Откровение Оды

Откровение Оды

Ода с замирающим сердцем вступила под своды белокаменного дворца в Киеве. Отныне это был ее новый дом.

Святослав встретил супругу с распростертыми объятиями.

- А вот и великая княгиня пожаловала! - весело молвил он и с притворной строгостью приказал боярам, толпившимся вокруг: - Кланяйтесь, почтенные, своей княгине! Кланяйтесь!

Бояре поклонились: кто низко, кто не очень.

Среди киевских бояр Ода заметила много старших дружинников, перебравшихся за своим князем из Чернигова в Киев.

Святослав самолично провел Оду по всему дворцу, завел ее даже в сокровищницу.

- Гляди, лада моя, сколь мы с тобой ныне богаты! - Святослав поднимал крышки больших сундуков, в которых покоились груды золотых и серебряных монет, россыпи самоцветных камней и белого жемчуга. - Не все упер с собой Изяслав, как видишь. Да и мог ли он все-то с собой забрать, а?

Святослав повел Оду дальше по сокровищнице туда, где на деревянных полках стояли рядами золотые чеканные ендовы, братины, чаши и бражницы. Он смеялся, глядя на неподдельное изумление супруги при виде золотых слитков, сложенных конусообразными пирамидками. Тут же стояло множество кожаных мешков с серебряными гривнами. На стенах было развешано украшенное золотом и драгоценными камнями оружие: мечи, кинжалы, множество изящных топориков, секир, стилетов…

Далеко не бедная была казна у Святослава в Чернигове, но с таким богатством сравниться не могла.

- Таких сокровищ нет даже у германского короля, - промолвила пораженная Ода, выйдя из сокровищницы.

- Да что у короля германского, - в восторге воскликнул Святослав, - у самого Папы Римского нет таких богатств! А у нас есть!

Он торжествующе расхохотался.

Однако поздно вечером, находясь с супругой в ложнице, Святослав стал совсем другим, мрачным и задумчивым.

- О чем печаль, свет мой? - допытывалась Ода. - Что таишь в сердце своем?

- Изяслав-паскудник перехитрил меня, - хмуро ответил Святослав, - не ко Всеславу в Полоцк побежал, а к Болеславу в Краков. Теперь он станет поляков на меня натравливать.

- Болеслав - зять твой, - сказала Ода. - Не поднимет он меч на тестя своего.

- Ты поляков не знаешь, Одушка, - мрачно усмехнулся Святослав. - Они хотя и христиане, а по волчьим законам живут. У них в княжеской среде убийство ближней родни - обычное дело. Брат режет брата, сын - отца, жена - мужа. И все - ради власти и богатства. Так что Болеславу поднять меч на тестя - плевое дело.

- Что ты намерен делать? - спросила Ода, знавшая, что ее муж не из тех людей, которые почивают на лаврах после всякой удачи.

- Думаю вот, - неопределенно ответил Святослав. Став великим князем, Святослав перераспределил княжеские столы.

Брату Всеволоду Святослав уступил Чернигов, тем самым подтверждая, что Всеволод отныне второй по значимости князь на Руси. Владимира, сына Всеволода, которому уже исполнилось двадцать лет, Святослав перевел из Смоленска во Владимир. Святослав давно заприметил во Владимире Всеволодовиче недюжинное ратное умение, поэтому и решил держать его на польском порубежье на случай войны с Болеславом.

Своего старшего сына Глеба Святослав вывел из Новгорода и посадил в Переяславле. Давыда - перевел из Мурома в Новгород, а в Муром отправил Ярослава, младшего сына.

Олег и Роман остались на прежних княжеских столах: один в ростово-суздальской земле, другой - в Тмутаракани. Не забыл Святослав и про своего любимого племянника Бориса, посадив его князем в Вышгороде. Ода как-то намекнула Святославу, мол, почему бы не перевести Олега в Смоленск.

- Олегу уже двадцать пять лет, - молвила Ода. - По-моему, он достоин и более высокого стола. Не век же ему в Залесской глуши сидеть.

- Я и сам рад бы перевести Олега из Ростова поближе к Киеву, - ответил Святослав. - Однако Смоленск Всеволоду принадлежит. Не ссориться же мне из-за этого с братом. Я и так его Переяславля лишил.

- Ты же уступил Всеволоду Чернигов, - удивилась Ода. - Разве ему этого мало? Чернигов гораздо больше Переяславля и от Степи подальше.

- Так-то оно так, - согласился с женой Святослав, - Чернигов после Киева второй град на Руси. Но у Всеволода в Чернигове лишь его молодшая дружина и слуги, а все бояре его остались в Переяславле. Черниговские же бояре признают во Всеволоде своего властелина только по закону, а по сути истинным их повелителем был и остаюсь я. И Всеволод понимает это. Может, оттого ему так неуютно в Чернигове.

- Ну так и оставил бы Всеволода в его любимом Переяславле, - бросила Ода, - а Чернигов отдал бы Глебу. Небось, бояре черниговские с большей охотой приняли бы сына твоего, нежели брата.

- Нельзя мне так поступать, - проворчал Святослав, - не по закону это. По «Русской Правде» коль старший брат сидит на киевском столе, то следующий по старшинству должен сидеть в Чернигове, а еще более младший брат получает Переяславль. У нас так и было, покуда мы не согнали Изяслава с киевского стола. Теперь положение изменилось, поскольку нас, братьев, осталось двое. По закону, мой старший сын должен сидеть князем в Переяславле, так как этот град третий по значимости после Киева и Чернигова. Таким образом Глеб как бы переходит в разряд моих младших братьев. Уразумела?

- Нет, - коротко ответила Ода.

На этом разговор прекратился, поскольку Святослав не любил кого-либо убеждать в очевидном, а Ода не стремилась выслушивать его доводы, ибо в душе считала, что написанный закон скорее камень преткновения, чем выход из возникающих затруднений при дележе власти.

Святослав был обеспокоен не только тем, что Изяслав скрылся в Польше, но и поведением игумена Феодосия, который открыто осудил изгнание. На праздничный пир, данный Святославом по поводу своего вокняжения в Киеве, Феодосии не прибыл, хотя был приглашен в числе первых. Более того, из Печерской обители явился монах и передал Святославу устное послание своего игумена, из коего следовало, что там, где пируют на развалинах братней любви, ему, Феодосию, не место.

Всеволод повел себя странно, когда Святослав предложил ему вместе с ним съездить в Печерскую обитель и лично переведаться с Феодосией.

«Феодосии на тебя гневается, - сказал Всеволод, - тебе и ответ пред ним держать, брат. А мое дело сторона».

И Святослав, скрепя сердце, собрался один ехать к Феодосию.

- Может, и мне с тобой? - обратилась к мужу Ода.

- Не стоит, - отказался Святослав и раздраженно добавил: - А то схимники еще подумают, что я вознамерился повлиять на отца-игумена прелестями своей супруги.

Из Печерской обители Святослав вернулся мрачнее тучи.

Ни с кем из своих приближенных бояр он откровенничать не стал, лишь Оде проговорился во хмелю о том, какими упреками встретил его преподобный Феодосии.

- Укорял меня Феодосии тем, что я не просто закон нарушил, Ярославом Мудрым установленный, лишив отцовского стола брата старшего, но изгнал Изяслава из Руси. Как будто не предлагал я ему стол княжеский в отчей земле. Для Феодосия Изяслав теперь вроде мученика. А то, что Никон и Антоний, монахи печерские, спасались в свое время у меня в Чернигове от неправедного гнева Изяслава, про это Феодосии не вспоминает. Сильно же прельстил его Изяслав тем, что канонизировал Бориса и Глеба: выстроил храм в честь первых русских святых, наперекор Царьграду пошел и за это ему честь и слава! Я сказал Феодосию, что кабы не наше со Всеволодом вмешательство, так ничего бы у Изяслава не вышло: не столковался бы он с митрополитом. Феодосии меня и за это упрекнул, мол, тщеславием я объят и за славой людской гонюсь.

Ода внимательно выслушала Святослава. Затем дала ему совет:

- Изяслав выстроил церковь в честь святых Бориса и Глеба в Вышгороде, а ты возведи Борисоглебский храм в Киеве. Да еще краше! В следующий раз Феодосию упрекать тебя будет труднее, ибо за тебя, свет мой, встанут дела твои праведные.

Святослав враз протрезвел: совет Оды ему понравился.

На другой день Святослав, сев на коня, принялся ездить по Киеву, выбирая место для будущего храма. Помогал ему в этом боярин Зерновит и воевода Перенег.

Зерновит предложил место на холме Щекавица. Перенег же предлагал, что лучше всего ставить храм святых Бориса и Глеба в Копырьеве конце. Но Святослав решил по-своему, ему приглянулось местечко на Подоле близ пристани на Почайне-реке. Пусть Борисоглебский храм видят не только русичи, но и заморские гости, корабли коих все лето стоят у берегов Почайны, сказал Святослав. Да и маловато храмов на Подоле по сравнению с Горой и Ярославовым Градом, а ведь на Подоле да в Гончарном конце живет больше половины населения Киева.

Митрополит Георгий как только проведал о замысле Святослава, сразу к нему пожаловал и давай упреками сыпать, мол, нарушает князь уговор, что храмы святым Борису и Глебу в Киеве строить не будут.

- Где угодно, только не в Киеве, - молвил владыка Георгий. - На том стоял и стоять буду! Изяслав мне крест целовал на этом.

- Изяслав крест целовал, а я нет, - огрызнулся Святослав. - И будет по-моему!

Крепко разругались Святослав с Георгием, таких слов наговорили друг другу, какие во хмелю не каждый скажет.

Владыка Георгий на другой же день взошел на торговый греческий корабль и отправился в Константинополь.

- Жаловаться патриарху поехал, - процедил сквозь зубы Святослав, когда ему сообщили о внезапном отъезде митрополита. - Не битьем, так катаньем хочет меня взять, песья душа!

* * *

В середине лета состоялось венчание Глеба и Янки, дочери Всеволода Ярославича.

Торжество происходило в Переяславле, где Глеб ныне держал свой княжеский стол. Янка несколько раз до этого порывавшаяся сбежать ко Глебу в Новгород, была безмерно счастлива, когда ее суженый супруг вдруг сам приехал к ней в Переяславль. Еще Янка была рада тому, что нелюбимая ею мачеха перебралась из Переяславля в Чернигов.

«Наконец-то ханская дочь не будет больше осквернять своим присутствием покоев, где некогда жила милая матушка», - с присущей ей прямотой заявила Янка Оде, приехавшей на свадьбу.

Из всех братьев Глеба к нему на свадьбу пожаловал только Олег, да и тот пребывал в печали, схоронив недавно жену.

Ода в душе радовалась, что Олег овдовел, ибо в ней с новой силой вспыхнула страстная любовь к пасынку, который в свои двадцать пять лет стал статным витязем с властным голосом и мужественным лицом. За время разлуки чувства Оды к Олегу не притупились, наоборот, она жила воспоминаниями о тех сладостных мгновениях и днях. Ода молила Господа о том, чтобы все это опять вернулось к ней, и даже о том, чтобы в конце концов Олег стал ее законным супругом.

После свадебных торжеств Олег вместе с отцом и мачехой приехал в Киев. Где задержался на неопределенный срок, вынужденный к тому Одой, которая делала все, чтобы вновь опутать его своими чарами. Не хотел и Святослав так скоро отпускать от себя любимого сына. Желая, чтобы Олег поскорее позабыл свое горе, Святослав, сам того не подозревая, толкал его в объятия Оды: велел жене неотлучно находиться при Олеге, развлекать его беседой, воспоминаниями о детстве, тешить музыкой и пением.

- Покажи ему Киев, ведь Олегу сей град почти незнаком, - выставлял супругу Святослав. - Свози его в Вышгород и Василев, покатайся в ладье по Днепру. Пусть новые впечатления вытеснят из Олегова сердца застарелую боль.

У самого Святослава забот было невпроворот. Перво-наперво им было отправлено посольство в Краков к Болеславу с богатыми дарами и напоминанием, что нынешний князь киевский более близкая родня польскому князю, чем изгнанник Изяслав. Если договориться с Болеславом не удастся, значит, придется готовиться к войне с поляками. А тут еще неугомонный Всеслав гремит оружием в своем Полоцке. Уж против этого соседа войско нужно всегда держать наготове! Другое посольство было отправлено Святославом в Царьград, дабы расстроить коварные замыслы митрополита Георгия, собравшегося мстить Святославу гневом патриарха и недовольством императора.

Ода тянулась к Олегу, желая пробудить в нем прежний любовный пыл. Но тот был до странного холоден и неприступен.

Ода была в отчаянии. Она видела и чувствовала, что желание будоражит и Олега, но во всех его поступках теперь было больше разума, нежели чувств. И разум этот, как видно, не позволял Олегу преступать запретную черту.

«Повзрослел младень, - с горечью думала Ода, - понабрался меры в речах своих и поступках. Я же, наоборот, с годами эту меру утратила. Мне и грех в сладость, лишь бы с милым!»

Однажды вечером, когда Олег и Ода остановились в Берестове по пути из Василева в Киев, между ними произошел неожиданно проникновенный разговор. Затеяла его Ода, которая не переставала подыскивать отмычку к Олегову сердцу.

Они сидели у открытого окна и слушали соловьиные трели, долетавшие из темного олынанника, разросшегося за частоколом, окружавшим княжескую усадьбу.

Впервые за много дней общения с Олегом Ода позволила себе расспросить его о Млаве. Как случилось, что она умерла в столь юные лета?

- Началось все после первых неудачных родов, - нехотя отвечал Олег на расспросы мачехи. - Первенец наш родился мертвый, а Млаву лекари и повитуха кое-как выходили. Поставили они на ноги мою ненаглядную, но прежней телесной крепости в ней уже не было. Чахла как сосенка на болоте, пока не угасла совсем. - Голос Олега дрогнул. - Схоронил я Млаву рядом с дочкой нашей мертворожденной, коей даже имя дать не успели. И нет теперь у меня ни дочери, ни жены. Видать, наказал меня Господь за грехи мои.

В этот миг Оде открылась вся глубина горя, пережитого Олегом. Пережитого и незабытого.

- Это скорее козни дьявола, - промолвила Ода и нащупала в темноте руку Олега. - Дьявол отнял у тебя одну дочь, зато Господь даровал тебе другую.

- О чем ты? - пробормотал изумленный Олег. - Я не понимаю тебя.

- Помнишь, ночь перед твоим отъездом в Ростов? - продолжила Ода таинственным голосом. - Помнишь, как мы любились с тобой в светелке у Регелинды? После той ночи забеременела я, Олег.

Ода почувствовала, как Олег стиснул ей руку своей сильной ладонью.

- Я не стала вытравлять зачатое дитя, доносила его и родила прелестную девочку, - сказала Ода. - Скоро ей исполнится три года.

- А как же отец? - волнуясь, спросил Олег. - Он ничего не заподозрил?

- Святослав даже не знает об этом ребенке, - спокойно ответила Ода. - Я рожала в Саксонии, куда уехала загодя, чтобы никто ничего не заподозрил.

- А твои родственники в Саксонии, что подумали они? - допытывался Олег.

- Им я объяснила, что якобы мой супруг больше не желает иметь детей, поэтому я буду рожать втайне от него, так как непременно хочу иметь дочь.

- Как ты могла знать, что у тебя родится дочь?

- Ничего я не знала, - вздохнула Ода. - Просто я молила об этом Богородицу, и она услыхала мои молитвы.

- Как ты назвала нашу дочь? - тихо спросил Олег.

- Хильда, - так же тихо промолвила Ода. Эту ночь они провели вместе.

…Вскоре Олег собрался в обратный путь к своему стольному граду Ростову.

Святослав, прощаясь с сыном, просил его оказывать поддержку братьям Давыду и Ярославу, которые соседствовали не только с Олеговой вотчиной, но и с дикими лесными племенами.

Ода, поцеловав Олега, чуть слышно произнесла:

- Помни о нас, - сделав ударение на последнем слове. Олег кивнул и, заметив, что отец отвернулся, соединил свои жадные уста с губами мачехи, которая казалась ему в этот момент самой красивой и пленительной женщиной на свете.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.