I В ОЖИДАНИИ БИЧА БОЖИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

I

В ОЖИДАНИИ БИЧА БОЖИЯ

Посвящается Жоржу Бокье.

Неужто конец света? Почти все верили, что он близок, а некоторые ждали его со дня на день.

Все навалилось враз: война, набеги, восстания, нищета, бандитизм, преступность и разврат. Повсюду царила ненависть — политическая, расовая, религиозная и социальная. Власть добывали через заговор и убийство и так же теряли ее. Привилегированные злоупотребляли привилегиями, пока еще не пробил последний час, и не питали иллюзий в отношении завтрашнего дня. Расточительству богатых не было предела, и жажда греховных утех не знала утоления, а нищета и страдания бедноты достигали крайней точки, и целые края находились в состоянии непрекращающегося бунта против властей. Крестьяне бежали с земли от грабежей и насилия варваров, регулярных войск, мятежников, дезертиров, благородных разбойников и бандитов с большой дороги. Все слои общества и все государственные структуры находились в противостоянии: борьба за трон, соперничество гражданских и военных чиновников, конфликты между центральной властью и крупными землевладельцами, тяжбы между латифундистами и арендаторами, грызня между христианами и язычниками, христианами и христианами, язычниками и язычниками, епископами и графами, крепостями с многочисленными гарнизонами и разного рода общинами, от городской коммуны до притона бунтовщиков, колонов и беглых рабов.

Так умирала Римская империя.

Плоды блистательных побед — бескрайняя территория и сотни покоренных племен и народов — стали причиной ее гибели.

Агония началась уже очень давно, и попытки разделить императорскую власть или, напротив, сконцентрировать ее в руках одного энергичного деятеля не могли ее остановить. Несмотря на все преобразования, Рим был везде, и Рима не было нигде.

В целях сплочения Империи, в 212 или 213 году был издан знаменитый Эдикт Каракаллы, по которому все свободные люди всех провинций получали «право римского гражданства» и становились — включая галлов — римскими гражданами. Действие эдикта не распространялось ни на вольноотпущенников, ни на иностранных наемников и колонов-иммигрантов, которых не предполагалось ассимилировать с коренным населением. В действительности это юридическое уравнивание в правах всего лишь закрепляло фактическое равенство, которое появилось в результате предшествующей политики Траяна, Адриана и Антонина Пия. Эдикт не имел больших последствий. Впрочем, он подтвердил законность институтов, существовавших в наиболее романизированных областях Империи. При этом Рим провозглашался скорее столицей столиц, нежели единой столицей Империи.

Распад Империи продолжался, и серия политических убийств, последовавшая за покушением на Каракаллу и его гибелью в 217 году, только ускорила процесс. Увеличение налогов и податей с граждан Империи привело к уклонениям от платежей и отказам от гражданства. Многие иммигранты, издавна жившие в Империи и имевшие право на гражданство, прилагали все усилия, чтобы его не получить. Римский гражданин, урожденный или получивший гражданство, не верил в будущее Рима и считал, что отныне защита Империи — дело наемников и «союзных» варваров. В императорский пурпур облачались выходцы из Сирии и Фракии, и не за горами было время, когда самые высокие гражданские и военные должности будут занимать вандалы, уроженцы Паннонии и франки.

Рим везде и Рима нет нигде. Какие бы чувства ни испытывали галлы в прошлом к римским завоевателям, они теперь совместно с легионерами отбивали атаки алеманнов и франков, вторгавшихся на их территорию. В 223 году, пока император Александр Север, финикиец, тщетно пытался изгнать персов из римской Месопотамии, алеманны возобновили свои нашествия. Дорогу им преградило галльское народное ополчение. Ненавидевшие Рим и романизацию галлы встали на борьбу с общим врагом. Александр Север послал гонца сообщить им, что идет на выручку во главе войска из сирийцев и наемников с Востока. Галло-римская армия возмутилась: неизвестно, что хуже — романо-сирийцы или алеманны! Галльские ирредентисты разошлись по домам, а между галло-римскими и римско-сирийскими легионами очень скоро наступил разлад, к тому же восточная стратегия крупномасштабных сражений не годилась против алеманнской тактики засад, мелких стычек, атак смертников и истребления мирных деревень. Потери росли, воины винили начальников, начальники — императора. Александр Север был убит у Майнца в марте 235 года во время военного мятежа, возглавленного его помощником фракийцем Максимином, который провозгласил себя императором. Он разжигал боевой пыл наемников, позволяя им всё и раздавая обещания, разорил земли алеманнов и перенес военные действия в придунайские области; однако он наобещал своим воинам больше того, что мог выполнить, и был ими убит.

В течение последующих тридцати лет галло-римляне остаются главными стражами северных и восточных границ Империи, не только отбивая новые нападения алеманнов, но и ведя упорную войну с франками, прочно осевшими по правому берегу Рейна от Черного моря до окрестностей Майнца. Италийские римляне сдерживали южных алеманнов, пытавшихся захватить их земли.

Но какие произошли перемены!

Во-первых, несмотря ни на что, натиск варваров становился все сильнее, угрожая стать неудержимым, а римский мир этого не замечал. Политики, сочинители исторических трактатов и прочие современники туманно объясняли его алчностью, врожденной тягой кочевников к перемене мест, притягательной силой океана, судьбой, капризом богов или игрой сил Зла.

Во-вторых, необходимость защищать свои границы во многих местах одновременно вынуждала Империю призывать одних варваров для борьбы с другими варварами. Целые племена их спешно включались в состав римской армии. За «федератами» закреплялись права на землю в обмен на поставку в войска требуемых контингентов. Военные поселенцы, так называемые «леты», в большинстве своем рейнского происхождения, должны были выступать в поход по первому сигналу и нести постоянную службу по охране границ. Они, конечно же, приобретали легкий налет романизации, но при этом «варваризировали» Империю. Им никак нельзя было полностью доверять, особенно в войне с их соплеменниками или родственными народами.

В-третьих, огромная территория Империи, административный, налоговый, военный и экономический гнет, слабость центральной власти и пугающая частота политических убийств и государственных переворотов порождали в провинциях всплески национализма, восстания и сепаратистские мятежи. Попытки отколоться происходили почти повсюду: в Малой Азии, Сирии, Египте, Галлии, Британии, Испании, якобы романизированной Германии, дунайских провинциях… И порой сепаратисты достигали впечатляющих успехов: Галлия избрала собственного императора, не признававшего власть Рима, и только военное поражение вернуло мятежную провинцию в лоно Империи; Сирия, «романизированная» Малая Азия и Египет объединились в «Восточную империю», во главе которой встал «самодержец» Септимий Оденат, а после смерти последнего в 267 году — его вдова «императрица» Зенобия; дунайский князь Авреол совершил поход на Медиолан, который ему удалось захватить, и император Галлиен, не сумевший ему помешать, был убит в 268 году своими военачальниками, которые с трудом повели контрнаступление, завершившееся в конце концов победой Рима.

И наконец, повсюду царила удручающая нищета, и даже не столько из-за поборов и злоупотреблений Рима, сколько по причине полного развала экономики и самоуправства латифундистов.

В качестве примера возьмем римскую Галлию. Уже с конца I века здесь устанавливается домениальная система, основанная на господстве крупных землевладельцев. Рядом с бесправными владельцами жалких клочков земли хозяин большого поместья чувствовал себя всемогущим. У него была укрепленная усадьба, превращенная в крепость, и собственная гвардия, его земли возделывали рабы и слуги или же крестьяне-арендаторы, часто вынужденные заключать договора на драконовских условиях. Однако его реальная власть этим не ограничивалась. Он беспощадно эксплуатировал свободных крестьян, которые в те тяжелые времена вольно или невольно переходили под его «защиту». Латифундист устанавливал для подвластных ему людей собственные законы, заставлял их отрабатывать барщину и отдавал на произвол управляющих и свирепых арендаторов, которые выжимали из поместья последние соки, отдавая хозяину только часть дохода в виде оброка. Запрет уходить с земли распространялся практически на всех, кто жил крестьянским трудом. Позднее римские законы только усилят этот крепостной гнет. Суровые наказания, невыносимый труд и злоупотребления латифундистов и их управляющих приводили к тайному бегству крестьян, а порой и вспышкам насилия. Беглые, беднота, разорившиеся крестьяне и безработные устраивали голодные бунты, громили все, что попадалось под руку, и захватывали целые области, организованно обеспечивая их оборону и хозяйственное использование. К 280 году эта вольница занимала около трети страны. Это были «багауды», люди, поставленные в Империи вне закона, жившие по собственным законам и всегда готовые дать вооруженный отпор «силам правопорядка», регулярным войскам и частным отрядам крупных землевладельцев.

Багауды сыграют не последнюю роль в жизни Аттилы. Их первое крупное восстание произошло в 270 году. Тогда началось «революционное крестьянское движение», организованная или, как часто говорят историки Галлии, «первая багаудия». Волнения то затухали, то вспыхивали с новой силой, но никогда не прекращались. Слово Bagaudae или Bacaudae по одной версии означало на кельтском «борцы», по другой — происходило от имени одного из вождей мятежников — Бага или Бака.

Багауды селились общинами, в которых были свои начальники и подчиненные, крестьяне, ремесленники, проповедники и воины; они добывали себе пропитание крестьянским трудом и отбивались от римских войск оружием, захваченным в боях или произведенным в собственных мастерских. К ним стекались все, кто искал лучшей доли: беглые рабы, крепостные, батраки, разорившиеся ремесленники и дезертиры. Они сторонились разбойников, но иногда устраивали совместные набеги на богатые поместья. Волнения происходили не только в Галлии, но и в Испании, Иллирии, Египте и даже самой Италии. Но то были восстания рабов, а не крестьянские войны, как в Галлии.

Багауды то объединялись с регулярными войсками и отрядами местной самообороны для борьбы против внешнего врага, то, наоборот, переходили к захватчикам, видя в них освободителей и надеясь затем поторговаться с ними. Какое искушение для агрессора заручиться поддержкой этой вольницы! Тем более, что в посредниках и предателях, как увидим далее, недостатка не было…

Несомненно, что сами огромные размеры Империи служили первой причиной ее уязвимости. В середине III века при императоре Валериане были получены неумолимые свидетельства того. Императору пришлось одновременно отбиваться от северных и южных алеманнов, франков, дунайских готов и персов. Валериан спешно привлекает к управлению страной своего сына Галлиена (253 год) и поручает ему оборону западных рубежей, а сам устремляется на персов, которые захватили Сирию. Валериан был разбит и захвачен в плен персидским царем Пором, которого римляне называли Шапуром, и в течение девяти лет царь, садясь на коня, использовал спину римского императора вместо подножки, а затем приказал живьем содрать с него кожу. Галлиен же после ряда несомненных успехов был убит — за то, что не смог остановить поход дунайских племен на Медиолан.

Настоящее возрождение стало возможно только благодаря гению императора Аврелиана. Начав свою карьеру полководцем при Клавдии II, он отогнал варваров от западных границ, вынудил готов капитулировать и оставил в тех местах необходимые войска, дабы не допустить возобновления готской угрозы, а затем встретил легионы «императрицы Востока» Зенобии, которая, придя на смену почившему супругу Септиму Оденату, встала во главе сепаратистов Сирии, Малой Азии и Египта, разбил ее и захватил в плен, уничтожив так называемое «Пальмирское царство». Став императором и возвратившись в Рим в 270 году, он укрепляет столицу, как ни один из его предшественников — «Аврелианова стена» сохранилась до наших дней. Но в это время от Империи отложилась Галлия, обремененная возобновившейся войной с франками, алеманнами и другими германскими племенами и кланами, которых все прибывающие новые пришельцы вытесняли на земли Империи, а также выступлениями багаудов, усугублявшими глубокий экономический кризис. Был избран «галльский император» Тетрик, которого Аврелиан хорошо знал по совместным походам против германцев.

Тетрика и его сына Тетрика II, разделившего власть с отцом, тут же накрыло волной бандитизма, захлестнувшего страну, восстаний колонов-варваров и разбойных нападений багаудов. Оба Тетрика были напуганы поглощавшей их пучиной анархии и тайно вошли в сношения с Аврелианом. Был разработан следующий план: Аврелиан вторгнется в Галлию и окружит войско Тетриков, галлы сдадутся на почетных условиях и перейдут под командование Аврелиана, а самих «императоров» сопроводят под эскортом в Рим. Все вышло, как и было задумано. Аврелиан жестоко подавил внутреннюю смуту. Тетрики какое-то время жили под надзором в роскошном особняке — как и Зенобия! Затем Тетрику-старшему вернули его прежнее достоинство римского сенатора и поручили управление одной из областей Италии…

Но всё та же проблема с огромной Империей: Аврелиан вознамерился покончить с персами, и в результате возникли трения с верховным командованием, а дальше — заговор командиров, убийство Аврелиана вольноотпущенником, расправа разъяренных солдат с заговорщиками и новый император — Тацит, семидесятипятилетний потомок великого историка. Тацит — все те же бескрайние просторы Империи! — предпринимает безумный поход на аланов, спустившихся с Кавказа и захвативших территорию современной Турции. Снова конфликт с верховным командованием, и Тацит убит после каких-нибудь восьми месяцев правления (276 год).

Аланы еще не раз встретятся на страницах этой книги. Это был удивительный народ. Пришли аланы неизвестно откуда, возможно, из Казахстана, теснимые другими кочевниками. В конце концов они осели между Волгой, Кавказом и Доном, став мирными пастухами, больше думающими о защите своих семей и стад, чем о расширении владений. Обороняли они главным образом восточные рубежи, откуда время от времени появлялись орды кочевников. Затем совершенно неожиданно аланы, как следует вооружившись, вторгаются на Северный Кавказ, а потом ценой невероятных усилий преодолевают Кавказский хребет, опустошают районы Батума, Тифлиса и даже Баку, после чего, точно по сигналу, возвращаются, откуда пришли, обремененные трофеями, явно не оправдывавшими тягот похода. Возможно, это было временное отступление, поскольку на другом берегу Волги были замечены угрожающие скопления грабительских шаек кочевников и нужно было где-то переждать, пока опасность не исчезнет. Но почему аланы двинулись в труднодоступные Кавказские горы, а не на север? Несомненно потому, что на русских равнинах обосновались достаточно энергичные и агрессивные народы, а также в связи с тем, что из центральной Руси полились пугающие орды, до странности похожие на те, что маячили на волжских берегах. Их целью, по-видимому, было Каспийское море. Римляне полагали, что эти кочевники пришли из Сибири. Итак, аланы оказались зажатыми с востока и с севера новыми пришельцами, а так как они ни за что на свете не желали столкнуться с могучими и страшными готами, обосновавшимися на западе и ставшими также хозяевами Меотиды (Азовского побережья), у них просто не было другого пути, кроме как с боями прорываться на юг.

Их дерзкое вторжение показало всем слабость Рима: границы Империи не были непреодолимы, а ее реакция — молниеносной. Другие варвары возьмут это на заметку. В конце концов, не желая затягивать войну и удовлетворившись захваченной добычей, аланы заключили предложенный римлянами довольно шаткий мир и ушли, подумывая о новых набегах (276 год).

Римляне и аланы снова начали все чаще сталкиваться с дикими ордами, появлявшимися в местах, в которых, казалось бы, их и быть не должно. Аланам они были знакомы несколько лучше, чем римлянам. Несмотря на свою храбрость и осторожность, аланы время от времени уже предоставляли право проезда их конникам и обозам.

Аланам даже пришлось смириться с тем, что некоторые из этих малоприятных кочевников оседали — конечно, в небольшом количестве и, в принципе, ненадолго — на их земле, большей частью на берегах Волги. Большой симпатии они не вызывали. И когда аланы отправились походом в Турцию, они не без некоторого смятения заметили, что несколько отрядов этих незваных гостей двинулись той же дорогой и даже ввязывались в стычки с ними, а потом так же неожиданно, как и пришли, ушли, и никто не знал, почему.

Это были, как впоследствии опишет их римский командир Аммиан Марцеллин, диковинные существа монголоидного типа, от которых воняло прогорклым маслом, отвратительно грязные и грубые, убивавшие ради удовольствия убивать и поджигавшие ради удовольствия поджигать. Они мало говорили, но испускали гортанные крики, похожие на хиунг, хианг, хун!

Это были первые мимолетные появления гуннов на юго-востоке Европы.

Они не отличались от множества других косматых варваров, грабителей и убийц. Ничто не предвещало того, что им предстоит объединить вокруг себя гигантские массы людей, совершить дальние походы и величайшие завоевания. О них вообще еще ничего не знали, считая заурядными разбойниками, которых рано или поздно удастся перебить. Их появление на исторической сцене осталось практически незамеченным: сколько других народов так же возникало из небытия, терроризировало мир в течение нескольких лет, а то и месяцев, и снова растворялось во мраке!

Совершенно необходимо проследить, хотя бы в общих чертах, эволюцию Римской империи с момента первого мимолетного появления гуннов до того дня, когда остро встанет вопрос римско-гуннских отношений. Долгая и полная кровавых битв борьба гуннов с Римской империей занимает главные страницы истории Аттилы — равно как и его предшественников, — и невозможно понять мотивы, способы и даже сами факты сменявших друг друга этапов этого ужасного поединка, не зная, как для него готовилась почва.

Аттила обрушился на римский мир. Следует вспомнить, как выглядел этот мир, какие события привели его к этому состоянию, в чем были его сила и его слабость.

Римская империя, союзниками, а затем врагами которой стали гунны, была двуглавой. Для осмысления политики Аттилы необходимо знать истоки и последствия этого раздвоения, неспособного сдерживать стремления к национальной независимости подчиненных и эксплуатируемых «провинций».

Несмотря на все зигзаги своей эволюции, Рим еще оставался Римом, но уже был не тот. Империя хотела быть экуменой, цивилизованным миром, цивилизованным в том смысле, который она придавала этому слову. Это стремление не раз будет объяснять поведение римлян в отношении гуннов, им объясняются союзы, войны и неожиданные смены курсов. Это был неизменный фактор. Но Аттила умел постигать и побеждать римских императоров, столь непохожих друг на друга; его дипломатия, его поведение, его войны и союзы всегда в значительной степени основывались на знании их личных способностей и характера, поэтому и нам стоит выяснить о них то, что было известно ему.

Рим, официально принявший христианство, ждал «Посланца Господня». Причины этого знать тем важнее, что они во многом объясняют, почему Аттила счел за честь быть «Бичом Господним».

Итак, в 276 году аланы согласились заключить мир. Но почему римляне не пожелали начать переговоры намного раньше, вместо того чтобы ввязываться в кровопролитную борьбу?

Тацит, как и Аврелиан до него, мечтал возродить Империю во всем ее величии. В славные времена Антонинов, особенно с правления Траяна до Марка Аврелия, Империя именовалась экуменой, то есть цивилизованным миром, — другими словами, миром, подвластным Риму. Эта экумена, не замечавшая других цивилизаций и презиравшая соседние варварские народы, должна была сохранять свое единство, несмотря на все различия составлявших ее частей.

Восстановив власть Рима над «Пальмирским царством» и Галлией Тетрика, Аврелиан провозгласил себя «восстановителем экумены». Восстановление экумены было главной идеей, смыслом существования всех этих беспокойных героев, которых позднее назовут «последними римлянами», это была неосуществимая мечта всех, кто не понимал, что мир развивается иначе.

После трагической гибели Аврелиана и бесконечных споров в Сенате императором был назначен Тацит, даже не претендовавший на верховную власть. Старик, слывший мудрецом и благодаря этому избранный, решил оправдать свое избрание, с энтузиазмом принявшись за восстановление экумены, ибо так он мыслил доказать, что действительно мудр! Он стал еще одной жертвой мечты об экумене.

Тяжелый кризис, вызванный последовавшими сразу друг за другом убийствами Аврелиана и Тацита, был прерван приходом к власти Диоклетиана, который стремился проявить себя решительным реформатором, устроителем экумены.

Далматинец Диоклетиан, уроженец Иллирии — он появился на свет в нынешнем югославском Сплите — решил навести порядок. Для поддержания единства Империи необходимо было перестроить систему управления. Так возникла тетрархия, что означает «власть по четвертям».

Один император — разумеется, он сам, Диоклетиан — становится воплощением римского единства, воплощением Рима, но территориально императорская власть распределяется между двумя императорами, каждый из которых получает титул Августа. Каждому Августу помогает в делах вице-император с титулом Цезаря. Цезарю доверяется командование примерно половиной всех территориальных войск его Августа.

Город Рим в этих условиях становится символом, производным от которого является название государства. При распределении территориальной власти он мог стать столицей империи, но это не было обязательным.

А пока что Август Диоклетиан обосновался в Никомедии на Пропонтиде (Мраморном море), защищая границы от Дуная до Евфрата, которые постоянно подвергались нападениям варваров, тогда как Август Максимиан избрал своей столицей Медиолан — Милан, обеспечивая защиту альпийских перевалов и путей сообщения с линией обороны по Рейну. Каждому Августу подчинялся его заместитель — Цезарь. Цезарь Диоклетиана, Галерий, устроил свою штаб-квартиру в Сирмии на Саве, а Цезарь Максимиана, Констанций Хлор — в Трире на Мозеле. В Риме не осталось ни августов, ни цезарей, но сам Диоклетиан и был «Римом».

Эта реформа — которая в конечном итоге приведет к разделению Римской империи на Западную Римскую империю со столицей в Риме или Равенне и Восточную Римскую империю со столицей в Константинополе — не решила проблем огромной территории и разноплеменного населения. Преобразования Диоклетиана носили оборонительный, военный характер. Император не мог разорваться, отбивая нападения и германцев, и персов, подавляя освободительные восстания в покоренных странах и крестьянские волнения дома. К внешним врагам добавлялись внутренние — багауды и узурпаторы, пытавшиеся создать свои собственные империи, как, например, римский флотоводец Караузий в Британии.

Максимиан, коллега-Август Диоклетиана, «восстановил порядок» в Галлии, истребив шайки разбойников и устроив резню багаудов, не утруждая себя необходимостью отличать опасных мятежников от мирных крестьян, и широко практиковал массовые казни и показательные расправы. Сам Диоклетиан стремился унифицировать Империю, превратить ее в абсолютную монархию, беспрекословно подчиняющуюся воле правителя. Любые проявления свободы подавлялись, свободные и полусвободные крестьяне и ремесленники практически уже не отличались от рабов. Повсюду учреждались профессиональные «коллегии», жившие по жесткому регламенту. Всё и вся подчинялось строгим правилам: найм на работу, способы производства, количество, качество, обмен, цены. Налоги превысили все границы разумного; на собрания христиан, уход с земли колонов и крестьян наложен запрет. Огромные массы людей, уставшие жить в страхе, только и желали, чтобы явился избавитель и положил конец издевательствам. Только Цезарь Констанций Хлор, носивший с гордостью титул Caesar Galliarum — Цезарь Галлии, являл собой образец умеренности и человеколюбия; ему практически удалось стереть из памяти народа жестокости Максимиана; он противился любым религиозным преследованиям и не исполнял деспотичных указов Диоклетиана; его даже полюбили! Увы, после отставки — согласно тетрархической конституции — Диоклетиана и Максимиана, он пробыл императором — Констанцием I — немногим более года (305–306 гг.).

Ему наследовал сын Константин, который станет «Константином Великим». Максимиан, не желавший уходить с политической арены, организовал заговор против него, но потерпел неудачу и покончил с собой. Узурпации, мятежи, войны между Августами и Цезарями следовали бесконечной чередой. Галерий, коллега-Август Константина, был изгнан из Италии узурпатором Максенцием, сыном Максимиана. Он создал собственное королевство в дунайских провинциях, только усилив там поборы и преследования, поэтому, когда он скончался в 311 году, Церковь усмотрела в этом «руку Господа», и простой народ в этом не усомнился. Всемогущему уже давно следовало вмешаться. И вот Константин провозглашает свободу вероисповедания.

Не раз пользовавшийся поддержкой епископов в борьбе с многочисленными соперниками, Константин издал в 313 году Миланский эдикт, в котором провозглашалась свобода вероисповедания и предоставлялись большие льготы христианской церкви, хотя император тогда еще к ней не принадлежал. Он утвердил постановления Никейского собора 325 года, объявившего ересью арианство — учение, которое возникло в Александрии и получило свое название по имени своего создателя — священника Ария. Ариане отрицали божественную единосущность Отца и Сына и не признавали божественность Слова, воплощенного в Сыне. Раскол между католиками, принадлежавшими к «римской» Церкви, и арианами, проклятыми этой Церковью, тем самым был лишь закреплен, что влекло за собой тяжелые последствия.

Константин считал себя повелителем экумены. И повелитель этот был христианином. Начиналась новая эра: неужто Господь наконец-то признал своих?

В 330 году Константин оставляет Рим и провозглашает столицей древний греческий город Византий, который станет Константинополем — городом Константина. Императорский деспотизм и рабовладение переживали свой последний расцвет. Со смертью императора 22 мая 337 года все рухнуло. Повсюду начались мятежи, возобновились братоубийственные войны. Нет, Господь так и не признал своих.

Все вернулось на круги своя! Узурпации, предательства, убийства, самоубийства, казни… Все чаще претенденты на императорский трон прибегали к помощи варваров, которые пользовались этим, чтобы осесть на римских землях.

Племянник Константина, Цезарь при Августе Констанции, Юлиан сумел в конце концов отбросить за Рейн алеманнов (август 357 год).

Он перенес столицу в свою «дорогую Лютецию». Констанций, виновный в возмутительных сделках с самыми сомнительными варварами, приревновал к его славе и повелел Юлиану направить на Восток свои лучшие войска, состоявшие главным образом из галлов. Легионеры взбунтовались и провозгласили Юлиана Августом (т. е. императором), даже не спросив его согласия. Вскоре Юлиан получил уже безраздельную власть (361 год).

Он был неутомимым воителем и мудрым администратором; его даже полюбил простой люд из бедных городских кварталов и крестьянских деревушек. В Галлии, освобожденной им от алеманнов, к нему относились с глубоким уважением и искренней симпатией. Забрезжила надежда на мир и благоденствие. И вот тут Юлиан неожиданно обрушился на христианство и вознамерился восстановить язычество! Он стал Юлианом Отступником.

Но почему?.. Реакция на постылые обряды, к коим он принуждался в детстве? Возможно, и даже вероятно.

Но, несомненно, сыграли свою роль и личные убеждения: Юлиан был язычником и не считал, что кто-нибудь может помешать ему оставаться им. Нельзя сбросить со счетов и экуменизм, его видение экумены: Империя не может быть сведена к христианской общине, католическим или арианским народам. По прихоти или злоупотреблению императоров христиане слишком осмелели, надо их поставить на место и не позволять им подрывать государственную религию, которая могла быть только языческой, традиционной, но и умевшей при необходимости возводить новых богов на свой Олимп. Разумеется, он не тронет богатых и могущественных христианских священников, сохранив популярность и влияние их церкви, поскольку прежде всего им двигала забота об общественном благе.

Но Юлиан был римским императором, а не одних только западных провинций. И вновь возникла проблема огромности Империи. Империя превыше всего! Юлиан решил, что пришло время покончить с персами, так уж сложились обстоятельства.

Персы уже когда-то расправились с одним римским императором. Они представляли для Рима постоянную угрозу, плод извечной ненависти. Но персы не были непобедимы: «император Пальмиры» Септимий Оденат умел нагнать на них страху!

Во времена Юлиана персидским шахом был Шапур II, которого сами римляне называли Шапуром Великим. Именно его требовалось победить.

Юлиан, отступник Юлиан, погибнет в войне с Шапуром. Империи снова было отказано в Милости Божией.

Империя снова погрузилась в пучину анархии. Императорами провозглашали детей, а иногда и младенцев. Повсюду узурпаторы и народные восстания.

Но когда император Валент был убит готами в сражении при Адрианополе в 378 году, его соправитель Грациан, правивший на Западе, назначил на его место сурового воина, «графа»[2] Феодосия, который стал императором Востока. Грациан, любивший только удовольствия и вызвавший всеобщую ненависть, был изгнан из Лютеции узурпатором Максимом — военачальником испанского происхождения, который командовал легионами в Британии. Города закрывали ворота при приближении ненавистного беглеца. Тем не менее Грациану удалось добраться до Лиона, где он покончил с собой. Феодосий от своего имени и от имени своего юного сводного брата Валентиниана II, теоретически правившего Италией, Иллирией и Африкой, признал Максима императором Галлии, Британии и Испании. Но Максим пожелал захватить еще и Италию. Он потерпел ряд поражений, солдаты взбунтовались и выдали его Феодосию, который приказал обезглавить его. Феодосий стал полновластным хозяином Империи.

Не был ли этот Феодосий I, который очень скоро станет Феодосием Великим, Посланцем Господа? В 380 году Феодосий крестился. Он мечтал о христианской экумене. По его приказу сносили языческие храмы, даже столь известные, как Александрийский Серапеум; все языческие обряды были запрещены под страхом смертной казни. Узурпаторов казнят, бунтовщиков, кто бы они ни были, беспощадно истребляют. В Фессалониках был убит один из римских военачальников, и Феодосий приказал произвести показательную расправу: солдаты согнали в цирк и перебили семь тысяч горожан. Разве так поступают Посланцы Господа? Архиепископ Миланский отлучил Феодосия от церкви. Тот совершил покаяние и был прощен. Человеку свойственно заблуждаться, и избыток рвения — это всего лишь избыток рвения… И Феодосий все-таки, возможно, Посланец Господа.

В последний раз вся власть в Империи была собрана в руках одного человека. Три года потратил Феодосий, чтобы укрепить трон своего сводного брата Валентиниана II, который должен был управлять одновременно и Галлией, и Британией, и Италией, и Испанией, и Иллирией, и «римской» Африкой… Феодосий выбрал для него столицей Трир, дав в главнокомандующие и наставники энергичного франка Арбогаста (или Аргобаста). В 391 году, когда Валентиниану исполнилось двадцать лет, Феодосий вернулся в Константинополь.

Увы! Силы Зла снова нанесли удар: Валентиниан нашел несносным надзор Арбогаста и покинул Трир, направившись во Вьенн. Арбогаст настиг его, произошло резкое выяснение отношений. Валентиниана нашли повешенным на дереве. «Самоубийство!» — заявил Арбогаст. «Убийство!» — возопили священники, и этого мнения придерживались почти все. И вот Арбогаст провозглашает Августом ритора Евгения, утверждая, что будет всего лишь его советником и главнокомандующим. Оба узурпатора объявили язычество государственной религией и обратились за поддержкой ко всем язычникам Империи. Феодосий, в свою очередь, призвал к «священной войне» во имя Христа. У Аквилеи Евгений был схвачен и обезглавлен, Арбогаст бежал и покончил с собой. Феодосий оказался истинным Посланцем Господа, доказательство было налицо, и никто больше в этом не сомневался.

Но на востоке снова сгущались тучи. Казалось, что некая сатанинская сила насылала неистребимых врагов. Феодосий перевел правительство Галлии в Арль, поскольку тяжело было организовать отпор захватчикам из находившегося под постоянной угрозой Трира. Купаясь в лучах славы, Феодосий какое-то время оставался в Милане, вкушал радость вновь обретенного внутреннего мира и покоя. Оттуда он слал приказы по наилучшему обустройству границ. Главная ставка делалась на верных крещеных варваров. Пока Господь еще не призвал его к себе, Феодосий разумно разделил власть между двумя своими юными сыновьями: Аркадий стал императором Востока, получив в наставники и главнокомандующие галла Руфина, Гонорий — императором Запада с вандалом Стилихоном в качестве наставника и главнокомандующего. Узы крови, связывавшие двух императоров, должны были сохранить единство экумены. Императорский орел отныне становился двуглавым. Господи, продли дни Феодосия Великого, дабы укрепилось воздвигаемое им здание! Смерть настигла императора в Милане, 17 января 395 года. Наступило всеобщее замешательство.

И это замешательство только усиливали тревожные вести, приходившие с востока. Те странные существа, мелькнувшие рядом с аланами во время их перехода через Кавказ, при императоре Таците, были всего лишь перебежчиками или, что вернее, разведчиками большого азиатского народа — гуннов. Говорили даже о двух народах, имевших, должно быть, общие корни: белых гуннах, вышедших к берегам Каспийского моря, и черных, более смуглых, гуннах, занимавших западные склоны Уральских гор. Черные гунны в 374 году переправились через Волгу и под предводительством своего вождя Баламира обрушились на аланов, кочевавших в степях между Волгой и Доном. Аланы бежали, переправившись через Борисфен (Днепр). Роксоланы и прочие сарматы, занимавшие пространства между Доном и Днепром, пропустили их при условии, что те пойдут дальше. И часть аланов добралась до самого озера Леман, подавляющее же большинство их осталось на месте и покорилось гуннам, которые теперь относились к ним как к союзникам и совместными усилиями вытесняли готов с их земель к западу от Борисфена.

Началось массовое переселение на европейский запад. Гунны и аланы теснили остготов, которые сгоняли с места вестготов, те — других германцев, в числе которых были и франки. Остготы создали настоящую империю на сарматских и скифских равнинах от Дона до Балтики. Баламир во главе войск гуннов и аланов разбил остготов, и их король Эрманарих покончил с собой. Остготы бежали, выталкивая дальше на запад вестготов, занимавших территорию к западу от Борисфена вплоть до Дуная. Вестготы часто вмешивались в дела Империи, выступая то врагами, то союзниками. Когда остготы были вынуждены признать власть гуннов, вестготы поняли, что скоро придет и их черед. Вестготы, скопившиеся на восточном берегу Дуная, должны были выбирать между бегством и капитуляцией. Единственным решением оставалось попросить убежища в Римской империи. Согласие было получено. Так гунны одним ударом захватили всю территорию до самого Дуная. Именно у этой реки поселятся их главные вожди. Но каким бы ни было влияние Баламира, гунны не представляли собой единого народа. Орды каспийских белых гуннов не участвовали в походе Баламира, а многие племена черных гуннов остановились далеко от Дуная и не поддерживали прочных связей с теми, кто вышел к окраинам Римской империи, наконец, часть гуннских родов, расселившихся вдоль Дуная и к востоку от этой реки, сохраняли независимость, подчиняясь своим вождям и признавая только родственные связи и союзы, заключенные между соседями. Некоторые мятежные галльские вожди находили у гуннов хороший прием: каждое племя было вольно заключать союзы, с кем пожелает. Одни намеревались захватить часть римской территории, другие предлагали Империи свои услуги по защите ее границ — естественно, на выгодных для себя условиях.

Феодосий знал об этом. Он знал также, что гунны быстро поглотили все запасы, захваченные у готов, что они не умеют возделывать землю и могут жить только грабежом или службой в наемниках. Феодосий брал их на свою службу, манипулировал ими: использовал в борьбе с готами, сумевшими отстоять свою независимость, заключал союзы с белыми гуннами, чтобы держать в узде черных, и, признавая всех дунайских гуннов своими союзниками, натравливал одно племя на другое. В конце концов, разве эта ловкая политика не обеспечивала спокойствия Империи?

Но в Империи мало знали об этой политике, и неожиданное известие о новых пограничных стычках на Дунае, столкновениях между гуннами и германцами, между самими гуннами и самими германцами вызвало панику, как только стало известно о смерти Феодосия. Положение вдруг предстало в ином свете, эйфория улетучилась: Феодосий мертв, Империя разделена надвое и оба императора совершенно неопытны. Что станет с нами завтра? Все предвещало наступление черных дней — соперничества, братоубийственных войн, вторжений, восстаний…

Епископы отправились в Рим молить святых Петра и Павла о заступничестве, надеясь услышать свыше слова утешения. Но святые молчали. Отшельники, затворники, языческие ведуны и прорицатели все в один голос возопили: Небеса прогневались. И христианские моралисты нашли устрашающее объяснение: нельзя ждать от Господа милосердия, ибо мир — экумена — не следовал его законам, везде только ненависть, война, убийство, разврат, воровство и гнет. Чаша гнева обманутого Бога, ждавшего, что люди останутся верны Образу его, переполнилась. Пробил час расплаты. Придет вершитель Его мести — Бич Божий.

Феодосий умер в тот день, когда в деревянном дворце на берегу Дуная родился Аттила.