Мифы и реальность
Мифы и реальность
В немалой степени этому способствовали неверные предположения, «мифы», укоренившиеся в сознании политиков и широко распространившиеся в мире.
Первый из них – предположение, будто на Ближнем Востоке могло или может утвердиться состояние «ни войны, ни мира», которое в конечном итоге приведет к закреплению территориального статус-кво.
Я был в Москве главным редактором радиовещания на арабские страны во время тройственного англо-франко-израильского нападения на Египет в 1956 году, последовавшего за национализацией Гамаль Абдель Насером компании Суэцкого канала. Тогда все мы были на грани мирового столкновения. Такой уникальный и сверхэффективный демарш, как совпавшие во времени окрик со стороны Вашингтона в адрес Англии, Франции и Израиля и предупреждение СССР о возможной перспективе удара ракетами по напавшим на Египет, остановил войну, но не предотвратил развитие событий, которые уже при перегруппировке (США однозначно приняли сторону Израиля) вели к веренице новых вооруженных столкновений.
При этом происходило медленное изменение соотношения сил сторон. Или, точнее, при сохраняющемся военном превосходстве Израиля он платил все большую цену за военную победу или за контроль над ситуацией, возникшей после вооруженного столкновения.
В 1967 году я был в Каире корреспондентом «Правды» во время так называемой шестидневной войны, начатой Израилем после неудачной и неоправданной «игры мускулами» Каира. Может быть, Насером и была неправильно интерпретирована фраза маршала А.А. Гречко, в то время командующего войсками Варшавского договора, который, очевидно желая показать, насколько хорошо работают советские военные советники в Египте, сказал ему, что египетская армия «может успешно решить любую задачу на данном театре». Но СССР не подталкивал Египет к силовому нажиму на Израиль – нас зря обвиняли в этом.
Мы, находившиеся в Каире, хорошо знали от наших военных специалистов о положении дел и настроениях в египетской армии, о необходимости многолетней работы для достижения должного уровня ее боеспособности.
Между тем в 9 часов утра 6 июня срывающимся от волнения голосом я передавал по телефону в газету, что на моих глазах сбит самолет. Это было действительно так: ракета прочертила ярко-голубое небо, вспышка – и самолет рухнул на глазах у ликующих каирцев. Радио непрерывно передавало фантастические цифры об израильских потерях, но самолет оказался египетским, и ракета была египетская. У меня на квартире собрались каирские друзья, а я в это время уже знал от наших специалистов, приехавших с военно-воздушной базы «Каиро-Вест», о том, что египетская авиация, которую так и не подняли в воздух, была уничтожена на земле. Узнав об этом, многие египтяне плакали.
Полный и унизительный для Каира разгром армии, захват Израилем не только Синайского полуострова и сектора Газа, но и западного берега реки Иордан и Восточного Иерусалима, казалось, надолго отодвинули перспективу новой войны. Многие американцы, в том числе занимающиеся проблемами Ближнего Востока в администрации США (за исключением, может быть, Г. Киссинджера, но об этом потом), по-видимому, исходили из того, что установившийся после шестидневной войны территориальный раздел продлится десятилетия, а за это время политически все утрясется.
Мы думали иначе. В мае 1973 года В.В. Журкин и я выступали в Нью-Йорке в Национальном совете внешней политики. Аудитория была высокопрофессиональной, состояла из политологов-ученых, аналитиков из Государственного департамента, ЦРУ, других организаций, Государственных и частных, связанных по своей деятельности с Ближним Востоком. В штыки были встречены наши прогнозы о неизбежности арабо-израильской войны в ближайшее время, о том, что инициатором могут выступить арабы и впервые применить «нефтяное оружие», заблокировав поставки нефти на Запад. Одна из присутствовавших высмеяла такую «схему», сказав: «Израильтяне полностью контролируют ситуацию, арабы никогда не посмеют и не смогут начать вооруженные действия и тем более бросить вызов всему западному миру». Когда события через полгода стали развиваться по изложенному нами сценарию, – естественно, никто заранее не знал о намерениях арабов, – это было неожиданно даже для наших военных советников в Египте и Сирии и стало причиной серьезного недовольства советского руководства – нам с Журкиным не захотели в очередной приезд в США продлевать визу, и помогло лишь влияние нашего друга Маршала Шульмана, работавшего тогда в Госдепе.
Между тем в 1973 году во время октябрьской войны я прилетел в Бейрут, а затем автомашиной приехал в Дамаск, где на моих глазах залпом зенитной установки были сбиты теперь уже три израильских самолета. Но и та война закончилась не в пользу арабов.
Многие западные политики посчитали, что военные поражения заставят арабов согласиться на условия, продиктованные Израилем. Так, наряду с мифом о возможности установления на Ближнем Востоке на длительный период состояния «ни войны, ни мира» возник еще один миф, который тоже не выдержал столкновения с действительностью.
Каскад войн не предвещал изменения менталитета ни одной из сторон. В этом убеждали меня многочисленные разговоры и дискуссии со многими лидерами стран этого региона.
23 февраля 1966 года, когда к власти в Дамаске пришло левое крыло баасистской партии – это был, пожалуй, первый кровавый переворот в Сирии, – я сразу же получил указание из редакции «Правды» отправиться на место. Аэродром в Дамаске был закрыт. Я прилетел на борту чешского самолета, совершившего техническую посадку. Меня хотели тут же выслать, но помог телефонный звонок к одному из тех, кто пришел к власти, – Абдель Кериму Джунди, с которым был хорошо знаком[39]. В результате стал первым иностранцем, встретившимся на следующий день с новым премьер-министром. А 8 марта во время парада в честь баасистской партии меня познакомили с командующим ВВС Хафезом Асадом. Я продолжал с ним многократно встречаться и часами беседовать и в дальнейшем, в бытность его уже президентом Сирии.
С Ясиром Арафатом, Абу Айядом, Абу Мазеном, Ясиром Абдо Раббо и другими палестинцами знаком, много беседовал, спорил, дружил с конца 60-х – начала 70-х годов. Степень дружеских отношений подчеркивает хотя бы то, что, совершая первую поездку в Багдад в 1990 году в начале кризиса в зоне Персидского залива, остановился в Аммане не только чтобы встретиться с королем Хусейном, но и попросил прилететь туда из Туниса Ясира Арафата. Он прибыл в назначенное время со всем руководством Организации освобождения Палестины. Сначала Арафат безоговорочно одобрял насильственное присоединение Кувейта к Ираку, говорил, что в поддержку Саддама выступят народные массы и в арабских странах создастся принципиально иная – революционная ситуация. Чувствовалось, что не все в руководстве, например Абу Айяд[40], Абу Мазен и некоторые другие, придерживались аналогичных взглядов. Но по-видимому, окончательно охладили пыл Абу Аммара (так называли Я. Арафата его близкие) мои слова: «Помнишь, как мы сидели в маленькой комнате на твоей походной железной кровати в Дамаске накануне «черного сентября»[41] 1970 года? Нарастала напряженность в Иордании, в воздухе витала угроза боевых действий, ты тогда мне тоже говорил, что совершенно не опасаешься, если события приведут к столкновению палестинцев в Иордании с королевской армией – офицеры в ней-де палестинцы, да и в арабских народных массах начнутся революционные процессы «как во Вьетнаме», а те арабские режимы, которые не поддержат ООП, будут под «народным огнем». Что из этого получилось, хорошо известно».
После этих слов Арафат приказал подготовить свой самолет к вылету в Багдад и обещал, что проведет «нужную по тону» беседу с Саддамом Хусейном до моего приезда.
Иракское руководство я знал с конца 60-х – об этом уже писал. С ливанскими руководителями – и мусульманскими, и христианскими, разведенными гражданской войной по разные стороны баррикады, – был знаком практически со всеми: с Шамуном, Пьером Жмайелем, их сыновьями, Джумблатом – отцом и сыном, Рашидом Караме и другими.
Вместе с покойным Г. Беляевым проговорили три часа с Анваром Садатом в декабре 1975 года в его загородной резиденции на Барраже. Получив международную премию имени Насера за книгу о выдающемся египетском руководителе, мы были приглашены для откровенного разговора и практически стали последними советскими людьми, с которыми Садат встречался. Не из-за характера нашей дискуссии, напротив – она была весьма дружеской по форме, но Садат уже принял к этому времени решение повернуться спиной к Москве.
Три ночные (он обычно принимал гостей ночью) продолжительные встречи состоялись с саудовским королем Фахдом, который подарил мне свои четки, сопроводив это словами: «Я – хранитель двух главных мусульманских святынь, и смотри не передаривай эти четки никому». Я так и поступил. Король Фахд в 1991 году мне говорил, что любит смотреть по телевизору московскую программу «Время», которая, по его словам, справедливо освещала события на Ближнем Востоке, и спросил: «Нельзя ли организовать ежедневный перевод этой программы на арабский язык?»
В музей короля Фейсала я привез уникальную документальную кинопленку, на которой был запечатлен приехавший в Москву в 1930 году тогда еще не король, а министр иностранных дел Саудовской Аравии, которого на железнодорожном вокзале встречал заместитель наркома иностранных дел Крестинский. За это меня благодарили сыновья покойного короля Фейсала, занимавшие в конце нашего столетия высшие посты в саудовском правительстве.
Многократно встречался и испытывал самые добрые чувства к иорданскому королю Хусейну. Можно считать, что обоюдная симпатия или – возьму на себя смелость сказать – дружеские отношения зародились, когда первый раз опоздал к нему на прием в 1970 году. Король встретил меня в цветастой рубашке с закатанными рукавами и засмеялся, когда я, объясняя причину опоздания, сказал: «Виноваты вы сами: Иордания – единственная арабская страна, где не проедешь на красный свет». О близости отношений свидетельствовал хотя бы такой факт: однажды был у иорданского премьера, и Хусейн, узнав, что я у него, приехал, сам управляя мотоциклом (прекрасно водил и самолеты различных марок), и за ним примчались взбешенные до ярости, безумно испуганные за своего по-настоящему любимого сюзерена черкесы из личной охраны.
С братом короля, Хасаном, переписывался годами. В добрых отношениях был и с другим прямым наследником пророка Мухаммеда – марокканским королем Хасаном II, сыгравшим, особенно на «палестинском направлении», выдающуюся роль в попытках сблизить позиции сторон. К сожалению, обоих – и короля Хусейна, и короля Хасана II – уже нет в живых.
Откровенные и доверительные отношения установились с президентом Египта Мубараком, начальником его канцелярии Усамой эль-Базом. Конфиденциально встречался с Голдой Меир, Моше Даяном, Шимоном Пересом, Ицхаком Рабином, Менахемом Бегином[42] и уже открыто – с Шамиром, Нетаньяху, Вейцманом, Леви, Щаранским, Шароном. Да разве всех перечислишь?
Окунувшись, как говорится, с головой в ближневосточный водоворот, я впитывал в себя информацию, получаемую от самых что ни на есть осведомленных людей, как говорится, из первых рук. И именно потому, что много крови было пролито, так много судеб людей сломлено, такое море ярости накопилось и ненависть застилала столь многим глаза, твердо усвоил для себя: без активного вмешательства извне ближневосточное урегулирование невозможно.
Конечно, холодная война была далеко не самым лучшим фоном для такого мирного вмешательства.
В условиях холодной войны при выработке ближневосточного курса и двусторонних отношений нам приходилось принимать во внимание существовавшую в тот период глобальную конфронтацию, а порой и исходить из нее. То же самое – смею это утверждать – делали и наши тогдашние противники. Это, несомненно, привносило определенную нюансировку в подходы и США с их союзниками, и СССР к процессу ближневосточного урегулирования. Но мне представляется, что, несмотря на это, обе стороны были заинтересованы в том, чтобы события окончательно не дестабилизировали обстановку в этом регионе. Помимо «местных» мотивов – неизбежная угроза для близких к одной или другой супердержаве государств Ближнего Востока, влияние на проблемы, связанные с нефтью (как это остро произошло, например, в результате войны 1973 года), опасения активизации терроризма, – СССР и США объективно объединяло стремление не допустить такого развития событий, которое могло бы выйти из-под контроля и перерасти в глобальное столкновение.
Это создавало определенные лимиты для политики, которые не могли не учитываться. Вместе с тем СССР и США имели свои несомненные интересы – экономические, политические, военные, – связанные с отдельными государствами региона.
И в этой связи начал, теперь уже с нашей, советской стороны, культивироваться еще один «миф», который объективно мешал ближневосточному урегулированию: арабо-израильский конфликт подчас окрашивался в идеологические тона. Нет, речь шла не только о геополитическом соперничестве, свойственном тому периоду истории. Была выдвинута теория «социалистической ориентации», которая получила «законное», да и обязательное, право на существование, после того как попала в партийные документы.
Я не принадлежал к авторам этой теории, которая провозглашала предсоциалистическую фазу развития Египта, Сирии и ряда других стран так называемого третьего мира, хотя никогда не отвергал ее. Собственно, против этой теории во время ее появления (и то не открыто) выступали только те, кто догматически связывал социалистические преобразования с диктатурой пролетариата. Однако, правды ради, следует сказать, что моя докторская диссертация, защищенная в конце 1969 года, называлась «Внутренние противоречия стран социалистической ориентации (на примере Египта)». О спорности этого идеологического штампа прозрачно говорится и в моей книге «Восток после краха колониальной системы», изданной в 1982 году.
Протянутую им «идеологическую руку» ухватили некоторые арабские лидеры, многие из которых, пользуясь нашими тогдашними комплексами, стали играть – именно играть – роль идеологических партнеров, ублажая наш слух столь приятными словами типа «весь социалистический (или прогрессивный) мир во главе с Советским Союзом», «СССР – лидер мирового национально-освободительного движения» и так далее и тому подобное.
Представляет несомненный интерес, что Сталин, дав указание Громыко незамедлительно признать в 1948 году Государство Израиль, также исходил во многом из «идеологических соображений». Он рассчитывал на то, что Израиль, впитав в себя эмигрантов из социалистических стран и создав у себя такие «коммунистические» образования, как кибуцы, будет «социалистической ячейкой» на Ближнем Востоке. Вскоре, однако, стала совершенно ясной несостоятельность столь смелых предположений. Иллюзорность идеологических подходов к сторонам конфликта полностью проявилась к началу 90-х годов.
Все было так, но тем не менее могу сказать со знанием дела, что мы и в советский период были заинтересованы в установлении арабо-израильского мира. Не только были заинтересованы, но работали в этом направлении, не забывая (этого вообще никто не забывал) о своих многогранных интересах на Ближнем Востоке.
Но как добиться этого урегулирования? Конечно, в Москве хорошо понимали, что без компромиссов не обойтись. Но каков предел компромисса, который может привести к урегулированию и, самое главное, удержать его на плаву? В наиболее общем виде такой компромисс был найден и отражен в формуле: территории, оккупированные Израилем во время шестидневной войны, в обмен на мир арабских стран с Израилем, включая не только признание этого государства, но и установление полноправных дипломатических и иных отношений с ним. Должен сказать, что фиксация такого подхода в качестве основы арабо-израильского урегулирования на Мадридской мирной конференции 1991 года означала всеобщее признание той с самого начала бесспорной для нас истины, что освобождение Израилем арабских территорий, с одной стороны, и безопасность Израиля – с другой, являются единственным путем к урегулированию на Ближнем Востоке.
Но эта формула не работает до сегодняшнего дня, и процесс политического урегулирования растянулся на десятилетия. Сказывается менталитет вовлеченных в кровавый конфликт сторон, сложившийся на протяжении целого века. Вместе с тем, как мне представляется, удлиняет путь к миру и делает проблематичными его стабильность и общий характер тактики США, заключавшейся с самого начала в комбинациях, призванных подтянуть к миру с Израилем одну арабскую страну за другой, а также отдельно и палестинцев.
Теоретически такая тактика выглядит неплохо. Практически, особенно в настоящее время, она приводит к целому ряду неиспользованных возможностей, особенно когда такая тактика накладывается еще на один «ближневосточный миф» – уверения в том, что Соединенные Штаты обладают способностью в одиночку, без координации действий с Россией, Европейским союзом привести дело к ближневосточному урегулированию.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.