II. ВОЗНИКНОВЕНИЕ КРЫМСКОГО ХАНСТВА ПОД ВЛАСТЬЮ ДИНАСТИИ ГЕРАЕВ И УТВЕРЖДЕНИЕ ВЕРХОВЕНСТВА НАД НИМ ОТТОМАНСКОЙ ПОРТЫ
II. ВОЗНИКНОВЕНИЕ КРЫМСКОГО ХАНСТВА ПОД ВЛАСТЬЮ ДИНАСТИИ ГЕРАЕВ И УТВЕРЖДЕНИЕ ВЕРХОВЕНСТВА НАД НИМ ОТТОМАНСКОЙ ПОРТЫ
События крымско-татарской истории, достигнув наибольшего интереса в половине XV века, в эпоху образования самостоятельного татарского ханства, независимого от Золотой Орды, не приобретают однако же соответственной этому интересу большей ясности, сравнительно с предыдущим периодом. Здесь нам известны, пожалуй, имена исторических лиц, но некоторые пункты их деятельности и отношения остаются и надолго еще, вероятно, останутся непонятными и не могут быть определены удовлетворительно при тех исторических данных, какие пока доселе имеются. Эта неопределенность, эта неясность, помимо разных других вопросов, прежде всего имеет место в вопросе о личности Хаджи-Герая, считающегося родоначальником целой династии, властвовавшей в Крыму по окончательном выделении этого юрта в особое ханство. Чем более строится ученых догадок в этом пункте генеалогических изысканий, тем становится очевиднее безнадежность достижения вполне удовлетворительных результатов. Эту безнадежность сознавали еще турецкие историки, на которых особенно много ссылаются европейские ученые. Например, Мюведджим-баши, не менее добросовестно, чем г. Говордз, собиравший из всех доступных и недоступных ему источников сведения о предках Крымских ханов, в конце концов отступился от попытки восстановить их истинную генеалогию. Кроме довольно пространного повествования о ханах той Джучидской властительной отрасли, в непосредственной связи с которой должна стоять династия Гераев, мы находим у Мюнедджим-баши еще, так сказать, краткое резюме, в котором он снова возвращается к родословию Крымских ханов. Вот это резюме дословно.
«Крымские ханы. Столица их Бахчэ-сарай, а начало появления их около 830 = 1426—1427 года. Происхождение их из рода Чингизова, из дома Джучиева признается всеми единогласно; но по одним они составляют поколение Урус-хана, а по другим они суть потомки Тохтамыш-хана. Первое более вероятно и ближе к истине. Историк Дженнаби, со слов Хафиз-МухаммедаТашкенди, рассказывает вот что. Во время битвы с Идигу-бен-Аланджаком, покорившим джучидские племена, попала стрела в Тохтамышева сына Кадыр-бирды, и он погиб. Тогда с согласия эмиров на его место был посажен брат его Мухаммед-бен-Токтамыш. А этот последний был известен под именем Кючук-Мухаммед-хана. Из его-то поколения и происходят Крымские ханы. Но дештьцы не соглашаются с этим: они говорят, что после Токтамыша Большого был Токта-мыш Малый; после него Улу-Мухаммед-хан, а за ним Кючук-Мухаммед. Дженнаби говорит, что Кючук-Мухаммед и есть тот самый, который, по словам Ташкенди, стал ханом во время идикеевской истории. Он был храбрый человек и богатырь: вел несколько войн против русских (sic) и московов и покорил несколько из них. На его место вступил Хаджи-Герай. Этот был также знатный хан. Есть несколько памятных дел его». Тут конец слов Дженнаби[610]. Из сказаний Гаффари в «Джиган Ара» явствует следующее. «Впервые избравший столицей Крым был Мухаммед-султан-хан, Бен-Тимур-султав, Бен-Тимур-Кутлук, Бен-Тимур-Мелек, Бен-Урус. В 730 = 1426—1427 г., после того как Борак-хан, бен-Куйруджак-оглан, ибн Урус-хан, был убит, он (Мухаммед) с согласия эмиров воссел на ханский трон, обстроил и поправил город Бахчэ-Сарай, сделав там свое местопребывание, и неоднократно вел войны против неверных. Он возвеличил свои владения, стяжал себе честь и славу и до самой смерти пребывал тверд на своем месте. Затем очевидно еще то, что упомянутый (Мухаммед-хан) и есть предок Крымских ханов, а Хаджи-Герай — сын его, ибо в некоторых историях написано, что Хаджи-Герай быль сын Токтамыш-оглу-Кючук-Мухаммеда. Но, кажется, ошибочно возводить его происхождение к Токтамыш-хану. Согласно господствующему мнению и мы скажем, что когда умер Мухаммед-султан, то на его место сел сын его Хаджи-Герай-бен-Мухаммед-султан, Бен-Тимур-султан, бен-Тимур-Кутлук, бен-Тимур-Мелек, бен-Урус-хан, бен-Чимтай-ибн-Эберзен, бен-Сасы-Бука, бен-Тули, бен-Ордэ, бен-Джучи, бен-Чингиз. Все согласны в том, что этот был предок ханов Крымских. Он же присовокупил в конце своего имени и слово "Герай"; но зачем он присоединил это слово, и отчего это стало после него необходимо и детям его, причина этого нам не известна»[611].
Таким образом общепризнанный родоначальник крымской династии Гераев есть Хаджи-Герай. Расходящиеся же мнения восточных писателей о его происхождении задали немалую работу европейским исследователям. Гаммер, истощив все свои усилия разрешить противоречивые данные относительно настоящего отца Хаджи-Герая, в заключение говорит, что «Aus diesen Widerspruchen die Wahrheit zu ermitteln, wird dem kunftigen Geschichtsschreiber der Krimo bliegen»[612]. Верные этому завещанию Гаммера, последующие историки неоднократно принимались за разрешение той же задачи, но в результате и они все-таки не пошли далее догадок. В.В. Вельяминов-Зернов заявляет: «Чей был сын Хаджи-Гирей, достоверно неизвестно. Во всяком случае, по моему мнению, правы те, которые производят Хаджи-Гирея из одного рода с Тохтамышем»[613]. Г. Говордз, перебрав соображения своих предшественников по тому же вопросу, делает такое заключение: «При отсутствии положительных доказательств, я решительно склонен заключать, что Хаджи-Герай был, в самом деле, сын Таш-Тимура и племянник Улуг-Мухаммеда»[614].
Существует целое предание, которое повторяется всеми турецко-татарскими историками, о происхождении и личности главы династии Гераев. Считаем не лишним привести здесь это предание в простой, но более полной редакции, какую оно имеет в «Краткой Истории» неизвестного автора, ибо и г. Негри, переведший извлечения из этой истории, и профессор Казембек, в предисловии к изданному им тексту «Семи планет», ограничились лишь одним упоминанием об этом предании[615], или кратким пересказом его содержания с пропуском некоторых подробностей, не лишенных, на наш взгляд, исторического значения[616]. Вот что говорится в этом предании.
«Когда Улуг-Мухаммед-хан умер, Крымское ханство досталось Сейид-Ахмед-хану. Новый хан, умертвив дядиных с отцовской стороны сыновей, Гыяс-эд-Дина с братом его Али-беем, вознамерился также извести Хаджи-Герая с племянником Джанай-огланом. Двое последних, узнавши об этом, с одним своим верным слугою бежали. Известившийся о побеге их жестокий хан снарядил погоню за ними. Преследовавшие настигли их на реке Днепре. Те со всем, с лошадьми бросились в реку и поплыли. Преследователи осыпали их с берега дождем стрел, но не попали в них. Конь Джанай-оглана в состоянии был добраться до безопасного берега. А когда Хаджи-Герай с слугой своим при этой перепалке были уже на средине реки, одна стрела угодила в коня его. Хаджи-Герай очутился кругом в воде. В то время верный слуга отдает свою лошадь своему господину, пожертвовав ради него своей жизнью. Он утонул, едва успев ему завещать, сказавши: "Если достигнете счастия, то окажите милость моим детям и родственникам". Царство ему небесное!
Эти два подростка попали в широкую степь, не имея ни друзей, ни приятелей. Опасаясь шпионов врага душ своих, хана, они никому не показывались, ни в чьем жилище не останавливались; трое суток не евши и не спавши скитались они, отпустив поводья. Только повстречались они с одним степняком. На вопрос их: "Кто ты такой?", он отвечал: "Я был раб одного хозяина, но, не вытерпев тиранства его, бежал". Когда он тоже спросил об их обстоятельствах, то они, по смыслу поговорки "И сообщать другому свое положение трудно, и отказать в этом трудно; помочь одержимому такою тяжкою скорбью тоже трудно", соблюдая осторожность, однако же сказали ему следующее: "Мы дети одного хорошего человека в Крыму. Так как по смерти нашего отца некоторые интриганы затеяли козни против Крымского хана, то мы бежали и вот попали в эту чужую степь. Мы не знаем дороги. Если бы ты взялся проводить нас в Хаджи-Тархан, то труд твой не пропал бы даром". — Означенный человек, сказав: "На голове и глазах" (т.е. "с полною готовностью"), покормил царевичей хлебными ошурками, собранными им в грязном мешке его. "Вы отдохните, — сказал он им, — а я постерегу ваших коней". — Они положились на слова этого надувалы. Как только они заснули, этот плут забрал коней, сбрую и вообще все что было при царевичах, и исчез. Когда они, проснувшись, узнали о случившемся, то говоря: "Вот беда-то, вот горе-то!", еще два дня пробродили, голодные, жаждущие, расстроенные, недоумевая, в какую им идти сторону. Джанай-оглан, выбившись из сил, остался на вершине одного холма; а Хаджи-Герай напряг всю свою энергию; проходив еще один день, увидел кибитки степных татар и направился в ту сторону. Когда один встретившийся ему мусульманин спросил Хаджи-Герая о его обстоятельствах, то он сказал: "Мы бедные, несчастные, подвергшиеся бедствиям на сем свете нищие. Отец мой из купцов. Когда мы пребыли в эти места, на нас напали разбойники; отца моего убили, а я кое-как убежал". Упомянутый человек сжалился и проводил его к главе племени Девлет-гэльди-суфи.
Суфи тоже расспросил его и принял его с удовольствием. По прошествии нескольких дней он отпросился у суфи пойти и привести Джанай-оглана, если найдет его. Постранствовал он по степи; но партия купцов взяла с собой Джанай-оглана в Хаджи-Тархан[617]. Не нашед Джанай-оглава, Хаджи-Герай в отчаянии вернулся в дом Девлет-гэльди-суфи. По смыслу изречения "Венец почести и на голове раба красит его; а кандалы бесчестия и на человеке свободном позорят его", он проводил день, исполняя службу суфи. Хаджи-Герай сам будто бы рассказывал следующее. "Когда, наделавши досыта разных тяжелых работ, мне хотелось бывало соснуть, то я ложился, постлавши вместо тюфяка немного соломы и подложив вместо подушки камень. А если бывало в это время меня застанет хозяйка дома, досужая женщина, то скажет бывало: «Ну ты, парень! Ты, какой-то холуй, рабочий, стыдишься что ли ложиться на голой-то земле? Если будешь спать на мягкой соломе, так ведь испортишь наше добро!" По временам суфи услышит бывало брань ее и, следуя изречению "Не думай о всяком лесе, что он пуст: в нем, может быть, лежит спящий тигр", бывало скажет: "На лице этого молодца есть знак счастья. Может быть, этот молодец когда-нибудь достигнет благополучия, и тогда ты будешь раскаиваться!" Сколько он ни вразумлял эту старую ведьму, сколько ни унимал ее, никакого не было толку: она не отставала от всегдашней своей ядовитой ругани и язвительных укоров".
Как бы то ни было, но в таком положении он прожил около шести лет. Затем могущественнейший из эмиров того времени и сторонник Сейид-Ахмед-хана Кункрат-Хайдэр-мурза умер; тогда престиж перешел к Ширин-Тэгенэ-мурзе. А так как у этого Тэгенэ-мурзы была вражда к Сейид-Ахмед-хану, то он, чтобы, найдя одного из двух пропавших ханы-чей, поставить его ханом, стал делать розыски и расспросы. Один разумный человек из подданных Гыяс-эд-Дина, отца Хаджи-Герая, знавший о Хаджи-Герае, известил Тэгенэ-мурзу. Тэгэнэ-мурза тотчас же отправил упомянутого человека с подводой к Хаджи-Гераю. Хаджи-Герай немедленно по прибытии вошел в общество Тэгенэ-мурзы. Все мурзы, присягнув ему, сделали его ханом. Затем, когда оба хана вступили друг с другом в бой, Хаджи-Герай-хан одолел, а Сейид-Ахмед-хан, будучи побежден, бежал на Волгу. Когда весть об этом дошла до слуха Джанай-оглана, то он немедленно прибыл к державному трону Хаджи-Герая и удостоился разных милостей. Доселе повелевающие в Крымской стороне Чингизиды суть из потомков того Хаджи-Герая.
Во время царствования деда Хаджи-Герая, Таш-Тимура, он по их обычаю поручил воспитание сына своего Гыяс-эд-Дина одному из своих ветеранов, главе племени Герай, по имени Девлет-гэльди, и упомянутого суфи сделал дядькой в смысле атабека. Добродетельный суфи отправился в хаддж (на богомолье в Мекку). Так как возвращение его совпало с рождением Хаджи-Герая, то отец последнего Гыяс-эд-Дин, в память паломничества своего аталыка и в честь его племени, нарек сына Хаджи-Гераем. Когда со временем Хаджи-Герай сделался ханом Крымским, добродетельный старец суфи был еще в живых. Хаджи-Герай-хан, желая почтить его воспитательские достоинства, сказал ему: "На какую бы ты милость рассчитывал от нас?" Но так как добродетельный суфи был человек неискательный, то он ради доброй памяти попросил хана присовокупить имя его племени "Герай" к именам происходящих из ханского рода султанов. Хан согласился на его просьбу, и до сего времени следовали этому обычаю»[618].
Сличая вышеприведенное предание о начале политического поприща Хаджи-Герая с историческими свидетельствами о том же предмете, мы находим, что они в главных чертах согласны между собою и, следовательно, происходят из одного и того же источника, имея в своем основании действительные факты. Не случайно же, в самом деле, в тех и других обращается внимание на какую-то особенность происхождения имени Хаджи-Герая, хотя дается различное толкование этой особенности; не случайно же в них первоначальное возвышение Хаджи-Герая ставится в связь с недовольством татарских вельмож на своих прежних ханов, причем главная роль, и в предании, и в исторических памятниках, приписывается одному исторически известному лицу, а именно Ширинскому бею Тэгенэ, выступившему противником партии Хайдэр-мурзы Кункратского. Разногласие предания с показаниями историков, и этих последних между собой, касается только некоторых частностей, но в этом отношении историческая требовательность может не настаивать на окончательном примирении всех существующих разноречий: достаточно только сгладить их, выровнять, взаимно контролируя и пополняя одни данные другими.
Предание, например, умалчивает о родине Хаджи-Герая, а по свидетельству Михалона Литвина, он родился в Троках[619]. Сестренцевич-Богуш к этому присовокупляет, что «Хаджи был воспитан в ссылке, в нищете; находился в опасности и без подпоры; однако снискал себе пособия, и его добродетели и бодрость духа доставили ему почтение князя Витольда»[620].
Относительно того, чей был сын Хаджи-Герай, существует столько же различных мнений, сколько отдельных памятников: ему в отцы дают и Токтамыша, и Мухаммеда, и Даулет-бирды, и Таш-Тимура, и Гыяс-эд-Дина. Из всех этих указаний наибольшую вероятность имеют два последних, по которым Хаджи-Герай или сын Таш-Тимура, или внук его, по отцу Гыяс-эд-Дину. Но, кажется, основательнее будет допустить первую версию — что Хаджи-Герай был сын Таш-Тимура, ибо она поддерживается свидетельствами восточных историков, которые передаются Ланглесом и отличаются в этом случае большей сравнительно с другими источниками последовательностью и устойчивостью. По сказаниям этих историков, у Токтамыша был близкий родственник, богатый стадами татарин, Хасан Джефаи, имевший двух сыновей, Улу-Мухаммеда и Таш-Тимура[621]; а у этого, последнего, в свою очередь, тоже было два сына — Хаджи, впоследствии прозывавшийся Герай, родоначальник династии Гераев, и Джан, которых, когда они были еще детьми, намеревался истребить Кадырбирды-хан, опасаясь быть свергнутым ими с трона[622]. В Джане весьма нетрудно усмотреть Джаная, который в предании делит плачевную участь с Хаджи-Гераем во время их бегства; но только там он назван не братом Хаджи-Герая, а как будто его племянником, если родственный термин грамматически относить к возле него стоящему имени «Хаджи-Герай», а не к упоминаемому немного выше в том же предложении Сейид-Ахмед-хану.
Что касается до некоего Гыяс-эд-Дина, составляющего посредствующее родословное звено между Таш-Тимуром и Хаджи-Гераем, то указания на него как на отца Хаджи-Герая мы находим в таких памятниках, которые, по всей видимости, основываются на авторитете Абуль-Гази, откровенно признавшегося в плохом своем знакомстве с историей Крыма, вследствие отдаленности этого края.
Затем, в числе многих авантюристов, игравших троном Золотой Орды во время происходившей там общей сумятицы, мы не встречаем Гыяс-эд-Дина в других источниках, кроме тех, которыми пользовался Ланглес. Но герой его источников, Гыяс-эд-Дин, не мог быть отцом Хаджи-Герая, потому что он вел борьбу за власть с Улу-Мухаммедом и, одержав над ним верх, был признан ханом Орды в 840 = 1436—1437 году, а потом уже через полтора года умер[623]. Между тем, по единогласному свидетельству всех источников, Хаджи-Герай остался десятилетним сиротой после отца, убитого его ненавистником Сейид-Ахмед-ханом, что должно было случиться гораздо раньше 1436—1437 года, ибо еще в 1434 году сам Хаджи-Герай храбро сражался с генуэзцами, разбив генуэзского полководца Карла Ломеллино при Солхате.
Далее, в тех памятниках, где Гыяс-эд-Дин признается отцом Хаджи-Герая, сам он считается сыном Таш-Тимура, а между тем историки, сказания которых воспроизведены Ланглесом, говорят про него, что он был сын Шади-бек-хана[624].
В пользу того мнения, что Хаджи-Герай был сын Таш-Тимура, говорят еще всегдашние тесные отношения Хаджи-Герая к Литве и к ее великим князьям. Это как нельзя более согласуется с прежде высказанным у нас мнением, что и отец его, Таш-Тимур, потеряв власть в Крыму и удалившись в чужие края искать себе пристанища, обрел его себе именно в Литве у Витовта, который, по свидетельству польских историков, помогал и Хаджи-Гераю в первых его попытках к достижению ханской власти в татарских землях.
При такой неясности родословия основателя целой династии, мы позволяем себе высказать следующее предположение: уж не было ли наречение отца Хаджи-Герая Гыяс-эд-Дином в последующих сказаниях, исторических и народных, плодом какого-либо недоразумения, порожденного той случайностью, что это имя издавна было в большом употреблении, как нарицательное имя существительное в качестве дополнительного, высокопарного эпитета при собственных именах татарских ханов, как это мы видим на многочисленных монетах этих ханов, начиная с Токтогу-хана до Токтамыша и Таш-Тимура включительно[625]. На некоторых монетах встречаются разом три имени — Таш-Тимура, Гыяс-эд-Дина и Токтамыша, и опять второе из них является лишь в служебном значении эпитета к имени Токтамыша[626]. Мы не думаем утверждать, что мусульманские составители родословной Крымских ханов руководствовались соображениями науки нумизматики[627], но нет ничего невозможного в том, что на позднейших досужих пересказчиков родословия Хаджи-Герая могло повлиять нахождение имени Гыяс-эд-Дина на монетах рядом с именем Токтамыша и даже Таш-Тимура. Оно могло дать им повод превратить этот нарицательный титул в собственное имя какого-то неизвестного человека, родственника знаменитого Токтамыша, и назвать его отцом Хаджи-Герая, который также ознаменовал себя основанием целой династии, но происхождение которого осталось для последующих поколений покрыто мраком неизвестности.
Трудно также сказать что-либо решительное и насчет того, кто был преследователем малолетнего Хаджи-Герая, принужденного спасаться, живя долгое время в неизвестности и скрываясь от врагов своих. В источниках Ланглеса роль преследователя приписывается Кадыр-бирды-хану, властвовавшему некоторое время и в Крыму[628] и погибшему потом одновременно с врагом дома Токтамышева, Идики; в предании же преследователем выставляется некий Сейид-Ахмед-хан. Но свидетельство предания компрометируется тут явным анахронизмом — что будто бы преследование Хаджи-Герая имело место уже по смерти Улу-Мухаммеда, что положительно неверно. Если же согласиться с преданием, то всего более подозрение в роли преследователя падает на того Сейид-Ахмеда, который впоследствии был разбит Хаджи-Гераем, бежал в Литву, был там схвачен, заключен под стражу, по-видимому в угоду врагу своему Хаджи-Гераю, и умер пленником в Ковно[629]. Но что-то сомнительно, чтобы Хаджи-Герай удовольствовался такой сравнительно еще благополучной участью своего смертельного врага — убийцы его отца и злоумышленника против его собственной жизни. Имея близкие связи с литовскими князьями, он бы, вероятно, добился более чувствительного возмездия Сейид-Ахмеду, если бы он был для него тем, чем он представляется в предании. Поэтому нельзя отказать в известном правдоподобии свидетельству источников Ланглеса, что Хаджи-Герая хотел погубить Кадыр-бирды-хан, сын Токтамыша: родственные узы не были тогда помехой для кровопролития, которое являлось единственным средством обеспечения успеха искателям ханской власти, часто не по праву домогавшимся ее.
Теперь обращаемся к самому имени Хаджи-Герая. Сестренцевич-Богуш, на основании имевшихся у него под руками источников, утвердительно говорит, что обе составные части сложного имени родоначальника Герайской династии суть только добавочные прозвища, из коих первое, «Хаджи», дается обыкновенно у мусульман лицам, совершившим благочестивое путешествие в Мекку или оказавшим иные какие-либо богоугодные подвиги: второе же — «Герай» принято Хаджи-Гераем из чувства благодарности к человеку, оказавшему ему покровительство в то время, как он подвергался гонениям со стороны врагов своего рода. Сестренцевич-Богуш не говорит, какое же было настоящее имя Хаджи-Герая, но сам нередко в других местах своей истории называет его «Хаджи-Девлет-Герай» и даже просто «Девлет». И Стрый-ковский также упоминает какого-то Dewletkiereja, которого Витольд даровал Перекопским татарам, в ханы, разумеется[631]. За какой подвиг благочестия Хаджи-Герай получил первое из своих званий, Богуш ничего не говорит; а Герай, спасший жизнь Хаджи-Гераю, был, говорит он, один крестьянин в Литве[632]. Г. Хартахай в упоминавшейся выше статье, повторяя сказания Сестренцевича-Богуша о первоначальной судьбе Хаджи-Герая, присовокупляет от себя следующее замечание: «Сам Дев-лет, как набожный человек, по преданию, ездил в Мекку к гробу Магомета, за что и назван хаджи, т.е. паломник. Это прозвище многие, или почти все писатели, принимают за имя»[633].
Не отвергая действительного существования самого предания, мы однако же не можем не выразить крайнего сожаления о том, что г. Хартахай не указал источника, откуда он почерпнул это в высшей степени интересное предание. Во всяком случае ничего подобного нет в том предании, которое приведено нами выше. Там также имя Хаджи-Герая объясняется случайностью, или, правильнее сказать, двумя случайностями, притом еще разделенными большим промежутком времени. Имя «Хаджи», по этому преданию, дано отцом Хаджи-Герая при его рождении в честь своего воспитателя, аталыка, вернувшегося в ту пору из путешествия в Мекку, а прозвище «Герай» добровольно принято самим Хаджи-Гераем в память одного татарского племени того же имени, из которого происходил воспитатель его отца и нечаянный благодетель его самого во время его приключений. Замечательно однако же, что и в предании мы встречаемся с именем Девлет: благочестивый аталык назывался «Девлет-гэльди», что значит: «Счастье пришло» — «Добро пожаловать!»
Г. Гаммер, отрицая всякую правдоподобность предания о происхождении имени Хаджи-Герая, ссылается на то, что во всех известных перечнях тюркских племен не оказывается ни одного племени под таким именем (т.е. «Герай)»[634]. Неизвестно, что г. Гаммер разумел под «всеми известными перечнями» — alien bekannten Verzeichnissen — одно только можно сказать, что если не совсем тождественное с именем «Герай», то все же несколько близкое к нему встречается еще у Рашид-эд-Дина название одного тюркского племени «кераит»[635]. Но чтобы признать генетическую связь между обоими именами, пришлось бы допустить сокращение вышеприведенной формы старинного собственного имени, которое однако же, кажется, продолжает существовать и доныне где-то в степях Средней Азии. Мы не знаем также, имел ли в виду г. Гаммер сочинение Бекаттини «Storia della Crimea Piccola Tartaria. Venezia. 1685», и известный атлас Польши и Южной России Риччи Цаннони, напечатанный в 1772 году; но только и на карте, приложенной к книжке Бекаттини, и на карте № 24 атласа Цаннони, в низовьях реки Днепра, ближе к Перекопу, нанесено прямо-напрямо кочевье племени Хаджи-Герай: Kabil. Hadgi Kerai. He сами же эти ученые придумали такое племя, когда бы его не существовало в действительности. Любопытно еще то, что название племени и тут является в составном виде. Но чтобы с уверенностью сказать, что родоначальник династии Крымских ханов принял почему-либо имя вышеозначенного племени, следует сперва с точностью определить, сколь древне это племя. Такая осторожность внушается тем явлением в истории тюркских народов, что иногда племена принимают и носят имена каких-либо замечательных лиц, более всего, конечно, храбрых предводителей. Чтобы не ходить далеко за примером, укажем на знакомых нам современных турков османских: они величают себя «османлы» по имени своего первого, так сказать официально признанного, эмира Османа. Подобным же образом, когда и Золотая Орда стала падать и дробиться, татарские группы, подвластные тому или другому потомку Чингизову, нередко носили имена своих главарей: так в наших летописях встречаются «Татарове Седи-Ахметевы». По поводу вторжения турок в Крым в летописи говорится, что они «Азигирееву орду, Крым и Перекоп осадиша дань давати»[637]. На этом основании вернее, кажется, будет предполагать, что не Хаджи-Герай получил свое имя от какого-то татарского племени, а, напротив, некоторая толпа татар, отделившись в тогдашнее смутное время от главной массы татарского населения некогда обширной, но уже начавшей распадаться Золотоордынской монархии, под начальством Хаджи-Герая приняла имя этого своего предводителя и продолжала потом называться «Хаджи-Гераевой ордой» даже после того, как власть Хаджи-Герая распространилась почти на весь Крым; а досужее воображение позднейших поколений создало по этому поводу целую легенду, переиначив в ней историческую истину.
С другой стороны, и в подробностях, которыми обставлено происхождение имени Хаджи-Герая в предании, нет ничего невероятного. Едва ли надо доказывать, сколь высоким уважением и значением пользовалось у тюркских народов звание аталыка; в свое время кавказское племя бесленей считало как бы своим монопольным правом воспитательство детей Крымских ханов. Наречение имени новорожденному царевичу в честь какого-нибудь достопамятного лица или события также имеет примеры в истории Крымских ханов: Сафа-Герай, например, был назван так в память отца своего[638]. Про Каплан-Герая рассказывается, что он родился тогда, когда отец его, знаменитый Селим-Герай, после первой отставки отправлен был на жительство на остров Родос. В то время, как малютка впервые увидел свет, у острова бросила якорь оттоманская флотилия под командой адмирала Каплан Мустафа-паши, и вот в память такого события, замечательного в однообразной жизни скучавших на уединенном острове заточеников, ханский ребенок был наречен Капланом[639]. Возвращение из хаджа какого-нибудь уважаемого паломника могло составить не меньшее торжество в ханском доме, чем привал турецкой эскадры, и это событие также могло быть почтено в ханской семье наречением имени новорожденного младенца «Хаджи». Но дело в том, что наречение известного нам исторического лица, по преданию, произошло в два приема и связывается непременно с каким-то временным скрывательством Хаджи-Герая, с безвестным исчезновением его на более или менее продолжительный срок.
Историки также положительно свидетельствуют о двукратном по меньшей мере появлении Хаджи-Герая на политическом поприще. По исследованиям Сестренцевича-Богуша, он впервые выступил претендентом на ханство около 1428 года. Во время происшедшей тогда смуты и многоцарствия во всех концах Кыпчакской империи, когда в ней властвовало три государя зараз, и когда каждая область избрала себе особого государя, Хаджи-Герай, «будучи слаб для сопротивления сему возмущению, удалился к Витольду, возведшему его на престол Таврийский»[640]. Затем Сестренцевич-Богуш говорит, что Хаджи-Герай, поддержанный преемниками умершего в 1430 году Витовта, Владиславом и Казимиром Ягайловичами, снова воспользовался каким-то удобным случаем к объявлению себя независимым. Он напал в то же время на генуэзцев, союзников Кипчака, победил их в сражении и даже, будто бы, отнял у них город Кафу[641]. Как все это произошло, Сестренцевич не объясняет с точностью, а главное — не означает времени, когда это произошло. По всем данным, тут надо разуметь поражение, нанесенное Хаджи-Гераем близ Солхата генуэзскому военачальнику Карлу Ломеллино, явившемуся защищать Кафу от нападений Хаджи-Герая, что случилось, как мы видели, в 1434 году. Что после этого Кафе стало еще жутче от досадного Хаджи-Герая, наложившего на нее тяжкую дань, это верно; но чтобы он хотя временно завладевал самою Кафою, об этом из других достоверных источников ничего не известно. Да и сам С.-Богуш замечает, что «история не повествует, как генуэзцы взяли обратно Кафу»; но, говорит он, видно, что прошло 5 лет, в течение коих, кажется, Хаджи-Герай укрывался у польского короля Казимира; что по нисшествии с престола, когда похититель (?) умер, Хаджи-Герай был возведен на оный в 1443 году крымскими татарами, и что возведение его было совершено торжественным образом в Вильне, откуда он отправился с великой свитой в Крым[642].
Пятилетнее скитание Хаджи-Герая Сестренцевич-Богуш считает с 1437 года; но не дает точных указаний источников, откуда он взял подобные сведения. Известие же о вторичном призвании Хаджи-Герая в 1443 году татарами крымскими находим у Стрыйковского. «Того же года (т.е. 1443), — читаем мы в его хронике, — татаре перекопские, барынские и ширинские (Bokrinowscy i Syrinowscy), у которых царь умер без потомства, прислали к Казимиру, великому князю литовскому, с просьбой дать им на царство Хаджи-Герая (Aczkiereja), который, бежав из Орды, в то время проживал в Литве, где он владел для прокормления городом Лидой по милости панов литовских. Поэтому Казимир в назначенный день в Вильне, в приготовленном замке возвел с литовскими панами того Хаджи-Герая на царство татарское и послал его в Перекопскую орду с маршалком Радзивилом, который смело посадил его там на трон отцовский»[643].
Таким образом, из совокупности данных, находящихся у историков литовско-польских, выходит, что Хаджи-Герай, родившись в Литве и выросши где-то в неизвестности, в первый раз с помощью Витовта выступил претендентом на ханскую власть в Орде в 1428 году, но, потерпев неудачу, принужден был опять вернуться назад к своему патрону. Затем в какое-то, с точностью не указываемое, время он снова, уже по смерти Витовта, является во главе сильной татарской орды, оказывая военную помощь Владиславу и Казимиру Ягайловичам. В этот темный в хронологическом отношении период он теснит в Крыму генуэзцев и даже будто бы овладевает самой Кафой; но каким-то образом генуэзцы опять отнимают у него город, и Хаджи-Герай почему-то принужден был укрываться у польского короля Казимира. Это вторичное удаление Хаджи-Герая будто бы произошло в 1437 году и продолжалось до 1443 года, когда он был возведен крымскими татарами на ханство по смерти их хана, не оставившего по себе потомства.
Некоторая сбивчивость сведений польских историков в изложении фактов жизни и деятельности Хаджи-Герая до вторичного и окончательного его водворения в Крыму позволяет нам думать, что они, вероятно, сбились в хронологии, и сделать небольшую поправку в этой последней. Если даты 1437 и 1443 годов подвинуть на 10 лет назад, то сведения Стрыйковского и ссылающегося на него Сестренцевича-Богуша станут в довольно близкое соответствие с тем, что нам известно про Хаджи-Герая из других источников. Сам же Сестренцевич один раз определяет время первого царствования Хаджи-Герая приблизительно в 1428 году; а затем нам известно, что в 1434 г. Хаджи-Герай разбил Карла Ломеллино, сделав удачную вылазку из Солхата. Последний военный подвиг он, вероятно, совершил уже после вторичного призвания его татарскими мурзами в предыдущем 1433 году. Но отчего же могло случиться, что ни русские, ни арабские источники ни слова ни говорят о первом царствовании такого замечательного впоследствии человека, как Хаджи-Герай, а только называют трех соперников, тягавшихся из-за власти приблизительно около того же времени — Мухаммеда, Борака и Даулет-бирды? На этот вопрос мы берем смелость отвечать предположением, что Даулет-бирды есть одно и то же лицо с Хаджи-Гераем, и вот на каких основаниях.
Во-первых, существование целого предания о происхождении имени Хаджи-Герая показывает, что в этом имени заключалось нечто особенное, знаменательное по отношению к его личности, тем более что обе составные части этого имени еще встречаются и раньше, являясь порознь, в качестве собственных имен разных лиц, упоминаемых в старинных памятниках[644]. Так, в числе убитых в Куликовском сражении с татарской стороны значится Хазибей = Хаджи-бей[645]; а в русском лагере, по сказанию о Мамаевом побоище, находился некий Фома Хаберцеев, или, в других вариантах, Халцибеев, Хацибеев и Кацибей[646], т.е. опять-таки Хаджи-бей. Во времена Мамая в Астрахани властвовал Хаджи-Черкес[647]. Равным образом еще арабские историки упоминают в числе татарских вельмож, прибывших в Египет в 1263 году, некоего Герая[648]. В 1321 году в Египет явились послы от Узбек-хана, и один из них также назывался Герай[649]. Не говоря уже о более поздних источниках, каковы наши грамоты конца XV века, где имя Кирей зачастую попадается не только в приложении к именам членов ханской династии в Крыму, а особо, в качестве имен простых людей, каковы, например, Кирей-Сит, или Ктж-Кирей; или даже просто Кирей. Следовательно, сами по себе эти имена — Хаджи и Герай, порознь или вместе взятые, ничего не представляют необыкновенного: они являются знаменательными и достопримечательными для известного исторического лица, лишь по отношению к какому-то особенному обстоятельству в судьбе Хаджи-Герая. Обстоятельство это, по всему вероятию, заключалось в том, что Хаджи-Герай был двуименный, и что другое его имя было Даулет-бирды, как оно и является на монетах. Доказательством этого, по нашему мнению, служит то, что в предании благодетель бедовавшего Хаджи-Герая, захотевшего в дни благополучия принять имя своего благодетеля, тоже зовется Даулет-гэльлы. Польские историки не зря же, а по каким-нибудь основаниям, прямо называют его Девлетом. Стрыйковский даже упоминает о каком-то Девлет-Кирее, как посаженце Витовтовом на Крымском ханстве. По древней русской Родословной царей Крымских и Казанских Даулет-бирды считается отцом Хаджи-Герая[653], следовательно ставится ею в самое тесное с ним соотношение, и про этого Даулет-бирды та же Родословная говорит, что он жил в Литве у Витовта[654], что как нельзя более идет к личности Хаджи-Герая, пользовавшегося лаской и покровительством великих князей литовских. Из этого с несомненностью явствует, что составители Родословной два имени одного и того же лица превратили, по недоразумению, в два отдельных человека.
Во-вторых, предполагаемая нами двуименность Хаджи-Герая не составляет какого-либо небывалого, исключительного явления в татарской истории. Татарские ханы, со времени принятия монголо-татарами ислама, всегда имели обыкновение носить два имени — одно национальное, другое мусульманское. Обычай этот ставил в затруднение уже арабских писателей, интересовавшихся знать, кто были правителями в Дешти-Кыпчаке. Так, Элькалькашанди, по поводу переписки египетских султанов с династией Берковичей, говорит следующее: «Выше уже было упомянуто, кто в этом царстве правил после Узбека. Между ними (этими правителями) нет такого, имя которому Мухаммед. В упомянутом 776 = 1374—1375 году в этом царстве правил уже человек по имени Урус… Может быть, Мухаммед имя его, а Урус прозвище его, как это было с Хода-бендой, отцом Абу-Саида, из царей Ирана, называвшимся Мухаммедом и прозванным Хода-бендой». Пример подобной двуименности одного и того же лица мы встречаем и у крымских историков. Когда умер Хаджи-Герай, то он был погребен, по их словам, в усыпальнице, выстроенной им для себя в Салачикском квартале Бакчэ-Сарая, который, будучи основан одним из предков его, Мухаммед-ханом Худа-бирды, избран им в свои столицы[656]. Г. Негри, передавая вышеприведенное место «Краткой Истории», называет этого Мухаммеда «дедом Хаджи-Герая», держась буквального смысла слова[657], но оно совершенно не согласно ни с одной генеалогией Хаджи-Герая. Если же игнорировать родословные отношения этого Мухаммеда, то можно полагать, что он одно и то же лицо с тем Мухаммедом, которого, по словам Стрыйковского, Витовт «посадил на царство Киркельское»: владеть Кыркором, или Чуфут-Калэ, и не иметь никаких отношений к Бакчэ-Сараю едва ли было в те поры мыслимо. Но если нельзя с точностью указать, какому Мухаммеду принадлежало прозвище «Худа-бирды», то несомненно, что это прозвище, дошедшее каким-то путем до сведения крымских историков, не их собственная выдумка, так как оно находит себе оправдание в других источниках. В наших летописях есть упоминание об одном татарском хане по имени Куйдадате: «В лето 6932 (т. е в 1423—1424 г.), — читаем мы, — Царь Куидадат поиде ратию к Одоеву на князя Юриа на Романовича. И слышав то князь велики Витофт, и посла на Москву к зятю своему к великому князю Василию Дмитриевичу, чтобы послал помочь на царя, а сам послал князя Андрея Михаиловича и др… Они же шедше с князем Юрием, царя Куидадата и силу его пресекли, а сам царь убежал, а царици поймали, одну послали в Литву к Витофту, а другую на Москву к великому князю»[659]. Имя Куидадат, очевидно, есть русское искажение настоящего мусульманского Худай-дад. Первая его половина, Худай — «Бог», употребительна и у татар, а вторая, дад — «дал», есть слово персидское, однозначащее с татарским бирды — так что и Худай-дад и Худай-бирды значит: «Бог-дал», т.е. в переводе на наше именословие, это будет: «Феодор», «Богдан».
Так как вслед за рассказом о набеге неизвестного царя Куидадата в наших летописях идут уже упоминания о царе Махмете, то, судя по всем данным, можно полагать, что прозвище Худайдад, или, что то же, Худай-бирды носил Улу-Мухаммед[660]. Его-то, должно быть, и посадил сперва Витовт на «царство Киркьельское» в Крыму. Но когда честолюбие или хищничество увлекло его так далеко, что он простер свои набеги на владения самого Витовта, то этот последний противопоставил ему другого, бывшего у него в запасе, кандидата на ханскую власть, Хаджи-Герая, который под именем Даулет-бирды, как доподлинно известно, соперничал с Улу-Мухаммедом. Во всяком случае ошибочно мнение Гаммера, что будто Кепек-хан, как читает его имя на монетах г. Савельев, есть тот самый, которого будто бы «русские летописи называют Куидат», ибо форма Куйдат есть только вариант более полной формы Куйдадат и явилась, без сомнения, вследствие оплошности переписчика, помимо того что между формой Куйдат и формой Kibak, или Kuibak, вообще-то не заметно большого сходства.
Доказанный нами факт двуименности татарских ханов наводит нас, по пути, на такое предположение: не в этом ли обстоятельстве, между прочим, следует искать объяснения появления в исторических памятниках такого несметного количества ханов в смутную эпоху перед падением Золотой Орды, что относительно некоторых из них нет никакой возможности точно определить ни места, ни времени, где и когда они властвовали. Таков, например, хан Гыяс-эд-Дин, о подвигах которого довольно много повествуется теми восточными историками, сказания которых передает Ланглес, и о котором совсем не упоминается в других источниках. Положим, что словосочетание «Гыяс-эд-Дин» часто встречается и в одиночку в качестве собственного имени, но еще чаще, как мы видели[662], оно является лишь добавочным прозвищем, или просто только почетным титулом. Невольно возникает сомнение в полной достоверности имени лица, названного у вышеупомянутых историков Гыяс-эд-Дином: может быть, это имя представляет лишь добавочную часть составного имени, другая половина которого была пропущена самими же историками, или игнорирована пересказчиком их повествований, г. Ланглесом. Так оно могло случиться и с другими, в особенности позднейшими, бытописателями, сохранившими кое-какие сведения о последних временах Золотой Орды, которая после целого ряда смут и междоусобий, происходивших в ней, прекратила свое существование, раздробившись на отдельные ханства.
На основании вышеизложенных соображений мы заключаем, что настоящее имя Хаджи-Герая было Даулет-бирды, а Хаджи-Герай было его второе имя, или прозвище. Если верить настоятельным свидетельствам всех источников о том, что Хаджи-Герай неоднократно пытался овладеть ханским троном и после первой неудачной своей попытки должен был совершенно стушеваться, то надо думать, что, будучи вторично призван крымскими мурзами властвовать в Крыму, он стал известен более под вторым своим именем, чему он мог сам же способствовать, начавши бить теперь монету с этим именем, а не с первым, не оправдавшим своего лексического значения, указывающего на «счастие». Этому же обстоятельству следует приписать и чрезвычайное сходство типа монет генуэзского чекана, носящих оба имени бившего их хана.
Допустив нашу гипотезу, можно будет принять такую систему в распределении монет с именами «Даулет-бирды» и «Хадж-Герай» по времени предполагаемого их появления. Старейшие из них должны быть с именем Даулет-бирды и с общекыпчацкой тамгой, чеканенные в Хаджи-Тархане[663]. Они были выбиты еще в то время, когда Даулет-бирды, соперничая с Улу-Мухаммедом и Бораком, мечтал утвердиться на троне Золотой Орды. За ними должны были следовать монеты того же имени, и также с общекыпчацкой тамгой, но уже чеканенные в Крыму генуэзцами и появившиеся, надо полагать, тогда, когда Даулет-бирды фактически властвовал только в Крыму, но употреблением общетатарской тамги на своей монете давал знать, что он еще не вовсе отказался от претензии на ханское звание в Большой Орде, а не в одном только Крымском ее уделе[664]. К третьей категории надо отнести монеты крымско-генуэзского же чекана, уже с именем на них Хаджи-хана, но все еще пока с общекыпчацкой тамгой[665]. Они, вероятно, выбиты во вторичное властвование этого хана, до того момента, пока окончательно не выяснились обстоятельства, убедившие его в необходимости сосредоточить свои силы на удержании власти в одном Крыму, на правах отдельного и независимого от Золотой Орды государства, и употребить их на упрочение этой власти за своим домом. Этот последний момент в политических домогательствах родоначальника Герайской династии ознаменовался выпуском монеты с специальной тамгой, которая с тех пор сделалась государственным гербом Крымских ханов. Монеты этой категории представляют два разных типа, с их подразделениями, которые мы бы разместили в такой последовательности. Монеты первого типа безымянные и только с герайской тамгой на одной стороне; на другой же их стороне находится или всадник, изображающий св. Георгия[666], или портал с генуэзской легендой[667]. Монеты второго типа на одной стороне имеют портал и генуэзскую легенду, а на другой — герайскую тамгу, окруженную татарской легендой. В татарской легенде на некоторых монетах имя Хаджи-Герая изображено в краткой форме: «Хаджи-хан»[668], а на иных в полной форме: «Хаджи-Герай-хан»[669].
За всем тем, однако же, остается неясным, почему имя Герай сделалось фамильным добавочным прозвищем потомков Хаджи-Герая. Сам он, по-видимому, не имел в виду такого установления, хотя оно и приписывается ему народным преданием, ибо из восьми, а по иным свидетельствам — из двенадцати сыновей Хаджи-Герая один только Менглы носил этот придаток к своему имени, так что уже дети Менглы-Герая и последующие его потомки являются с вышеприведенным добавочным прозвищем. Турецкие историки, как мы видели, прямо отказываются объяснить причину такого, все же замечательного в своем роде, исторического факта. Тщетно было бы искать этого объяснения и в этимологическом значении имени Герай. Категорическое замечание г. Малиновского, или редакции, печатавшей труд его, что будто «название Гирей… значит на татарском языке "пастух"»[670], совершенно не основательно: в татарском языке нет такого слова с подобным значением, а источника, откуда г. Малиновский почерпнул свое толкование имени Герай, он не указывает.
Гаммер, ссылаясь на словарь Фергенги-Шуъури, утверждает, что Герай значит то же, что Хосроу, Кэй, Хакан, Фараон, Цезарь, Султан, т.е. попросту сказать — означает титул[671]. Но это — не объяснение, а простое сопоставление, и ничего не прибавляет к раскрытию основания, почему имя Герай получило такое важное значение. Из существующих лексиконов турецкого языка толкование слова находится только в словаре Ахмед-Вефык-паши. На странице 1043 этого словаря читаем следующее: «Герай, имя существительное, с кесрою, в монгольском же с двумя фатхами (выговаривается). Оно имеет смысл слов: "правильный, достойный, подобающий, истиннейший" и есть имя господствовавшей в Крыму династии Менглы-Герая, из рода Чингизова».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.