Миф или реальность?

Миф или реальность?

Тайна библиотеки Ивана Грозного, которая, по преданию, была привезена в 1472 году в Москву Софьей Палеолог – второй женой московского царя Ивана III, не дает покоя историкам и археологам уже не одно столетие. Пропавшую библиотеку искали в Московском Кремле, в Александровской слободе, тщательно перебирали камень за камнем при строительстве комплекса на Охотном ряду. Однако поиски не увенчались успехом. Легенды о библиотеке Ивана Грозного существуют в России уже несколько веков. Это – величайшая книжная сокровищница. Многие ученые занимались ее поисками, по крупицам собирали упоминания о ней. А загадка ее исчезновения будоражит умы многих людей даже по прошествии веков. Так что же такое «библиотека Ивана Грозного» – реальность или великая мистификация?

Несколько столетий поисков, сотни книг и статей, авантюрных экспедиций и затратных исследований, можно сказать, так и не приблизили нас к разгадке тайны уникальной книжной коллекции. Дело осложняется тем, что часть исследователей – и в прошлом, и из числа нынешних – не всегда четко представляли себе, что именно они ищут. Ведь в обывательском представлении библиотека русских царей – это почти наверняка тысячи редких книг больших форматов и внушительной толщины.

Между тем, если придерживаться исторических реалий, то даже самые крупные частные библиотеки того времени почти никогда не насчитывали больше нескольких сот томов. С учетом стоимости каждого из них такая библиотека могла считаться поистине огромной – книги были очень дороги, и собирать коллекцию могли себе позволить лишь очень состоятельные государи либо богатые монастыри.

Первым источником сведений о наличии библиотеки является русская летопись. Следующим же источником, гораздо более полным, по которому можно судить о существовании книжного клада в Кремле, стало свидетельство Максима Грека.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. Максим Грек (в миру Михаил Триволис) (ок. 1475–1556) – публицист, богослов, философ, переводчик, филолог. В юности жил в Италии, где сблизился со многими видными гуманистами. Под влиянием проповедей Дж. Савонаролы пережил нравственный переворот, вернулся в Грецию ок. 1507 г. и постригся в монахи на Афоне. В 1518 г. приехал из Ватопедского монастыря на св. Афоне в Русское государство по приглашению Василия Ивановича. Сблизился с церковной оппозицией; был осужден на соборах 1525 и 1531 годов.

Итак, как мы видим из исторической справки, в 1518 году по приглашению Василия III в столицу приезжает монах Максим по прозвищу Грек. Его пригласили для перевода с греческого языка «Толковой Псалтыри». Монах на свою беду оказался слишком грамотным и обнаружил множество разночтений оригинального текста Псалтыри с теми, которые уже были распространены на Руси. Московскому духовенству это не понравилось. К тому же Грек развил бурную деятельность: он выступал сторонником «бедной, но чистой церкви», обличал православных иерархов и настоятелей монастырей в стяжательстве. В завершение же своих «прегрешений» Грек возмутился поступком Василия III, который развелся с первой женой и собрался жениться еще раз. В результате монаха отлучили от «книжного дела» и заточили в монастыре, обвинив в ереси, шпионаже и неповиновении властям.

Примерно через 100 лет после приезда Софьи Палеолог неизвестным автором было написано «Сказание о Максиме», в котором повествуется о том, как великий князь Василий Иванович на четырнадцатом году своего правления «отверзе царские сокровища древних великих князей прародителей своих и обрете в некоторых палатах бесчисленное множество греческих книг, словенским же людям отнюдь неразумны». В сказании подробно описывается, в какой восторг от этих книг пришел Максим Грек. Правда, надо признать, что сам Грек, оставивший более трех томов сочинений, включая и автобиографические сведения, никогда не упоминал о Либерее[1].

Прямых и косвенных свидетельств об этой античной библиотеке вообще сохранилось крайне мало. Что дает повод многим исследователям даже утверждать, что и библиотеки-то никакой не было. Мол, баснословно дорогое это удовольствие было в те времена – коллекционировать книги. Поэтому если и держал кто-нибудь дома Библию да травник, то уже считался библиофилом. Но, на наш взгляд, это не совсем верная точка зрения.

Косвенным подтверждением существования царской библиотеки является то, что в Московском государстве у бояр, духовенства, богатых людей все-таки были достаточно обширные собственные библиотеки. В домах московских бояр можно было найти книги Священного Писания, житийную литературу, сочинения отцов церкви, книги по вопросам мироздания в представлениях того времени, историческую и другую литературу. Например, в библиотеке бояр Строгановых в 1578 году было 208 книг. В большинстве это рукописи религиозного содержания, но были и философские и исторические книги. Среди печатных книг этой библиотеки имелись, в частности, и литовские издания.

В библиотеках образованных людей того времени хранились также труды по медицине, книги по географии и травники, исторические хроники и произведения таких известных историков, как Гваньини, М. Бельский или Стрыйковский, и разные словари, рассчитанные на всех читателей – от самоучек до профессиональных переводчиков. Тут и «Славяно-греко-латино-польский словарь» Епифания Славинецкого, и словарь Симеона Полоцкого, и «Лексикон языков польского и славянского скорого ради изобретения и уразумения», составитель которого специально оговаривал смысл своего труда – «в общую пользу обоих в единстве народов».

Что же касается библиотеки Ивана Грозного, то она, как считают исследователи, должна была состоять, как сейчас принято говорить, из двух типов «поступлений». Первый источник, как мы уже упоминали, ставший основой библиотеки, – это книги, привезенные из Византии Софьей Палеолог в приданое московскому царю Ивану III, и второй – архив самого Ивана IV Грозного, ее внука.

Иван Грозный собирал сокровища всю жизнь. В том числе и книги. Наверное, трудно вообразить себе царя-садиста расположившимся в кресле с книжкой. А потому трудно представить, что он вообще мог коллекционировать книги. Но надо учесть, что царь Иван IV был не всегда Грозным. Кроме того, он был, несомненно, «художественной натурой», например, сочинял псалмы, а также любил и умел писать письма. А мрачные перемены начались после того, как Ивану IV исполнилось тридцать, когда у него стало развиваться тяжелое психическое заболевание, паранойя, как считают современные врачи-психиатры. Безусловно, состояние царя усугубила смерть любимой жены – Анастасии Романовны.

Современники запомнили его образованнейшим человеком. Например, князь Шаховской, лично знавший Ивана Грозного, писал о нем так: «Муж чуднаго рассуждения, в науке книжного поучения доволен и многоречив зело». А такой человек вполне мог любить и ценить книги, тем более редкие. Каждая из таких книг была настоящим произведением искусства – деревянные, обтянутые кожей или тканью обложки, часто украшенные металлическими уголками, нередко с драгоценным окладом. Книга обязательно имела металлические застежки. Они плотно закрывали ее, не давая растрепаться и ветшать.

Как видим, «резонов» у царя Ивана Грозного ценить и собирать книги было предостаточно. Но тогда возникает другой вопрос: зачем вообще надо было прятать библиотеку? Причин может быть несколько.

Во-первых, частые пожары в деревянной Москве, уничтожавшие ежегодно целые районы, а то и весь город, требовали надежного укрытия бесценных книг от смертоносного пламени. Во-вторых, редкие экземпляры, стоившие немалых денег, могли попросту выкрасть. Кроме московского царя в Европе было немало богатых и знатных людей, чьи агенты охотились за сокровищами такого рода. В-третьих, личность самого царя Ивана, отличавшегося невероятной подозрительностью, заставляла его прятать и перепрятывать сокровища казны, в том числе и библиотеку. Время его царствования было весьма беспокойным. Боясь заговоров и покушений, царь надолго уезжал из Москвы, увозя с собой большие обозы. Что было в этих обозах, никто не знает.

Интересную версию о «замуровании» библиотеки в «подвалах» высказал историк и этнограф А. А. Зимин. Русское движение за реформу церкви, как справедливо подмечал Зимин, проявляло глубокий интерес к античной литературе. Русские ересиархи широко использовали в своих трудах книги Менандра, Светония, Иосифа Флавия и др. Разгром «жидовствующих» в начале XVI столетия также мог способствовать сокрытию великими князьями московскими «еретических» книг – подальше от «греха».

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. «Жидовствующие» – новгородско-московская ересь, движение конца XV– начала XVI вв. в Новгороде и Москве. Отрицала авторитет церкви и церковные обряды, отвергала многие догматы православия. Сторонники ереси использовались Иваном III в борьбе с боярством и церковью; с укреплением самодержавной власти подверглись гонениям.

Исходя из этого, многие исследователи считают, что если библиотека Ивана Грозного и сохранилась – а вовсе пропасть она не могла, поскольку хорошо выделанный пергамент сохраняется долго, – то искать ее нужно не в Москве. Опасаясь коварства придворных, царь Иван IV мог, к примеру, вывезти ее в Александровскую слободу, где находилась его резиденция. Внезапная же смерть Ивана Грозного, случившаяся, как известно, во время игры в шахматы, оборвала связь с хранимыми им ценностями. По-видимому, очень немногие люди знали, где находилась библиотека на момент его смерти. Одним словом, после смерти Ивана IV и последовавшим затем Смутным временем, местонахождение библиотеки московских государей, собиравшейся несколькими поколениями Рюриковичей, было окончательно утеряно.

Итак, мы пришли к выводу, что все свои богатства Грозный должен был прятать. Где же именно? Государь разместил свои сокровища и скарб частью в Москве, частью в безопасных и укрепленных монастырях, прежде всего в селе Коломенском – знаменитом подмосковном имении Ивана Грозного и месте его рождения. Возможно также, что кое-что скрыто в Троице-Сергиевой лавре. И наконец – Московский подземный Кремль. Здесь и нигде больше, по всем историческим данным им была спрятана не только большая и лучшая часть богатства, но и «бесценное сокровище» – библиотека.

Так сказать, «прототипом» библиотеки царя Ивана Грозного послужила первая по времени на Руси библиотека Ярослава Мудрого, скрытая в подземных тайниках Софии Киевской. Часть книг этой библиотеки, преимущественно светского содержания, была скуплена Грозным в 1554 году и вывезена в Москву. К этому ценному приобретению Грозный, со свойственной ему жадностью, прибавлял книги всю свою жизнь. Он выпрашивал их – как, например, у датского короля Христиана, захватывал по праву завоевания – как северо-немецкие книги и ганзейские гравюры в Новгороде, Пскове, Дерпте[2], а чаще скупал – через своих послов за границей, не жалея никаких денег. И все же мы вновь повторимся, что, по мнению большинства историков, основой Либереи стало приданое Софьи Палеолог.

Софья Палеолог – вторая супруга великого князя Ивана III, сыграла немаловажную роль в истории Московского государства. Она была дочерью Фомы, родного брата последнего византийского императора Константина. После падения Византии Фома нашел убежище в Риме; после смерти своей он оставил двоих сыновей и дочь Зою, впоследствии в России получившую имя Софья. Папа Павел II задумал избрать Зою орудием своих замыслов – восстановить флорентийское соединение церквей. Через грека, кардинала Виссариона, он начал сношения с Иваном III: в феврале 1469 года Виссарион отправил в Москву грека Юрия с предложением великому князю руки Софьи Палеолог. Ивану III пришлась по душе идея породниться с Палеологами, и он в следующем же месяце отправил в Рим своего посла итальянца Карла Фрязина, который повел дело очень удачно: он произвел на всех хорошее впечатление и усердно, вдали от Москвы и русских, исполнял в Риме все обряды католической церкви, скрыв, что сам давно принял православие. Уже в июне 1472 года Софья Палеолог выехала из Рима в Poccию, а 1 октября гонец прискакал в Псков с приказом – готовиться к встрече будущей государыни. Встреча псковитянами и новгородцами была устроена торжественная, но Софья, не задерживаясь, поспешила в Москву.

Тридцать тяжелых подвод, груженных сундуками с книгами, следовали за византийской принцессой через всю Восточную Европу. В этих сундуках, как свидетельствуют современники, хранились не только рукописные сокровища времен античности, но и лучшее из того, что удалось спасти при пожаре знаменитой Александрийской библиотеки. Из императорского дворца в Константинополе в Москву были отправлены самые редкие папирусы времен египетских фараонов, глиняные клинописные таблички месопотамских царей, пергаменты из Финикии и Иудеи, рукописи мудрецов Индии и Китая, священные тексты Заратустры.

Именно тогда Софья впервые увидела последствия московского пожара 1470 года и поняла, что ее бесценные сокровища – книги – могут стать легкой добычей огня. И она вместе с братом Андреем спрятала книги в единственное безопасное, как ей тогда казалось, место – подвал под церковью Рождества Богородицы в Кремле. Но уже в апреле следующего года случился особенно страшный пожар – в Кремле выгорело все, что могло гореть. Досталось и церковной крыше, но огонь не преодолел камень. Книги чудом сохранились. И тогда царская чета решила превратить Кремль в неприступный средневековый замок с подъемными мостами, а книги поместить в каменном подземном сейфе.

Из Венеции был приглашен известный в то время архитектор Аристотель Фиораванти, который был лично знаком с Софьей. Именно он и его ученик Антонио Солари (Солярио) превратили Московский Кремль в неприступную крепость, обнеся его стеной, почти точной копией стены Миланского замка, который Аристотель строил в течение пяти предыдущих лет. Итальянец оказался мастером своего дела. Прежде чем начать строительство, он наладил выпуск кирпича и выжигание извести по неизвестной в Москве технологии, расчистил территорию Кремля, снес полуразвалившиеся постройки. Уже при постройке Успенского и Благовещенского соборов Фиораванти заложил подземелья и склепы. В дальнейшем он всегда пользовался таким приемом. Задание Софьи было выполнено. Книги сложили в каменный склеп, на железные двери навесили замки и… забыли на время об этом сокровище.

Надо сказать, что при всей стройности версии о византийском происхождении библиотеки Ивана Грозного некоторые факты заставляют усомниться в том, что ядро книжной коллекции было положено именно греческой царевной. Так, по крайней мере, считают некоторые исследователи, и они выдвигают целый ряд сомнений.

Сомнение первое

Источники отмечают, что в Москву Зоя прибыла в сопровождении большого обоза с приданым. Тем не менее, сама Зоя была бедна, она, можно так сказать, просто обязана была быть бедной. У Мануила Палеолога было шесть сыновей. Из них Фома (отец Софьи) – предпоследний (или последний). Константин (четвертый по счету сын и последний император) погиб во время штурма Константинополя. Поскольку осады города были и ранее (и благополучно отбивались), вряд ли императорскую библиотеку вывезли из Константинополя накануне штурма. Да и куда было вывозить? Последний брат последнего императора – Дмитрий Палеолог (дядя Софьи) – проживал в Константинополе и при султане, причем во дворце. Если от императорской библиотеки что-то и осталось, то это было конфисковано султаном Мехметом Фатихом, а всем прочим мог распоряжаться Дмитрий Палеолог. Сама Зоя вместе со своим отцом, морейским деспотом Фомой Палеологом, и матерью Екатериной Заккарией бежала в Рим под защиту папы. Что могло остаться на долю Фомы? Только его личное собрание книг (возможно немалое, но все же не императорская библиотека), которое он мог собирать у себя в Морее. Но и у него было достаточно детей, а именно: две дочки и два сына. Причем один сын – Мануил – принял мусульманство и вернулся в Константинополь. Зоя осталась сиротой не в столь нежном возрасте, как об этом пишут в учебниках, – ее отец умер, когда дочери было 22 года. Понятно, что, поспешно покидая Константинополь, семья младших Палеологов вряд ли успела вывести обширную коллекцию книг. И так же трудно себе представить, что, лишенные доходов, фактически полностью зависевшие от милостей папы, за годы изгнания они не обратили бы хотя бы часть книг из своей коллекции в звонкую монету.

Что касается обоза с подарками, который привезла с собой в Москву Зоя, то это был скорее дары папы великому князю, чтобы склонить Ивана к церковной унии с католической церковью. Так что надеяться на то, что Софья с собой привезла в Москву действительно грандиозную коллекцию греческих и латинских книг, ранее принадлежавшую византийским императорам, пожалуй, не приходится.

В 1565 году, со слов побывавших в России при Иване Грозном дерптского пастора Иоганна Веттермана и дипломата Шреффера стало известно, что царь Иван IV показал Веттерману библиотеку и попросил его перевести на русский находящиеся в ней книги. Кроме того, известная переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским обнаруживает хорошее знание царем классической литературы.

Существование библиотеки как таковой подтверждается еще несколькими источниками. Сначала было свидетельство Максима Грека о книгах библиотеки московского царя, увиденных им после приезда в Россию. Следующим, кто подтвердил существование библиотеки, был дьяк Макарьев, который по заданию юной дочери царя Алексея Михайловича Романова Софьи обследовал подземные ходы Кремля. Он видел в тоннеле, ведущем из Тайницкой башни через весь Кремль под Арсенальную, в одной из камер размером 6?9 м через маленькое окошко над железной дверью большое количество кованых сундуков. Камера была доверху набита этими сундуками. Царевна взяла слово с Макарьева молчать до гробовой доски. И он молчал, пока Софья была жива. Тайну Макарьев открыл перед своей смертью звонарю с Пресни Конону Осипову, который и стал первым «либерееискателем».

Первые поиски палат с сундуками Осипов предпринял в 1718 году. С разрешения главы Преображенского приказа князя Ромодановского под Тайницкой башней, используя момент, когда рабочие по приказу Петра I копали рвы для фундамента будущего Арсенала, он расчистил две лестницы, по которым и спустился в подземный ход. И сверху он даже наткнулся на перекрытие этого тайника. Для дальнейшего продвижения надо было укреплять своды подземной галереи. Однако подьячие, приставленные к пономарю, далее идти ему не велели. В 1724 году донесение пономаря о «драгоценной поклаже» в подземном Кремле дошло до Петра I, и тот приказал провести тщательные розыски. Но из-за смерти императора работы в Угловой Арсенальной башне застопорились. При царице Анне Ивановне пономарь пытался перерезать подземный ход с земли, но это оказалось невыполнимо в силу ряда технических причин.

«Зачарованным кладом» называют пропавшую библиотеку Ивана Грозного. Существует множество версий о том, где же именно мог спрятать царь свои сокровища. В числе неопровержимых «фактов», которыми часто руководствуются искатели царских сокровищ, один занимает особое место. Речь идет об указателе книг из библиотеки русских царей, известном как «список Дабелова».

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. Профессор Христиан Дабелов (1768–1830), специалист в области римского и германского права, в 1806–1807 гг. работал в библиотеках и архивах Италии и Франции, а в 1813 г. – Геттингена и Гейдельберга. В 1818 г. он стал профессором Дерптского университета, где продолжил свои научные изыскания. Среди его работ наиболее известными являются «Очерки по истории Римского государства и его права», «Историко-догматические очерки древнегерманского частного права», «Древнеримское право» (1822) и др.

В 1822 году в статье «О юридическом факультете в Дерпте» Дабелов опубликовал выдержку из документа, названного им «Указателем неизвестного лица». Это – список рукописей юридического содержания, некогда находившихся в библиотеке русского царя. В своей статье Дабелов утверждает, что после приезда в Дерпт в процессе архивных разысканий этот список был им обнаружен среди неопубликованных бумаг. На находку серьезного ученого немедленно обратили внимание, правда, не в России, а за рубежом. Подавляющее большинство комментаторов безоговорочно приняли сообщение Дабелова, и лишь какой-то скептик в журнале, издававшемся в Галле, высказал удивление по поводу доверия профессора к содержанию обнаруженной «Записки анонима».

Сообщение Дабелова, вероятно, так и затерялось бы на многие годы, если бы им не заинтересовался молодой ученый Фридрих-Вальтер Клоссиус (1795–1838). Он изучал право в Тюбингенском университете и к тому времени снискал в ученых кругах авторитет своим открытием в миланской Амброзианской библиотеке новых отрывков из «Юридического кодекса» византийского императора Феодосия. В 1824 году Клоссиус приехал в Дерпт и в апреле того же года стал ординарным профессором кафедры уголовного судопроизводства, истории, права и юридической словесности. Здесь он и познакомился с Дабеловым и его находкой.

Уже в ноябре 1824 года в письме к одному из своих коллег Клоссиус сообщал, что «существует рукописный каталог библиотеки князя Ивана Васильевича Великого, супруга принцессы Софьи, племянницы последнего греческого императора. Этот князь купил много рукописей на Востоке». В письме к другому знакомому, от 6 мая 1826 года, Клоссиус вновь указал на этот «каталог».

Возможно, все эти «мелочи» так бы и остались неизвестными, если бы в 1834 году, незадолго до своей смерти, Клоссиус не опубликовал статью «Библиотека великого князя Василия (IV) Иоанновича и царя Иоанна (IV) Васильевича». В ней были расставлены все точки над i. Впервые была опубликована «Записка анонима» и подробный рассказ о ее находке. Миру явили если не потерянную библиотеку московских царей, то, по крайней мере, подробное ее описание.

По словам Клоссиуса, Дабелов в Дерпте занимался поиском материалов по истории лифляндского права и «получал с разных сторон документы, которые сообщались ему частию от разных посторонних лиц». В 1826 году Клоссиус узнал от Дабелова, что среди этих бумаг находились четыре «связки или тетради», обозначенные им как «Collectania Pernaviensia». Одна из них «была писана не одною рукою, а разными почерками, на бумаге разных форматов, большего и меньшего, и, по-видимому, состояла из документов, которые были сшиты вместе без всякого порядка». Среди этих документов, относящихся к истории Дерпта и Пярну, «находилось на 1,5 или 2 листах известие одного дерптского пастора, который имел в своих руках рукописи московского царя». Оно «было написано на простонародном немецком наречии… мелкими буквами и чрезвычайно нечетко, желтыми некрасивыми чернилами и на бумаге, также совсем пожелтелой».

Далее самое главное: Клоссиус приводит текст сообщения дерптского пастора, переданный ему Дабеловым: «Сколько у царя рукописей с Востока. Таковых было всего до 800, которые частию он купил, частию получил в дар. Большая часть суть греческие, но также много и латинских. Из латинских видены мною:?Ливиевы истории, которые я должен был перевести. Цицеронова книга De republica и 8 книг Historianim. Светониевы истории о царях, также мною переведенные. Тацитовы истории. Ульпиана, Палиниана, Павла и т. д. Книга Римских законов. Юстиниановы истории. Кодекс конституций императора Феодосия. Вергилия Энеида и Ith. Calvi orationes et poem. Юстинианов кодекс конституций и кодекс новелл. Сии манускрипты писаны на тонком пергамине и имеют золотые переплеты. Мне сказывал также царь, что они достались ему от самого императора и что он желает иметь перевод оных, чего, однако, я не был в состоянии сделать. Саллюст[ия] Югурт[инская] война и сатиры Сира. Цезаря комментарий de bello Gallico и Кодра Epithalam. Греческие рукописи, которые я видел, были: Полибиевы истории. Аристофановы комедии. Basilica и Novelloe Constitutiones, каждая рукопись также в переплете. Пиндаровы стихотворения. Гелиотропов Gynothaet. Гефестионовы Geographica. Феодора, Афанасия, Lamoreti и других толкования новелл. Юстин[иановы] зак[оны] аграр[ные]. Zamolei Matheimtica. Стефанов перевод пандектов…реч (и) и… Hydr. …пиловы Истории. Кедр?…Char и эпиграммы Huphias Hexapod и Evr».

Далее в своей статье Клоссиус писал, что по приезде в Дерпт в 1824 году первым делом бросился на розыски оригинала «Рукописи профессора Дабелова», «ибо я предполагал вместе с г. профессором Дабеловым, что оный находится в архиве перновского городского совета». Однако поиски оказались тщетными: даже старые архивисты не могли припомнить указанной связки. Не значилась она и ни в одной из описей. «Осведомления мои в других местах остались без всякого успеха… я принужден был вовсе отказаться от надежды увидеть собственными глазами этот достопримечательный документ», – писал Клоссиус.

На смену Клоссиусу пришли другие энтузиасты. В конце XIX века ученый из Страсбурга Эдуард Тремер, заручившись поддержкой императора Александра III, специальным зондом исследовал землю под сооружениями Московского Кремля. Большая надежда возлагалась на подклеточный этаж теремного дворца, возведенного над белокаменными погребами. Под горами мусора и бочками с дегтем была обнаружена небольшая дворцовая церковь, но… Уезжая из России Э. Тремер сказал: «Наука поздравит Россию, если ей удастся отыскать свой затерянный клад».

Сомнение второе

При слове «библиотека» нам представляются длинные ряды полок, заставленных книгами. Но в эпоху Ивана III, как, впрочем, и в XVI веке на Руси, как и в Европе, было еще довольно мало бумажных книг. В библиотеках могли хранить в основном лишь пергаментные свитки – книги, то есть редкие, дорогие и штучные реликвии, практически у каждой из которых можно проследить своеобразную «биографию» – откуда она взялась и куда делась. Поэтому неучтенных книжек может быть сотни две – не больше, что никак не подходит под грандиозное описание «хранительницы мировой мудрости» – огромной Либереи Ивана Грозного.

Но это еще не все. Обратимся к логике и построим свое предположение. По описаниям, в библиотеке хранились самые редкие папирусы времен египетских фараонов, глиняные клинописные таблички месопотамских царей, пергаменты из Финикии и Иудеи, рукописи мудрецов Индии и Китая, священные тексты Заратустры. Но ведь в то время на Руси никто не мог расшифровать глиняные таблички и древние иероглифы Египта и Китая, не говоря уже о том, чтобы оценить философию Заратустры или вообще понять, в чем заключается ценность клинописных и прочих древних текстов, расшифрованных только в XIX веке.

Итак, в 1834 году научная общественность получила возможность познакомиться с обширным перечнем книг библиотеки московского царя. Этот перечень произвел сильнейшее впечатление. «Рукопись профессора Дабелова» сообщала о способе комплектования библиотеки московского царя (за счет дарений и покупки); становилось известно общее число рукописей – до 800 (греческих и латинских); приводился перечень тех из них, которые наиболее заинтересовали дерптского пастора, причем назывались авторы и произведения, не только известные ученому миру («История» Тита Ливия, «Жизнь цезарей» Светония, «История» Тацита, «Энеида» Вергилия, «Югуртинская война» Саллюстия, «История» Полибия, «Комедии» Аристофана, «Песни» Пиндара), но и малоизвестные, а то и вовсе неизвестные («О республике» и 8 книг «Истории» Цицерона, «Оратории и поэмы» Кальвина, «Сатиры» драматурга Сира, «Корпус» Ульпиана, Папиана и Павла, «Gynothaet» Гелиотропа и др.).

Публикация была воспринята как исключительно добросовестное и тщательное исследование. Это была первая, наиболее полная работа о библиотеке Ивана Грозного и его отца. Она рассматривалась как достоверное свидетельство о рукописных богатствах, сохранявшихся в России на протяжении многих веков.

Сомнение третье

Так продолжалось до 90-х годов XIX века. Первым засомневался в подлинности «Рукописи профессора Дабелова» историк Н. П. Лихачев. 19 марта 1893 года он сделал доклад в Обществе любителей древней письменности о библиотеке московских царей. Коснувшись в нем «Записки анонима», он констатировал «странную забывчивость профессора Дабелова»: Лихачеву показалось подозрительным то обстоятельство, что Дабелов, имея на руках список, так и не предал огласке его содержание, да к тому же и «потерял» первоисточник, что уже совсем удивительно для столь опытного архивиста.

В книге, вышедшей спустя год после прочтения доклада, Лихачев подробно остановился на «Рукописи профессора Дабелова». Отметив неясность обстоятельств открытия и исчезновения оригинала, он особо подчеркнул другие факты, заставляющие, по его мнению, сомневаться в подлинности и достоверности этого источника. Обращало на себя внимание то, что ряд известий о сочинениях и авторах, имевшихся, согласно «Рукописи профессора Дабелова», в библиотеке московских царей, удивительно совпадает с тем, что стало известно об этих сочинениях и авторах в зарубежной научной литературе в 1822–1826 годах. Дабелов тщательно скопировал перечень книг библиотеки, вплоть до указания многоточием непрочитанных слов и даже отдельных букв оригинала, и в то же время не потрудился переписать начало рассказа неизвестного дерптского пастора. Более того, подчеркнул Лихачев, Дабелов не записал, а впоследствии «забыл» имя пастора, составившего каталог библиотеки, утверждая лишь, что им был не Веттерман. Сама забывчивость Дабелова относительно имени пастора, по мнению Лихачева, со скептической точки зрения объясняется тем, что Дабелову было хорошо известно, «с какой тщательностью немцы разрабатывают свою историю: у немцев и пасторы XVI столетия могли оказаться на счету».

Другой исследователь, историк С. А. Белокуров обратил внимание на то, что из «Записки анонима» абсолютно не ясно, о библиотеке какого московского царя в ней идет речь. «Записка» написана таким образом, что упоминаемый в ней царь может быть отнесен не только к XVI, но и к XVII и даже к XVIII веку. Весьма также странно, что не сохранился ни один из сделанных дерптским пастором переводов, о них нет вообще никаких упоминаний в известных источниках. Наконец, отметил Белокуров, «вселяет недоверие к рассказу» анонима сам перечень книг – только очень редких или известных по упоминаниям, хотя в царской библиотеке, судя по рассказу анонима, их было множество. По мнению Белокурова, некий фальсификатор «Рукописи профессора Дабелова» положил в ее основу известие Веттермана, впервые опубликованное в XVIII веке в труде историка И. Г. Арндта, а значит, изготовление подделки можно отнести к середине XVIII века, когда вышел в свет труд Арндта.

По предложению Белокурова в 1895 году прибалтийские ученые обратились через газету с просьбой помочь в поисках оригинала «Рукописи профессора Дабелова». Поиски оказались тщетными.

Тем не менее, колесо уже закрутилось. Многолетняя эпопея с поисками Либереи Ивана Грозного стартовала. Не остались в стороне и русские историки. Началась раскопка Кремля. Основание – уже упоминавшееся нами заявление пономаря московской церкви Иоанна Предтечи Конона Осипова. Как мы знаем, эти поиски ни к чему не привели.

В 1894 году князь Щербатов в надежде обнаружить библиотеку все лето и всю осень пытался исследовать подземный Кремль. Он раскопал двухъярусные подземелья под Троицкой башней, расчистил от глины и мусора тайный ход, соединяющий Угловую Арсенальную и Никольскую башни, а также подземный ход и такую же палату, случайно найденные у Никольской башни, но продолжению раскопок помешала смерть Александра III, а потом у казны не нашлось денег.

Вообще же поиски библиотеки велись на протяжении практически трех веков и не дали никакого результата. В XX веке также предпринимались неоднократные попытки найти библиотеку Ивана Грозного (И. Забелин, Н. Лихачев, А. Соболевский, И. Тихомиров). Пришедшие к власти большевики тоже оказались не чуждыми страсти кладоискательства. В начале 1930-х годов в подземельях Кремля были организованы поисковые работы, но в скором времени их приостановили. Произошло это сразу же после убийства секретаря ЦК и Ленинградского обкома партии Сергея Кирова. Но самым настойчивым оказался профессор Игнатий Яковлевич Стеллецкий.

Он заинтересовался библиотекой Грозного еще в 1908 году и в 1914 году даже добился разрешения на изучение подземелий кремлевских башен, но из-за Первой мировой войны работы пришлось прекратить. После Октябрьского переворота профессор Стеллецкий обращался в Моссовет, Наркомпрос, ЦИК, Совнарком и, наконец, в 1933 году подал докладную записку Сталину. Тот разрешил начать раскопки.

13 ноября 1933 года комендант Московского Кремля Р. А. Петерсон попросил археолога изложить «письменно и подробно», что собой представляет подземный Кремль и где может находиться библиотека.

«Из царских теремов, где-то из подвала, – объяснял Стеллецкий, – был спуск в подземелье – большую подземную палату, в какую расширялся ход между Благовещенским, Архангельским и Успенским соборами. Палата была наполнена ящиками с книгами, под нею имелось нижнее помещение (Веттерман говорил о подвалах с «двойными сводами», таковые в Кремле были встречены под Троицкой башней, из нижнего яруса подвалов шел подземный ход в Кремль.)…От библиотечной палаты ход направлялся в два противоположных конца: к Тайницкой и Собакиной (Угловой Арсенальной) башням.

Воротам наземным из Кремля соответствуют подземные: под Москву-реку из Тайницкой башни, в Китай-город из Спасской башни (через храм Василия Блаженного), из Никольской башни под Исторический музей, в сторону Охотного ряда и Дмитровки и к Неглинке из Троицкой башни…На первом месте должны быть поставлены и в ударном темпе исследованы башни Угловая Арсенальная, Троицкая и Успенский собор, и вот почему.

Из Угловой Арсенальной башни… идут выходы за Кремль через соседние башни – Никольскую и Троицкую. Из этих двух в качестве первоочередной необходимо избрать Троицкую, так как из нее… должен быть выход в Занеглинье. В наличии такого хода не сомневался и Щербатов в 1894 году. За наличие здесь последнего говорит, наконец, и решение Ивана Грозного «осесть опричным двором» как раз напротив Троицкой башни. Очевидно, ее готовым тайником к реке, а не под нее, собирался воспользоваться Грозный. Под самую Неглинку, на соединение с каменным ходом, ведшим к реке, деревянный подземный ход наспех соорудил уже сам Грозный. Признаки этого хода мною обнаружены были в трех местах по линии его прохождения на месте бывшего Опричного двора [находился на углу Воздвиженки и Моховой. – Авт.] к Троицким воротам… По этому ходу Грозный мог тайно проходить с Опричного двора не только до библиотечной палаты и своего кремлевского дворца, но и до самого Замоскворечья…»

Раскопки в Угловой Арсенальной башне начались 1 декабря 1933 года. Так как вход в подземелье был замурован в начале XVIII века, спускаться пришлось через пролом в стене, устроенный еще Кононом Осиповым. Подземелье заполняли горы земли и мусора, среди которых виднелся полуразвалившийся колодезный сруб. На дне подземного хода (тогда по нему можно было пройти лишь 5 м), загроможденного досками, стояла вода.

Уже первые дни работы привели к интересным открытиям. По мнению историков, ход из Угловой Арсенальной башни был перерезан одним из столбов Арсенала, на которых покоится его фундамент. Начав пробивать этот «столб», Стеллецкий увидел, что свод подземного хода не поврежден. Как оказалось, тайный ход просто был заложен белокаменными глыбами на крепчайшем растворе. Пока рабочие выламывали эти глыбы, археолог пытался разгадать, что же находится за другими замурованными ходами и другими объектами, найденными в башне.

«Если подходить строго научным путем к делу, – писал он, – непременно нужно все размуровывать. Когда это строилось, то имело прямой смысл; потом оказалось лишним или ненужным, и его замуровали. Если замуровано самое простое окно, будем, по крайней мере, знать, что окно. А если там таинственные ступени или какая-нибудь другая чертовщина? Ведь дело имею со средневековьем, в котором тайн было хоть отбавляй! Кто гарантирует, что не закрыл все эти отверстия 70 лет спустя сам Грозный, чтобы скрыть какой бы то ни было доступ в подземелья Кремля, в которых замуровано было им наибольшее в свете сокровище культуры – библиотека?»

Вскрытие замурованных мест ничего сенсационного не дало, лишь в южной стене башенного подземелья обнаружили коридор, выводивший в Александровский сад (в древности тут была бойница «нижнего боя», а в царствование Анны Ивановны, когда подземелье башни и колодец ремонтировали, для подачи строительных материалов на месте бойницы устроили выход к реке Неглинке). Его Стеллецкий предполагал использовать для вывоза мусора.

«Имел интервью с Зиновьевым [техник гражданского отдела Управления коменданта Московского Кремля. – Авт.], которому в 1928–1929 гг. поручено было с политической целью исследовать подземный Кремль. Результаты: в Арсенальной башне вычистил колодец (рабочих спускал на канате)… В Троицкой башне устроил под склады две палаты, которые раскапывал Щербатов. В нижней залил дно цементом, не зная, что оттуда есть люк в более низкую. В Тайницкой башне засыпал… большой научной ценности колодец [из него, по мнению археолога, шел подземный ход под Москву-реку, в Замоскворечье. – Авт.], который я должен очистить», – записал археолог в дневнике 1 января 1934 года.

Когда в подземном ходе замурованную часть выломали на 1,5 метра, открылся короткий проход, из которого попадали на длинную лестницу, а по ней – на первый этаж Угловой Арсенальной башни. Дальнейшие работы позволили реконструировать древний облик башенного подземелья.

С первого этажа по узкой внутристенной лестнице попадали на площадку размером в квадратный метр. В левой стене площадки обнаружили замурованную арку входа в подземелье длиной около 9 м. Оно было заполнено массивными белокаменными блоками. (Стеллецкий полагал, что из этого подземелья есть ход к Никольской башне. По непонятной причине тогда подземелье расчистили от блоков только на 3 м. В настоящее время вход в него замурован и покрыт слоем штукатурки.) С лестничной площадки проход выводил в высокую и широкую галерею, которая 8-метровой лестницей спускалась к колодцу в подземелье башни. Ответвление этого хода (собственно макарьевский тайник) было замуровано.

Пока рабочие продолжали крушить белокаменную замуровку, Стеллецкий не находил себе места. По его расчетам, тайник вот-вот должен был повернуть вправо, к кремлевской стене, и вдоль нее пойти в Кремль. «Имеет ли этот замурованный тайник ответвление под Кремль? Если нет, то сенсационные рассказы дьяка Макарьева будут не чем иным, как пустой болтовней, на которую попались три правительства: Петра, Анны Ивановны и советское», – писал Стеллецкий.

Можно понять волнение археолога, ведь он не только сам поверил в существование хода из Угловой Арсенальной башни, но и убедил в этом Сталина. О каких-то репрессиях в случае неудачи ученый даже не думал. Больше всего он боялся не оправдать оказанного ему доверия: «Он (Сталин) проявил большое мужество и великодушие и доказал лишний раз, что он действительно человек необыкновенный… Когда Октавиан Август вместо того, чтоб казнить Ирода Великого, оказал ему полное доверие, то этим он привлек Ирода к себе навеки, превратив его в наивернейшего друга. И за высокое научное и всякое доверие современного Октавиана я чувствую себя в положении Ирода, охваченного чувствами приязни и преданности самими искренними».

29 января 1934 года, в день именин Игнатия Яковлевича, он получил самый дорогой подарок: на шестом метре белокаменной замуровки хода справа показалась белокаменная стена с кирпичным полом. «Стена, о которой я мечтал 25 лет, найдена, – торжествовал археолог, – я всегда был уверен, что из Арсенальной башни есть белокаменный ход под Кремль!»

Поскольку ширина хода была значительной (по Стеллецкому – 3 м), то для экономии времени и сил начали пробивать в белокаменной замуровке брешь шириной в метр.

Уже в феврале раскопки были приостановлены из-за того, что главный инженер гражданского отдела Управления коменданта Московского Кремля (УКМК) Палибин отправил рабочих на другой объект. Стеллецкий перенес свое внимание на Среднюю Арсенальную башню. Тут он отыскал полуразрушенные ступени засыпанной землей лестницы и «трубу» диаметром 70 см, которые уходили куда-то под Арсенал. Ни на старинных планах, ни на современных чертежах их не было…

Что до лестницы, то она, по мнению Стеллецкого, некогда вела в макарьевский тайник. А вот для чего была устроена «труба», археолог узнал из документов кремлевского архива. Оказалось, что в XVIII веке под Арсеналом существовал «подвал о 12 столбах». Это сооружение высотой 5 м и площадью 500 квадратных метров тянулось от Средней Арсенальной башни почти до конца Арсенала. Его предполагали использовать для хранения боеприпасов, а подавать на кремлевскую стену их должны были через упомянутую «трубу». Однако после пожара 1741 года подвал был забит землей.

13 февраля, когда белокаменная облицовка правой стены макарьевского тайника сменилась на кирпичную, ученый понял, что ход пошел вдоль кремлевской стены. Через два дня Стеллецкий получил еще одно подтверждение тому, что он работает в макарьевском тайнике. Конон Осипов в донесении Петру I упоминал о засыпке тайника «землею накрепко» строителями Арсенала, которые случайно обнаружили подземный ход. А в расчищаемом ходе, когда рабочие выбрали всю белокаменную замуровку, они уперлись в утрамбованную землю.

Рабочие принялись расчищать тайник от земли. Вскоре в правой стене показалась громадная арка входа в какое-то помещение, забитое землей. Работа по его расчистке шла медленно, так как узкая брешь в замуровке позволяла убирать землю только вперекидку. Недовольный темпами работ, Стеллецкий, когда его помощники уходили на обед, работал в одиночку. Однажды он чуть не был погребен под громадными пластами рухнувшего грунта. К 27 февраля помещение очистили полностью. Это была разгрузочная арка (7?5?1,9), устроенная под кремлевской стеной. Археолог полагал, что в древности этот объем могли использовать как тайное хранилище.

К 3 марта земля в подземном ходе была выбрана, но дальше ход оказался забит песком. Через неделю башню обнесли забором, у ворот которого поставили часовых. Был открыт выход из подземелья, и рабочие принялись вывозить скопившиеся за века землю и мусор. Археолог тем временем продолжал раскапывать ход самостоятельно. Пройдя несколько метров, он уперся в каменную глыбу, свисавшую с потолка. Она закрывала большое отверстие. Разгадка пришла сразу: это пролом, устроенный при возведении Арсенала, через него шла засыпка хода. Казалось бы, до той части тайника, где он свободен от песка, рукой подать. Но неожиданно комендант Петерсон запретил раскапывать тайник и приказал Стеллецкому расчистить башенное подземелье до его древнего дна.

Приступая к этой работе, Стеллецкий советовал взять в бетонное кольцо родник, опасаясь, что вода прорвет колодезный сруб, установленный еще в начале XIX века. Но никто не обратил внимания на это предупреждение. А 24 марта вода затопила все подземелье. Две недели ушло на поиски насоса. А когда его установили, вода исчезла так же внезапно, как и появилась.

5 апреля в подземелье нагрянула специальная комиссия. «Просто удивительно мне сегодня показалось, с каким опасением, почти с ужасом проходили по щелям тайника Аристотеля Фиораванти члены комиссии: Палибин, Лопухов, Куксов, Алешкин, Суриков. В глубине я пролез сквозь отверстие в песке до норы, что сам вырыл вдоль каменного потолка, приглашая посмотреть воочию, но они так не продвинулись, чтобы взглянуть хоть одним взглядом», – изумлялся Стеллецкий.

Осматривая еще раз Среднюю Арсенальную башню, археолог пришел к убеждению, что макарьевский тайник за 13 м до этой башни должен повернуть в Кремль и пойти под Успенский собор, а от него – через Соборную площадь – к Тайницкой башне. У Стеллецкого появилась идея с помощью шурфов перехватить тайник в подземелье Арсенала, которое в ту пору перестраивалось под тир. Но разрешения на эти работы не дали.

С нетерпением археолог ожидал продолжения раскопок, но, увы… Все лето ушло на расчистку подземелья Угловой Арсенальной башни; в сентябре работы не велись.

3 октября 1934 года в Кремле состоялось заседание специальной комиссии, в которую входили представители комендатуры Кремля, архитекторы А. В. Щусев и Н. Д. Виноградов, директор Оружейной палаты В. К. Клейн. Выслушав отчет археолога и осмотрев тайник, члены комиссии приняли решение продолжить раскопки подземного хода. Почти месяц Стеллецкий хлопотал о пропуске в Кремль. В начале ноября подземелье башни спешно освободили от остатков мусора, выход в Александровский сад замуровали. Ученый надеялся на возобновление работ после ноябрьских праздников, но ему предложили поехать в отпуск, подлечиться (из-за страшного холода, царившего в подземелье башни, археолог заболел воспалением легких).

«13 ноября – это дата! – пишет Игнатий Яковлевич в дневнике. – Кругленький годик! Что бы я сделал за тот короткий период, если бы не исполнители – глухие супостаты? Я бы эту работу выполнил в четыре месяца. А что еще сделал бы за восемь месяцев по моему вкусу? Как жук-точильщик, избороздил бы Кремль и уж, конечно, нашел бы «затерянный клад России».

Но пусть я и не нашел! Не дали найти! Зато я указал верную дорогу к нему. Я ли, другой ли – не все ли равно, лишь бы нашли. Мое – мой приоритет – неотъемлем от меня. А башня Арсенальная, превращенная мною в ключ к библиотеке, отныне “башня Стеллецкого”…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.