили под стенами Астрахани, которую Сабуров оборонял от сторонников Лжедмитрия I в начале 1605 года. Молодой казак Илейка Коровин находился среди повстанцев. В 1606 году боярин Сабуров категорически отказался сдать крепость «царевичу Петру». Но ему не удалось удержать в повиновении гарнизон, состоявший в своей массе из стрельцов и служилых казаков. Вмешательство местного духовенства не спасло дела. По свидетельству старца Иева, «как в смутное время шел вор Петрушка с казаки и он, царегородских всяких людей от того (мятежа. — Р.С.) унимал и наговаривал, чтоб они против вора стояли, и оне его за то хотели убить». Старец избежал гибели, но воеводы М. Г. Сабуров и князь Ю. Приимков-Ростовский были казнены казаками. Совершенно так же действовали казаки «Петра» в другой степной крепости — Ливнах. Дворяне братья Лодыженские подали в Разрядный приказ документы, из которых следовало, что «отца их вор Петрушка убил на Ливнах».

Даже в северских городах, находившихся в руках сторонников Лжедмитрия I, признание казацкого «царевича» сопровождалось распрями и борьбой. Против самозванца выступило влиятельное местное духовенство. В самом начале гражданской войны монахи Богородицкого Молчинского монастыря в Путивле, увлеченные общим потоком, поддержали Лжедмитрия I, за что получили в дальнейшем вотчину. Царь Василий Шуйский подтвердил пожалование расстриги, но его милость была связана с политическими расчетами. Игумен монастыря Дионисий привез из Москвы чудотворную икону и попытался убедить путивлян, что «царевич Петр» — обманщик и самозванец. Казаки поспешили разделаться с игуменом. Как писали в своей челобитной царю старцы монастыря, их игумен, вернувшись в Путивль «и видя в мире смуту и прелесть, вора Петрушку, не боясь смерти, обличал. И вор Петрушка велел того игумена за то убить з башни до смерти. И на тое монастырскую вотчину царя Василья жаловалные грамоты, взяв у него, изодрал… и как вор Петрушка был в Путивле и игумена Деонисья скинул з башни и убил до смерти…».

Монарх не мог управлять государством без Боярской думы. Такова была вековая традиция, и Коровин неизбежно должен был идти по стопам Отрепьева.

В начале гражданской войны Лжедмитрий I полгода тщетно хлопотал о том, чтобы привлечь московских бояр на свою сторону. Первый член думы, попавший к самозванцу, окольничий М. М. Салтыков, так и не стал его боярином. «Царевич Петр» оказался в лучшем положении В Путивле в его свите оказались боярин князь А. А. Телятевский, князь Г. П. Шаховской, князья Мосальские и другие титулованные лица. Примечательной была судьба Телятевского. При Борисе он был самым решительным противником Лжедмитрия I. За это самозванец подверг его крайнему унижению в Туле, куда Телятевский прибыл с другими боярами после переворота 1 июня 1605 года. Самозванец осыпал бояр бранью, «лаяше яко же прямый царский сын», а затем выдал Телятевского на расправу вольным казакам, прибывшим в Тулу с Дона. Казаки били боярина смертным боем, а затем едва живого бросили в тюрьму. Полтора года спустя Телятевский, столкнувшись лицом к лицу с вольными казаками, сразу признал своим государем «Дмитрия», а затем «царевича Петра».

После выступления из Путивля «Петр» неизменно ставил во главе армии или отдельных отрядов титулованных лиц (Телятевского, Мосальских и др.). Казацкие атаманы и сотники из рядовых детей боярских не могли более претендовать на высший воеводский чин.

Скорее всего, знать в Путивле лишь номинально возглавляла повстанческое правительство, реальная же власть находилась в руках казацкого окружения «Петра». Тем не менее образование при особе «царевича» думы, ставшей оплотом дворян, неизбежно изменило общую ситуацию. Пожалование думных чинов и земель было исключительной прерогативой царя. Вопреки гипотезе В И. Корецкого, никаких сведений о пожаловании поместий Болотниковым в источниках нет. Первые точные данные о поместных дачах в повстанческом лагере четко связаны с именем «Петра». Мценские дети боярские Сухотины в челобитной царю писали, что воры убили их отца и распорядились его поместьем: «А поместейцо, твое царское жалованье, у вора у Петрушки было в раздачи…» Появление знатных бояр в окружении самозванца, раздача поместий его приверженцам знаменовали новые тенденции в развитии повстанческого движения. Эти тенденции изменили лицо путивльского лагеря, как то случилось позже с тушинским лагерем.

Тюрьмы Путивля были переполнены. В самом начале восстания под стражу были взяты местные воеводы А. И Ростовский с товарищами Когда Болотников выступил в поход на Москву, он не стал казнить арестованных. За полгода в Путивль привезли много Пленных бояр, стольников, знатных дворян, захваченных в разных городах. Знать имела право на то, чтобы ее судил сам царь. Вожди повстанцев оставались на почве законности, отправляя пленных воевод на царский суд — в Путивль. Ветераны Лжедмитрия I помнили, что в дни московского похода «добрый царь» нередко жаловал захваченных воевод, а казнил лишь немногих. Когда в Путивль явился «царевич Петр», казни дворян приобрели несравненно более широкий размах, чем на ранних этапах восстания Болотникова.

Путивльский воевода Г. Шаховской и бояре не могли предотвратить массовых расправ с дворянами. Как сообщали летописцы, боярский холоп Илюшка Коровин, назвавшись царевичем, в Путивле «много крови пролил бояр, и дворян, и детей боярских лутчих, и всяких людей побил без числа». Казни, ежедневно совершавшиеся на путивльской площади, живо напомнили современникам опричнину. В 1570 году при казни «лихих» изменников-бояр на Поганой луже в Москве Грозный собрал толпу и задал ей вопрос: правильно ли он поступает, казня своих лиходеев и изменников? Народ отвечал криками: «Живи, преблагой царь!» Лишь после этого опричники приступали к казни опальных бояр и дворян: резали их по суставам, обливали кипятком (варом) и проч. Совершенно так же казнил бояр и дворян в Путивле мнимый внук Грозного. Князей и дворян, повествует летописец, «Петрушка» «повеле посекати, по суставом резати, а иным руки и ноги нахлест сечь, а иных варом обливати и з города метати». Сходным образом описаны расправы казаков в разных книгах. «В Путимль, — значится в Разрядах, — привели казаки инова вора Петрушку… и тот вор Петрушка боярина князь Василья Кардануковича, и воевод, и дворян, и воевод, которых приводили (из городов. — Р.С.) …всех побили до смерти разными казнями, иных метали з башен и сажали по колью и по суставам резал». Современники утверждали, будто «Петрушка» велел избивать «пред собой на подромех (на путивльской площади. — Р.С.) бояр и воевод числом на день по семидесят человек». Приведенная цифра едва ли достоверна. Судя по именам, упомянутым в источниках, в Путивле погибло несколько десятков знатных дворян. В числе их были боярин князь В. К. Черкасский, царский посланник ясельничий А. Воейков, знатные воеводы А. И. Ростовский, Ю. Приимков-Ростовский, Г. С. Коркодинов, двое Бутурлиных, Н. В. Измайлов, А. Плещеев, М. Пушкин, И. Г. Ловчиков, П. Д. Юшков, Ф. Бартенев, З. Языков и др.

Родственники казненных еще много лет вспоминали о страшных путивльских казнях. М. К. Бутурлин в 1620 году показал, что дядю его Ефимья Охромеева сына Бутурлина убили в Путивле «тому лет с 16». (Дворянин ошибся на два года: Е. В. Бутурлин получил последнее назначение в 1606 году, а убит был, по свидетельству летописи, «при Петрушке».) Дворянские сироты А. А. и Ф. А. Племянниковы, служившие жильцами при царском дворе, писали в челобитной грамоте царю, что «отца их убили при царе Василье в Путивле, приде, казаки…». Племянниковы совершенно справедливо считали, что инициаторами расправ в Путивле были вольные казаки.

Террор в ходе гражданской войны нарастал постепенно. Первые репрессии носили сравнительно ограниченный характер. Пашков, разгромив армию Мстиславского под Москвой, распустил большую часть пленных дворян и детей боярских по домам. Когда же Шуйские нанесли поражение главной повстанческой армии под Коломенским, пленные подверглись подлинному избиению. Предводитель казацкого войска атаман Аничкин был посажен на кол. Сотни повстанцев были убиты ударами дубины и спущены в проруби под лед. Тысячи «воров» были заключены в тюрьму в Москве, Новгороде, Пскове и других городах. Власти недаром старались убедить страну, будто Москву осаждали одни казаки и боярские холопы. В официальных документах казаков неизменно именовали беглыми холопами. Раб, поднявший руку на господина, заслуживал лишь одного наказания — смерти. Таким образом, крепостническое государство устроило повстанцам кровавую баню, оставаясь на почве законности. Побоище в Москве отозвалось взрывом насилия в Путивле, хотя казни в путивльском лагере уступали по своим масштабам московским избиениям. Среди дворян кровопролитие в Путивле вызвало страх и негодование. Посягательство казаков на жизнь и имущество дворян рассматривалось ими как худшее беззаконие.

Книги Разрядного приказа кратко и точно определили причины казней многих бояр и воевод в Путивле: «Побили за то, что вору («Петру». — Р.С.) креста не целовали». Нередко дворяне не только отказывались от присяги, но громогласно обличали самозванца. Описывая поведение осужденных на казнь дворян, летописец указывал, что «многия от них обличаще его во всем народе, и он их повеле казнити… а оне кричаше и обличаще во весь народ, что он прямой вор, холоп Елагиных детей боярских, сапожников сын». В действительности «царевич» был опознан как холоп дворян Елагиных уже после его пленения в 1607 году. Путивльские пленники не могли знать, кто скрывается под именем несуществующего сына царя Федора. Для них было ясно лишь одно: перед ними обманщик и самозванец. Их ожесточение объяснялось тем, что мужицкий «царевич» олицетворял в их глазах те враждебные им силы — мужиков-страдников и холопов-рабов, — которые пытались перевернуть существующий порядок, претендовали на власть и даже посягали на царский трон.

Сохранилось донесение польского посла Олесницкого из Москвы, составленное летом 1607 года. Посол детально анализировал положение, сложившееся в России после появления «царевича Петра», и излагал причины, позволившие восставшим вновь собрать большую армию. Особенно интересовал его вопрос о том, кто руководил движением. Во главе восстания, рассуждал Олесницкий, «должны быть сами северяне (служилые люди Северской Украины. — Р.С.), которые, будучи недовольны Шуйским, сражаются с ним из-за того, что он изменнически… дал убить Дмитрия, но это недостоверно, так как при Шуйском много думных бояр и дворян из Северской земли». Второе предположение, что восстание возглавляет «царевич Петр», «которого северяне хотят иметь своим государем», но и это сомнительно, ибо «Петр» «столь большого войска собрать не мог, поскольку все считают с самозванцем». Посол склонялся к мысли, что восстанием руководит «Дмитрий», которому, возможно, удалось спастись, хотя и «нет никого, кто бы видел его (своими) глазами».

Лжедмитрия I не было в живых, и слухи о его причастности к формированию новой повстанческой армии, Очевидно, были недостоверны. Сколько бы бояр ни казнил казацкий «царевич», ему не удалось убедить верхи русского общества в своем царском происхождении. Дворянство знало, что у бездетного царя Федора Ивановича не было наследника. Роль отпрыска царской фамилии, взятая на себя Илейком Коровиным, оказалась ему не по плечу. Олесницкий весьма точно заметил, что все считают «Петра» обманщиком. Если ему и удалось сформировать новую армию, то лишь благодаря поддержке низов, и прежде всего путивльцев и «северян», которые, по словам посла, признали его своим государем. Приход к власти казацкого «царевича» и казни дворян в Путивле повлекли за собой дальнейшее размежевание сил. Феодальные землевладельцы Северской Украины, поначалу активно участвовавшие в восстании против Шуйского, теперь стали массами покидать повстанческий лагерь. Посол верно отметил, что к лету 1607 года дворяне Северщины в большинстве оказались в армии Шуйского.

Казацкому предводителю Илейке Коровину не удалось стать вождем общенационального масштаба. Его появление в лагере восставших не устранило необходимости в самозванце. Народ продолжал ждать исхода «доброго царя Дмитрия» из-за рубежа, и «Дмитрий» появился.

Сохранив ядро своей армии, Болотников продолжил войну с царем Василием. Он укрепил обветшавшие укрепления Калуги и приготовился отразить натиск царских ратей. Вскоре же под стены Калуги явился сначала боярин Иван Шуйский, а затем глава Боярской думы, первый воевода Федор Мстиславский и Михаил Скопин-Шуйский. Стены Калуги были деревянными, и воеводы решили их сжечь. С этой целью к городу свезли гору дров, заготовленных в окрестных лесах. Бояре не успели осуществить свой замысел. Повстанцы сделали подкоп и взорвали гору из дров, после чего произвели успешную вылазку из крепости.

Тем временем «царевич» Петр с войском перенес ставку из Путивля в Тулу. В феврале 1607 года воевода «царевича» князь В. Ф. Мосальский пытался пробиться в Калугу с отрядом казаков и обозом, но был наголову разгромлен. В мае на помощь к Болотникову выступил другой боярин «царевича» князь А. А. Телятевский. (Некогда Болотников служил у него холопом.) Телятевский разбил отряд Б. П. Татева, пытавшегося задержать его продвижение. В осадном лагере под Калугой вспыхнула паника. Болотников довершил дело, предприняв вылазку из крепости. Армия Шуйского бежала из-под Калуги, бросив почти всю артиллерию.

Между тем царь Василий предпринимал отчаянные усилия, чтобы упрочить свою власть и покончить с брожением низов в столице. Лазутчики, пытавшиеся распространять в столице «прелестные» письма от имени «Дмитрия», подвергались жестоким наказаниям. В январе 1607 года последовала публичная казнь священника, схваченного с подметными грамотами.

Гражданская война не кончилась. Подати поступали в казну нерегулярно даже из тех уездов, которые оставались в подчинении царской администрации. Поэтому правительству пришлось прибегнуть к распродаже казенного имущества и принудительным займам. В марте 1607 года, отметил И. Масса, царь «повелел распродать из казны старое имущество, как то платья и другие вещи, чтобы получить деньги, а также занял деньги у монастырей и московских купцов, чтобы уплатить жалованье несшим службу».

У дворян, оставшихся в повстанческом лагере, власти отписывали земли. Суровые меры применялись в отношении нетчиков, уклонявшихся от царской службы. Местные власти получили распоряжение отправлять в тюрьму их холопов и крестьян.

По мере того как восстание Болотникова приобретало все более глубокий социальный характер, усиливался процесс консолидации дворянства. И все же кризис феодального сословия, служивший одной из главных причин гражданской войны, не был преодолен. Путем экстренных мер Шуйский восстановил распавшееся дворянское ополчение, что помогло ему довести до конца борьбу с Болотниковым.

Особого внимания заслуживает политика Шуйского в отношении низов. Один из первых законов Шуйского был посвящен холопам. Закон был принят 7 марта 1607 года как именной царский указ. Указ содержал важные уступки боевым холопам. Военные послужильцы-холопы были единственной прослойкой феодально зависимого населения, обладавшей оружием и боевым Опытом. В обстановке гражданской войны противоречия — между дворянами и воинами невольного состояния стали одним из главных факторов развала поместного ополчения. «Великое разорение» конца XVI века и трехлетний голод начала XVII века привели к деклассированию многих мелких землевладельцев. Используя их бедствия, писал А. Палицын, вельможи превращали обнищавших дворян в своих холопов. В годы голода царь Борис распустил слуг опальных бояр. К ним присоединились боевые послужильцы тех землевладельцев, которые не желали или не могли прокормить их и сгоняли со двора. Дворянский публицист увидел в этом едва ли не главную причину последующей Смуты: беглые боевые холопы уклонились «ко греху», «более двадесяти тысящ сицевых воров обретеся… во осаде в сидении в Колуге и в Туле». Поместное ополчение включало до 20–30 тысяч боевых холопов. Если верить Палицыну, все они (хотя и не все разом) оказались в лагере Болотникова. Как видно, дворянский писатель не избежал преувеличения. Но основную тенденцию он подметил точно: беглые боярские люди — боевые холопы явились одним из важных элементов в «воровских» казачьих и прочих повстанческих отрядах. Из этой группы населения вышли такие деятели Смуты, как Хлопко, Отрепьев, Иван Болотников, «царевич» Петр — Илейка. Некоторые из них по происхождению были детьми боярскими. По-видимому, этой группе Василий Шуйский и адресовал свой именной указ. Сколько бы ни служили вольные люди — «добровольные холопы» у бояр, детей боярских и прочих служилых людей, «полгода, или год, или больше, а кабал дати не хотят, — гласил новый закон, — ино тех добровольных холопей в неволю давати не велеть». Указ сохранял привычную терминологию: любого послужильца по старинке именовали холопом. Но теперь послу-жильцам (и прежде всего боевым холопам) из вольных людей не грозило насильственное закабаление. Правительство возродило институт вольных послужильцев, убедившись в ненадежности насильно закабаленных боевых слуг.

Ввиду важности крестьянского вопроса власти поручили выработку нового уложения о крестьянах руководству Поместного приказа. В присутствии царя и высшего духовенства Боярская дума заслушала доклад приказных и 9 марта 1607 года утвердила приговор. Учитывая популярность царя Ивана IV в народе, судьи Поместного приказа подчеркивали, что при нем крестьянские переходы не вели к «великим крамолам», ябедам и насилиям «немочным от сильных», потому что «крестьяне выход имели вольный». При царе Федоре Шуйские заседали в думе как старшие бояре. В угоду им дьяки отметили, что «царь Федор Иванович, по наговору Бориса Годунова, не слушая советов старейших бояр, выход крестьяном заказал… и после того началися многие вражды, крамолы и тяжи». Шуйские не старались представлять себя противниками законов, уничтоживших Юрьев день. Смысл преамбулы уложения заключался совсем в другом: Шуйские желали снять с себя ответственность за те распри, разброд и шатания, которые возникли в феодальном сословии накануне Смуты. Борис Годунов, столкнувшийся с кризисом в годы голода, частично возродил крестьянский выход, что вызывало крайнее негодование мелкого дворянства. Василий Шуйский не желал повторять ошибки Годунова, и его законы исключали самую возможность восстановления Юрьева дня. Поместный приказ не мог справиться с решением бесчисленных споров помещиков из-за крестьян, множившихся из года в год. Его руководители предложили фактически аннулировать распоряжения о крестьянах. Годунова и Лжедмитрия, а вместе с ними аннулировать весь клубок нерешенных тяжб. По новому закону срок сыска беглых крестьян был продлен с пяти до пятнадцати лет.

В стране царил хаос, вызванный гражданской войной. Повстанцы контролировали добрую треть уездов. Закон о крестьянах был скорее программным заявлением, чем практическим руководством. Осуществить сыск беглых в южных уездах, охваченных восстанием, было попросту невозможно. Уложение 1607 года тем не менее способствовало сплочению дворянства, преодолению разброда в его среде.

После перехода Болотникова из Калуги в Тулу повстанческое движение пошло на спад. Последний период восстания Болотникова характеризуется крупными неудачами, окружением и блокадой главной повстанческой армии в Туле.

21 мая 1607 года царь Василий Шуйский выступил из Москвы в Серпухов, с тем чтобы идти далее «на свое государево и земское дело, на воров» под Тулу. Сбор дворянского ополчения, ратных и посошных людей был проведен по всему государству. В Серпухове царя ждали князь Ф. И. Мстиславский, И. И. Шуйский и другие воеводы с полками, отступившими от Калуги. Сильные отряды располагались к юго-западу от столицы в Брянске и на юго-востоке в Кашире.

По крайней мере, две недели царь и его главные воеводы стояли в Серпухове, не предпринимая решительных действий. Воспользовавшись их пассивностью, повстанцы предприняли попытку перехватить у противника инициативу и разбить рать Шуйского в Кашире. Выполнить эту задачу должны были боярин князь А. А. Телятевский, его бывший холоп И. И. Болотников, дворянин М. Аксаков.

Узнав о приближении повстанцев, боярин князь А. В. Голицын выступил навстречу им. В помощь Голицыну царь Василий прислал из Серпухова «голов с сотнями» — отборную дворянскую конницу. Из Рязани к Голицыну прибыл П. Ляпунов с отрядом.

Современники полагали, что будто повстанческая армия насчитывала до 30–40 тысяч воинов. Они очевидным образом преувеличивали численность «воров». Однако ясно одно: для решающей битвы Болотников в последний раз собрал большую армию.

Сражение произошло на реке Восме неподалеку от Каширы 5 июня 1607 года. На рассвете казацкие отряды из армии Болотникова переправились через реку и укрылись в глубоком овраге. Рязанские дворяне попытались выбить их оттуда, но отступили под градом пуль.

Наступление казаков едва не решило исход дела. В битве, как подчеркивали летописцы, «начаши воры московских людей осиливати». Страшась надвигавшегося поражения, главные воеводы отправились в полки и со слезами на глазах убеждали ратников: «Где суть нам бежати? Лучше нам здеся померети…»

Собрав силы, воевода Голицын перешел реку и потеснил главные силы Болотникова. В решающий момент П. Ляпунов снялся с позиций и, оставив казаков в тылу, ринулся на помощь дворянским сотням, бившимся на другом берегу речки. Восставшие не выдержали обрушившегося на них удара тяжеловооруженной конницы и обратились в бегство. Тогда боярские полки перешли реку повсеместно и начали преследовать бегущего неприятеля.

На Восме, как и под Коломенским, воеводы воспользовались неопытностью восставших и разгромили их силы по частям. Обратив в бегство Болотникова, они вернулись затем на Восму, где казаки тем временем укрепили позиции и даже «городок (острожек. — Р.С.) себе сделали».

Социальная рознь оказывала всевозрастающее влияние на исход военных действий. В то время как среди детей боярских из повстанческого лагеря участились случаи измены, казаки и «чернь» вели борьбу с нарастающим упорством.

Два дня воеводы держали казаков в осаде, ожидая, когда у них кончится продовольствие. Именем царя бояре предлагали окруженным сложить оружие, обещая сохранить им жизнь. Но казаки решили биться до последнего человека: «Злодеи воры упрямились, что им (лучше. — Р.С.) помереть, а не здатца (сдаться. — Р.С.)».

На третий день бояре «велели всем полком и всеми ратными людьми к тем вором приступать, конным и пешим; и те воры билися насмерть, стреляли из ружья до тех мест (до тех пор), что у них зелья (пороха) не стало». Большинство казаков были перебиты в бою, а взятых в плен повесили на другой день. Из всех пленных воеводы помиловали всего семь человек. За них заступились нижегородские дети боярские. Годом ранее помилованные терские казаки, следовавшие с «царевичем» Петром по Волге, спасли жизнь нижегородцам.

Через неделю после битвы царь Василий оповестил страну, что его воеводы наголову побили «воров», а «живых языков (пленных. — Р.С.) больше пяти тысяч взяли». Высшее военное ведомство назвало совсем другую цифру. На реке Восме, значится в Разрядах, «языков взяли на том бою 1700 чел., а князь Ондрей Телятевский да Ивашка Болотников ушли с невеликими людми к вору Петрушке». Чем вызвано столь значительное расхождение в цифрах? Ответ на этот вопрос дает «Хроника» К. Буссова. В разгар сражения, повествует К. Буссов, на сторону воевод переметнулся воевода из Тулы по фамилии Телятин с 4 тысячами воинов. В грамоте о битве под Москвой власти назвали Пашкова в числе военнопленных, хотя он был перебежчиком. Видимо, с отчетом о победе на Восме произошло то же самое. Несколько тысяч перешедших на сторону царя повстанцев были включены в число военнопленных. Такой прием имел чисто пропагандистское значение: известно, что отряды, принявшие сторону царя Василия, не разоружались, а сразу же использовались для действий против повстанцев.

Какова была судьба людей, попавших в плен на Восме? По словам летописца, А. Голицын захватил в плен и послал к царю в Серпухов 700 «языков». Куда же делась тысяча пленных, показанная в Разрядах? Очевидно, из 1700 пленных тысяча была повешена.

Вместе с Болотниковым армией повстанцев командовал боярин князь А. А. Телятевский. Поэтому С. М. Соловьев и Н. А. Костомаров допускали возможность отождествления Телятина, упомянутого К. Буссовым, с Телятевским. Но уже И. И. Смирнов отметил, что для такого отождествления нет серьезных оснований. Среди командиров в повстанческой армии было много неродословных детей боярских, казачьих атаманов и прочих лиц, неизвестных по другим источникам, что затрудняет расшифровку имени воеводы Телятина. В битве на Восме погиб цвет повстанческой армии — отряды донских, волжских и терских казаков, казачьи сотни из Путивля и Рыльска.

Царь Василий приказал А. Голицыну двигаться к Туле и послал туда же боярина М. В. Скопина-Шуйского с тремя полками. Болотников пытался задержать царские полки на реке Вороньей под Тулой, но понес поражение и вынужден был укрыться в крепости.

12 июня 1607 года Скопин подступил к Туле. Царь Василий занял Алексин и 30 июня прибыл в осадный лагерь Скопина.

С давних пор Тула была ключевым пунктом обороны южных границ России от кочевников. Ее мощный каменный кремль был сооружен на реке Упе в первой четверти XVI века. Помимо кремля город имел внешний пояс укреплений в виде дубового острога, стены которого упирались в реку Упу. Как крепость Тула имела много преимуществ по сравнению с Калугой, но в одном отношении ее положение было уязвимым. Город располагался в низменных местах и при определенных условиях мог быть затоплен. Царские воеводы решили использовать это обстоятельство, чтобы уберечь полки от больших потерь, неизбежных при штурме.

Автором проекта затопления Тулы был муромский помещик Иван Кровков. Работами по сооружению плотины руководили дьяки Разрядного приказа. Для своего времени это была очень крупная стройка. Работы велись одновременно на обоих берегах Упы. На правом, болотистом, пологом берегу реки надо было соорудить дамбу («заплот») длиной в полверсты, чтобы вода не ушла мимо города по заболоченной стороне. Лишь после строительства дамбы Разрядный приказ распорядился перекрыть реку и ждать осеннего паводка.

В лагере под Тулой было собрано огромное количество работников, главным образом крестьян, которых называли «посошные люди». Это обстоятельство и явилось причиной того, что современники имели невероятно преувеличенные представления о численности рати В. Шуйского. По данным К. Буссова, царь Василий двинулся к Туле, «призвав всю землю — до 100 000 человек». Г. Паэрле считал, будто у царя было «по крайней мере 150 000 человек».

Приведенные цифры лишены достоверности. В начальный момент восстания Шуйский смог использовать против повстанцев всю армию, поскольку ее силы были собраны еще Лжедмитрием I для войны с турками. По Данным Я. Маржарета, численность армии в то время составляла 50–60 тысяч человек. Год спустя добрая треть государства перешла в руки восставших и не подчинялась правительству. Войска понесли большие потере. Кроме того, дворянское конное ополчение растеряло едва ли не большую часть боевых холопов, принявших самое широкое участие в восстании. Царская рать под Тулой едва ли превышала 30–40 тысяч человек, вследствие чего главная армия Скопина имела в своем составе вместо пяти всего три полка.

В составе тульского гарнизона было, по очень принтерным данным, до 20 тысяч человек «с огненным боем» (ружьями). Ими командовали Иван Болотников, боярин князь А. А. Телятевский, князья Г. Шаховской и Мосальский, вождь путивлян Ю. Беззубцев, командир служилых иноземцев литвин С. Кохановский. Предводителем казачьего отряда, приведенного «царевичем» Петром, был атаман Федор Нагиба. (Илейка Коровин был у Нагибы в служителях до того, как принял титул «царевича».)

Реальная власть в гарнизоне принадлежала казакам и их предводителям. По этой причине в Туле меры против знати и дворян проводились с такой же решительностью и беспощадностью, как и в Путивле. Сын боярский Б. Кошкин, попавший в плен к казакам, в челобитной грамоте царю припоминал, как его «вор Петрушка мучил розными муками на Туле и медведьми травил». Служилый мурза И. Барашев также побывал в тульской тюрьме в дни осады города, но ему удалось бежать, и он принес царю важные вести. Согласно челобитной мурзы, его на Туле «били кнутом, и медведем травили, и на башню взводили, и в тюрьму сажали, и голод и нужду терпел…».

Расправы с помещиками превращены были в устрашающие зрелища. Медвежьи потехи издавна славились как развлечение. В загородку вместе с осужденным пускали дикого медведя, и он отбивался от зверя, как мог. Уцелевших после боя дворян возводили на башню, откуда одних по требованию народа сбрасывали вниз, а других, также по решению народа, оправдывали и избавляли от смертной казни. Такие суды действовали во многих городах, занятых повстанцами.

Что касается местных помещиков, воевавших на стороне Шуйского, их имущество в Туле подвергалось конфискации, а найденные на их дворах «крепости» (документы о владении) на земли и холопов подвергались уничтожению.

Пресекая измену в Туле, повстанцы обороняли город с редкой энергией и решительностью. Со слов очевидцев автор карамзинского «Хронографа» писал, что «с Тулы вылазки были на все стороны на всякой день по трижды и по четырежды, а все выходили пешие люди с вогненным боем и многих московских людей ранили и побивали». Вооруженные пищалями воины Болотникова обороняли Тулу совершенно так же, как Корела с казаками оборонял Кромы. Но в отличие от Кром Тула была одной из лучших каменных крепостей России.