ОТКРОВЕНИЕ ЖАР-ПТИЦЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ОТКРОВЕНИЕ ЖАР-ПТИЦЫ

Реликты полузабытого прошлого духовной культуры человечества нередко сохраняются, как это ни парадоксально, в наследии народов и социальных групп далеко не благополучных, со сложной и даже трагической судьбой. Один из таких социумов — курды-йезиды, последователи древней доисламской религии, восходящей во многих своих аспектах к древнеиранским и праиндоевропейским верованиям. Исторические коллизии рассорили йезидов со всем миром авраамической традиции и превратили их полумиллионный этнос, в глазах этого мира, в дьяволопоклонников: результат недостаточного знания йезидской веры, впитавшей в себя, помимо архаичного субстрата, гностические и сабейские, манихейские и исламские аспекты. Историческое ядро религии йезидов, их святыни локализуются в Верхней Месопотамии, в Иракском Курдистане; нет нужды напоминать, что это обстоятельство никак не способствует спокойному поддержанию традиций, а то и ставит под сомнение сам факт физического выживания социума.

И тем не менее, в условиях гонений и жесткой социальной замкнутости именно у йезидов сохранились (насколько можно судить по сравнительно немногочисленным исследованиям последних ста лет) удивительные мифологические образы, коррелирующиеся и с протосабейством, и вообще с тем протокультурным субстратом, о котором идет речь в этой книге. Один из таких образов — космогоническая Жемчужина, неразрывно связанная с образом Великой Богини, в ее птичьей ипостаси. Об этом повествует одна из тех священных книг йезидов, которые известны современной науке; обычно эту книгу именуют «Черным свитком», хотя, согласно работам современных российских ученых-курдов, уточненный эквивалент этого названия («Масхафа Раш», «Mesh’efa Resh») звучит принципиально иначе: «Светлая вера».

«В начале сотворил Бог Белую Жемчужину (Dur) из Своей собственной возлюбленной сущности. И Он сотворил Белую Голубку, которую Он нарек Энфер, и поместил Жемчужину на ее спину, и пребывал на ней сорок тысяч лет». За семь дней Творения были созданы семь ангелов, в том числе главный из них, по имени Малаки Таус (Малак Тавус, Таус-Мелек и т. д., что истолковывается как Ангел-Павлин). Затем Бог (или ангел седьмого дня) «громко вскричал перед Белой Жемчужиной. И Жемчужина раскололась на четыре части, и из средины ее вышла вода, ставшая морем. Мир был кругл и нерасчленен». Сотворив землю из отвердевшего моря, Бог «повелел ангелу Джибраилу принести две части Белой Жемчужины. Он утвердил одну из них под землей, а другую — у врат неба. Тогда Он поместил на них Солнце и Луну, а из разбросанных частиц Жемчужины сотворил звезды и подвесил их на небе…»{269}

Не пытаясь в рамках этой главы изложить суть вероучения йезидов в его сложном взаимодействии с авраамическими и иранскими религиозными представлениями, сосредоточим внимание на образах Белой Жемчужины и несущей ее священной птицы. Жемчужина здесь — несомненный аналог космогонического Яйца (типологически), однако аналог весьма специфический. Что это: заимствование из исламской космогонии, которая знает подобный образ? Или это знак причастности йезидов изначальному, ностратическому протосабейству? Есть основания полагать, что верен последний вариант. Дело в имени птицы, несущей Жемчужину. В разных вариантах записи текста оно заметно разнится: Enfer, Angar, Enqer, Anqr… В арабской мусульманской мифологии известны птицы под названием Анка; они были созданы Аллахом совершенными, но впоследствии стали враждебны людям, и пророк Ханзала их уничтожил. Впрочем, в некоторых преданиях говорится, что Анка не исчезли полностью, но встречаются очень редко. Этих птиц сравнивают с Фениксом, а также с птицей Симург иранской традиции{270}.

Космогоническая птица йезидов, согласно общей логике таких мифов, — безусловно, огромная, вселенских масштабов. И в связи с этим нельзя не вспомнить сказочную Нагай-птицу (варианты имени: Нагой, Нага, Мугай, Моголь, Могуль, Маговей) русского фольклора, в котором ее образ наделен чертами исключительно важными и архаичными. Она выносит героя (Ивана Медвежье Ушко; Иван-царевича) из Подземного царства на Святую Русь в благодарность за то, что он помог ее деткам в непогоду; в полете он кормит ее, принося в жертву и частицы своего тела (персты рук и ног; икры ног), которые она потом приживляет ему{271}.

Гнездо птицы — на взморье, или «за синим морем», на дубу{272}. В одном северном русском заговоре («от призора»), в его космологической части, говорится: «Есть славное Мугай-море, на Мугай-море есть Мугай-остров, в Мугай-острове сидит Мугай-птица, прилетает к рабу Божию имреку», отклевывает у него призоры и пристрелы, «и полетает та Мугай-птица через огненную реку и сгорят у раба Божия имрека тыи притчи, призоры и уроки…»{273}.

А вот свидетельство знаменитого русского космогонического духовного стиха о Голубиной книге («Голубина книга сорока пядень» в «Сборнике Кирши Данилова»):

…Нагой-птица — всем птицам мати,

А живет она на акиане-море,

А вьет гнездо на белом камене;

Набежали гости карабельщики

А на то гнездо Нагай-птицы

И на ево детушак на маленьких,

Нагай-птица вострепенется,

Акиан-море восколыблется,

Кабы быстры реки разливалися,

Топят много бусы-корабли,

Топят много червленыя корабли,

А все ведь души напрасныя…

«Белый камень» посреди моря, Мугай-остров на «славном Мугай-море» — это маркеры священного Центра Мира, Полюса Земли. Полет по вертикали сквозь различные уровни мироздания, из Подземного царства в мир людей происходит, в пространстве мифа, вдоль Оси Мира, проходящей через Полюс Неба и Полюс Земли. В таком ракурсе образ космогонической птицы приобретает аспект мироустроительный, софийный, — это уже образ Богини-Держательницы, владеющей Полюсом Мира. Упоминание дуба — Мирового Древа, несущего на себе ее гнездо, усиливает мотив Вселенской Оси. Но не только это важно. Нагай-птица таким образом оказывается божественной Птицей на Древе — ипостасью Великой Богини палеолита, чья древность доказывается известными сюжетами росписей пещеры Ласко во Франции. А соотнесенность Нагай-птицы с водной стихией, власть «восколыбать» Океан-море, — это возможная коннотация с авраамическим образом Святого Духа над Изначальными Водами.

Если Нагай-птица является русским аналогом йезидской птицы Анка/Анга(р) (а это предположение правдоподобно и фонетически, и семантически), то это может означать, что йезидский миф в своей основе уходит корнями не только в праиндоевропейское, но и в еще более далекое прошлое. Эта (борейская?) основа, возможно, скрывается и за известными в искусстве Сасанидского Ирана изображениями гигантской птицы, несущей фигурку женщины, предположительно Анахиты — владычицы Небесных Вод. Отголосок той эпохи, когда соответствующий сюжет принадлежал исключительно женской религии Великой Богини?

Птица на Древе: в росписях палеолитической пещеры Ласко (Франция); санджак — священный символ йезидов. Рис. начала XX?в.

Надо сказать, что борейская древность исследуемого образа косвенно подтверждается и данными лингвистической компаративистики. В этимологической базе С. А. Старостина реконструируется предположительная борейская лексема HVNKV со значением дышать, веять. Среди ее более поздних производных — ностратическое *anqV, очень близкое имени космогонической птицы йезидов и породившее в эпоху классической Античности общеизвестные ныне латинские слова animus и anima (дух и душа, следовательно, и Anima Mundi, Душа Мира неоплатоников); афразийское *’VnVwVh, давшее начало, в частности, древнеегипетскому понятию «анх», связанному с идеей вечной жизни.

В борейском праязыке, по С. А. Старостину, реконструируются омонимы (или родственные слова) для HVNKV, со значениями огонь, горение; отверстие, вход (возможно, и порождающее женское лоно); змея. О семантике этих словоформ уже шла речь выше, в главе «Знаки Белой Богини», где было высказано предположение, что все это семантическое поле описывает различные аспекты палеолитического по своим истокам религиозно-мифологического комплекса Великой Богини, почитавшейся именно в таких аспектах на всем пространстве северной циркумполярной области (установлены и америндейские аналоги соответствующим словоформам). Сюжеты, связанные со священной птицей Анка, позволяют еще точнее идентифицировать образ Великой Богини, по крайней мере, в одной из ее ипостасей: вселенской птицы, творящей мир.

Наверное, у читателя, знакомого с древнеиранской культурой (или с суфизмом), при чтении этих строк возникнет вопрос: не соотносятся ли борейские и ностратические, а затем протоиндоевропейские и протоиранские представления о Богине-Созидательнице, в птичьем облике, с царственной птицей Симург, столь часто встречающейся в классической персидской поэзии, в иранских сказках и суфийских притчах? В средневековом Иране Симург и Анка нередко отождествлялись. Литература о птице Симург огромна; впрочем, материал, достаточный для ответа на поставленный вопрос, содержится в фундаментальных трудах отечественного востоковеда А. Е. Бертельса, а также в обстоятельном исследовании этого образа славистом М. А. Васильевым{274} (в связи с генезисом божества по имени Семаргл в древнерусском языческом пантеоне).

В этих работах выстраивается ясная картина бытования этого образа у иранских народов на протяжении примерно четырех тысячелетий, начиная со времен индоарийской культурной общности и протоавестийской эпохи. Причем образ этот в своей основе — именно птичий, орнитоморфный, несмотря на все его более поздние синкретические трансформации. Изначально это гигантская птица, причем солнечная, судя по ее конкретным именованиям (орел, сокол, ястреб); в санскрите ее имя Шьена (орел), в авестийском языке Саэна. Она тесно связана с символами Центра Мира — Мировым Древом и Мировой Горой, порою сливающимися в единый образ. Птица Саэна, согласно «Авесте» (Яшт, XII, 17) и более поздним персидским источникам, пребывает на вершине этого Древа (Древо Орла; Древо всех семян), стоящего посреди священного моря Ворукаша.

Трансформация имени птицы Саэны — Симург глубоко не случайна и позволяет уловить очень важные аспекты этого образа, скрытые от формального сравнительно-мифологического рассмотрения. Исходное, протоарийское именование, как отмечает М. А. Васильев, — caina m?ga: первое слово означает вершину, выпуклость, второе — птицу. Отсюда — авестийская форма saena m?r??o с тем же значением: птица вершины (Древа или Горы); санскритский аналог — syena. Впоследствии же иранское saina, sina приобрело значение грудь, лоно, — и божественная птица стала восприниматься (у курдов и в «Бундахишне») как Птица с грудью. Теперь Сэнмурв (курдск. Симыр) — Птица-Матерь, питающая своим молоком детенышей, а также героя, которого она возносит из мира мрака в мир людей (совсем как Нагай-птица в русском фольклоре). В новоиранскую эпоху имя птицы стало читаться как Симург, — а это омоним персидского тридцать птиц: созвучие, используемое в известной суфийской притче. Тридцать птиц (символ душ суфиев) взыскуют царственную птицу Симург — и в итоге постигают, что они и есть Симург. Что же касается обычно воспринимаемого учеными как аксиома исходного истолкования имени Сэнмурв как Собака-Птица (предложено К. В. Тревер в 1930?е гг.), то М. А. Васильев показывает фонетическую несостоятельность этой версии. Звериные черты, придавшие птице Саэна облик грифона или чего-то подобного, — более поздние напластования{275}.

Примечательно, что средневековые истолкования нисколько не снижают исходный авестийский образ, скорее, напротив, возвышают. Для мусульман-суфиев Симург символизирует Абсолют, Абсолютную Истинную Сущность, первопричину сокровеннейших, духовно-алхимических тайн бытия: «Перед Симургом тот изготовил Философский Камень, кто узнал язык всех птиц» (то есть язык инициатический), — так гласит безымянный суфийский бейт{276}. Согласно поэме Аттара «Беседа птиц», Симург — божественная суть души пророка Мухаммеда{277}; у Ахмада Газали («О птицах») Симург пребывает «на острове могущества, в городе величия и славы»{278}. Образ Полярного Острова, сохраненный исламскими мистиками?

Возможно, поздняя трансформация этого мифологического образа отражает какие-то его особенности, отсутствующие в его лексических коррелятах, но содержащиеся в его более широком контексте, в исторической ретроспективе. Ведь божественная птица Саэна уже в протоарийскую эпоху была далеко не главным мифологическим персонажем{279} и не играла заметной роли ни в пантеоне богов, ни в их культе. Так не является ли этот образ наследием более древней эпохи — реликтом веры в Богиню-Созидательницу в птичьей ипостаси?

Предположение весьма правдоподобное. Во всяком случае, в его свете получают разумное объяснение и очевидная схожесть божественной Птицы-Матери йезидов с Саэной-Симург, и курдское истолкование Саэны как Птицы с материнской грудью: вторичная этимологизация в данном случае могла использоваться как дополнительное подтверждение материнского аспекта этого образа, о чем курды — хранители многих очень древних традиций — в свое время знали как о догмате веры. Возможно, аналогичная ситуация имеет место и с суфийским образом тридцати птиц. Этот образ, несомненно, причастен сакральной математике различных духовных традиций. Распространенная формула «30 + 1» в религиях и фольклоре (вспомним, например, Плерому тридцати Эонов в позднеантичном гностицизме), формула инициатическая, нашла отражение и в исконной русской культуре.

Былинно-песенный мотив тридцати плывущих кораблей и тридцать первого, Сокол-корабля, в принципе сопоставим с суфийским паломничеством птиц-душ к царственной птице Симург. Можно упомянуть и сказочный русский образ Зари-Заряницы, тридцати братьев сестры: в рамках полярной теории антропогенеза этот образ убедительно истолковывается как напоминание о полярной заре, в течение месяца обходящей горизонт перед восходом Солнца (согласно выкладкам Б. Г. Тилака). В тысячелетней, доиндоевропейской, ностратической ретроспекции забытого палеогнозиса эта числовая формула может выражать, в частности, идею целостности, полноты, Плеромы, связанной с образом Великой Богини и взыскующих ее адептов.

По-видимому, ипостасью этого же образа был и палеоевропейский лик миротворящей Лебеди, рождающей Солнце, — той, кому молились предки карело-финских рунопевцев и священнослужители винчанской цивилизации гиперборейского Подунавья, той, кого неведомый палеолитический художник запечатлел в пещерном храме Ласко как Птицу на вершине Древа. Именно ее чтили и предки нынешних алтайских народов как богиню Умай (Ымай, Май и т. д.), — имя, известное вплоть до палеоазиатского Северо-Востока Евразии. В хакасском шаманском песнопении так говорится о Белой Ымай:

Превратившись в белую птичку, (…)

Ты спустилась на крону богатой березы,

Имеющей золотые листья!..

Это имя в древнетюркской мифологии сближают с иранской птицей Хомай (Хумаюн), но позднее заимствование из иранской культуры древнего образа Птицы-Матери справедливо расценивается как маловероятное{280}: он слишком органичен для всей исходной палеоарктической традиции. Ведь и в Иране Хомай, согласно «Шах-наме», аналогична птице Симург, со всеми ассоциациями, упомянутыми выше. Хомай изображали на вершине райского Древа, от которого текут четыре потока воды{281}, тем самым включая ее в тот же круг полярного символизма Центра Мира, каковому принадлежит и авестийская птица Саэна.

Определим возможный ностратический контекст теонима Симург — Сэнмурв — Саэна мэрэго. При этом, естественно, желательно учитывать оттенки смысла обоих корней не порознь, а в сочетании друг с другом.

Собственно говоря, авестийское m?r??o— (m?r??a-), находя соответствие в древнеиндийском m?gб-, дикий зверь, газель, проецируется, согласно этимологической базе «Вавилонской Башни», лишь на протоиндоевропейский уровень: *melgw-, разновидность птицы; прямых ностратических истоков у этой словоформы в ее буквальном значении не обнаруживается. Однако, если допустить, в соответствии со сформулированным в этой книге матричным методом, что на протяжении тысячелетий происходило смещение смыслов по взаимосвязанным «осям» семантической матрицы, отображающей культ Великой Богини в ее птичьей ипостаси, то таковые истоки обозначаются в избытке. И не ностратические даже, а борейские, еще более древние. Для этого, впрочем, надо допустить, что в гипотетической изначальной консонантной структуре MRG— (MRK-) формант — G— (-K-) представляет собой суффикс, но в ностратике такие случаи засвидетельствованы.

В соответствии с глобальными этимологиями С. А. Старостина, в борейском языке была лексема MVRKV со значением рог, корень, с ностратическими, афразийскими и синокавказскими дериватами; можно допустить, что этот термин как-то связан с очень архаичными минойскими «рогатыми» святилищами Великой Богини, с символом ее «рогатого» престола. В ностратическом праязыке, кстати, соответствующая словоформа выглядит как *mVrgV, что весьма близко к исследуемому корню в имени птицы Симург.

Исключая из этого имени вышеупомянутый древний суффикс, получаем богатейший спектр значений. Ностратическое *mVrV, завершенный, полный (с индоевропейскими, алтайскими и дравидийскими дериватами) удивительно точно коррелирует с суфийским образом птицы Симург, где она выражает идею всей совокупности птиц-душ, их полноты (Плеромы?). Еще дальше в глубину тысячелетий уходят реконструированные в форме MVRV борейские семантемы. Эта форма передает и понятие хороший, новый, и глагол умирать: корреляция с религией Великой Богини, которая властна и над жизнью (потому она — хорошая, благая), и над смертью, поскольку принимает в свое лоно души усопших, чтобы они возродились вновь. Борейское MVRV означает и кровлю, жилище (софийный образ, идея покрова?); передает понятие ходьбы, движения, а также скручивания, изгибания. Есть в спектре значений этой лексемы и жир, мазь, и название неидентифицируемого копытного.

В ностратическом лексиконе (без выхода на борейскую праоснову) есть еще два важных коррелята исследуемому корню: *merV в значении сиять и *marV, дерево. Причастность первого аналога реконструируемой матрице очевидна; второй же из них в принципе может быть сопоставлен с символом Мирового Древа, полярной Оси Мира. Но в таком случае и образ Богини-Птицы на вершине Древа встраивается в ту же цепочку родственных символов!

Что касается первого из корней в имени птицы Симург, то и ему находится в «Вавилонской Башне» борейский прототип, в узнаваемой форме сохранившийся и в русском языке: CVNV, синий; в более поздних дериватах также зеленый, светлый (ностратическое *swVNV, синокавказское *?V?V). Тогда Симург, ретроспективно, — «Синяя Птица»? Или, с учетом приведенных выше коррелятов, «Светло-сиянная»? Или «Сияющее (Синее?) Древо»? А может быть, «Путь Сияния», или «Сияющий Кругооборот» — круговращение полярной зари, по Тилаку?

Все это позволяет увидеть в ином свете и тот образ, с которого мы начали это исследование. Изначальная Божественная Птица йезидов предстает не как вторичный мифологический персонаж, а как Великая Богиня, создавшая мир и дарующая людям откровение святых истин. Может быть, и Малаки Таус (Malek Taus, Melek Tawus и т. д.), «Ангел Павлин», один из важнейших образов йезидской мифологии, — это отголосок того же древнего верования? Не случайно у современных йезидов о Малаки Таус порой говорят в женском роде. В Священном Писании йезидов есть «Книга Откровения», где о божественных тайнах говорит непосредственно Ангел Павлин. Так, может быть, этот текст нужно читать от имени Великой Богини палеолита?

«Я была, есть и буду до скончания дней правительницей над всеми созданиями и вершительницей дел и судеб всех, находящихся в моей власти.

Я прихожу на помощь всем, верующим в меня и призывающим меня в нужде

Нет такого места в мире, где не было бы меня. Я участница всех тех событий, которые отлучившиеся именуют злом, ибо творятся они не в соответствии с их желаниями и намерениями.

У каждого времени есть свой распорядитель согласно моему указанию. Каждое поколение сменяется глава этого мира, каждый из которых по-своему совершенствует и дополняет свою миссию.

Я позволяю каждому созданию действовать согласно его природе.

Раскаивается и печалится тот, кто противостоит мне…

Я являюсь в одном из обличий или в одной из форм тому, кто верен мне и следует моим указаниям…

Я наставляю без писания. Веду невидимо моих возлюбленных и избранных Учение мое естественно и просто…

Устройство миров, и смена поколений, и все перемены предопределены мною с изначальных времен…

Почитайте мою суть и мой образ, ибо вам напомнит обо мне дело, забытое вами годы назад.

Подчиняйтесь моему закону и служите мне, и вам воздастся в моем сокрытом мире»{282}.

Если этот текст — действительно наследие ностратической, гиперборейской, допатриархальной религии, то понятно, почему в патриархальных верованиях более поздних эпох Ангел Павлин подчас демонизируется: отголосок давно забытой революции духа, заменившей Богиню-Мать на Бога-Отца. Оболганный, оклеветанный, извращенный облик… Даже собственно йезидское определение «Ангел Павлин» свидетельствует вроде бы лишь об одном из ангельских существ, хотя текст «Книги Откровения» говорит скорее о Создателе (Создательнице?) всего сущего. Кстати, слово Таус лингвисты истолковывают и как видоизмененное греческое ????, Бог; Melek, Malak и т. п. традиционно сопоставляют с семитическими словами, означающими ангел. Но, допустив палеолитические глубины для этого образа, предложим и возможные борейские истоки для лексемы MLK: MVLKV, материнская грудь, и MVLV, сиять, гореть. Тогда Ангел Павлин, изначально, — Пламенная Богиня-Мать?

Минерва. Художник Э.?Веддер (1896). Наряду с Афиной Минерва рассматривается как античный аналог Софии-Премудрости

Не из того же ли откровения Богини — знаменитая надпись в храме Исиды-Нейт в Саисе? «Я все, что было, есть и будет, и покров (??????) мой не поднял никто из смертных. Плод, рожденный мною, стал Солнцем». Первую фразу этой надписи сохранил Плутарх Херонейский в трактате «Об Исиде и Осирисе», вторую — неоплатоник Прокл в «Комментарии на “Тимея”» Платона (In Timaeum, I, 82). И, конечно, вспоминается 11?я книга «Метаморфоз» Апулея (так называемая «Книга Исиды»):

«Вот я пред тобою, Луций, твоими тронутая мольбами, мать природы, госпожа всех стихий, изначальное порождение времен, высшее из божеств, владычица душ усопших, первая среди небожителей, единый образ всех богов и богинь, мановению которой подвластны небес лазурный свод, моря целительные дуновенья, преисподней плачевное безмолвие. Единую владычицу, чтит меня под многообразными видами, различными обрядами, под разными именами вся вселенная…» (Перевод М. А. Кузмина).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.