ОТКРОВЕНИЕ ГУБАРУ

ОТКРОВЕНИЕ ГУБАРУ

Весть о походе лидийцев принес гонец, когда Кир находился на нисайских пастбищах, готовясь к поездке на восток, в Соленую пустыню. Вместо того чтобы советоваться с оракулом, Ахеменид сразу же поскакал на юг проконсультироваться с Губару, властителем Шушана. Несколько лет его нога не ступала по теплой южной стране Элама, и теперь он нашел ее посвежевшей и зеленой от молодых злаков. Как и в первый приезд, Губару вышел из открытых ворот дворца ему навстречу, на этот раз он нес две одинаковые чаши, наполненные землей и водой в знак мирного подчинения. Губару постарел и держался достойнее; в почтительном молчании он ждал, когда молодой победитель поприветствует его, а Кир подумал, что эламит стал таким же старым, как его отец, только более уравновешенным.

– Что это такое? – спросил он.

Церемонно затаив дыхание, Губару сообщил ему: знаки подчинения земли Элама, платившей дань Мидии, теперь преподносятся Киру, царю мидян и персов.

Кир коснулся подношений и дал знак их убрать. Во всеуслышание он объявил, что с этого момента Губару назначен хшатра паван в Эламе и больше никаких перемен не будет.

– Ты вскормил эту землю, господин Губару, приумножил ее стада, работники поют на твоих полях. Страна эта стала счастливой, сохрани ее такой и дальше. Это говорю я, царь Кир.

Губару пришел в изумление, он выразил огромную радость и, взяв руку Кира в свои, спросил, чем он может послужить своему царственному гостю; Губару понимал, что Ахеменид не приехал бы в Шушан просто полюбоваться сельскохозяйственными работами.

– Однажды ты предлагал мне посоветоваться с тобой, – напомнил ему Кир, – после смерти Навуходоносора. Тогда я не смог приехать. Теперь я должен решить, как поступить с неизвестным мне правителем лидийцев.

Губару выслушал новости с севера, но ничего не сказал, пока они с царственным гостем сидели за пиршественным столом, а его дочь Амитис угощала их засахаренными финиками, медовыми пирогами и другими лакомствами. Затем он предложил обратиться к мудрости его советников. Кир ожидал, что они предстанут перед старейшинами Элама и хранителями закона. Однако Губару привел его в новую комнату дворца, где одни ученые сосредоточенно исследовали покрытые письменами овечьи шкуры, а другие вырезали что-то на глиняных табличках. Словно сокровища, эти письмена были разложены на подставках вдоль стен, и Губару объяснил, что они хранят огромную мудрость, поскольку содержат записи о прошлом.

– Последний ассириец Ашшурбанипал владел обширной библиотекой. Лучше бы он не выходил из нее и не лез на военную колесницу.

Не умевший читать Кир терпеливо ждал, что ученый эламит ответит на его вопрос, но Губару, как бы выполняя ритуал, взял светильник и стал касаться различных свитков и табличек, попутно объясняя их основные темы. Одни хранили тайну падения хеттов, чрезвычайно храброго народа, а другие, более поздние, воинственных ассирийцев.

– Их сила не могла противостоять напастям. Они воевали друг с другом – как Вавилон Саргонов – и не замечали большего зла.

По их странам, рассказывал Губару, проскакали дикие киммерийцы, или гимираи, явившиеся из далекой северной тьмы. Киммерийцы разграбили то, что было создано, и храмы, и дворцы. Губару прочитал по свитку с кривым арамейским письмом:

– «Они жестоки; несутся на конях, выстроились как один человек, чтобы сразиться с тобою, дочь Вавилона. Скорбь объяла нас, муки – как женщину в родах. Не беги, не ищи спасения в поле, ибо враги и страх разят со всех сторон».

Так сетовал иудей Иеремия. Страх сделал людей беспомощными на поколения; мор следовал за всадниками.

– Два борца восстали против всадников, – задумчиво продолжал Губару. – Да, мидянин Киаксар и Алиат, отец лидийца Креза. Они отвели бедствие вторжения, но страх и мор остались; мидяне стали сражаться против лидийцев. Мой господин Навуходоносор покорил египтян. Он стремился укрепить Вавилонию от любого будущего вторжения. Я работал с его строителями, воздвигавшими стену против Мидии, в то время как дальновидный Навуходоносор – да покоится в мире его беспокойная душа – заключил договор о дружеских отношениях с Лидией. Его называли халдеем, поскольку он был прозорлив, как астроном. Говорили, что он растрачивает силы своего народа на строительство оборонительных сооружений, но за этими стенами вот уже целое поколение до сих пор процветает торговля и увеличивается богатство.

Поставив светильник, Губару сложил руки.

– Ты ничего мне не сказал! – разгневанно вскричал Кир.

– Я сказал тебе все, господин мой Кир. Что случалось, то случится снова, если только не возникнет новый образ действия и не победит старый.

Обдумав его слова, Кир понял, что старый эламит описал столкновения городов между собой, Вавилона с Ниневией, Экбатаны с Сардами и более серьезную беду – вторжение северных кочевников, будь то скифы или киммерийцы. Единственное, чего хотелось Киру на этом этапе, – удалиться в свою долину и ухаживать за ней, как Губару ухаживал за своими когда-то заброшенными землями Элама.

Когда Кир высказал это Губару, старый политик спокойно покачал головой:

– Единственное, чего ты не можешь сделать, – отступить. Твой отец, мне кажется, стремился к этому с редким умением. Но царь Мидии должен защищать всех своих подданных, а они многочисленны. Уже теперь, наверное, лидийцы осадили каппадокийцев в их дальней крепости, которой посчастливилось вырасти на руинах хеттов. – Губару улыбнулся мимолетному воспоминанию. – Есть ли у преемника Киаксара еще какой-либо выбор: идти на помощь этим варварам-каппадокийцам или не идти? В любом случае может ли он избежать несчастий новой войны?

Эта настойчивая аргументация утомила Ахеменида, вскричавшего:

– Я призову моих асваранцев, поскачу на границу, сам разберусь в этом деле и сделаю то, что посчитаю лучшим.

Морщины на ничего не выразившем лице эламита потемнели.

– Я боялся, что ты так поступишь, и пытался прояснить некоторые последствия. По-настоящему тебя волнует такой вопрос: сможет ли недостойный Губару помочь тебе начать первую войну? – Он вздохнул. – Если ты не принимаешь во внимание уроки прошлого, послушайся голоса жизненного опыта.

И он привел Кира и Гарпага к старейшинам Элама. Узнав, с чем столкнулся Ахеменид, они задумались, как судьи перед объявлением решения. Они сблизили головы и шепотом обменялись мнениями, затем сообщили свое заключение Губару.

– Эти мудрецы, – объявил Губару, – видят на твоем пути серьезную скрытую помеху. Лидией Крез усилил свое положение, заключив союзы с фараоном в Саисе, имеющим выгоду от торговли, с царями Спарты, которые им восхищаются, и с Эсагилой – вавилонской цитаделью. Таким образом, вместо одного врага ты можешь получить четырех. Сейчас флот спартанцев и колесницы египтян находятся очень далеко и смогут достичь Сард лишь через много-много лун. Однако Вавилон совсем рядом, и он очень силен. Таким образом, старейшины советуют тебе сразу предложить Вавилону договор о взаимной обороне. Имея такое предложение в руках, халдейские государственные мужи сочтут необходимым, оставаясь начеку, дождаться результата: Крез победит тебя или ты Креза. В любом случае в их распоряжении окажется договор с победителем; они смогут извлечь выгоду из чужой войны.

Кир прервал изложение аргументации деталей вавилонского договора, заявив, что он на это не пойдет. Он чувствовал, что с другом нужно обращаться как с другом, а с врагом как с врагом, не прикрываясь хитростью. Старейшины неодобрительно качали головами, пока Гарпаг не нашел выход. Элам, сказал он, являясь теперь данником мидян и персов, мог бы предложить Вавилонии договор о ненападении. Он никак не свяжет Кира, зато халдеи заподозрят, что Губару ищет какую-то выгоду для себя, и будут, оставаясь настороже, дожидаться результата, чтобы решить, как им выгадать для себя еще больше.

Оставив Гарпага обсуждать со старейшинами вавилонский договор, Кир вывел Губару из дворца, и они прошли на середину моста. Он хотел, чтобы голова очистилась от шума спора.

– Мой отец лежит в могиле, – сказал он наконец. – Я хочу, чтобы моим приемным отцом стал ты, Губару. Тогда связь между нами никогда не порвется.

Губару одновременно испугался и был тронут. Той же ночью он доказал, что принял кровные узы.

Когда ночью Кир подошел к своей спальне, в ней горел свет. Держа светильник обеими руками, с ним заговорила дочь Губару:

– Господин Ахеменидов, я верю, ты будешь милостив к нам. – С легкой улыбкой она посмотрела ему в глаза. – Теперь, когда я стала тебе сестрой, если хочешь, можешь насладиться мной.

Таким образом, той ночью Амитис дала Киру утешение и удовлетворение. После этого она стала его второй женой, хотя ее ребенок должен был стоять ниже по положению, чем старшие сыновья Кира. Больше Кир не сомневался, он знал, что Губару его не предаст.

С этой уверенностью Кир начал свое путешествие в начале месяца нисана (546 года до н. э.), когда табуны лошадей могли кормиться молодой травой. Вперед он послал предложение примирения: «Пусть лидийский царь признает себя военачальником – защитником Кира, царя мидян и персов. После этого он сможет править своим народом и городом Сардами как сейчас правит ими; его жизнь и семья будут такими же, каковы они сейчас, и никак не изменятся от его подчинения Киру как высшему повелителю».

На это послание в должное время Крез прислал ответ, короткий и высокомерный: «Царь Крез никогда не подчинялся приказам других. Менее всего он обращает внимание на приказы персов, которые были рабами мидян и будут рабами лидийцев».

– Это чтобы добавить к своей славе еще одну табличку с письмом, – заметил Гарпаг и продолжал:

– Очевидно, он приготовился к битве. Не вижу, чтобы ты готовился.

– Ну так готовься сейчас.

Гарпаг послал вперед лаконичные вызовы вооруженным силам, находившимся вдоль великой северной дороги. Его горцы-армяне отправились в путь, чтобы присоединиться к ним у «ворот Азии», сумрачного ущелья, ведущего на юг к реке Заб. Там появились дикие кардачи, или курды, скакавшие за своими племенными вождями, носившими подпрыгивающие гребешки из конского волоса на отделанных бахромой тюрбанах. Кир приветствовал их и спросил, чего им не хватает. Серебра, ответили энергичные курды, которых Астиаг называл племенами грабителей; тогда он наполнил их ладони серебряными сиклями из своих сундуков.

– Пусть бы заработали сначала, – проворчал Гарпаг.

Однако Кир вспомнил, как маг презирал правителей, которые не следуют за своей судьбой, а копят сокровища.

Опытные воины между собой называли его мечтателем; они наблюдали, как он судил – в тяжелой мидийской тиаре, сверкавшей над его серыми глазами, орлиным носом и короткой кудрявой бородой. Уже тогда он выглядел старше своих лет. Когда распространились слухи, что Ахеменид одаривал всякого, кто выигрывал слушание, сельские старцы стали проталкиваться через охрану, умоляя о справедливости и помощи. Кир их выслушивал, и сундуки с серебром в обозе становились все легче и легче. Поздно ночью Эмба начинал злиться и пытался утащить хозяина спать. Однажды гирканин, выплюнув приличный кусок сахарного тростника, выразил недовольство:

– Будешь таким добрым и сладким – эти псы съедят тебя с потрохами.

– А если буду слишком горьким, они меня выплюнут.

Кир не стал напоминать слуге, что теперь правителю Ахемениду охотно служили люди, прежде ему противостоявшие, – германий Табал и тот же Гарпаг, попытавшийся хитростью лишить его власти. Мысль об этом подбадривала Кира. Даже Астиаг, желавший его уничтожить, стал безопасен в Парсагардах, окруженный винными парами. Однако Кир никогда не предполагал, что судьба уводит его из родной долины.

Когда казначей донес, что сундуки с серебром опустели, как прошлогодние осиные гнезда, Кир одобрительно кивнул:

– Хорошо, теперь это не будет тебя беспокоить. Я слышал, Креза очень тяготит его богатство.

Военачальники уже начинали мечтать, как они освободят гордого лидийца от груза его сокровищ. Следуя по равнине левым берегом Тигра, они указали Киру на темные стены, возвышавшиеся на заросшем травой холме. Это были остатки Ниневии. Рядом с широкими городскими воротами, вскинув крылья, стояли два каменных духа – полубыки-полулюди, увенчанные царскими коронами. Внутри города тянулись пустые асфальтовые кварталы улиц, по которым горный ветер носил облака пыли; все нищие и прокаженные разбежались по разрушенным зданиям, прячась от воинов, но те не обращали на них никакого внимания. Бородатый призрак, говоривший еще на древнеаккадском языке, провел военачальников через залы с глазурованной плиткой, украшенной сценами охоты, к высохшим пальмам опустевшего дворцового сада. Проводник указал им на изображение, высеченное на сером камне.

– Лучшее изображение Ашшура.

На каменном портрете Ашшурбанипал сидел или даже полулежал. Для пущего удобства он снял тиару и распустил длинные волосы. С платком на коленях он потягивал вино из кубка, одна из его жен тоже держала в руке чашу, а рабы отгоняли от них мух и играли на флейтах приятную музыку. Кир заметил, что ложе мужчины и кресло женщины стояли на сосновых шишках, которые должны были помешать злым духам земли подниматься к царственной чете. Еще он обратил внимание, что на одной из пальм висела отрубленная голова царя Элама. Значит, Ашшурбанипал изобразил на этом портрете себя отдыхающим на пире после триумфальной победы. Как давно это было? Не более трех поколений назад, разрушив Шушан, воздвиг он эту победную доску. Теперь пальмы в его саду превратились в высохшие столбы, и никто не убирал песок, засыпающий его портрет.

Как это сказал о нем Губару? Лучше бы он оставался в своей библиотеке и не лез на военную колесницу. Губару верил и настойчиво повторял Киру, что сама война приносит великие бедствия. Тот, кто обнажил меч, должен умереть от незримого меча. Может ли какой-либо человек без помощи самых могущественных богов вступить в конфликт и избежать последующих бед? На этот вопрос Кир не знал ответа. Он никогда глубоко не задумывался о последствиях своих действий.

Кир так долго смотрел на каменное изображение ассирийцев, что его военачальники забеспокоились, не пало ли на него проклятие, а пожилой проводник перестал просить монету.

Недавно прибывшие воины удивлялись, когда узнавали, что армия не несла с собой богов – ни защищающего образа Набу, ни Иштар, плененную или хранительницу. У Кира, видимо, не было таких изображений. Его не интересовали предзнаменования, получаемые при жертвоприношениях животных, по утрам он не выпускал на волю птиц. Он вел двести сотен человек с их стадами, повозками и верблюдами на запад, вдоль откоса высоких гор. У истоков Евфрата он повернул выше в горы. Пройдя севернее, армия спустилась в тенистые сосновые долины. Священная гора Арарат лежала далеко за пределами видимости на востоке. Все эти земли, когда-то принадлежавшие хеттам и затем ассирийцам, находились под правлением Мидии, то есть самого Кира. На этой дороге его догнал эфесец Эврибат.

Этот грек вез с собой легкие повозки, груженные лидийскими монетами, и все это он предложил Киру. По его словам, Крез выдал ему монеты под предлогом передачи дельфийскому оракулу, но в действительности чтобы заручиться поддержкой греческих купцов в портах. По-видимому, Эврибат не любил тиранов, правящих от имени Креза, и он предпочитал могущественного монарха мидян и персов, который, по слухам, проявлял чрезвычайное милосердие. В доказательство своей честности он сообщил Гарпагу подробности о вооруженных силах, собранных Крезом. Столько-то наемных пехотинцев-гоплитов, столько-то великолепных лидийских всадников…

Киру показалось странным, что лидиец предает своих сородичей. Армянский полководец кивком головы подтвердил численность противника, которую он проверял через собственных шпионов.

– Ну и что ты думаешь делать? – спросил его Кир.

Как обычно, Гарпаг не ответил прямо. На марше он повеселел, не имея других обязанностей, кроме передачи Киру своего опыта. И в от он рассказал басню раба Эзопа о том, как воевали волк и горный козел. Волк пытался заманить шустрого козла в ловушку, а тот держался от него подальше на склоне горы. Так они воевали, и победа не шла ни к одному, ни к другому. Это продолжалось до тех пор, пока горный козел не увидел в водоеме свое отражение. Он принялся восхищаться, говоря: «Какие великолепные рога растут у меня на голове, какие у меня прекрасные быстрые ноги. Несомненно, я очень скверно пользуюсь своей силой». И вслед за этим он разыскал волка и набросился на него. А волк схватил его за горло, придушил и съел.

– Мораль такова, – добавил Кир, получивший удовольствие от истории, – я восхищаюсь своей силой, как тот горный козел. Что, если мне и дальше скакать по горам?

– Тогда все мы сможем прожить дольше.

В это самое время они выходили на угрюмое Каппадокийское плато, где их поджидали лидийцы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.