ПОРТЫ И ЭМПОРИИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПОРТЫ И ЭМПОРИИ

Однако при анализе местоположения городов додекаполиса можно усомниться в тесных связях этрусков с морем. Кроме Популонии ни один крупный город не был основан непосредственно у моря, ни один не был портом. Но этот факт не должен нас удивлять: традиция расположения торговых городов чуть дальше от моря хорошо известна в Античности. Море — это не только торговая выгода, но и опасность. Очень часто одной из главных причин отдаленного от моря расположения городов была боязнь пиратских набегов. Пиратство свирепствовало в Средиземноморье на протяжении веков, и оно переживалось как настоящая трагедия многими народами вплоть до нового времени. Помимо прагматических причин существовали и морально-этические: порт всегда воспринимался как рискованное место столкновения разных культур, традиций и образов жизни, что создавало опасность для традиционных ценностей торгового города. Достаточно вспомнить о репутации, которую еще в наши дни имеют некоторые крупные порты Средиземноморья.

По всем этим причинам города часто располагались у побережья моря, но на некоторой дистанции от него, у реки, которая позволяет одновременно легко получить выход к морю и доставлять продукцию из внутренней территории страны для пропитания жителей, так же как и возможные экспортные товары. Такое положение на Тибре занимает и Рим. Большие прибрежные города этрусков также соблюдали это правило. Тарквинии (у реки Марта, осуществляющей сток вод озера Больсена), Вульчи (у реки Фьора) и Цере были поставлены в нескольких километрах от моря (в среднем — около 10 км), и, например, из Тарквиний и Цере, которые находились на высоких плато, свободно было видно Тирренское море. Мы приводили уже одно исключение, которым является Популония. Ее часто считают колонией жителей Корсики или Вольтерры. Однако для расположения Популонии на берегу моря имелось особенное основание: город находился напротив острова Эльба и должен был принимать железную руду, которая не могла быть переработана на Эльбе, несомненно, из-за нехватки дров, необходимых в большом количестве для металлургических процессов. Этруски должны были отправлять руду на континент, но здесь не могло быть и речи о преодолении дополнительных километров по суше: если морская перевозка тяжеловесных грузов, какими являются руды или, например, строительные материалы, не рождала слишком много проблем, но перевозка по земле на телегах — это совсем другое дело.

Положение больших этрусских метрополий предполагало наличие специальных портов, которые хорошо известны рядом с Вольтеррой, Вульчи, Тарквиниями и Цере. Некоторые города располагали даже несколькими портами: Цере их имела целых три — Пуник (Санта Маринелла), Пирги (Санта Севера) и Алсий (Ладисполи). К таким отдельным портам археологи часто применяют греческое слово эмпорий. Именно это слово встречается в названии города Ампурия, основанном как колония фокейского населения Марселя. Особенного внимания заслуживают порт Грависка, принадлежавший Тарквиниям, и порт Пирги, принадлежавший Цере.

В Грависка (Порто Клементино) была открыта целая серия греческих надписей на вазах, подносимых в качестве даров Гере и Афродите. Одной из самых сенсационных находок является, без сомнения, один из каменных якорей, хранящийся ныне в музее Тарквиний, на котором содержится греческая надпись, датируемая 500-ми гг. до н. э.: «Я к Аполлону Эгинскому. Это Сострат, который посвящает себя ему». Сострат нам хорошо известен: Геродот описывает его как одного из самых богатых купцов своего времени, активно действовавшего в иберийском Тартессе за Геркулесовыми столбами. Сострат появлялся также и на другом конце Средиземного моря, в другом эмпории — Навкратисе в дельте Нила. По надписям из Грависка удалось установить, что селившиеся здесь греческие матросы и торговцы очень редко допускались в сами Тарквинии. Этот греческий контингент, который частично состоял из граждан Эгины, охраняли свои собственные божества, вероятно, принятые этрусками без враждебности. Это во многом способствовало эллинизации этрусского пантеона. Присутствие в Грависка граждан Эгины, близкого к Афинам большого острова, доказано открытием этрусской надписи в самой Эгине. Можно предположить, что между жителями Эгины и Тарквиний существовали двусторонние торговые связи, и именно здесь «гостевые таблички», эти древние паспорта, должны были найти свое применение! В Грависка также существовало святилище (примерно с 400 г. до н. э.), в котором найдены дары, посвященные Уни и Туран, то есть подлинно этрусским богиням, соответствующим Гере и Афродите.

Если раскопки Грависка принесли много нового археологам, то раскопки Пирги были не менее увлекательными. Святилище Пирги (именно этот греческий топоним нам передают античные авторы, он означает «Башни»), по свидетельствам античных авторов, обладало исключительными богатствами, чем вызывало зависть других этрусских городов. Оно было посвящено женскому божеству, известному в Греции как Левкофея или Илифия. При этом в надписях, найденных здесь в ходе раскопок, упоминаются имена этрусских богинь Уни и Тезан. За последние годы в Пирги исследовано второе этрусское святилище, расположенное южнее первого и похожее по планировке на святилище в Грависка, посвященное богу Сури(су), которого некоторые исследователи пытаются отождествить с Аполлоном.

Первый из исследованных храмов Пирги (храм А) — это постройка с традиционным этрусским планом и трех-нефной целлой, сооруженная около 460 г. до н. э. Второй храм (В) датирован 500-ми гг. до н. э. и имеет только одну целлу. Обратим внимание на большую плиту из терракоты, которая украшает задний фасад храма А. Неудивительно, что подлинный шедевр располагается именно в этой части, поскольку фронтон задней части храма был повернут к городу Цере и, следовательно, менее важен, чем фронтон, смотрящий на море. Эта терракотовая плита или скорее две совмещенные плиты, найденные во фрагментах, были отреставрированы и сегодня экспонируются в музее Вилла Джулия в Риме. Здесь можно увидеть действительно большую скульптуру в горельефе, иллюстрирующую эпизод греческого мифа «Семеро против Фив» (рис. 18). В центре рельефа разворачивается особенно удивительная сцена — мы видим здесь Тидея, пожирающего мозг фиванского защитника Меланиппа. Справа от них стоит Афина, которая выпросила для раненого Тидея напиток бессмертия у Зевса, но увидев сцену с Меланиппом, собирается отказать Тидею в этом благодеянии. Одновременно, на правой стороне горельефа, Зевс/Тиния поражает Капанея, пришедшего в числе семи вождей на помощь Полинику для захвата Фив. Все эти скульптуры по размеру чуть ниже человеческого роста. Они сохранили часть своей полихромной росписи; с обратной стороны можно заметить множество дыр от бронзовых гвоздей, позволявших прикрепить эту терракоту к деревянной балке. Выбор сюжета и, в частности, борьба за Фивы, возможно, должны быть поставлены в связь со славой тиранов, которые, без сомнения, правили в Цере и Пирги в конце VI в. до н. э. Сам Рим управлялся тогда Тарквинием Гордым и имел все черты тирании. Фиванский миф о братоубийственной схватке Этеокла и Полиника будет иметь еще больший успех в Этрурии в эллинистическую эпоху, в частности на урнах из Вольтерры, Перузии или Клузия. Можно увидеть связь этого мифа с разладом, который происходил тогда между этрусскими городами и который настолько благоприятствовал римскому завоеванию.

В северной зоне святилища Пирги заслуживает внимания еще одна любопытная постройка, состоящая из 20 одинаковых комнат, оснащенных снаружи небольшими жертвенниками. Эти комнаты предназначались для храмовой проституции, как мужской, так и женской. Античные источники упоминают об этих «scorta pyrgensia», мужчинах-проститутках из Пирги. Традиция храмовой проституции была принесена в этот регион Средиземноморья финикийцами и распространена также в Карфагене. На площадке между храмами А и В, где расположены жертвенники и колодцы, было сделано удивительное открытие — три небольших золотых пластины, на которых выгравирована надпись на финикийском и этрусском языках. Из текстов следует, что Тефарий Велина, «правящий» в Цере, посвятил женскому божеству Уни (Астарте в финикийском тексте) храм или святилище. Таким образом, мы видим, что около 500 г. до н. э. правитель Цере посвящает часть сакральной территории святилища финикийскому божеству, о чем свидетельствует надпись на финикийском языке. Это прекрасно демонстрирует ту роль, которую финикийцы или карфагенцы могли тогда играть на этрусской земле. И это нас приближает к признанию древности и особенности этрусско-карфагенских отношений.

Начиная с середины VII в. этруски из Цере, а затем из Вульчи, экспортировали в достаточно большом количестве свою керамику буккеро и керамику, называемую этрусско-коринфской. Часто отмечают, кроме прочего, многообразие форм ваз, вывозившихся на территорию Карфагена. Отношения между Карфагеном и Цере стали еще теснее после морского сражения при Алалии, где объединенный этрусско-карфагенский флот разбил греческих колонистов.

В конце VI в. до н. э. этот торговый и военный союз уже процветает, скрепленный общими религиозными подношениями Уни/Астарте в храме на территории Пирги. Вспомним, что один из портов Цере также носил недвусмысленное название Пуникум (пунами римляне называли карфагенян). Дипломатическая деятельность Карфагена распространялась и на Рим: первый договор, о котором нам известно от Полибия и который сегодня все историки признают подлинным, был заключен между двумя великими городами в фатальном 509 г. до н. э. Этот договор распределял зоны влияния и оговаривал, что римляне не имеют права торговать за «прекрасным высоким мысом» (этот топоним вызвал много споров, но он, конечно, обозначает мыс Бон в Тунисе), а карфагеняне обеспечивают себе права на Сирты, то есть на по0ережье Туниса, от Келибии до Суссы и Ливии. Отношения между Этрурией и Карфагеном таковы, что Аристотель приводит их в качестве примера в своей Политике: если, говорит он, торговых связей было бы достаточно для создания государства, тогда нужно было бы признать, что этруски и карфагеняне — граждане одного города. Иллюстрацией этрусско-карфагенского союза, может стать еще одна «гостевая табличка» V в. до н. э., напоминающая такую же табличку из Сант Омобоно. Она была найдена в самом Карфагене (на холме Санта-Моника) в начале XX в. На плитке из слоновой кости можно прочесть этрусскую надпись: «mi puinel karthazie» («я принадлежу пунийцу из Карфагена»). Следовательно, можно считать, что этот «паспорт» использовался карфагенянином, занимающимся торговлей на этрусской земле, возможно в Цере, и что он был привезен затем на родную землю своим владельцем. Этот «пуниец из Карфагена» должен был быть достаточно горд этим предметом, поскольку табличка была позднее помещена в его погребение.

Если мы обратимся от Цере к Тарквиниям, то сможем увидеть в музее этого города красивый греческий саркофаг из мрамора, крышка которого показывает покойного в полулежачем положении, опирающимся на локоть, как на других образцах этого района начиная с IV в. до н. э. Этот саркофаг из Тарквиний, называемый «саркофагом жреца», имеет полную аналогию в музее Карфагена на холме Бирса. Другие детали действительно показывают поразительные сходства: в обоих случаях левая рука покойного раскрыта в жесте просьбы, и он держит в то же время правую руку так, что она кажется нам чем-то вроде курильницы; в Этрурии это вообще-то патера, которую держит персонаж, представленный на крышке. Объяснить такое невероятное сходство саркофагов можно только одним: в Карфагене был захоронен этруск, прибывший туда, возможно, по торговым делам и добившийся такого высокого положения, что был удостоен чести погребения по пышным этрусским обычаям. Мы почти коснулись дополнительного следа длительного обмена между двумя культурами.

Нам также известна небольшая гробница в Тарквиниях (некрополь Вилла Тарантола), датируемая II в. до н. э., на стенах которой сохранилась чрезвычайно интересная надпись, передающая информацию о погребенном. Из надписи мы узнаем, что некто Ларе Фелснас, проживший 106 лет, однажды участвовал в каких-то событиях в Капуе, связанных с Ганнибалом. Несмотря на то что ряд слов в этой надписи непонятен, в целом ясно, что она относится к периоду Второй Пунической войны, когда римские войска осаждали перешедшую на сторону Ганнибала Капую. Исследователи долгое время полагали, что этот Ларе Фелснас мог служить наемником в пунической армии, которая действительно их использовала в большом количестве. Известно, что выбор Ганнибалом длинного и трудного маршрута через Альпы и далее через всю Италию объясняется желанием привлечь на свою сторону население, недавно завоеванное Римом или недовольное римской захватнической политикой. Данная эпитафия отсылает нас к отрывку из Тита Ливия о битве при Капуе между римскими и этрусскими (в основном из Перузии) войсками. Наш Ларе Фелснас мог действительно в ней участвовать, так как Тарквинии, где он был позже захоронен, находятся недалеко от Перузии.