Исламистский или исламский терроризм: мифы и реальность
Исламистский или исламский терроризм: мифы и реальность
А. А. Степанов, кандидат исторических наук, журналист
Терроризм, как его ни называй, исламский или исламистский – это не только социальное зло. С ним надо бороться. Но чтобы эта борьба не стала охотой за привидениями или политической самоцелью, следует отделить такие понятия от окутывающих их мифов.
В последнее десятилетие их создано немало. Скажем, в США правящая элита, которая не может обходиться без образа внешнего врага, сменила в качестве такового коммунизм на исламизм, а борьбу с глобальным исламским терроризмом поставила во главу угла своей внешней политики и даже военной стратегии. Вашингтон пытается оправдать этим тезисом свое вооруженное вмешательство в Ираке и Афганистане, аргументируя им и свои угрозы нанесения ударов по Ирану. Для Государства Израиль исламский терроризм вообще предстает как главная угроза, которая призвана сплачивать весьма пестрое израильское общество и дает ему право продолжать оккупацию арабских земель, систематически применяя насилие в отношении палестинцев. Да и в России подспорьем для оправдания того, что происходило в Чечне и вокруг нее, служил все тот же аргумент борьбы с исламским терроризмом.
В отношении самого этого термина существует большая путаница. Террористами огульно называют и борцов против иностранной оккупации, и повстанцев, воюющих с коррумпированными антинародными режимами, и партизан, сражающихся за освобождение страны и национальные права своих народов. Между тем в международном сообществе уже устоялось краткое, но емкое определение терроризма как целенаправленного насилия против мирного, гражданского населения в определенных политических целях. Скажем, запугать население, заставить говорить о себе СМИ. Боевые действия против представителей власти, армии или спецслужб международное право не рассматривает в качестве террористических.
Первый миф, связанный с исламистским терроризмом, отождествляет его с насилием, изначально присущим исламу как религии и как формирующей государство доктрине. Ислам, дескать, агрессивен по своей сути. Мусульман обвиняют в том, что они любыми средствами добиваются создания всемирного халифата, где будет господствовать ислам и законы шариата. Этот миф настолько распространен, что даже папа римский Бенедикт XVI позволил себе публично процитировать христианского средневекового богослова, который назвал ислам агрессивной религией. Правда, после этого Папе пришлось неоднократно извиняться.
Говоря об историческом аспекте проблемы, не следует отрицать роль военного фактора в период арабского «завоевания стран» (футух аль-бульдан). Однако многочисленные новообращенные в ислам руководствовались преимущественно не страхом перед завоевателями, а универсальностью и доступностью для всех самого ислама. Принятие ислама освобождало на первоначальном этапе податное население от непомерных налогов и податей местным правителям, поскольку вступивший в умму (уммат аль-муминин) – наднациональную и трансграничную общину верующих – должен был вносить в ее общую казну лишь «ушр» или «ашар» – десятую часть своих доходов и имущества. Не принуждение, а мощнейший социально-экономический стимул способствовал тогда стремительному распространению ислама. Ислам отличался и определенной веротерпимостью по отношению к «людям священного писания». Так было и во времена Омейядского и Аббасидского халифатов, так и во времена Османской империи, где халифом считался сам султан.
Мусульманский фундаментализм – салафийя, то есть стремление восстановить первоначальную чистоту ислама и его социальную справедливость, а также исламский экстремизм, не исключающий для достижения этой цели применение насилия и джихада – справедливой войны с неверными, возник позже как издержки и следствие оказавшегося несостоятельным светского арабского национализма. Это была реакция на болезненный процесс колонизации, на политическую, военную, культурную и экономическую экспансию Запада в арабо-мусульманском мире. Мучительный процесс модернизации и ломки старых социально-экономических структур создавал для исламского экстремизма социальную базу в лице потерявших свой прежний статус, отчаявшихся, лишенных перспективы масс людей.
Эти процессы развивались как в самих мусульманских странах, так и среди эмигрантских общин на Западе. Трудности ассимиляции, на которую оказалось способно лишь около половины эмигрантов, порождали отчуждение среди тех, кто предпочел сохранить свой прежний образ жизни и свои традиции. А это в свою очередь толкало их к неприятию окружающего чуждого им мира. Но нельзя отрицать также и наличие идейно-религиозной основы в всплеске исламского экстремизма и терроризма. Как член наднациональной религиозной общности – уммы – рядовой мусульманин солидарен с единоверцами во всех частях мира и несправедливость, причиненную мусульманам в одном уголке планеты, их унижение, боль и обиду воспринимает как собственные. Отсюда категорическое неприятие мусульманами во всем мире несправедливости со стороны Израиля по отношению к палестинскому народу, к оккупированным мусульманским святыням в Иерусалиме. Мусульманская солидарность набрала силу во время советской оккупации Афганистана. Да и после ее окончания она подпитывалась палестино-израильским конфликтом, а позднее – американским вторжением в Афганистан и Ирак.
Высокая идеологическая мотивация «священной войны – джихада» дает мусульманам преимущество перед представителями идивидуалистической и бездуховной западной цивилизации. Любой акт самопожертвования шахида представляется как «кульминация» джихада. Именно в такой мотивации скрывается секрет неистощимого источника шахидов, которые практически ежедневно приносят себя в жертву и подрывают начиненные взрывчаткой автомашины в Ираке и Афганистане. И, судя по статистике, речь идет о сотнях и сотнях добровольцев-смертников. При этом участники исламистского терроризма обходят стороной те суры и положения Корана, в которых утверждается, что мир предпочтительнее войны, что война имеет свои пределы и ограничения, что запрещено убивать невинных, что недопустимо убийство женщин, детей, стариков, инвалидов…
Вспоминаю разговор с одним из функционеров палестинской экстремистской организации ХАМАС. Он допускал, что при совершении теракта могут гибнуть и невинные люди. Но это как бы побочный ущерб. Все погибшие, по его убеждению, автоматически становятся шахидами. Теракты против гражданского населения Израиля он объяснял тем, что израильское общество насквозь милитаризовано и практически все гражданские, в том числе и молодые женщины, проходят военную службу. Кроме того, по его убеждению, если население сознательно выбирает правительство, применяющее систематическое насилие по отношению к палестинцам, то оно разделяет с ним ответственность за такую политику. Человеку с Запада, доказывал он, трудно понять нашу мотивацию. Но посмотрите на семьи шахидов, среди них нет ни одной, которая не гордилась бы своим сыном или дочерью, пожертвовавшими жизнью ради, по его словам, справедливого дела. Против нас обращена вся мощь израильской армии. У нас же практически нет средств достойно ответить оккупантам, кроме актов террора.
Драматические события 11 сентября 2001 года потрясли мир. Гибель почти 3 тысяч человек в результате теракта «Черного вторника» дала властям США превосходный повод отбросить во внешней политике всяческие ограничения и применять военную силу повсеместно в мире по своему усмотрению. Но этот теракт имел свой резонанс и в арабо-мусульманском мире. Государственные руководители дружно осудили его. Мусульманская же улица приветствовала. Бен Ладен превратился в героя, а предполагаемые участники теракта стали примером для подражания радикально настроенной мусульманской молодежи.
Миф второй. Исламистский терроризм и деятельность глобальной террористической сети «Аль-Каида» подпитывается колоссальными деньгами от наркобизнеса. В реальности дело обстоит как раз наоборот. Именно связанный союзническими узами с «Аль-Каидой» режим талибов в 2000 году практически полностью ликвидировал в Афганистане производство наркотиков, как противоречащее нормам ислама. Тогда главным источником финансирования исламских радикальных организаций служила общепринятая практика регулярных добровольных пожертвований на богоугодные дела (занят). Они, как правило, собираются в мечетях, а затем через исламские благотворительные фонды распределяются среди бедных семей, семей шахидов, на пропаганду и издания Корана, строительство мечетей… Однако значительная часть средств направлялась через эти фонды экстремистским организациям. Таким образом, речь идет не об отмывании грязных денег, а, скорее, о загрязнении чистых денег. По оценкам экспертов, из тех средств «Аль-Каиде» ежегодно продолжает перепадать от 50 до 60 миллионов долларов.
Перекрыть такие каналы финансирования чрезвычайно сложно. Поскольку при этом используется не официальная банковская система, а широко применяемая в мусульманском мире практика переводов – «хавала». Суть ее в том, что такой перевод и использование денежных средств строятся исключительно на доверии. Скажем, банкир или доверенное лицо где-нибудь в Джидде звонит своему хорошему знакомому банкиру в Малайзии и просит передать такому-то лицу 100 тысяч долларов. Что неукоснительно выполняется. Но это значит, что по первой просьбе человека из Малайзии такую же сумму предоставит его партнер в Джидде. И это тоже, если хотите, часть мусульманской солидарности. Власти исламских стран в меру своих возможностей пытаются поставить барьеры на пути подобной практики. Так, была запрещена деятельность известного саудовского благотворительного фонда Аль-Харамейн. Власти стремятся проконтролировать использование закятных средств исключительно на конкретные гуманитарные, образовательные и социально-экономические проекты при соответствующей банковской отчетности. Саудовская Аравия, например, запретила сбор в мечетях наличных денег в качестве пожертвований и перевод за границу собранных в королевстве средств без специального разрешения властей.
Миф третий. Всемирной террористической организацией «АльКаида» руководит Усама бен Ладен из своей тайной резиденции где-то в горах в Северо-Западной пограничной провинции Пакистана. Дескать, оттуда он и его ближайшее приспешники планируют теракты, финансируют их и руководят национальными подразделениями своей организации.
Однако в реальности все обстоит не так. Нынешний глобальный исламистский терроризм основывается в организационном отношении отнюдь не на иерархической структуре вертикального подчинения. Он базируется на сети самостоятельных тайных организаций, связанных друг с другом только (или в основном) через Интернет. Подобно исламу в целом, не имеющему единого руководящего центра, такая глобальная террористическая паутина не имеет единого центра. Национальные ее ячейки образуются не благодаря организационной деятельности эмиссаров Бен Ладена и его правой руки Айманааз-Завахири, а исключительно на добровольной основе. Организационно такие ячейки опираются на тесные родственные и общинные связи, а также на узы личной дружбы. Идейной основой их деятельности выступают радикально-экстремистское толкование отдельных айятов Корана и периодически запускаемые через исламистские сайты в Интернет воззвания и заявления Бен Ладена или аз-Завахири. Побудительным мотивом для радикализации первоначальных ячеек единомышленников, недовольных своим положением и сопереживающих нанесенным мусульманам обидам в других странах, становятся враждебные действия Израиля, США и Европы в целом по отношению к мусульманскому миру. Свою активность эти ячейки проявляют самостоятельно, и все попытки следственных органов и спецслужб отыскать организационную или финансовую связь между террористами в разных странах Европы и «Аль-Каидой» оказались безуспешными. Сетевая структура современного глобального исламистского терроризма весьма гибка, и поэтому ее очень сложно нейтрализовать. Она демонстрирует высокую эффективность и большую надежность. А высокая идейная мотивация ее членов вкупе с готовностью к самопожертвованию представляют немалую угрозу для общественной безопасности.
В целом нынешнему глобальному исламистскому терроризму особую эффективность придают два фактора – экстремистская псевдо-религиозная мотивация и сетевая децентрализованная организационная структура. Чтобы достойно противостоять исламскому терроризму, следует избавиться от окружающих его мифов и при этом ни в коем случае не подыгрывать американскому политическому заказу, под которым лежат исключительно корыстные интересы американской правящей верхушки.
Надежды на налаживание диалога с «умеренным» исламом и на государственное финансирование исламских благотворительных фондов пока не оправдываются. Борьба национальных спецслужб с транснациональным терроризмом методами агентурного проникновения также показала низкую эффективность. Коллективные же репрессии лишь питают экстремистские организации новыми членами.
Как отмечается в основном программном документе – Хартии – палестинского исламского радикального движения ХАМАС, «с убеждениями можно воевать только убеждениями». Поскольку побудительным мотивом к радикализации недовольных своим положением и отношением к себе мусульман служат конкретные примеры западного вмешательства в дела исламских государств, то наилучшим способом предотвратить сползание возникающих там экстремистских организаций к транснациональному терроризму служит их «национализация» – вовлечение их в политику, признание за ними статуса полноценного игрока на внутриполитической арене, естественно, при сохранении своей религиозной окраски. Проблема, следовательно, сводится к поиску своеобразного симбиоза этноконфессионального национализма и политизированного исламизма, чтобы заинтересовать экстремистов перспективой доступа к реальной власти с ее возможностями и обязательствами. Это особо справедливо по отношению к таким известным ближневосточным организациям, как суннитское палестинское движение ХАМАС и ливанская шиитская политическая организация Хизболла. Чем дальше, тем больше, втягиваясь в национальную и региональную политику, они становятся умереннее, начинают мыслить категориями реальной политики, структурно преобразуются в организации иерархического типа. С такими исламистами можно вести предметный и плодотворный диалог. Легализируемые таким образом исламисты могут привлекаться и к участию в политических процессах, скажем, в муниципальных, парламентских и президентских выборах. А это предполагает постепенное приобщение к обычной политической практике – поиску союзников и компромиссов, гибкому реагированию на меняющуюся ситуацию. Таким путем в свое время шла легализация самой мощной в смысле широкой поддержки египетской исламской организации «Братья-мусульмане». С отменой политических ограничений шансы «Братьев-мусульман» прийти к власти в Египте многократно возрастут.
Характерно, что глобальный исламский экстремизм все более находит точки соприкосновения с замешенным на отдельных положениях марксизма левым радикализмом. Более того, в последних записанных на видео выступлениях Усамы бен Ладена его критика мирового империализма и «большого сатаны» – США – нередко черпает аргументы в риторике левых радикалов марксистского толка. Всяческое поощрение этого процесса также способствует положительной эволюции исламистского экстремизма, так как помогает выбраться за пределы узкого религиозного и радикального политического исламизма.
Эффективным представляется в ряде случаев наделение некоторыми властными полномочиями представителей радикального ислама в системе политической власти. Примеры такого рода – участие в национальных правительствах руководителей ХАМАСа и Хизболлы. Примеры другого рода видятся в назначении покойным иорданским королем Хусейном ряда исламистов на министерские посты с последующим их снятием из-за полного развала порученной им работы.
Что же касается упований и призывов исламистов к установлению «царства Божьего на земле», то улучшение материального положения широких мусульманских масс, повышение их образовательного уровня, подключение к активной политической жизни способны трансформировать и перевести эту идею в другую плоскость: подготовка к «Царству Божьему на том свете» может вестись на земле. Всякая же преждевременная смерть, будь то шахидов или их жертв, не может считаться богоугодной.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.