Феномен «коренного» петербуржца: мифы и реальность

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Феномен «коренного» петербуржца: мифы и реальность

Поводом для написания этой статьи стало знакомство с публикацией искусствоведа Н. В. Желанной под интригующим названием «Genius loci Ленинграда».[22] По мнению автора, «за два с лишним века развития города у коренного его населения успели сложиться и закрепиться те черты образа жизни, тот внешний облик и духовные склонности, которые дают возможность говорить о человеке особого типа – ленинградском жителе. Носителем мировоззренческих традиций культуры Петербурга – Ленинграда выступает интеллигенция из числа коренных горожан, составляющая костяк ленинградского общества». При этом с сожалением констатировалось, что «культура коренных жителей Ленинграда постоянно разбавляется группами мигрантов: в связи с низкой рождаемостью механический прирост населения в городе всегда преобладал над естественным».[23] Затем в статье вскользь говорилось о «свойственных мигрантам нестабильных ценностных ориентациях» в отличие от коренных горожан – людей «особого типа», «носителей мировоззренческих традиций культуры Петербурга – Ленинграда».

Столь категоричное противопоставление потомственных, «коренных» жителей Северной столицы петербуржцам в первом поколении все-таки нуждается, как мне кажется, в отчетливом обосновании. Увы! В заинтересовавшей меня статье его не оказалось.

Подобная априорность суждений присуща и другим исследователям «феномена Петербурга». Профессор М. С. Каган, изучавший приметы петербургской субкультуры и особенности ее стиля, считал, что они «порождены деятельностью формировавшегося в граде Петра на протяжении двухсот лет нового духовного слоя россиян – петербургской интеллигенции». И далее: «Само понятие „петербуржец“ стало термином, обозначающим человеческий тип, отличающийся по психологии и поведению. Несмотря на многолетние упорные попытки властей вытравить сам дух Петербурга, несмотря на последовательную политику люмпенизации города, наводнявшегося так называемыми лимитчиками, он сохранил духовный потенциал».[24] Таким образом, мигранты сводятся к «лимитчикам», а «духовный потенциал» Петербурга сохраняется не благодаря, а вопреки приезжим.

По мнению этнодемографа и генеалога И. В. Сахарова, «коренному населению города в целом, потомственным петербуржцам, к каким бы этническим группам или религиозным общинам они ни принадлежали, оказались присущи особый петербургский дух, своеобразный петербургский менталитет, специфическое мироощущение…». После революции, полагает исследователь, «сложившийся здесь (т. е. в Петербурге. – А. М.) мир „Европы в миниатюре“ был безжалостно уничтожен, общеевропейский дух сломлен, и о них стали напоминать лишь внешняя архитектурная оболочка да немногие пережившие революцию, массовые репрессии и блокаду коренные петербуржцы – уцелевшие носители добрых старых культурных традиций».[25] Невольно задаешься вопросом, сколько же среди нас этих немногих «атлантов, держащих небо на каменных руках», коренных петербуржцев, родившихся до 1917 года, переживших «революцию, массовые репрессии и блокаду»? В интереснейшей статье И. В. Сахарова нет ответа на этот закономерный вопрос. Частично свет на него проливает работа Н. И. Гайдуковой, в которой сообщается, что к началу 1990-х годов структура населения города на Неве была такова: родились в Ленинграде 52 % жителей, приехали до войны – 4 %, послевоенные мигранты – 44 %. «Коренных жителей в полном смысле слова (мать и отец родились в этом городе) осталось не более 10 %. Такая интенсивная динамика населения не оказала положительного влияния на городскую культуру».[26] Последнее замечание вроде бы свидетельствует о том, что незначительная доля «коренных жителей» в составе населения Петербурга – примета новейшего времени. Так ли это?

Автор обстоятельного описания столицы начала 70-х годов XIX века В. О. Михневич отмечал «недостаточность в Петербурге собственно петербуржцев, то есть коренных, прирожденных его жителей, составляющих… весьма ничтожный процент в общей массе столичного пришлого населения».[27] В 1897 году неместные уроженцы составляли, по разным оценкам, от 62 до 69 % населения Петербурга,[28] то есть доля мигрантов была значительно выше, чем сто лет спустя. Более того, есть достаточные основания утверждать, что население города на протяжении всей его истории в решающей мере росло за счет мигрантов (табл. 1).

Таблица 1

Динамика численности населения Петербурга

Три самых сильных спада численности населения Петербурга произошли в XX веке: в годы Гражданской войны – от 2500 тыс. человек в 1917 году до 720 тыс. в конце 1920 года; в период блокады – с 3400 тыс. (в 1939 г.) до 560 тыс. в начале 1944 года;[29] в период кризиса после распада Советского Союза с 5000 тыс. в 1990 году до 4800 тыс. в 1996 году. Всякий раз восстановление и рост численности населения происходили вследствие приезда в город сотен тысяч новых жителей.

Напомним, что изначально население Петербурга формировалось за счет принудительных переселений. По указу 1704 года сюда ежегодно присылались до 24 тысяч работных людей; большинство, отработав на строительстве новой столицы от двух до трех месяцев, возвращались затем в свои деревни. Рядом указов 1710-х годов «на вечное житье» в Петербург переселены тысячи мастеровых, купцов и дворян из Москвы, Киева, Казани, Архангельска и других городов. Согласимся с В. В. Покшишевским, который писал, что Петербург «смог расти, питаясь соками всей России»,[30] добавив к этому: с первых лет существования города правительство усердно приглашало в Северную столицу иностранных специалистов. Так что «соки», а точнее «сливки», были не только российские.

Впрочем, хотя в XIX столетии сложилось представление о Петербурге как о «немецком» городе, основу его населения всегда составляли русские. В период с 1869 по 1910 год (время проведения регулярных городских переписей) доля русских стабильно составляла 82–83 %. На рубеже XIX–XX веков самыми многочисленными этническими группами в Петербурге были, кроме русских, белорусы, поляки, немцы, финны, евреи, эстонцы, латыши, украинцы.[31] Всего же переписью 1897 года учтено в составе жителей российской столицы 60 этнических групп.

Весьма существенно, что Петербург традиционно пополнялся именно мигрантами, а не слобожанами. В этом проявилось одно из отличий Петербурга от Москвы, которая до настоящего времени прирастает за счет включения в городскую территорию сел и деревень густонаселенной московской округи.

После отмены крепостного права в населении Петербурга непрерывно возрастала доля крестьян (по сословному происхождению) и одновременно расширялась территория их выхода. По подсчетам Н. В. Юхневой, в 1869 году крестьяне составляли 31 % всего населения столицы, в 1881-м – 43 %, в 1890-м – 57 %, в 1897-м – 59 %, в 1910-м – 69 %. Большую часть из них составляли отходники, жившие в Петербурге временно, всего по нескольку месяцев.[32] Уроженцев Петербурга среди живших в городе крестьян в 1910 году оказалось лишь 25 %.[33]

Исследования миграции населения в Петербург во второй половине XIX – начале XX века показывают, что ареал притяжения столицы был самым большим в Российской империи, намного превосходя ареал притяжения Москвы. Больше половины пришлого петербургского населения составляли в начале минувшего столетия выходцы из северных губерний Европейской России (Архангельская, Олонецкая, Вологодская, Новгородская, Ярославская, Костромская). Важно подчеркнуть, что в течение всего пореформенного периода сила притяжения Петербурга неуклонно возрастала.[34] Среди различных факторов, обусловливавших эту тенденцию, наряду со столичным статусом и ролью крупнейшего промышленного центра страны, назовем следующие.

Во-первых, в «военной столице» был расквартирован многочисленный гарнизон (включая императорскую гвардию и питомцев военно-учебных заведений). Военное население города на Неве с петровских времен и поныне является значительной социально-профессиональной группой, состоящей почти исключительно из приезжих.

Во-вторых, именно в Петербурге получили последовательное развитие практически все направления высшего образования. Естественно, что в городе сложилась значительная группа специалистов, обеспечивающих учебный процесс, и еще бо?льшая группа студентов как временного населения.

Вышесказанное служит объяснением тому, что весьма значительная часть «великих петербуржцев», с именами которых ассоциируются высшие научные и культурные достижения города, не были уроженцами города на Неве. А это М. В. Ломоносов, Л. Эйлер, Ф. Растрелли, Дж. Кваренги, Н. М. Карамзин, А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, Ж.-Ф. Тома де Томон, О. Р. де Монферран, В. П. Стасов, Н. А. Некрасов, Ф. М. Достоевский, М. Е. Салтыков-Щедрин, Н. И. Пирогов, Д. И. Менделеев, И. П. Павлов, А. Г. Рубинштейн, М. П. Мусоргский, П. И. Чайковский, М. Петипа, И. Е. Репин, К. С. Петров-Водкин, А. А. Ахматова, О. Э. Мандельштам, А. С. Попов, В. М. Бехтерев, Н. И. Вавилов, А. Ф. Иоффе, В. Э. Мейерхольд, С. П. Дягилев, Ю. Н. Тынянов, Н. П. Анциферов, С. Я. Маршак, Г. М. Козинцев, А. И. Райкин, Н. П. Акимов, Г. А. Товстоногов и т. д.

Суть нашей гипотезы заключается в том, что именно «чужие», родившиеся и прошедшие первую фазу социализации за пределами Петербурга, а вовсе не «коренные» (потомственные) петербуржцы, роль которых несколько преувеличена, оказывали определяющее влияние на формирование петербургского менталитета, типичных черт петербургской интеллигенции.

История Петербурга показывает, что он развивался как городская общность и совокупность разнообразных укладов (этнических, сословных, социально-профессиональных), которые проявлялись в оппозициях «старое – новое» и «свои – чужие». Именно в процессе непрерывных взаимовлияний и взаимопроникновений укладов с присущими им нормами, стереотипами поведения, деятельности, способами освоения пространства и т. д. происходила их интеграция, складывался новый, особый социально-психологический тип горожанина Петербурга.[35]

Г. П. Федотов писал в 1926 году о Петербурге: «Если бы каждый дом здесь поведал свое прошлое хотя бы казенной мраморной доской, – прохожий был бы подавлен этой фабрикой мысли, этим костром сердец. <…> Весь воздух здесь до такой степени надышан испарениями человеческой мысли и творчества, что эта атмосфера не рассеется целые десятилетия».[36] Размышления Федотова подсказали мне один из источников данного исследования – мемориальные доски Петербурга. Они составляют обширную летопись города, являются особым знаком нашей исторической памяти, данью уважения общества к заслугам выдающихся горожан. Согласно данным Государственного музея городской скульптуры, опубликованным в 1999 году, в Петербурге на тот момент мемориальными досками была увековечена память около 500 человек – деятелей науки и культуры (80 %), освободительного движения (11 %), государственных деятелей и военачальников (9 %).[37] Среди них уроженцами Петербурга—Петрограда—Ленинграда оказались лишь 22,8 % (табл. 2).

Таблица 2

Места рождения знаменитых петербуржцев, которым установлены мемориальные доски (данные на начало 1999 года, в % от численности выборки)

Наряду с Москвой, наибольшее число выдающихся петербуржцев оказалось среди уроженцев Тверской и Воронежской губерний, Киева, Нижнего Новгорода, Вятской губернии, Грузии, Латвии, Польши, Германии и Швейцарии, – их в совокупности в данной выборке больше, чем «коренных» петербуржцев.

Важно подчеркнуть, что значительное большинство деятелей, увековеченных мемориальными досками, относятся к XIX – началу XX века, т. е. «золотому» и «серебряному» векам российской культуры, когда лидерство Северной столицы практически во всех видах деятельности было бесспорным.

Данные, характеризующие петербургскую элиту конца XX века, можно извлечь из справочников «Кто есть кто в Санкт-Петербурге», которые издаются с 1995 года. Они содержат краткие биографии более 500 наиболее влиятельных и известных петербуржцев. Это деятели науки и культуры, промышленники и предприниматели, государственные и политические деятели, военачальники и др. (табл. 3).

Отдавая себе отчет в определенной условности сопоставления данных по выборкам, отраженным в таблицах 2 и 3, мы тем не менее можем усмотреть в них некоторые тенденции:

1) среди влиятельных лиц, так или иначе отмеченных в «рейтингах» известности, доля «коренных» петербуржцев к концу XX века увеличилась в два с лишним раза, хотя по-прежнему выходцы из других регионов составляют больше половины;

2) в составе петербургской элиты не осталось иностранцев по происхождению;

3) резко сократилась доля уроженцев Москвы, Центральной России, Прибалтики, Поволжья;

4) существенно возросла доля выходцев из Средней Азии, Сибири и Дальнего Востока.

Таблица 3

Места рождения наиболее влиятельных и известных петербуржцев конца XX века[38]

Любопытная картина складывается при рассмотрении отдельных социально-профессиональных групп, представители которых входят в состав современной петербургской элиты. Среди академиков РАН уроженцев Петербурга—Ленинграда оказалось 50 %, среди ректоров и начальников вузов – 34,4 %, среди директоров музеев, библиотек и архивов – 58,3 %, среди литераторов – 58,1 %, среди театральных и музыкальных деятелей – 50 %, среди банкиров, промышленников и предпринимателей – 42,8 %, среди представителей органов власти – 49,4 %.[39]

Вслед за С. А. Кугелем следует признать, что «в постсоветском обществе, оттесняя духовную элиту, на первый план выдвигается предпринимательско-купеческая и управленческая элита».[40] Это наблюдение подтверждают исследования Института социологии РАН, где под руководством Татьяны Протасенко с 1997 года проводятся экспертные опросы с целью определения списка наиболее влиятельных людей Петербурга. Согласно опросу, проведенному с 25 мая по 20 июня 2001 года, в число 30 наиболее влиятельных петербуржцев вошли 14 представителей различных властных структур федерального и регионального уровня, 9 бизнесменов, а также 2 редактора петербургских газет (Н. С. Чаплина и А. Ю. Манилова), художественный руководитель Мариинского театра В. А. Гергиев, академики РАН И. Д. Спасский и Ж. И. Алферов, директор Эрмитажа М. Б. Пиотровский и ректор Санкт-Петербургского университета Л. А. Вербицкая.[41] В этой группе доля «коренных» петербуржцев оказалась чуть меньше половины – 46,4 %.

Какой вывод позволяют сделать эти наблюдения? На мой взгляд, очевидно, что увеличение доли «коренных» петербуржцев в составе элиты Петербурга (в том числе интеллектуальной элиты) по сравнению с началом XX века отнюдь не повлекло за собой взлета петербургской культуры. Скорее наоборот: ослабление силы притяжения бывшей столицы, «где энергетика России собиралась в цивилизацию и снопом излучалась на мир» (Г. Д. Гачев), «железный занавес», лишивший город на Неве притока свежих сил («мозгов») из-за рубежа, резкое сокращение в последнем десятилетии XX века притока мигрантов – все это негативно сказалось на уникальной городской общности «столицы русской провинции» (С. Довлатов).

Петербург был и в значительной мере остается своего рода «плавильным котлом», тиглем, где переплавлялись и превращались в петербуржцев представители других регионов России и зарубежья, постоянно вливавшиеся в его население. В совокупности с другими факторами мощное моделирующее воздействие городского пространства исторического центра Петербурга трудно переоценить. Архитектор В. И. Лелина: «Петербург отпечатывается в каждом, кто входит в его пределы, незаметно, ненавязчиво диктуя стиль поведения, проникая в мысли и чувства».[42] Искусствовед И. Д. Чечот: «Прошлое, великое, значительное, прекрасное, достойное памяти и познания, говорящее о выдающихся людях или просто о петербургских типах, символическое для города, для России, для Европы – петербургское пространство постоянно взывает к себе, не оставляя жителя в покое». Не могу не согласиться с публицистически заостренным выводом Чечота: «Петербург сегодня, если рассматривать его в исторической перспективе XX века, – город, оставленный одними жителями и заполненный другими. Это повторялось дважды: после революции и после войны. <…> Новые жители, к которым относится подавляющее число населения, совсем не чувствуют себя чужими в Петербурге – Ленинграде и смело идентифицируют себя с ним…».[43]

Город на Неве, у которого за 300 лет менялись названия и правители, в котором неоднократно почти полностью истреблялась интеллектуальная элита, а во время войны погибла половина населения, сумел обрести и сохранить неповторимое единство и цельность, вновь и вновь делая своих жителей петербуржцами, независимо от того, где они родились, независимо от их национальности, социальной и конфессиональной принадлежности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.