21. КАЗАНСКОЕ ЗНАМЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

21. КАЗАНСКОЕ ЗНАМЯ

В Москве заседал Стоглавый Собор, а план государя по взятию Казани уже выполнялся. Работы шли далеко от казанских мест — под Угличем. Зимой 1550/51 гг. под руководством дьяка Ивана Выродкова рубились бревна, изготовлялись и размечались детали для крепостных стен, чтобы весной сплавить их по Волге. А в Вятке под началом Бахтеяра Зюзина сосредоточились стрельцы и казаки. Когда потеплело, их отряды выступили по единому плану и захватили все переправы на Волге и Каме. С 16 мая сюда стала подтягиваться дворянская конница. Полк князя Серебряного-Оболенского напал на казанские посады, учинил переполох. Ханские войска и население укрылись в городе, но как раз это и требовалось. Пусть сидят за стенами и не мешают. 24 мая по Волге прибыли многочисленные суда и плоты, и закипело строительство Свияжска. Копали ров, собирали из заготовок деревянные ряжи, засыпали в них землю и камни.

За месяц на Круглой горе встала крепость. Казанцы сперва даже не придали этому значения. Сочли, что русские просто оградили свое войско гуляй-городом (разборное временное укрепление, из щитов, которые перевозились на телегах). Но сразу же проявились результаты. Горная (правобережная) черемиса и чуваши еще раньше выражали желание замириться с русскими. А как только рядом с их селениями возник город с воинским гарнизоном, обратились к воеводам, соглашаясь перейти в подданство царя. У них принимали присягу, в Москву поехали делегации по 500–600 человек от местных племен. Иван Васильевич привечал всех, угощал за своим столом, не жалел подарков, на три года освобождал новых подданных от налогов. Но они должны были доказать верность России, вместе с ней воевать против Казани.

А ханство очутилось в блокаде. Казаки удерживали под контролем все дороги — и со всех сторон начали нападать на неприятельские владения. К ним присоединились отряды черемисы, мордвы, чувашей. И казанцы взвыли. Их хозяйства разорялись, знать и купцы терпели убытки. Крымцы во главе с фаворитом царицы Кощаком призывали держаться, обнадеживали подмогой из Бахчисарая и Турции. Но казанцы решили иначе — мириться с Москвой (а потом будет никогда не поздно изменить). Произошел бунт. 300 крымских вельмож бежали. Пытались прорваться на родину, но всюду натыкались на казачьи заставы и погибали. Кощак и 45 знатных крымцев попали в плен, их доставили в Москву и казнили.

Казанцы обратились к царю, соглашаясь признать подданство и приглашая на трон Шаха-Али. Но и Иван Васильевич учитывал, как легко они нарушают обещания. Условия продиктовал жесткие: ханство выдает царицу Сююн-Бике с малолетним Утемыш-Гиреем, освобождает всех русских пленных, а правобережье Волги со Свияжском остается за Россией. Казанцы пробовали торговаться, но царь твердо стоял на своем. Сююн-Бике с сыном были отправлены в Москву. Государь обошелся с ними милостиво, поселил при дворе, дал поместья. А в Казань 16 августа прибыли Шах-Али, воевода Хабаров, дьяк Выродков и 500 стрельцов.

Началось освобождение пленных. Многие русские находились в рабстве уже десятки лет. Не верили своему счастью — рыдали, славили Бога и Ивана Васильевича, своего избавителя. Государство взяло на себя заботу о них. В Свияжске был создан перевалочный пункт, здесь вчерашних невольников снабжали едой, одеждой и отправляли судами по Волге. Кому-то и идти было некуда, родни уже не было в живых, деревни погибли при набегах. От казны им давали землю, подмогу на обзаведение имуществом. Летописцы сравнивали поток освобожденных с «исходом Израиля». Только тех, кто получил помощь в Свияжске, насчитали 60 тыс., а в это число не входили вятские и пермские жители, уходившие другими дорогами…

Но и это была лишь часть! Отпустили далеко не всех. Все хозяйство богатых казанцев держалось на рабах. Владельцы надеялись обойтись формальностью, отпустить пару тысяч. А когда стало ясно, что царь всерьез решил освободить всех русских, настроения в ханстве резко переменились. Невольников прятали, сажали на цепь, отсылали в села. Росло возмущение, и Шах-Али отказывался искать пленных, на запросы Москвы отвечал: «Боюсь мятежа». Он местные нравы знал, его уже дважды свергали. Он надумал было упрочить свою власть, пригласил 70 представителей оппозиции на пир и приказал перебить их. Но ни к чему хорошему это не привело — на него озлобились и те казанцы, которые сперва были лояльными.

А между тем в события вмешались Крым и Турция. Хан Сахиб-Гирей в это время приказал долго жить, в Бахчисарае воцарился султанский ставленник Девлет-Гирей. Крымские и османские эмиссары поехали в Астрахань, к ногайцам. Один из ногайских князей доносил Ивану IV, что у них был посол из Стамбула Ахмед-ага, уговаривал вступить в союз, чтобы султану, «и Крыму, и Астрахани, и Казани, и нашим Ногаем соодиначиться и твою землю воевати». Агенты Девлет-Гирея и Сулеймана появились в Казани. Обещали, что скоро придут крымцы и турки, организовывали заговоры в городе, подбивали взбунтоваться местные племена, и их шайки принялись нападать на русских.

Становилось ясно, что Шах-Али долго не удержится. Но сколько же можно было повторять одно и то же, ценой русской крови сажать в Казани своих ставленников, которых завтра прогонят? Напрашивалось единственное решение — полное присоединение ханства. Сторонники такого варианта были и среди казанской знати. Жаловались царю на бесчинства Шаха-Али и просили взять город под собственное управление. Считали, что только так можно достичь мира и спокойствия. Для переговоров с ханом и мурзами в Казань дважды ездил Адашев. Но эту миссию он полностью провалил. Убеждал Шаха-Али впустить русские войска, но при этом предлагал убить противников Москвы, перепортить пушки и пищали, вывезти порох. Хотя, если впустить войска, зачем нужны были такие меры? А вдобавок Адашев заложил Шаху-Али князей, жаловавшихся на него государю.

Итог был плачевным. Шах-Али вывез лишь несколько пушек и небольшую часть пороха, убивать врагов поостерегся. Он боялся, что казанцы восстанут и прикончат его до прихода русских, и князя Микулинского, уже назначенного наместником Казани, дожидаться не стал. 6 марта 1552 г. он сбежал. И забрал с собой для охраны всех стрельцов. Но еще и решил свести счеты с теми жалобщиками, которые просили Ивана IV взять ханство под свою власть. Арестовал их и увез с собой — судиться с ними перед царем. Из-за обиды Шаха-Али и болтовни Адашева пророссийская партия в Казани оказалась обезглавленной! А крымская не дремала. Воспользовалась безвластием и взбудоражила народ. Кричали — русские идут, чтобы перебить все население, об этом говорил сам Шах-Али, и не зря же он сбежал. Полки Микулинского, прибывшие через день, нашли ворота запертыми.

Казанские вельможи начали морочить наместнику голову, уверяли, что взбунтовалась только чернь, и нужно подождать, пока получится ее уговорить. Хотя на самом деле верховодила знать. Заговорщики действовали четко и оперативно, а переговорами специально тянули время, потому что к Казани уже мчался астраханский царевич Ядигер с ногайцами. Микулинский без толку простоял у города и двинулся назад в Свияжск. А казанцы внезапно ударили на пограничные казачьи «сторожи», смяли их. Ядигер прорвался и был провозглашен царем. Всех русских чиновников, купцов, военных, оказавшихся в Казани на момент переворота, и взятых в плен казаков вывели на площадь и казнили самыми зверскими способами.

Это был открытый вызов. Ханство преднамеренно отрезало себе путь к примирению и переговорам. В апреле в Москве было принято решение о походе. Многие воеводы предлагали, как и раньше, предпринять его зимой, когда замерзнут реки, болота. Иван Васильевич их планы отверг. Он успел изучить неудобства зимнего пути, капризы погоды. В Свияжске теперь имелась база, куда тяжелые грузы можно было доставить по воде, и государь выбрал летнее время. Начался сбор полков в Кашире, Коломне, Муроме. А 16 июня после молебна в Успенском соборе к армии выехал и сам царь.

Но сперва пришлось скрестить оружие не с казанцами. Им и впрямь намеревались помочь Османская империя и Крым. Посылать к Казани войска было далеко и неудобно, однако существовал другой способ… Султан дал Девлет-Гирею артиллерию, янычар, и хан пообещал, что сумеет выручить вассалов. Поднял и бросил на Русь стотысячную орду. Выглядело это выгодным со всех точек зрения. Нападение будет внезапным, русская армия ушла на восток — можно вдосталь пограбить. А царю придется отзывать свои рати назад, вот и поход сорвется. Но неожиданности не получилось, об угрозе вовремя известили донские казаки.

Иван Васильевич действительно успел отправить большую часть своих сил и артиллерию к Свияжску, но донесения о новом неприятеле воспринял спокойно и уверенно. Сказал: «Мы не трогали хана, но если он вздумал поглотить христианство, то встанем за Отечество, у нас есть Бог!» Царь немедленно привел в готовность те войска, которые у него оставались — сторожевой, передовой полки, полк правой руки, собственную 20-тысячную дружину, и стал разворачивать их на юг. Татарские разъезды наткнулись на них, доложили хану, что на Оке много русских войск. Для Девлет-Гирея новость оказалась неприятной, и от сражения он решил уклониться. Повернул от Рязани западнее. 22 июня он подступил к Туле. Наместник Григорий Темкин доложил царю: «Хан здесь… имеет много пушек и янычар султанских». Узнав об этом, государь приказал воеводам спешно идти на помощь.

Тем временем Девлет-Гирей разослал несколько больших загонов разорять окрестности, а главные силы бросил на город. Турецкие батареи открыли бомбардировку калеными ядрами, загорелись дома, янычары полезли на приступ. А в Туле воинов почти не было, они ушли на Казань. Но на оборону вышли все жители. Отбивали атаки, тушили пожары. А на следующее утро увидели вдали тучи пыли и воодушевились. Кричали: «Государь спешит к нам!» И татары, узнав о приближении войск, побежали. А у горожан радость была так велика, что они все вместе, с женщинами, с детьми, кинулись преследовать врага! Многих перебили, захватили пушки.

К Туле прибыл не государь, а полк правой руки Щенятева и Курбского. Причем действовали воеводы не лучшим образом. Вместо погони сели праздновать победу с наместником и счастливыми жителями. Но один из татарских загонов, не зная об отступлении хана, на следующий день вернулся к городу, нарвался на русских и был разгромлен. А другие царские полки погнали Девлет-Гирея и все же перехватили его на реке Шевроне, побили и освободили полон, который нахватали крымцы.

И только после победы над одним врагом стало возможным продолжить поход против другого. Правда, даже среди русских воинов некоторые сочли это слишком трудным. Возмущались новгородские дети боярские, заявляли, что они уже давно на службе, сражались, издержались и не готовы идти с войны на войну. Но Иван Васильевич обратился к ним не с опалами, не с угрозами. Он просто призвал добровольцев. Кто хочет вместе со своим царем постоять за христианство, пусть идет, а кто не желает, может оставаться. Новгородцы устыдились и пошли все. В июле русские рати по разным дорогам зашагали к Свияжску.

Эта крепость после переворота в Казани жила фактически в окружении. Соседние племена устраивали засады, нападали, обстреливали воинов. Добавилась цинга, унесшая много жизней. Но воевода Микулинский еще и распустил подчиненных. Через Свияжск возвращались на Русь женщины-полонянки, а казаки и дети боярские были мужчинами бравыми, горячими. Понабирали себе «походных жен», в селах доставали хмельной мед, скрашивая тяжелую службу гулянками. Когда известия о падении дисциплины дошли до царя, он настолько встревожился, что подключил митрополита, и святитель Макарий направил к воинам специальное послание. Грозил церковной клятвой, указывал, что без Божьего благословения выиграть войну невозможно, а разгул и безобразия могут свести на нет все успехи.

И это были не пустые слова, не формальность. Божьей помощи придавалось особое значение. Готовили все силы, но разве мало было примеров в истории, когда огромные армии терпели поражения? В конце концов, была свежа память о прошлых казанских походах. Сейчас требовалось раз и навсегда покончить с гнойником напастей, несколько столетий терзавших Русь. Сама война считалась священной. Ратники шли вызволять из неволи своих братьев, избавить христиан от постоянно нависавшего над ними страха. С армией везли чудотворные иконы, знамя св. Дмитрия Донского, которое было с ним на Куликовом поле.

Дорога на фронт самого царя напоминала паломничество. Во Владимире он поклонился гробницам святых Александра Невского, Андрея Боголюбского, Всеволода Большое Гнездо с сыновьями. Во время молебна у мощей св. Александра Невского у одного из приближенных царя, Аркадия, исцелилась больная рука, и это сочли добрым предзнаменованием [114]. В Муроме Иван Васильевич приложился к мощам св. чудотворцев Петра и Февронии, св. князя Константина с чадами его. Даже в пути неукоснительно проводились все церковные службы. Часть похода выпадала на Успенский пост. Обычно ратники во время войны разрешались от постов — теперь он строго соблюдался.

Однако царь не упускал и обязанностей военачальника. Объезжал полки на марше, осматривал оружие, людей. Прямо в дороге он ввел в армии еще одно новшество. Раньше было принято, что дети боярские в каждом уезде выбирали из своей среды «городовых приказчиков». Они формировали отряды и командовали ими. Но эти отряды получались разной численности. Чтобы упорядочить управление войсками, царь повелел расписать поместную конницу на сотни, а для руководства сотнями ввел новый чин «голов».

К Свияжску русская знать заранее отправила собственные суда с припасами, слугами, купцы в ожидании воинов навезли сюда множество товаров, весь берег превратился в подобие ярмарки. Но царь, увидев это, сразу понял, насколько пагубным и расхолаживающим может быть отдых среди такого изобилия. Запретил прибывающим войскам устраивать стоянки и велел немедленно перевозить их за Волгу. Ну а изменившие местные племена, когда царские полки появились под Свияжском, очень быстро одумались. Прислали к Ивану Васильевичу старейшин, винились, что выступили против русских. Что ж, государь их простил, послов принимал ласково. А чтобы оправдать доверие, черемисы и чуваши вышли чинить дороги, строить переправы, прислали 20 тыс. воинов.

Прибыли к царю и вольные казаки. В одной донской песне взять Казань Ивану Грозному помогает Ермак Тимофеевич. Но это фольклорная фантазия более поздних времен. А в начале XVII в. на Дону еще помнили подлинные события и писали: «В которое время царь Иван стоял под Казанью, и по его государеву указу атаманы и казаки выходили с Дону и с Волги и с Яика и с Терека». А возглавил их атаман Сусар Федоров [117, 150]. Отсюда еще раз видно, что казаки разных рек были связаны между собой. И что Москва, несмотря на дипломатические отговорки перед татарами, поддерживала с ними прочные контакты. Они прибыли «по государеву указу», знали, когда и куда нужно явиться.

Всего под Казанью собралось 150 тыс. ратников. Иван Васильевич не желал кровопролития. Обратился к хану Ядигеру и казанской знати, требуя выдачи только виновников мятежа, а остальным гарантируя безопасность. Но казанцы сочли, что сумеют продержаться. Укрепления города были мощными, в нем находилось 30 тыс. своих воинов и 3 тыс. ногайцев, было много пушек. А конный корпус князя Епанчи расположился под Арском, чтобы нападать на тылы осаждающих. Вельможи подбадривали народ: «Не в первый раз увидим московитян под стенами, не в первый раз побегут назад, и будем смеяться над ними!» А царю прислали демонстративно грубый ответ — поносили и его, и Россию, и Православие.

К 23 августа все полки заняли исходные рубежи. Чтобы окружить город и начать осаду, царь построил их, отдал приказ — наступать организованно, не увлекаться, самовольно в бой не вступать. Перекрестился на образ Спасителя на знамени св. Дмитрия Донского и дал команду: «О Твоем имени движемся!» По намеченному плану войска с разных сторон пошли к крепости. Казанцы попытались обмануть. Не стреляли и не показывались на стенах, будто город вымер. Внезапно из ворот с криком вырвались 15 тыс. татар и ударили на авангард — 7 тыс. казаков и стрельцов. Но они не дрогнули, не позволили себя смять. Сомкнулись, кое-как сдерживая напор. Царь бросил им подкрепление, оряды детей боярских, и врагов загнали обратно в крепость. Остальные полки четко выполнили приказ: в бой не вступать и строй не ломать, чтобы рать не превратилась толпу. Продолжили движение и встали на намеченных позициях.

Начали окапываться, строить батареи. За несколько дней Казань окружили полевыми укреплениями, турами и тарасами. Казаки захватили каменную Даярову баню у самых стен. Защитники всеми силами старались срывать осадные работы, днем и ночью совершали вылазки. То на одном, то на другом участке закипали жаркие схватки. А из лесов атаковала конница Епанчи. Перекрыла дороги, мешала снабжению, высматривала и обрушивалась там, где русские потеряли бдительность. Все это изматывало людей. Ели и спали урывками, находились в постоянном напряжении. Сам царь то и дело садился на коня, направляя своих дружиников на выручку частям, подвергшимся нападениям.

На военном совете решили провести отдельную операцию, расчистить тылы. Перед Арским лесом выпустили небольшие отряды для приманки, татары клюнули, налетели на них. Ратники побежали, заманивая врага до обозов. А 30 тыс. конницы и 15 тыс. пехоты под командованием князя Горбатого-Шуйского, скрытые за горой, вышли неприятелю в тыл, отрезая от леса. Воинство Епанчи перебили и перерубили. Несколько сот пленных царь велел привязать к кольям перед стенами Казани, чтобы они умолили горожан сдаться. Глашатаи объявляли, что Иван Васильевич обещает пленным свободу, «а вам прощение и милость, если покоритесь ему». Но казанцы сами расстреляли из луков своих собратьев… Чтобы окончательно обезопасить тылы, Горбатый-Шуйский совершил рейд вглубь ханства, захватил Арское укрепление — базу Епанчи. Ратники пригнали стада трофейного скота, привезли обозы продовольствия, освободили тысячи невольников, находившихся в сельских имениях казанцев.

Упорную борьбу пришлось вести не только обычным оружием. Осажденные мобилизовали и колдунов, которые несколько дней подряд вызывали проливные дожди над русским войском. В общем-то ничего сверхъестественного в этом нет. Среди знахарей издревле существуют подобные методики, в наше время такие опыты неоднократно фиксировались, демонстрировались в фильмах. Но тогда они доставили много неприятностей. По совету духовенства, Иван Васильевич отправил курьеров в Москву, и на перекладных привезли Честной Крест, входящий в царские регалии — с частицей Креста, на котором был распят Господь. Им иереи соборно освятили воду, провели крестный ход, и чародейские методы перестали работать.

Русские постепенно приближались к стенам окопами и траншеями. Умелый инженер дьяк Выродков руководил работами, все теснее обкладывая город. В некоторых местах позиции подошли вплотную к стенам, там разгорались рукопашные. Отлично действовала и артиллерия под командованием боярина Морозова, метко поражала цели. От перебежчиков узнали, где в Казани расположен источник воды. Воины во главе с литвином Розмыслом (это не имя, а прозвище — «инженер») сделали подкоп от Даяровой бани, занятой казаками, и взорвали источник миной. Однако и это не подтолкнуло защитников к сдаче. Они нашли другой ключ, с плохой водой, но он позволял держаться. Применили еще один способ. Построили высокую передвижную башню, установив на ней 10 больших и 50 средних орудий. Ночью ее придвинули к городу, с нее простреливались стены и улицы, были сбиты все тяжелые пушки врага. Но казанцы укрывались с ямах, окопах, отвечали из легких орудий…

Царь представлял, каких жертв будет стоить приступ. Несколько раз повторял предложение капитулировать. Нет, противники не внимали. Их надежды были очевидны: дотянуть до холодов, дождей, и русским придется снять осаду. Но ведь и русские знали, что несет с собой осень. Чтобы все труды и потери очередной раз не стали напрасными, оставалось только штурмовать. В трех местах рылись подкопы и закладывались мины. Первый, пробный взрыв 30 сентября снес часть стены. Воины ворвались в пролом, завязалась рубка. Но к общей атаке армия была еще не готова, и царь приказал отступить. Стрельцы и казаки, захватившие Арскую башню, уйти отказались. Укрепились и передали своим: «Здесь будем ждать вас».

Иван Васильевич щадил людей и сделал последнюю попытку избежать штурма. Уж теперь-то казанцы должны были понять, что обречены. Предлагая сдаться, царь требовал только выдачи главных изменников и выполнения прежних договоров. И снова последовал отказ. Обороняющиеся упрямо заделывали проломы, у захваченной башни ставили новую стену из срубов. Лишь после этого царь объявил, чтобы воины готовились «пить общую чашу крови». Перед приступом все должны были исповедоваться, причаститься. Он был назначен на 2 октября, на следующий день после праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Войска изготовились. А Иван Васильевич, отдав все необходимые распоряжения, стоял в церкви на Литургии. Когда прозвучали слова Евангелия «да будет едино стадо и един пастырь», прогремел страшный взрыв. А на словах: «Еще молимся Господу Богу нашему помиловати государя нашего, царя Иоанна Васильевича, и покорити под нозе его всякаго врага и супостата» — громыхнул второй [94].

Над Казанью поднялись тучи дыма, пыли, обломков. Полки ринулись вперед, захватили стены. И чуть не произошло беды. Войска растеклись по улицам, и боярские дружины кинулись грабить. Мало того, чтобы поживиться казанскими богатствами, знать послала в город целые отряды своих обозных слуг и холопов. А защитники, сорганизовавшись, нанесли контрудар. Те же слуги в ужасе побежали, заражая паникой других воинов. Иван Васильевич, увидев это, поскакал к воротам и сам встал перед ними со знаменем в руках. Видя царя, ратники останавливались, приходили в себя, собирались вокруг него. А он приказал спешиться половине своей дружины и бросил в город 10 тыс. свежих отборных бойцов. Присоединились те, кто только что бежал, и в битве наступил перелом. Татар опрокинули и отшвырнули. Тем не менее, продолжалась жесточайшая рубка. Русские были озлоблены долгим и упорным сопротивлением, смертью товарищей. Но и татары дошли до остервенения, в плен не сдавались. Большинство мужчин погибло. Около 5 тыс. вырвалось и ушло в леса.

Пала не только крепость. Пало Казанское ханство. Царь приказал тушить пожары, расчищать развалины. Он въехал в город на следующий день. Встретили его толпы русских, которых все еще удерживали в рабстве, и государь жалел их, приказал отвести в лагерь, приютить и кормить со своего стола. На улицах лежали груды мертвых. Иван Васильевич плакал, глядя на погибших соратников, но тужил и о казанцах, говорил: «Они не христиане, но подобные нам люди». Город освятили, служили молебны, и государь собственноручно водрузил крест на том месте, где он наметил строительство собора в честь Благовещения.

А потом был пир. Для всех — царь чествовал и воевод, и рядовых воинов, называл их достойными потомками витязей Дмитрия Донского. Отдал им все трофеи и пленных, а о себе пояснял: «Моя корысть есть спокойствие и честь России». С побежденными он обошелся милостиво. Простил взятого в плен Ядигера, жителям казанского края гарантировал мир и безопасность, назначил платить такие же налоги, какие они платили хану. Кстати, как раз с этого времени пошло выражение «сирота казанская». Многие местные дети потеряли родителей, и их отдавали в русские семьи. Царь повелел, чтобы о них заботились, как о собственных детях, для этого опекунам назначалось пособие от казны.

Казанская война имеет важное значение и в истории казачества. Казаки отлично проявили себя в осаде, первыми ворвались в город, и за это Иван Грозный пожаловал им в вечное владение Тихий Дон со всеми притоками. Увы, царская грамота не сохранилась. Но казаки о ней всегда помнили. И именно в связи с Казанским взятием Покров Пресвятой Богородицы стал почитаться у казаков особенным праздником. Общим — ведь в этой войне впервые выступили вместе донские, терские, волжские, яицкие казаки. Выступили в составе русской армии. А значит, эту дату, 2 октября 1552 г., наверное, правомочно рассматривать как дату рождения российского казачества.